Текст книги "Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты"

Последняя работа на свете

Через месяц обещание Дженни относительно большего количества рабочих часов так и не осуществилось. Казалось, я ей не нравлюсь – непонятно, по каким причинам. Возможно, я была недостаточно разговорчивой, не интересовалась, кто ходил на свидание с кем. Может, мое недовольство нестабильным рабочим расписанием, не позволявшим мне планировать бюджет и график Мии в яслях, стало слишком очевидным, или я казалась излишне ворчливой.

Так или иначе, я продолжала браться за любые заказы, которые поступали от Дженни, мирясь с ее плохими организаторскими способностями. Не полагаясь на Анджелу, Дженни начала по вечерам посылать сообщения с заказами на завтра мне. Я мечтала о нормальном рабочем расписании, о соблюдении изначальной договоренности на двадцать часов в неделю, которые в результате свелись к десяти, если не меньше, в зависимости от того, являлась ли Анджела на работу. Я старалась не возмущаться, когда простаивала по пятнадцать минут перед ее домом, пока она одевалась, отчего мы опаздывали к клиентам. Дженни воспринимала мои жалобы в штыки. Когда Анджела шумно восторгалась тем, что получает деньги в конверте, так что может претендовать на большее пособие от государства, костяшки моих пальцев, и без того крепко сжимавших руль, становились белыми. Ее самодовольство меня убивало. Казалось, мне навязали заботу о ней, в то время как я предпочла бы заботиться о Мие и о нашем с дочкой будущем.

Тревис тем временем воспринимал мою работу как какой-то книжный клуб, занятие, отвлекающее меня от важных дел дома и на ферме. Я с трудом отыскивала время, чтобы побыть с Мией или убрать в доме, и раздражалась, когда Тревис поглядывал на меня, рассчитывая, что я помогу ему кормить лошадей. Чем сложней становилась моя жизнь в качестве «жены фермера», тем сильнее я начинала сомневаться, что у наших с Тревисом отношений есть будущее. Моя работа, заработок были моей единственной страховкой на случай, если мы вновь лишимся почвы под ногами. А Дженни ничего такого не гарантировала – уж точно не на длительный срок.

«Классик Клин», официальная и известная клининговая компания, публиковала свою рекламу практически во всех местных изданиях. «Требуются уборщицы» – говорилось в каждом объявлении. Я давно решила обратиться туда, если с работой у Дженни что-нибудь не задастся. Теперь этот момент наступил.

– Здравствуйте. Стефани, верно? – спросила женщина, открывшая мне дверь. – Легко нас нашли? Знаю, иногда можно заблудиться тут, между всеми этими постройками.

Я постаралась изобразить очаровательную улыбку, хотя только что до слез разругалась с Тревисом из-за грязных следов, оставленных им по всей кухне.

– Вы отлично все объяснили, – ответила я. Женщине, похоже, было приятно.

– Я – Лонни, – сказала она, протягивая мне руку. – Менеджер по персоналу компании «Классик Клин».

Пожав ей руку, я протянула свое резюме. Лонни заметно удивилась, как будто редко с таким сталкивалась.

– О, надо же! – воскликнула она, явно обрадованная. Честно говоря, эта работа была последней, на которую стоило соглашаться. Но я нуждалась в деньгах, чтобы не пришлось однажды вновь обзванивать приюты для бездомных. Я сердилась на себя за то, что оказалась в таком положении. Фиксированный график и официальная занятость были моим билетом в независимость, гарантией нашего выживания. Наше будущее зависело от того, попаду я в штат или нет.

Лонни кивнула на стол в дальней части прямоугольного офисного помещения, пристроенного к большому загородному дому. По телефону она мне сказала, что управление осуществляется из офиса, расположенного на территории поместья Пэм, владелицы агентства.

– Давайте-ка присядем, и вы заполните заявление. Вам надо подписать согласие на проверку на предмет совершенных правонарушений, вы не против?

Я кивнула и принялась заполнять бумаги. Через некоторое время Лонни присела рядом со мной.

– Наверное, по акценту вы уже догадались, что я из Джерси, – начала она.

И правда, она говорила как младшая сестра Рокки Бальбоа. Лонни была приземистая, полненькая, с кудрявыми темными волосами, забранными назад валиком – олицетворение порядочной женщины. Она держалась по-деловому, говорила быстро и время от времени делала паузы, давая мне переварить услышанное, а потом поднимала брови в ожидании, что я скажу «ОК» и она сможет продолжать.

