Текст книги "Жизнь прекрасна. 50/50. Правдивая история девушки, которая хотела найти себя, а нашла целый мир"

Но вот, что я осознала, – нужен всего один человек. Одно теплокровное существо рядом с тобой, которое видит адекватность в твоем безумии. Один человек, который дает тебе разрешение, которое ты так отчаянно жаждешь получить. И к счастью для меня, такой человек появился в нужном месте в нужно время, прямо как моя персональная версия мастера Йоды.

* * *

В январе 2009-го я пришла на вечеринку по случаю дня рождения друга. Празднование проходило в маленьком итальянском ресторанчике, и, пока я попивала вино в раскрашенном в темных тонах и тускло освещенном холле рядом с уборными, я случайно наткнулась на Рана. Ран – бывший коллега и друг. Он – человек огромных размеров, возвышающийся над большинством людей вокруг, а еще он израильтянин, отчего его акцент придает его и так глубокому, раскатистому голосу оттенок властности и внушительности. На первый взгляд он не тот, на кого захочешь наткнуться, попивая вино в тускло освещенном коридоре, выкрашенном в темные тона, но практически в каждом моем воспоминании, связанном с Раном, он предстает в моем воображении с немного озорной, самодовольной ухмылкой на лице. Он – настоящий душка, большой, грозно выглядящий, внушительно басящий душка, и в тот момент я с удовольствием задержалась поболтать с ним за бокалом кьянти.

Ран спросил у меня, не собираюсь ли я отправиться в Уистлер в наступающий уик-энд, и, после того как я сказала ему, что да, разумеется, собираюсь, он сделал нечто странное. Он подступил ко мне на несколько небольших шажков. Мы и так уже стояли довольно близко друг к другу, так что его движение вперед вызвало у меня некоторую неловкость. Я и не знала, что Ран – любитель общаться на короткой дистанции. Потом он немного наклонил свою голову и шаркнул еще чуть вперед. Я начала немного смещаться вправо.

«В город приехал мой друг, – прошептал он. – Он из Израиля, и он наверху, в горах».

Я прервала свое боковое движение.

«Он катается на сноуборде, – продолжал Ран, – и ему бы очень понравилось кататься с кем-нибудь, кто знает эти горы так хорошо, как ты».

Я кивнула и обратила внимание на тон Рана. Его голос звучал чисто, серьезно и нехарактерно тихо. Тон указывал на то, что он делится со мной чем-то действительно важным. Казалось, он инструктирует меня, отдавая четкое распоряжение, звучавшее, как полная противоположность просьбе или предложению.

«Обычно я не знакомлю людей с ним, – сказал он, – но думаю, что ты готова. Вот его номер. Обязательно позвони ему».

«Что именно ты подразумеваешь под фразой «ты готова»?» – спросила я. И хотя я не была уверена, почему он говорит столь скрытно, я наклонилась к нему и прошептала свой вопрос: «Готова к чему, Ран?»

Ран отошел на шаг назад и громко засмеялся, его голос вернул свои обычные громкость и ритм, он воскликнул: «Вау! Стефани, где твое доверие?» Он улыбнулся фирменной улыбкой и протянул мне кусок бумаги с написанным на нем телефонным номером своего друга. Я убрала записку в карман и поспешно о ней позабыла.

Два дня спустя мне позвонил Ран.

«Почему ты не позвонила моему другу?» – спросил он.

«Ой, блин! – сказала я. – Ран, я напрочь забыла».

«Я скажу ему, что ты наберешь ему прямо сейчас», – отозвался Ран.

Его тон был четким и сосредоточенным. На безделье нет времени.

Я позвонила его другу, и мы условились, что встретимся в суши-баре через несколько часов. Перед тем как повесить трубку, я спросила у друга Рана, как я его узнаю. Я надеялась получить от него какое-то описание вроде цвета его рубашки или еще чего-нибудь в этом духе – чтобы можно было узнать его в толпе. Вместо этого он сказал: «Просто попроси позвать Короля Суши. Они поймут, о ком идет речь».

