Текст книги "Жизнь прекрасна. 50/50. Правдивая история девушки, которая хотела найти себя, а нашла целый мир"

После двух-трех дней шторм наконец двинулся дальше, и небеса прояснились. Я решила покататься в месте под названием Коронет-Пик. Из-за шторма выпало изрядное количество снега, и я была взволнована перспективой впервые вкусить новозеландский паудер. Проведя кое-какие исследования за последние несколько дней – а свободного времени у меня было огромное количество – я узнала, что лучшие для катания линии спада на горе находятся в бэк-боулах, чашах на задних ее склонах. Я хотела прокатиться пару раз по свежему снегу, прежде чем приступить к наверстыванию упущенных за несколько дней тысяч футов, а посему поднялась на главном подъемнике к самой вершине курорта и отправилась прямиком ко входу на одну из чаш. Когда я пришла туда, оказалось, что передо мной уже образовалась небольшая очередь, полностью состоявшая из мужчин, и все они горели желанием оставить свой след на целине на том же участке горы.

Очередь начала продвигаться, как только лыжный патруль открыл вход, но спустя немного времени люди начали выскакивать из нее и обгонять друг друга с обеих сторон в попытке стать первым на вершине. Они шумели и толкались, и могу поклясться, я слышала визг. Они были словно стадо голодных кабанов, рылами прокладывавших себе путь к месту во впадине. И хотя обычно я не участвую в такого рода толчее, уже привыкла к ней. В дни, когда горы припорашивает пухляк, такое жульничество и громкие препирательства – обычное дело для любого курорта. Но то, что случилось далее, было чем-то совершенно новым для меня.

Один из мужчин позади меня начал в быстром темпе подниматься по склону. Мне стало интересно, сколько «Red Bull’ов» он поглотил и видел ли вообще когда-нибудь снег раньше. Он был как маньяк. Он быстро поравнялся со мной, но вместо того, чтобы пронестись рядом, немного замедлился. Быстро окинул меня взглядом сверху-вниз, а потом сказал: «Посторонитесь, маленькая леди. Это место для больших мальчиков».

Я почувствовала, как волна жара поднимается из глубин моего желудка, проходит через грудь и шею и наконец вспыхивает пламенем на моих щеках.

Он что, только что назвал меня маленькой леди?

На мгновение я замерла и стала наблюдать, как он карабкается по оставшейся дистанции к вершине. Упертый баран пробудился во мне – я почувствовала, как массивные спиралевидные рога мархура начинают прорезаться наружу прямо из моего черепа.

Я тебе НЕ сраная маленькая леди!

Я мгновенно пришла в бешенство. Взяв пример с Новой Зеландии, я стала извергаться, как вулкан киви, повсюду распыляя свою лаву, как будто говорила: «Ах, так? Уверен, что хочешь узнать, кто тут большой мальчик?»

Этот парень не знал, на кого нарвался. Он не знал меня, не знал, какие у меня огромные стальные яйца и не ведал, что я шла к своей цели доказать, что я – «свой парень», но ничего, скоро он узнает. Как только этот мудачок-шовинист прошмыгнул мимо, я настроилась на одно и только одно: я собиралась потрясти своими cojones[24]24
  Тестикулы (исп.). – Прим. пер.


[Закрыть] прямо у него перед харей.

Я маршировала наверх по холму, а взгляд мой был приклеен к его куртке. Когда мы добрались до вершины, я увидела, что он закрепляет свои ботинки на лыжах. Он немного паниковал, и в спешке не нашел времени убрать снег с подошвы своего левого ботинка. В результате пятка ботинка снова и снова выскакивала из крепежа, в который он с таким усердием пытался засунуть ботинок.

Я подошла к нему и, встав сбоку, положила свои лыжи рядом с его. Стряхнула снег со своих ботинок и вставила их в свои лыжи. Потом повернулась к нему и улыбнулась.

«Давайте, вперед, – сказала я, движением руки приглашая его спуститься с холма. – Сначала джентльмены».