– Это наш график, – сказала Лонни, указывая на большую доску за своим рабочим столом. Чтобы достать до верха, ей требовалась скамеечка.

– Фамилия каждого клиента на такой вот табличке, ротация по неделям – А, В, С и D. Как показывает вот эта стрелка, сейчас у нас неделя С. Некоторых клиентов мы обслуживаем раз в месяц, некоторых раз в неделю, но большинство – раз в две недели, то есть дважды в месяц. У каждой уборщицы есть своя цветная кнопка, так мы знаем, кто у кого убирает.

Лонни прервалась и посмотрела на меня. Я стояла с ней рядом, сцепив руки перед собой.

– Ты понимаешь, что я говорю? – спросила она, и я кивнула.

– Итак, теперь дело за проверкой. Я не хочу сказать, что ты можешь ее не пройти, но, сама понимаешь, всякое случается. Иногда просто диву даешься.

Она многозначительно хмыкнула.

– В любом случае, после проверки мы снова тебя пригласим и выдадим все средства, пылесос и рабочую форму. Какой у тебя размер, маленький или средний? Маленький, наверное, ты сама не захочешь. Лучше, чтобы в форме можно было дышать. Кажется, у нас еще оставался средний. Итак, есть какие-нибудь вопросы?

Вопросов было много – в первую очередь о том, сколько я буду получать и сколько часов в неделю работать, будет ли у меня медицинская страховка и больничные, но сейчас задавать их не имело смысла. Я увидела, что уборщица, которую мне предстоит заменить, обозначенная желтыми кнопками на доске, теперь принадлежавшими мне, была занята каждую вторую среду, четверг и пятницу, а также раз в месяц по понедельникам.

Лонни указала на плакат на стене с большой надписью «$8,55/час», то есть минимально допустимая оплата в штате Вашингтон.

– Столько ты будешь получать на испытательном сроке, – сказала она. – Потом – девять.

Это составило бы 18 720 долларов в год, работай я на полную ставку, но о ней оставалось лишь мечтать. Политика компании гласила, что уборщица не может работать больше шести часов в день. В противном случае сотрудницы рисковали переутомиться, объяснила мне Лонни. Также мне не будут оплачивать время в пути. Дженни включала время, за которое я добиралась от одного дома до другого, накидывая мне пару долларов в день. На новой работе у меня возникало до двух неоплачиваемых часов в разъездах между заказчиками, кроме того, я должна была стирать использованные тряпки у себя дома, своим порошком. То же самое касалось и черных форменных рубашек с крошечной красной птичкой, вышитой рядом с логотипом агентства.

Лонни продолжила объяснять мне их систему, пока я разглядывала доску с графиком. На уборку большинства домов достаточно трех часов. На некоторые уходит четыре. На некоторые – шесть. К каждому заказу, который я получаю, прилагается подробное описание дома, где указана каждая комната с инструкциями по уборке в ней, а также с лимитом времени. Она вытащила одно такое описание и показала его мне. Рядом с большинством комнат имелись приписки, в которых уборщиц просили обратить внимание на сколотую плитку, труднодоступные места, где копилась пыль, и комоды, откуда можно было взять чистое белье, если клиент забывал его выложить на видное место. Там перечислялось все, что я должна была сделать и чего делать не следовало. Никаких больше телефонных переговоров по вечерам, никаких СМС с указаниями. Я могла спланировать свой график заранее и точно знать, что через три месяца, во вторую среду я буду менять простыни в доме, до которого мне предстоит добираться три мили от предыдущего. Я до сих пор сама не понимала, насколько нуждалась в такой уверенности, в стабильности; теперь же я едва не схватила Лонни в объятия. Мне пришлось сморгнуть слезы, набежавшие на глаза.

Лонни позвонила на следующий день. Я только что закончила уборку в доме вместе с Анджелой и, в нетерпении, сидела в машине, дожидаясь, пока та соберется, и стараясь не думать о том, что она, скорее всего, ищет, что бы прихватить у хозяев.

– Проверку ты прошла, – сказала Лонни. – Собственно, я это и так знала, но проверка – обязательный этап.

– О, я понимаю, – сказала я, в глубине души совершенно счастливая от полученной новости.