Король Суши? Кто назовется Королем Суши?

По приезде в бар я сделала в точности, как было велено в инструкции: попросила позвать Короля Суши. Я ожидала встретить ничего не видящий взгляд или увидеть закатывающиеся в раздражении глаза, но вместо этого хозяйка заведения поклонилась мне, словно я только что превратилась из тыквы в принцессу прямо у нее на глазах.

«Да, конечно, – сказала она. – Вам сюда». Она повернулась и повела меня к большой кабинке в задней части ресторана. Там и сидел Джозеф, на большом троне из татами.

Он был одет в джинсы, слегка помятую футболку и худи на молнии. Его темные вьющиеся волосы были одновременно и причесаны и не причесаны, как будто он занимался укладкой, а потом ему вдруг наскучило, и он бросил это дело на полпути. У него была гладкая кожа и глубоко сидевшие ямочки, он казался молодым, может, даже был моим ровесником.

Я вытащила палочки из бумажной упаковки и оторвала их друг от друга. Джозеф спросил у меня, откуда я знаю Рана. В его глазах блеснул огонек любопытства, и по мере того как он говорил, я стала понимать, что моя первоначальная догадка о его возрасте была неверна.

Он старше, подумала я. Тридцать пять – тридцать шесть лет, наверное.

Заказывал по большей части Джозеф, по всей видимости, именно так и надо поступать, если ты Король. Когда принесли саке, он поднял свой стакан и движением указал мне сделать то же самое. Наши маленькие керамические чашечки со звоном стукнулись друг о друга.

«Приятно с вами познакомиться?» – сказала я. Фраза прозвучала не совсем так, как я задумывала, а, скорее, как вопрос.

«Взаимно, полагаю», – сказал он, и откуда-то из его ямочек вырвался застенчивый смешок.

На протяжении всего вечера еда прибывала за наш стол с неуклонной регулярностью, японские деликатесы, тарелка за тарелкой. Я наблюдала за тем, как ест Джозеф, и увиденное могу описать только словами «искреннее обжорство». Он поглощал еду, стоявшую перед нами, но не бешено, а, скорее, в замедленном ритме гедониста, неспешно смакующего каждый кусочек. Его глаза медленно закрывались, пока он клал свежего тунца, угря и маленькие кусочки мяса палтуса себе на язык, после чего заливал все это глотками саке. В какой-то момент вечера я заметила, что он напевает с закрытым ртом.

Он что, пел рыбе колыбельную?

Когда с ужином было покончено, мы договорились встретиться следующим утром, чтобы я могла показать ему гору.

«Я – Король Суши, и я выполнил свои королевские обязанности, – сказал он.

– Ран сказал мне, что ты – Снежная принцесса, так что завтра тебе следует показать мне окрестности».

«Звучит как уговор», – сказала я со смешком.

Следующим утром я наблюдала за тем, как свинячий восторг и аппетит к жизни вновь берут над ним верх. Пока я показывала Джозефу разные трассы и секретные целины, он, не мешкая, включился в процесс. Он вел себя как ребенок, «бомбочкой» прыгающий в воды озера жарким летом. В каждом его движении сквозило какое-то лихорадочное возбуждение. В том, как он катался, не было ни капли умеренности и контроля. Он катался совершенно не так, как учили кататься меня, и это очень мне понравилось. Я никогда не встречала людей, похожих на него. Я не до конца понимала, кто он, но одно было ясно наверняка – он не был «козликом».