Он что-то пробурчал себе под нос, засунул ботинок в лыжу и спустился с холма. Сверху я наблюдала, как он совершает несколько поворотов, и, хотя он неплохо катался, было видно, что большого опыта катания по паудеру у него нет. Я спустилась вниз по склону и, нагнав его, оказалась по правую руку от него. А потом, когда слегка его обогнала, сделала крутой поворот влево и жестко подрезала его. Оттуда я с воплями понеслась вниз по холму. Я рисовала на снегу широкие дуги, стремясь захватить как можно бо́льшие участки трассы и везде оставить свой след. Такое поведение было эквивалентно поведению собаки, писающей на все подряд, не просто на каждый кустик или угол каждого дома, но на все вообще, одним неослабевающим ручьем.

Когда я добралась до конца спуска, я была немного удивлена. Думала, что буду чувствовать себя отменно. Думала, что буду ощущать себя триумфатором. Я только что ударом в пах уделала задиру! Думала, что вокруг тут же соберутся дети, поднимут меня на свои плечи и провозгласят своим героем. Как минимум, думала я, буду чувствовать удовлетворение. Но его не было. Вместо этого я, напротив, чувствовала себя полным говном. Остаток дня я каталась сама по себе, спрятав хвост между ног, чего не случалось прежде.

Когда я ехала обратно в хостел, на меня нашло озарение. То, что я сделала, весь этот павлиний перфоманс на склоне, показная бравада и грудь колесом – все это не делало меня лучше него. Наоборот, это сделало меня точной копией этого мужика. Только закоренелый шовинист будет думать, что для доказательства собственной состоятельности нужно брать себя в руки и вести себя, как мужик. Только тот, кто был по-настоящему напуган или тот, кто не чувствовал, не видел или не считал себя особенным в этом мире, стал бы так выставлять напоказ свои яйца, притворяясь, что он – винторогий козел.

А потом озарение стало еще поразительнее. Я узнала этот голос. Я знала эту фразу. Годами, десятилетиями, почти всю свою жизнь я была тем, кто кричал. Тем, кто постоянно орал: «Уходите отсюда, маленькая леди». С того момента, как я узнала, что моя голова слишком велика для той красной шляпы-таблетки, я всякий раз приказывала себе посторониться. Я отмела свою женственность куда-то в сторону и решила, что жизнь придумана для больших мальчиков и что я обязательно стану одним из них. Как могла я гневаться на кого-то, кто сказал мне ту же фразу, какую я сама говорила себе ежедневно?

Смысл всего этого путешествия был в том, чтобы доказать, что я «свой парень», и как только мне подвернулся первый шанс по-настоящему собраться и повести себя, как мужик, я им воспользовалась. Но чувствовала себя после этого просто ужасно. Совсем не так, как будто отхватила большую синюю ленточку. Она казалась маленькой и ничтожной. То была неизведанная для меня территория. До той поры я всегда чувствовала себя хорошо, когда вела себя, как мужчина. Волнение в голосе моего прадеда, когда он узнал, что я пробилась в регбийную команду старшей школы и радость, которую я испытывала от этого. Взрыв адреналина, циркулировавшего по всему моему телу в тот день, когда я впервые выиграла гонку у отца на спуске с холма. Нескрываемая гордость, которую я испытывала в тот день, когда опрокидывала в себя текилу шот за шотом в компании лучших друзей брата, прозвавших меня за это Танкер Фрэнк (и хотя воспоминания об этом несколько мутноваты, я помню, что буквально светилась от восторга).

Но в этот раз никакого чувства заслуженной награды не было. Я потерла свой лоб. «Что теперь?» – спрашивала я себя. Что мне теперь делать?

Так я снова оказалась на линии старта, возвратившись к вопросу, подвигнувшему меня пуститься в это грандиозное приключение.

Что дальше, маленькая леди?

Опыт подсказывал мне, что лучшее решение – схватить метлу и начать подметать, что я и сделала.

Я замела все эти вопросы под свой пресловутый воображаемый ковер.