– Ты можешь подъехать сегодня во второй половине дня, кое-что забрать? – спросила она. – Пэм, владелицы, сегодня нет, но я прослежу, чтобы ты все получила и была готова. Потом поедем ко мне, и ты уберешь у меня дома – это всего в паре кварталов от офиса, – чтобы я немного тебя поднатаскала. Вымоешь ванную и вытрешь пыль.

Я попыталась осознать, что она говорит. Получалось, я принята? И начинаю работать сегодня вечером? У меня была работа, настоящая работа с фиксированной оплатой и постоянным графиком!

– Хорошо! Звучит отлично, – воскликнула я, внезапно задохнувшись.

Лонни засмеялась и сказала подъехать к офису после полудня.

Когда я была маленькой, по субботам мы всегда тщательно убирали в доме. Мама так и ходила в халате все утро, пока не заканчивала с уборкой. Я просыпалась, ощущая аромат блинчиков и бекона или колбасок, вплывавший в мою спальню, под звуки фортепьянных импровизаций Джорджа Уинстона. После завтрака мы брались за свои заранее распределенные, пусть и не вызывающие особой радости, обязанности. Я отвечала за ванные. Сначала только за ту, которой пользовались мы с братом, но потом я достигла таких высот и мама стала так меня хвалить, что я решила взять на себя еще и ванную родителей. Мама хвасталась своим приятельницам, что я отмываю ванну до блеска, а у меня грудь раздувалась от гордости, и даже казалось, что я становлюсь немного выше ростом.

Внешний вид всегда имел для мамы большое значение.

– Ты же испачкаешься! – говорила она, если я хотела надеть что-нибудь белое. В детстве мне запрещалось покрывать ногти лаком, потому что мама говорила, что облупившийся лак у девочки на ногтях – это отвратительное зрелище. Как-то раз в субботу, когда мне было лет пять-шесть, я была у бабушки с дедом, и бабушка накрасила и себе и мне ногти на руках и ногах ярко-розовым лаком, хоть я и говорила, что мама разозлится. На следующее утро в церкви, когда надо было сложить ладони в молитве, я сцепила пальцы, чтобы моих ногтей не было видно.

Подход «Классик Клин» к своим клиентам заметно отличался от подхода Дженни. Я становилась невидимым призраком, появлялась либо в девять утра, либо в час дня, в зависимости от их пожеланий и от того, хотели они присутствовать при уборке или нет. Редко когда я была занята после половины четвертого.

– Понимаешь, родительское расписание, – объясняла Лонни. – Пока дети в школе.

Мне надо было убирать в доме особым образом, в точности так, как это делала сотрудница до меня, чтобы клиент не заметил никакой разницы. Очень тщательно, с большим вниманием. Доводить до блеска все поверхности в кухне, взбивать все подушки, складывать край туалетной бумаги треугольником – всегда одним и тем же образом.

Моим первым испытанием должна была стать уборка на кухне и в главной ванной в домах Лонни и Пэм, и я считала, что мне не о чем беспокоиться. У обеих были красивые дома: двухэтажные, окруженные деревьями. Не слишком большие, но и не маленькие. Я поехала за «КиаСпортадж» Лонни к ее дому, загрузив в багажник только что выданные моющие средства, все тщательно переписанные в мой «профиль сотрудника». Две бутылки со спреем, банка «Комета», две губки, пара желтых резиновых перчаток, пятьдесят белых тряпочек, две метелки для пыли, один пылесос «Орек», две швабры и так далее. Лонни проинструктировала меня, как использовать все эти средства, и сказала обращаться в офис, когда они закончатся. Мы немного поболтали, пока она отыскивала все необходимое, чтобы я могла приступить, и я упомянула о том, что вечером должна завезти Мию к отцу, на традиционный визит выходного дня.

– О да, – откликнулась Лонни, – мне это хорошо известно, уж поверь.

Ее дочери было десять, когда Лонни повторно вышла замуж, как она рассказала.

– И Пэм, знаешь ли, тоже через это прошла. На самом деле, она начала этот бизнес, оставшись матерью-одиночкой. Наверняка у вас найдется о чем поговорить.

Дженни тоже одна растила детей. У меня начинало складываться впечатление, что все, кто занимается уборкой – одинокие матери, которые разрываются между домашним хозяйством и попытками заработать. Уборка – их последнее прибежище.

Лонни сказала мне позвонить в офис с домашнего телефона, чтобы официально зафиксировать время прибытия.

– Привет, – сказала я после сигнала автоответчика. – Это Стефани Лэнд, начинаю уборку в доме Лонни, – и повесила трубку.