Наблюдение за играми Джозефа в горах научило меня искусству катания на лыжах больше, чем все, с чем я когда-либо сталкивалась раньше. Его техника не была идеальной, так что дело было не в техническом исполнении. Более того, во многих ситуациях я бы охарактеризовала его как человека неуклюжего и раскоординированного, но каким-то образом ему всегда удавалось оставаться в вертикальном положении. Он олицетворял собой идеальный баланс между полным и безоговорочным подчинением стихии и физическим контролем. Это напомнило мне об одной перфоманс-художнице, которую я однажды увидела: эта женщина в буквальном смысле бросала свое измазанное краской тело на пустой холст в порыве полнейшей разнузданности. Пока она чинила свой великолепный хаос, аудитория завороженно за ней наблюдала. Ей было наплевать на то, что краска, капавшая с ее кожи, попадала на холст или парусину, которую она разложила под ним. Ей было все равно, что маленькие капельки брызг попадали на одежду и лица людей, наблюдавших за ней. Если бы Джозеф был там со мной и увидел бы эту женщину, я почти уверена, что он зааплодировал бы, а потом повернулся бы ко мне, и я бы увидела на его лице несколько капелек красной краски. «Сибуми! – сказал бы он. – Это было сибуми! Браво!»

Пока мы катались вместе следующие несколько недель, Джозеф много рассказывал мне о концепции сибуми. Он вычитал о ней в книге, философском триллере, главный герой которого был одержим стремлением существовать по канонам сибуми. Само по себе это слово происходит из японского сленга и обычно используется для описания эстетического качества чего-либо, скажем, произведений искусства или гончарных изделий. Вольно перевести его можно как совершенство, достигнутое без усилий, сложную, но органичную красоту или нечто суровое, но при этом элегантное. Последив за катанием Джозефа и узнав из разговоров с ним об этой концепции, я не могла отделаться от мысли, что его манера двигаться – подходящий пример, иллюстрирующий сибуми, нечто прекрасное, порожденное сочетанием дикой спонтанности и нескольких мазков контроля.

* * *

В один из уик-эндов, когда мы с Джозефом поднимались на кресельном подъемнике, он повернулся ко мне с серьезным выражением лица. «Так много людей в рабстве, – сказал он. – В этом должна состоять твоя главная цель, Стефани, не быть рабом. В рабстве никакого сибуми нет».

«Хоро-шо-о-о…» – протянула я.

«Когда ты в рабстве, ты в конечном итоге превращаешься не в того, в кого должен превратиться».

Я кивнула, хотя и не до конца понимала, что он имеет в виду.

Важно отметить, что в том, что касается рабства или того, что большинство людей попросту назвали бы «доходной службой», Джозеф может похвастать большей свободой, чем располагает основная масса людей. Потому что он настоящий денежный мешок. Познакомившись с ним, вы вряд ли так подумаете, даже подозрений таких не возникнет – потому что он не кичится своим богатством. Более того, единственная причина, по которой о его состоянии узнала я, это Google. Мне было любопытно узнать, как парень за тридцать, до сих пор таскающий всю свою наличку в бумажнике Velcro, может позволить себе месяцами жить в отеле. Тогда я решила раскопать немного информации о нем, и, как выяснилось, Джозеф вместе с несколькими партнерами изобрел какую-то революционную интернет-приблуду, а в конце 1990-х продал вместе с ними компанию, и – бинго! – отсюда и миллионы.

Также важно отметить, что деньги Джозефа – причина, по которой мы с ним до сих пор всего лишь друзья.

Не взирая на тот факт, что я не имею формальной квалификации социолога, я могу с уверенностью утверждать следующее: большинство дружеских отношений между мужчиной и женщиной начинается с неких намеков на сексуальное напряжение, с маленького вопроса, который возникает в голове каждой из сторон: «А не происходит ли между нами что-то такое?..» С Джозефом было ровно то же самое. Я думала, что начинаю подмечать едва уловимые признаки зарождающейся между нами «химии», нечто маленькое, но интересное. А потом я загуглила его имя и незамедлительно отмела в сторону всю нашу «химию».