Я не знала, как взглянуть этому откровению в глаза. Казалось, это доставит мне кошмарный дискомфорт. Единственный дискомфорт, с которым я была готова мириться, был толкающего характера, из серии «беги так быстро как сможешь, пока силы тебя не покинут», а не «замедлись и наберись терпения», не «взгляни правде в глаза». Так что я отмела все эти мысли прочь и решила держаться за то, в чем, как знала, была сильна. По-прежнему не спуская глаз со своей цели, я продолжала двигаться дальше.

Глава 9
Леви МакКонахи, два вида жести и Wi-Fi-коннект

Возвратившись в хостел, я тут же повалилась на диван. Я практически не появлялась в общей части хостела, потому что не была длинноногой блондинкой из Германии, которой через несколько дней должно было исполниться 19 лет, равно как не была и 22-летним ирландцем, чьей целью было выпить две дюжины ягербомб, а после попытаться склеить означенную длинноногую блондинку. Но было четыре часа дня – время сна для молодежи – а это гарантировало то, что общественная зона хостела будет пустовать. Я посидела там какое-то время, пялясь на выцветший ковер и разбросанные по комнате мягкие кресла-мешки. Я чувствовала себя так, словно находилась в огромной песочнице, до краев наполненной песчинками моего замешательства. Впервые в жизни решение повести себя по-мужски оставило мне ужасные впечатления, и я не до конца понимала, что мне теперь остается. Я испустила вздох, закрыла глаза и откинула голову на спинку дивана.

Чей-то голос прорезал тишину. «Как покатались?» – произнес он.

Я открыла глаза и подняла взгляд вверх. Прямо передо мной стоял самый высокий, самый темный и самый аппетитно выглядевший человек, которого я когда-либо видела. Он был, как клевый стакан шоколадного молока, быть может, даже из Барилоче. На лице у него была широкая улыбка, он поедал банан.

Я не могла говорить. Не могла вымолвить ни слова. Могла только таращиться.

Его кожа была изумительной, у него были идеальные зубы, идеально кучерявые волосы и идеальные глаза цвета соленой карамели. Он был восхитителен. Настоящий темнокожий Мэттью МакКонахи.

«Я Пауло», – сказал он.

Его звали Пауло.

«Я видел вас тут, – продолжал он. – Вы бегали на пробежку во второй день шторма».

«Мм-угу», – кивала я, прежде чем наконец собраться с мыслями и составить предложение. «Откуда… откуда вы?»

«Бразилия», – сказал он.

Ну, конечно же, он из Бразилии. Он был бразильским Мэттью МакКонахи. Нет, он был сыном Мэттью МакКонахи и Камилы Алвес по имени Леви, только уже повзрослевшим, и теперь он стоял передо мной во всем своем мужском великолепии.

Он улыбнулся и немного посмеялся перед тем, как откусить еще один кусок своего банана. «Хотите? – спросил он. – У меня их много».

Я покачала головой, но в душе все мое тело кивало в знак согласия. И не по поводу банана.

«Вам стоит выбраться с нами сегодня вечером, – сказал он. – У нас собралась тут целая компания, мы пойдем в бар за углом».

К тому времени я уже изучила прогноз погоды на завтрашний день – сильные ветра и мокрый снег на пике. Я знала, что кататься не буду.

«Почему нет?» – подумала я. Какого черта я должна отказываться.

Позже в тот вечер стайка блондинок, компания пьяных ирландцев, МакКонахи-младший и я вышли в свет на стиле. Я надела свои резиновые сапоги, потому что никаких других у меня с собой не было, а потом стала совсем модной, нанеся на губы дополнительный слой гигиенической помады «Chapstick».

Мне представлялось, что моей основной работой в тот вечер будет разглядывание очень красивых и привлекательных людей, каждый из которых был моложе меня, кто на пять, кто на десять лет. Я должна была играть роль его напарницы, помогающей ему замутить с одной из юных копий Джиджи Хадид, разгуливавших вокруг, словно жирафы в мини-юбках, – и именно этим я занималась. Я села за барную стойку, заказала водки с содовой и незамедлительно принялась указывать ему на роскошных женщин.

«Вон, Пауло, – сказала я. – Она. Просто восхитительная».

Он засмеялся: «Нет. Не ее».

«Ну, это просто невозможно. Ты посмотри на нее, – говорила я. – Даже мне она кажется привлекательной! Ладно, не твой типаж? Хорошо. А что скажешь об этой?» Я указала на казавшуюся очень энергичной брюнетку, затем на высокую и очень похожую на Дженнифер Лоуренс, а потом на потрясающую девушку с короткими светлыми волосами. Так продолжалось часами, я указывала, а он смеялся.

В какой-то момент нашей продолжительной игры, когда я в очередной раз указала ему на интересную молодую девушку, Пауло поймал меня за руку. Он аккуратно положил ее мне на бедро, пристально посмотрел мне прямо в глаза и очень медленно положил свои руки по обе стороны моего стула. А затем наклонился ко мне.

«А что если мне интересна ты?» – спросил он.

Я чуть соломинкой не подавилась.

«Поверь мне, Пауло… – засмеялась я. – Я – вряд ли. Взгляни на этих девушек. Они молоды, роскошны и ради этого сюда пришли… Ты – вот ради чего они здесь».

Его руки недвижно лежали по краям моего стула. Его глаза цвета ирисок выдерживали мой взгляд. Повисла долгая пауза.

«Что если ты?» – вновь спросил он спокойным голосом.

Все, что я могла сделать, – смотреть в ответ.

Он забрал у меня из руки мой стакан, поставил его на барную стойку и поднял меня со стула. В буквальном смысле взял и поднял. Я почувствовала, как его правая рука скользит вокруг моей талии, а после он потянул меня к себе. Ни на мгновение за всю эту по-арлекински ловкую последовательность действий он не оторвал своего взгляда от моих глаз.

«Я каждый день видел тебя в хостеле, – сказал он, аккуратно ставя меня на пол. – Я не хочу этих девушек. Я хочу тебя».

А потом он поцеловал меня.

Сначала это был неловкий поцелуй, потому что мои глаза были широко раскрыты от изумления.

Это был настолько шокирующий поворот событий, и я хотела удостовериться, что вижу все это своими глазами. Но когда он продолжил целовать меня, когда я осознала, что эти поцелуи не закончатся, я закрыла глаза и колени мои слегка подкосились. На вкус он был в точности таким, каким выглядел. Сладким, соленым, теплым. Мы незамедлительно покинули бар.

Я никогда не думала, что однажды буду всерьез произносить слово щекочущий, но это слово – единственное, что приходит мне на ум, когда я пытаюсь описать ту ночь и вообще все то время, что провела с Пауло. Я никогда не представляла себе, что когда-нибудь окажусь с настолько красивым мужчиной (или очаровательным, или волнующим или милым во всех смыслах и интерпретациях), и не потому что я какая-то там страхолюдина или старая дева, на которую никто не смотрит. Я знаю, что привлекательна до некоторой степени, но также осознаю, что я ни разу не немецкая супермодель. Я знаю свой уровень и знаю, что он сильно ниже уровня Пауло. Мы были неподходящей парой, настолько, что если бы кто-нибудь показал наши фотографии фокус-группе и спросил бы о вероятности союза между нами, я почти уверена, что респонденты просто откидывались бы на спинки своих стульев и произносили бы: «Как насчет того, чтобы начать задавать серьезные вопросы?» Или, если бы респондентами были женщины, они просто сидели с фотографией Пауло, пока три-четыре часа спустя их не выводили бы из комнаты плачущими. «Оставьте фотографию, мэм, – говорил бы чей-то голос по внутренней связи из соседней комнаты, – оставьте ее на столе».

Что еще хуже или лучше (в тот момент я не могла определиться), фамилия у Пауло была Романсини. Вы серьезно, что ли? Романсини? Я поверить не могла. Я рассмеялась, когда он сказал мне, и смех этот не был моим обычным смехом – это был громогласный гогот Джулии Робертс, потому что именно так ты реагируешь, когда совсем не знаешь, что сказать.