Мне нравилось проводить время с Джозефом, и я не хотела, чтобы он думал, что я делаю это из-за его денег. Я хотела, чтобы он ни капли не сомневался, что я обожала его за то, кто он есть, потому что так оно и было, это до сих пор так. Мне нравилось слушать, как он рассуждает о своей жизненной философии, рассказывает о том, что читает в данный момент, как остроумно подмечает нюансы канадской жизни. Общение с ним было сродни разговору с выходцем с совершенно другой планеты, который прилетел на Землю с коротким визитом и чей разум был изумлен до крайности всеми новыми и незнакомыми прежде явлениями.

«Газеты! – мог воскликнуть он. – На первых полосах у них тут статьи о популяции лосося. В Израиле газеты пишут о популяции людей, о том, сколько человек погибло и кто кого убил на этот раз. Но здесь? Нет! Вы должны писать о лососе».

Я могла лишь рассмеяться в ответ.

«Также, – продолжал он, – я тут зашел в продуктовый магазин и заметил, что овощи здесь поливают из душа каждые пятнадцать минут. Только канадцы могут с таким трепетом относиться к своим овощам».

С того момента мы, отставив в сторону напряжение, сконцентрировались на катании на лыжах, саке и долгих беседах об угрозах, стоящих перед популяцией лососевых. Это было – ну просто нет другого подходящего термина, чтобы это описать, – совершенство, достигаемое без усилий. Мои уик-энды были наполнены Джозефом, снегом, саке и сибуми.

За то время, что мы провели вместе, я начала смотреть на горы, в которых выросла и которые, как я думала, знала вдоль и поперек, с совершенно иной точки зрения. Когда я следила за его катанием, чувствовала себя свободно и раскованно. Я дала себе разрешение стать менее дисциплинированной, менее зажатой. Я увидела линии там, где никогда прежде их не замечала. Более того, я решила отказаться от мысли о том, что какие-то линии вообще должны существовать, вместо них я стала видеть дуги, изгибы, повороты и виражи. Я танцевала на снегу, как на паркете бального зала, широком и отполированном полу белого цвета, по которому я могла бы грациозно скользить. Я начала использовать скорость, которую всегда любила, как форму медитации, способ спустить себя на землю, вырвать затычку, сидящую в мозгу, ту самую, что была ответственна за распространение сомнений и страхов, охвативших все вокруг после моего откровения у синего жестяного знака.

Спустя примерно месяц после того, как Вселенная подтолкнула меня к тому, чтобы поднять сдерживающий рычаг, я отправилась попить кофе с Джозефом. Я рассказала своим друзьям и близким о своих планах, и каждый из них до единого заклеймил меня однозначно сумасшедшей. Джозефу я еще не рассказала, так как колебалась, опасаясь, что еще от одного человека услышу о своем безумии, но все-таки решила рискнуть и попытать удачу с Джозефом.

«Я раздумываю о том, чтобы взять годичный отпуск и отправиться кататься на лыжах по всему миру», – объявила я.

Он даже не поставил на стол свою чашку.

«Да, – сказал он деловито. – Почему бы не отправиться? Звучит как самый очевидный способ потратить год жизни. Сибуми! Давай отметим! Сегодня устроим настоящий пир горой».

Эти слова были тем, в чем я нуждалась. Они были формальным обоснованием, доказательством, что не все считают мою затею безумной, не все считают безумной меня. Было ли мне важно то, что их говорил человек, с которым я только познакомилась, или то, что он жил в совершенно ином мире, нежели мой, как в финансовом, так и во всех прочих отношениях? Нет. Было ли мне важно то, что всего за несколько недель до того я смотрела, как он поет песенку маленькому кусочку рыбы? Было ли это проявлением здравомыслия? Нет, не было. Все, что было важно, это то, что я получила разрешение, одобрение извне, на которое могла бы опираться в ходе следующих 16 месяцев подготовки, приседаний, откладывания денег и их траты на свои планы.