Следующие несколько дней я провела с Пауло, и все, что с нами случилось за эти дни, было идеальным, как в сказке. Я арендовала маленькую квартиру в Ванаке, городке на берегу озера примерно в часе езды к северо-востоку от Куинстауна, и пригласила его присоединиться ко мне. Когда погода была хорошей, мы вместе отправлялись в горы – для бразильца он впечатляюще умел обращаться со сноубордом. Когда погода была плохой, что бывало часто, мы занимались сексом, как два кролика, и тут ему тоже удавалось меня впечатлять.

Мое время с Пауло было временем чистой, безудержной радости, мы днями и ночами напролет танцевали в номере и смеялись. Он разгуливал вокруг меня нагишом, пока я лежала на кровати и хлопала ему, как маленький ребенок.

«Еще, – говорила я. – Покажи еще».

Это было славно. Он был славным. Он был идеальным способом отвлечься от вопросов, грохотавших в моей голове, тех самых, о том, что случится дальше и была ли я на самом деле маленькой леди или нет. Кроме того, учитывая, что подъемники были закрыты в большинстве случаев, Пауло отвлекал меня от того, чтобы окончательно сбрендить, ожидая открытия лыжных трасс.

В наше последнее совместное утро я наблюдала за тем, как Пауло одевается. Он натянул через голову футболку, его кудрявые волосы выпрыгнули из горловины, и тогда он повернулся ко мне и спросил: «Через несколько недель ты будешь в Индонезии, верно?»

Я кивнула. Он имел в виду короткий перерыв, который я запланировала устроить себе в промежутке между лыжными сезонами в Северном и Южном полушариях.

«Я тогда же буду в Таиланде. Нам надо бы встретиться на Бали».

Я опять кивнула.

Не было ни единой причины не встречаться, ни единой.

* * *

Спустя несколько дней после отъезда Пауло, я получила первое электронное письмо от Криса. А на следующий день еще одно. А потом еще одно. Поначалу письма были просто краткими заметками, он просто рассказывал о том, как проводил время на Фитц Рое, а заодно немного флиртовал со мной. Но очень скоро наши послания друг другу стали длиннее и немного более, как бы это сказать, взрослыми по своей природе. Я не стану лгать: в «отделе», отвечающем за возбуждение, у меня был просто пожар.

Каждое утро я просыпалась с мыслями о том, какие же непристойные, пикантные пассажи я прочту на этот раз и что напишу в ответ. Всякий раз, нажимая «отправить», я ощущала, как по телу проходит электрический разряд волнения, и хотя содержание переписки подстрекало к откровенности, в ней было что-то такое, отчего она ощущалась очень невинным занятием. Дело в том, что мы с Крисом не могли воплотить в жизнь ничего из того, о чем переписывались, так что в моем сознании наше общение было безобидной забавой для взрослых, а заодно и отвлечением от утомительной однообразной программы передач новозеландского канала о погоде.

Я провела в Новой Зеландии двенадцать дней из запланированных шести недель, но за все это время горнолыжные курорты работали лишь четыре дня. ЧЕТЫРЕ. Как правило, в таких ситуациях я бы просто собрала вещи и отправилась исследовать другие сокровища Новой Зеландии, которые она предлагает туристам, но из-за предсказуемой непредсказуемости погоды я никогда точно не знала, когда откроются горы. Для меня было бы чудовищным разочарованием бродить по Средиземью, любуясь фантастическими водопадами и поражающими воображение фьордами, чтобы потом узнать, что я пропустила день открытия горы Требл-Кон.

Отношения с Пауло занимали меня какое-то время, а дерзкий роман с Крисом, набиравший обороты, был для меня поводом с нетерпением ожидать каждого следующего дня, но в ментальном плане я начала ощущать, что кое-где швы моей решимости начинают ослабевать и расползаться. Я чувствовала, что меня начинает одолевать неприятное ощущение разочарования. Погода и катание на лыжах (а точнее, его нехватка) утомляли меня, но кто я такая, чтобы жаловаться? Я жила жизнью мечты и находилась там по собственной воле. Никто не принуждал меня заниматься всем этим. У меня не было права хоть что-то из этого называть сложным.