Глава 4
Базовый лагерь и запах серы

После нескольких часов езды в фургоне и преодоления примерно 247 поворотов на серпантине мы прибыли в Портильо. Мы подъехали к парадному входу в отель, расположенному на берегу Лагуна дель Инка, маленького, но поразительно красивого горного озера. Было трудно отделаться от ощущения, что все вокруг – чья-то картина. Кобальтово-синие небеса вздымались из-за крыши ярко-желтого отеля, а цепь черных андских горных пиков пронзала небо как десяток клинков из сланца. Самой высокой в этой компании была Аконкагуа, гора, достигающая высоты 22 838 футов[9]9
  6961 метр. – Прим. пер.


[Закрыть]. Она – почтенный гигант, высочайшая вершина за пределами Азии, и, пока я стояла на палубе отеля, разглядывая ее, у меня вырвался вздох благоговейного трепета.

«Я сделала это, – сказала я себе. – Я добралась до базового лагеря».

Мне потребовалось чуть больше года, чтобы разобраться с тем, что же повлечет за собой мое решение «покататься на лыжах по всему миру». Оно означало, что мне придется с головой погрузиться в нечто довольно масштабное, и единственный знакомый мне способ это осуществить – организовать все до мельчайших деталей. К счастью, запредельное умение организовывать и упорядочивать входит в топ-3 моих жизненных талантов (вслед за умением поспать и сохранять хладнокровие).

Процесс начался с поиска в Google перелетов по всему миру и изучения тарифов на перевозку багажа, которым должны были стать большие лыжные сумки. Далее я с энтузиазмом и запредельным уровнем дотошности взялась за планирование и продумывание логистики будущего путешествия. Я тратила каждую свободную минутку за кухонным столом на то, чтобы изучить календарь рейсов, бюджеты и весовые ограничения по багажу двух десятков авиалиний, которыми собиралась летать. Я размышляла над техническими характеристиками лавинного снаряжения, а также лыжных ботинок, резиновых сапог, ботинок для хайкинга и дорожных сумок на колесиках всех возможных размеров. Одно дело – путешествовать по Юго-Восточной Азии целый год с рюкзаком и парой шлепанцев, и совсем другое – начать годичное путешествие по зиме, перевозя за собой ботинки и дутые теплые куртки. Один толстый шерстяной свитер – и твой чемодан уже на четверть заполнен; добавишь сюда лыжные штаны и пару беговых кроссовок, и все, тебе крышка.

В моей голове постоянно проносились вопросы, связанные со всеми теми обстоятельствами и потенциальными трудностями, которые могут встретиться на моем пути. Я очень старалась отвечать на них по мере возникновения, но выдержать неумолимый темп, с которым они возникали, было тяжело. Поток вопросов никогда не замедлялся, ни разу за все 16 месяцев. Я как-то даже полдня просидела в кабинете врача, который сделал мне прививку просто-на-случай-если-тебя-во-время-катания-укусит-странная-японская-обезьяна. Я не планировала быть укушенной обезьяной, но считала бы я себя хорошо организованным человеком, если бы не была подготовлена на случай чрезвычайных происшествий? Нет.

Я также потратила огромное количество времени на планирование рутинных дел. Мне казалось хорошей инвестицией времени потратить час у прилавка с зубными щетками в аптеке в попытке определить, у какой из них больше щетинок, где они жестче и какая из них окажется самой долговечной и при этом самой легкой. Потому что когда щетки других путешественников износятся, а с моей все будет хорошо, кто будет смеяться последним, а? Я прямо представляла, как Вселенная обращается ко мне. «Отлично спланировано, – будто говорила она. – Просто отлично, блин, спланировано».

Другим объектом моего внимания были деньги. И хотя не будет лукавством сказать, что я родилась и воспитывалась в семье, пользовавшейся определенными привилегиями, в их перечне все же не было неограниченного персонального доступа к банковскому счету моих родителей. Более того, у меня вообще никакого доступа к этому счету не было. Не могло быть и речи о том, чтобы получить финансовую помощь от родителей, даже в форме ссуды. Если я собиралась осуществить задуманное, я должна была сделать это на собственные средства. Меня такой расклад полностью устраивал. Скажу больше, я гордилась этим. Однако просто мне это не далось. Видите ли, катание на лыжах немного накладное увлечение. Забудьте, не так: катание на лыжах умопомрачительно дорогостоящее увлечение; не настолько, как парусная регата, дрессура или конкур, но все-таки весьма затратное.