А посему я решила придерживаться своего привычного графика. Любое беспокойство, возникавшее по ходу дела, тут же оказывалось под ковром. А как только я заканчивала с подметанием «полов», я приступала к натиранию их до блеска своими пахнувшими лимоном рациональными объяснениями.

Я и прежде путешествовала в трудные места. Оказывалась в племенном лазарете в африканском буше с рассеченной головой и участвовала в конфликтах на границе в Западной Африке, где люди выясняли отношения оружием и скорострельными диалогами на непонятных мне языках. А однажды мне плюнули прямо в лицо. Это было жестко. Вот это было коллекционированием ленточек. Десять промозглых дней в Новой Зеландии, увеселение в виде общения с учтивым Леви МакКонахи да десяток непристойных имейлов? Не жестко. Подметаем. Натираем. Подметаем. Натираем.

Впрочем, я быстро узнала, что в этом мире есть два вида жести. Мгновенно и незамедлительно распознаваемая в духе «о, боже мой, эта ситуация явно не к добру» и вторая, медленно, но верно утомляющая тебя до предела. Новая Зеландия была из второй категории. Она не сильно отличалась от долгой и неимоверно растянутой эмоциональной эрозии, которую способно вызвать музыкальное воздействие игровых центров ExerSaucer, которые родители покупают своим маленьким детям. «Ну разве не мило?» – восклицают со слезами на глазах родители, когда видят, как их чадо прыгает вокруг и лупит по кнопке, запускающей песенку «Mary Had a Little Lamb». Но берегитесь. Неделю спустя, после пятьдесят седьмого прослушивания этой песни, тот же самый родитель начнет всерьез раздумывать о том, чтобы проткнуть себе вилкой глаз, но лишь после того как отправит сообщение, преисполненное лютой ненависти, на адрес производителя игрового центра. Абсолютно адекватный взрослый человек, доведенный до слез скачущим в пластиковом креслице шестимесячным грудничком, – это была я в Новой Зеландии.

Но я изо всех сил старалась притвориться, что совершенно, блаженно счастлива (полагаю, что большинство родителей занимаются тем же) в стиле «притворяйся, пока это не станет правдой» или «сделай все, что угодно, лишь бы чем-то занять себя». Я отправляла почтовые открытки своей бабуле, обильно заливалась кофе и периодически – когда дождь не лил, как из ведра – отправлялась в долгие прогулки. Я приобрела новую пару лыж, прочитала всю трилогию Стига Ларссона и написала открытое письмо тасманской «ветряной турбине», в котором вежливо просила ее успокоиться. Я выполнила нелепое количество отжиманий (с коленок, поскольку верхняя половина тела у меня никогда не была такой же крепкой, как нижняя) и изучила разницу между киви, киви и киви, открыв для себя, что киви это – в следующем порядке 1) фрукт, 2) странно выглядящая, волосатенькая нелетающая птица и 3) граждане Новой Зеландии, названные так в честь этой самой птицы. Я даже искренне пыталась приложить все усилия к разгадыванию причин, породивших модный тренд, который – несмотря на буйство штормов – стремительно покорял Южный остров Новой Зеландии (и назывался он «короткие шорты», причем носили их мужчины, не женщины).

Я выпила немыслимое количество пива и подолгу стояла совершенно голая перед зеркалом, поскольку стала немного одержимой увеличением объемов собственных бедер. Они меня просто завораживали. Если бы у меня были волосы, я могла бы поклясться, что смотрю в зеркало на своего брата – если не считать причиндалы, разумеется. Во взятой напрокат машине я откопала CD-диск Джей Джей Кейла и начала ежедневные джем-сейшены с прослушиванием «Cajun Moon» и «High on Cocaine», а также часами размышляла о том, почему сантехники Новой Зеландии, невзирая ни на какие прогрессивные достижения других стран первого мира, до сих пор устанавливают в раковинах два крана (один с горячей водой, а другой – с холодной) вместо того, чтобы поставить один смеситель и для горячей и для холодной сразу. Ну серьезно, кто станет выбирать между тем, чтобы ошпарить руки горячей и просто намочить – но не помыть, как предписывает гигиена, – их холодной водой? Для меня это было полнейшей загадкой.