Помимо основной работы, я бралась за столько всевозможных халтур и подработок в качестве фрилансера, сколько только получалось.

Я знаю, звучит как прямая дорога к проституции, но ею я не занималась.

Ну, в каком-то смысле, да – ведь у меня было так много клиентов, что я напрочь позабыла их имена, с чем ночные бабочки, как я полагаю, испытывают схожие трудности.

Лучшего времени для погружения в эту квазипроституцию было не выбрать. Приближались зимние Олимпийские игры 2010 года в Ванкувере, и весь предшествовавший им год я в придачу к основной работе трудилась на два PR-агентства, которые были перегружены «олимпийской» клиентурой. Я также заключила контракт с международной фирмой, занимавшейся исследованиями рынка, прибавила к этому фриланс-блоггинг и, когда могла, помогала другу – в обмен на наличные – в его кейтеринговой компании. Месяц, в течение которого проходили сами Игры, я сдавала свои апартаменты в аренду, а потом вывалила все накопленные сбережения на свой банковский счет. И, наконец, словно сами боги подстегивали меня не сходить с выбранного пути, мне позвонили из моего банка и спросили, не желаю ли я воспользоваться преимуществом их низких ставок и рефинансировать свою ипотеку. Я сказала «да», а поскольку я расценила этот звонок как сигнал о том, что вселенский расклад карт мне благоволит, я также спросила, не хотят ли они продлить мне кредитную линию, чтобы помочь оплатить катание на лыжах по миру – хотя здесь будет немаловажным упомянуть, что слова «катание на лыжах по миру» так и остались в моей голове, а с языка сошло: «Инвестицию, которую я собираюсь осуществить». Это был выстрел наугад; какой банк в 2010 году дал бы 28-летней девушке кредитную линию на осуществление инвестиций, для подтверждения которых не было никакой реальной документации? Как выяснилось, мой банк, по всей видимости, работал во имя Господа, потому что их ответом были слова, произнесенные с искренним энтузиазмом: «Да, мы были бы счастливы помочь вам в этом».

К тому времени, как я покинула страну в июле 2010-го, у меня было скоплено порядка 30 тысяч долларов, я рефинансировала свою квартиру, обзавелась арендатором, покрывавшим мои расходы на ипотеку, и взяла кредитную линию, которая должна была покрыть прочие затраты на путешествие и еще кое-что сверх того. Вдобавок десять месяцев предстоявшего путешествия были тщательно (то бишь сверхскрупулезно) распланированы на карте, включая и самую важную, на мой взгляд, часть всей затеи: цель, а именно то расстояние, которое я должна была преодолеть на лыжах. Рассчитав время на собственно перемещение и вычтя короткую паузу между сезонами в Южном и Северном полушариях, которая непременно понадобится мне, чтобы дать ногам отдых, а также учтя примерное время начала и конца каждого из сезонов (когда снег только начинает выпадать и когда уже начинает таять), я пришла к выводу, что у меня будет около 32 недель для непосредственно катания. Мы с отцом регулярно катались с альтиметром, прибором, напоминающим часы, который замеряет преодоленное расстояние перепада высот. Я знала, что умеренно сложная задача для меня: преодолеть 25 тысяч футов перепада высот в день. Я провела некоторые расчеты, основываясь на том, что буду кататься пять дней в неделю (я собиралась подойти к своей задаче, как к постоянной работе) и так пришла к цифре в 4 миллиона футов за все время путешествия. Это было официальное заявление – теперь на конце моей палки болталась морковка.

Чтобы у вас сложилось верное представление, скажу, что эта цифра была больше того, что я преодолела на лыжах за всю свою жизнь к тому ее моменту. Чтобы достигнуть этого показателя, среднестатистическому североамериканскому лыжнику потребовалось бы 25 лет. Даже если вы были непревзойденным лыжником и откатывали бы внушительные тридцать дней сезона, вам все равно потребовалось бы потратить на этот проект 5–6 лет. Цель была просто гигантской. Причин ставить такую цель было две.

Первая состояла в том, что цели были образующим элементом моей жизни мархура. И хотя мысль о том, чтобы целый год пробыть ленивым бомжом-лыжником, казалась привлекательной, я хотела добавить что-то большее. Вторая причина была в том, что наличие цели делало эту затею чуть менее безумной. У меня появился ориентир, что-то, что помогло бы объяснить человеку, на лице которого проступало это выражение «о-боже-мой-Стеф-и-правда-слетела-с-катушек», зачем я это делаю. Как только я озвучивала какой-то серьезный мотив, некую смелую цель, начинало казаться, что мир может снова начать вращаться по привычной для оси.

Кроме того, людям не нравятся серые вещи. Им не нравится хмурая мрачность неопределенности, даже если их непосредственно она не касается. Людям нравится точно определять, ставить цель и навешивать ярлыки. Когда кто-то спрашивает у тебя, чем ты занимаешься, ты не можешь просто сказать: «Ну, блин, Джон, хороший вопрос ты задал. Я и сам не до конца понимаю». Мы хотим распределять людей по коробкам и хотим наносить громадным черным маркером надписи на каждую из коробок, чтобы понимать, где им место в этом мире.

Я и правда не могу вспомнить людей, которые умели бы элегантно носить серый цвет. Разве что Джейми Ли Кертис, да, быть может, еще парочка хипстеров, красящих волосы в лавандовый оттенок серого, но на этом все. Нам, всем остальным, нужно что-то более определенное, более конкретное, вроде каштанового цвета, красного или 4 миллионов футов.

С этой цифрой я смогла задать себе цель, найти причину поставить на паузу жизнь, которая казалась окружающим меня людям такой простой и правильной. Как только я поставила цель, я просто начала уперто прокладывать себе дорогу к ней, пустившись в погоню за галочкой для очередного огромного пункта – ничего особенного для заядлого коллекционера наградных ленточек. Люди знали, в какое место меня определить и как меня назвать – и что более важно, это знала и я сама.

* * *

Я совершила свою первую ошибку при восхождении спустя примерно три часа после приезда в Портильо. База курорта располагается на высоте 9449 футов[10]10
  2800 метров. – Прим. пер.


[Закрыть]. Для большинства людей такой подъем стал бы большой проблемой, а для девчонки, приехавшей прямиком из города на уровне моря, он стал очень большой проблемой, но в своем возбуждении я не догадалась обратить внимание на значительную разницу высот.

Когда я приехала в Портильо, снега там не было, прям совсем. Все подъемники были закрыты, но вместо того чтобы сидеть и унывать по этому поводу, я сказала себе, что волноваться не о чем. Сезон только начинался, у меня впереди было еще девять месяцев и двадцать девять дней для катания, а кроме того, в лобби отеля я увидела объявление о турнире по пинг-понгу для всех возрастных категорий!

В первом матче меня поставили в пару с милейшим шестилетним мальчиком. Я изо всех сил боролась за каждое очко и в итоге набрала одно. Он меня уделал. После партии я и мое эго отправились в тренажерный зал на скоротечную тренировку, а позже я составила компанию Рикардо и остаткам водки в его бутылке на короткой прогулке. Спустя примерно час высота меня доконала. В семь часов из носа у меня полилась кровь, а к восьми голова уже раскалывалась от боли.