Я практиковалась в самбе, танцуя в шерстяных носках, кальсонах с завышенной талией и спортивном лифчике, а когда уставала, проводила серьезные исследования, пытаясь узнать название музыкального инструмента, обычно звучащего фоном в самба-композициях, того самого, который звучит, как обезьяний визг и которым создатели фильмов об Остине Пауэрсе так щедро приправляли саундтреки картин. Кстати говоря, он называется cuíca. Не знаю точно, как именно произносится это слово, поэтому ради смеха решила называть его «ку-ча», а потом пыталась сымитировать его звук своими голосовыми связками. Кстати, не рекомендую так делать; я почти уверена, что это занятие может нанести связкам серьезный урон. И, наконец, почти что как тот родитель из приведенного выше примера про «ExerSaucer», я потратила немало времени, размышляя о том, чтобы ткнуть себя вилкой в глаз.

Мне было очевидно, что моя ментальная крепость рушится, но я силой заставляла себя не смотреть на нее. С парой очков-шор я обращаюсь мастерски. Я не сводила глаз с прогноза погоды и, скрестив пальцы, надеялась, что однажды погода все же пойдет мне навстречу.

И это случилось. Как-то утром, спустя примерно неделю после отъезда Пауло, проснувшись, я увидела, что тоненький луч солнца проглядывает из-за занавески на окне моего номера. Я выпрыгнула из кровати, включила на компьютере свежий отчет о погоде в горах и бинго! Один из четырех местных горных курортов был открытым. Я быстро проглотила завтрак, швырнула экипировку на заднее сиденье машины и поехала туда.

Добравшись до дороги, ведущей к объекту (леденящей душу гравийной тропке, поднимающейся по склону горы вверх узкой и крутой лентой, схематично напоминающей аттракцион с американскими горками), я увидела большую цепь, висевшую в начале пути, на которой покачивался до боли знакомый предупреждающий знак:

ГОРА ЗАКРЫТА

Почему она закрыта, я узнала, пообщавшись с кучкой людей, толпившихся вокруг. По слухам, менеджмент курорта принудили закрыть курорт на несколько дней, но не из-за погоды, а из-за… приготовьтесь… какашек. Самых натуральных экскрементов. По всей видимости, человек (кем бы он ни был), чьей обязанностью было следить за объемами продуктов жизнедеятельности посетителей курорта, скопившихся в септиках, поработал крайне (простите, но я не могу сдержаться) дерьмово. Кажется невероятным то, что можно было недооценить размеры септиков, а значит, ошибка в расчетах случилась при оценке коллективных «фекальных» возможностей сотрудников и клиентов курорта и их способностей загадить место в течение одного сезона. Согласно слухам, ходившим по курорту, этот предположительный просчет так близко подвел систему септиков к критическому уровню наполненности, что единственным оставшимся вариантом было закрыть курорт на несколько дней, чтобы дать время команде специалистов вывезти все дерьмо с горы на грузовиках.

Посчитав это знаком свыше, я покинула Куинстаун в тот же день.

Я загрузила на заднее сиденье своей арендованной машины восемьдесят с лишним фунтов снаряжения, добавила к нему коллекцию лучших музыкальных произведений Джей Джей Кейла и отправилась в приключение, которое назвала «Великое Путешествие по Дорогам Киви-2010: однополосные автотрассы и 10 тысяч овечьих стад».

* * *

Как выяснилось, название для путешествия я выбрала неверное. Мне следовало назвать его «Великое Временное Искажение Киви: спущенные шины и, вероятно, одичавшая собака». Урок выучен: теперь, если у меня когда-нибудь будут дети, я точно сначала дождусь знакомства с ними, прежде чем давать им имена.

По ходу первых нескольких недель моего пребывания в стране мне попадались некоторые указания на то, что Новая Зеландия обладает способностью искажать время, самым очевидным из которых были мужчины и их короткие шорты. Но удобств современной цивилизации в Куинстауне оказалось достаточно, чтобы замаскировать то, что на самом деле творилось на Южном острове. Меня одурачили, но как только я отправилась в дорогу на машине, я открыла правду: Новая Зеландия крепко-накрепко застряла где-то во временном промежутке между 1978-м и 1983-м.

Все началось с крошечного курорта под названием Ohau – произносится как «oh-how», как во фразе oh-how-the-times-have-changed[25]25
  О как же изменились времена. – Прим. пер.


[Закрыть] – расположенного примерно в двух с половиной часах езды к северо-востоку от Куинстауна. Дополняли курорт лыжная база средних размеров и маленькое лыжное поле, и все это место стало идеальной иллюстрацией того, что я буду называть «приветом от Киви из 1979-го».

Сам домик был квинтэссенцией лыжных баз 1970-х, и хотя я никогда в своей жизни не бывала в таких местах, я узнала его в ту же секунду, как только вошла в дверь. По сути это была вариация на тему временного пристанища на небесах. Если бы вас попросили остаться здесь на ночь, вы бы ответили «Ну-блин-разумеется», просто ради того, чтобы вкусить всю непривычную новизну обстановки, но если бы от вас потребовалось задержаться здесь дольше, чем на 24 часа, вы бы сказали: «Убейте меня прямо сейчас. Вон тем оленьим рогом».

Как указывает мой выбор предпочтительного орудия убийства, на стенах этого места было изрядное количество таксидермии. Скверной таксидермии. Глаза, вставленные в головы оленей и целой россыпи других животных, были, очевидно, совершенно непохожи на настоящие глаза, но самым жутким во всем этом было то, что глаза эти, казалось, пялятся на тебя всегда, независимо от твоего местонахождения в комнате. Они все были «монами лизами» мира таксидермии.

Это место было доисторическим, ухоженным таким музеем с обитыми деревянными панелями стенами и тяжелыми шторами цвета ямса. Ковровое покрытие имело клетчатый узор зеленого, синего и жженого оранжевого оттенков – идеальный декор, если вы стремитесь замаскировать лужу блевотины. В углу располагались зубчатый камин, потрепанное пианино, похожий на губку бильярдный стол и бар, пахший выдохшимся пивом и глинтвейном. Я села на скрипучий диван, появившийся здесь в результате ремонта и обновления обстановки в 1983-м, и в самом деле задумалась, а не попала ли я в машину времени, сама того не подозревая? Поначалу я была взволнована: кто же не хочет совершить экскурсию по съемочной площадке сериала «Веселая компания»? «Присмотритесь-ка к этому месту!» – сказали бы вы случайно оказавшемуся рядом незнакомцу. А потом, пять минут спустя, прихлебнув коктейля «Роб Рой» и закинув в рот мараскиновую вишенку, тридцать четыре года томившуюся в липкой бутылке за барной стойкой, вы бы добавили: «Ух, вот так поездочка вышла. Погоним дальше?»

Атмосфера в этих устаревших декорациях, пусть и забавных, была гнетущей, но ее сполна компенсировали виды, открывавшиеся вам, как только вы покидали здание через парадную дверь. Внутри Охау было до смешного китчевым местом. Снаружи оно было сногсшибательным.

Озеро перед домиком настолько неправдоподобно бирюзовое, что трудно отделаться от ощущения, что попал в тропики. Добавьте к озеру вереницу холмов, покрытых хрустящей сахарной глазурью снега, и волей-неволей вам подумается, что вы только что открыли Швейцарские Альпы на Гавайях.

Зона для катания на лыжах в Охау невелика. Там есть снежный мат (также известный, как «маленький движущийся настил для новичков»), бугельный подъемник и один кресельный – медленно движущийся подъемник с креслами для двоих человек и вертикальным подъемом на высоту примерно в тысячу футов. Я весь день поднималась на этом подъемнике и смогла преодолеть лишь чуть больше 25 тысяч футов вертикальных перепадов. Мне было весело в Охау, но одних видов было недостаточно для того, чтобы удержать меня там еще на один день, а от декора внутри лыжной базы у меня начиналась мигрень.