Следующий день я провела в постели, и хотя я совсем не так хотела начать свое путешествие, мне было все равно. Гора была закрыта в тот день, и в следующий тоже. Я была разочарована, но продолжала твердить себе, что беспокоиться не о чем. У меня еще было 9 месяцев и 27 дней для катания на лыжах, а бонусом стало то, что закрытие доступа к горе позволило мне перевести дыхание – во всех смыслах. Кроме того, я смогла оценить все прочее, что мог предложить Портильо, а развлечений было немало.

Это место было… как бы это выразиться… исключительно точным сочетанием «Грязных танцев» (в испанской версии) и Club Med[11]11
  Торговая марка французской компании Club Méditerranée – международного туристического оператора. – Прим. пер.


[Закрыть] (с экипировкой для катания на лыжах).

Портильо был укомплектован большими экранами, на которых крутили кино, джакузи высшего уровня и вечерними уроками танго. Единственная разница между этим местом и помеси Club Med’а с «Грязными танцами» заключалась в том, что никто не называл меня Бэйби, когда я подходила к стойке сотрудников отеля. Они называли меня как-то иначе, но даже при моих беглых познаниях в свинском латинском, их слова оставались вне моего лингвистического понимания. Тем не менее я окунулась в эту жизнь и коротала время в ожидании снега за дегустациями региональных вин и ожесточенными турнирами (по круговой системе) по дженге, которую в Чили называют «йенг-га». Кроме катания на лыжах, ничто не может сравниться с выталкиванием деревяшек из башенки под треск поленьев в камине и с бокалом чилийского мальбека в руке.

На четвертый день выпало достаточное количество снега, чтобы открылись первые подъемники. Остаток недели я провела, корябая лыжами голые склоны, и хотя я очень старалась увиливать от широких проплешин гравия, они неизбежно возникали на моем пути. Мне казалось, что я скатываюсь по ребристым стиральным доскам, следующим одна за другой, камешки царапали основание моих лыж, а мои стопы стирались, тормозя на гравийных участках, пока тело по инерции продолжало двигаться в прежнем направлении.

В те дни мне удалось проковылять так почти 90 тысяч футов – такой результат мне с относительной легкостью покорился бы за два-три дня катания в Уистлере. Я определенно не была в большом восторге от своего прогресса, но и не была им разочарована, особенно если взять в расчет главную систему подъемников Портильо, великолепное, эффективное, явно сотворенное группой квалифицированных инженеров приспособление: рогатку.

В Портильо было две таких установки, и, как можно сделать вывод из названия, рогатки, скорее, швыряют, нежели поднимают. По сути все устройство представляет собой блочную систему с огромным металлическим тросом, протянутым от подножия горы к ее вершине. В отличие от большинства подъемников, на этом тросе не было кресел или Т-образных балок. Вместо них на устройстве было два гигантских металлических треугольника – один был установлен вблизи вершины блока, другой – у его основания. С основания каждого из треугольников свисали пять очень-очень близко примкнутых друг к другу круглых кресел, напоминавших прочные металлические фрисби. Я заключила, что за один раз устройство доставляет пятерых человек, и – черт возьми! – оказалась права.

Чтобы нагрузить рогатку людьми, их сажают таким образом, чтобы сиденье оказывалось аккурат между левым и правым полупопиями каждого лыжника, после чего отправляют на вершину горы. Следует отметить, что обычно ответственными за работу приспособления ставят коварную южноамериканскую молодежь, а посему скорость, с которой вас швырнут на гору, очень сильно зависит от того, считает ли оператор подъемника веселым забавляться с живыми тряпичными куклами или нет.

Когда настал мой черед, я погрузилась на сиденье, удостоверившись, что оба носка моих лыж смотрят на гору. И хотя в процессе я явно вторглась в личное пространство своих соседей по подъемнику, забираться на фрисби было относительно легко. Удержаться же на нем, пока тебя катапультируют на холм, – совсем другое дело. Это напомнило мне один эпизод, когда я каталась на водных лыжах с четырьмя другими людьми и по мне постоянно что-то ударяло, пока всех нас поочередно швыряло на волны, подбрасывало на встречных струях и водяных «кочках».