– Нет, – воскликнула Лонни с таким возмущением, что я подпрыгнула. – Надо сказать дату и время!

Потом она быстренько поправилась:

– Ну, конечно, дата и время будут и на автоответчике тоже. Но их все равно надо называть каждый раз, когда ты начинаешь и заканчиваешь, и с домашнего телефона, чтобы он зафиксировался на определителе. Так мы отслеживаем часы работы.

Я кивнула, все еще с испуганными глазами. Она уже говорила мне об этом раньше, когда выдавала листы с данными клиентов, к которым меня приписали, но я не все запомнила из того огромного количества инструкций. Судя по всему, Лонни не раз приходилось их повторять.

Лонни указала мне на ванную, находившуюся напротив небольшой квадратной кухни.

– Что касается этой ванной: особое внимание надо обратить на столешницу и стену над раковиной.

Лонни, по ее собственным словам, использовала много лака для волос, о чем свидетельствовали два больших флакона, стоявших под зеркалом.

– В остальном все стандартно: унитаз, ванна и душ.

Она похлопала меня по плечу.

– Покажи, на что ты способна. Я приду попозже и проверю твою работу.

За много лет до того, как забеременеть Мией, я подавала заявление в местное отделение клининговой службы «Мерри Мейдс», пытаясь найти работу где-нибудь кроме кофеен. В первый свой день я смотрела в офисе обучающее видео: блондинка в рубашке-поло и брюках цвета хаки, улыбаясь, надевала наколенники, а дикторша звонким голосом говорила: «Так как мы моем пол? Вот так! Стоя на четвереньках!» Я тогда ухмыльнулась, но в дальнейшем кое-что из этого учебного видео очень мне пригодилось: надо было в голове разделить каждую комнату, каждый уголок квартиры на маленькие квадраты. В «Мерри Мейдс» сотрудницам рекомендовали работать всегда в одном направлении: слева направо и сверху вниз. С тех пор, когда я убирала, это видео раз за разом проигрывалось у меня в голове: начинаем с левого верхнего угла, идем вниз и вправо, и так до самого конца.

Почти автоматически я точно так же убирала и в ванной у Лонни: начиная с левой стороны двери, левого верхнего угла зеркала и дальше вниз и вправо. Лак, не попавший на волосы, оседал на всех поверхностях, но их в любом случае требовалось отмыть. Да и пятна от него оставались весьма заметные – такие не пропустишь. Работа уборщицы в целом заключается в том, чтобы пройтись по каждому квадратному сантиметру помещения. Если в доме четыре спальни, две хозяйских ванных и две гостевых, кухня, столовая, гостиная и салон, можно представить себе, сколько там таких квадратных сантиметров – но каждый все равно должен быть прибран!

Когда я сказала Лонни, что закончила с ее ванной, она слегка выпятила губы, готовясь проверять мою работу. Через пару секунд после того, как она скрылась за дверью, оттуда послышался возглас:

– Стефани!

Я бросилась к ней. Стоя перед зеркалом, она согнулась напополам, а потом быстро выпрямилась. Потом наклонилась снова и попросила меня сделать то же самое. Пальцем она ткнула в пятно на зеркале, которое я не заметила, потому что его было видно только снизу. Потом она провела ладонью по столешнице.

– Все надо переделать, – сказала Лонни, помотав головой. – Остался лак на столешнице и на стене.

Глаза у меня расширились. Я совершенно забыла про стену.

Она заставила меня тоже провести рукой по столешнице, чтобы убедиться, что та липкая, и велела ощупать все поверхности в ванной. Тонкая пленка лака лежала повсюду, даже на задней стенке туалетного бачка, которую я тоже пропустила.

– Но ванна и душ выглядят прекрасно, – похвалила меня Лонни, снова похлопав по плечу, прежде чем выйти за дверь.

Стоя в ванной и глядя на свое отражение в зеркале, я вспоминала, как мама расхваливала меня перед подругами.

– Стефани начищает ванну прямо-таки до блеска, – говорила она.

Теперь в зеркале я видела себя приниженной, опустившейся, готовой не только отмывать туалет другой женщины, пока та сидит на диване и листает журнал, но и делать это повторно по ее требованию.

Когда моя новая работа стала набирать обороты, Дженни меня уволила. Естественно, по СМС, которую прислала в восемь часов вечера, после того, как я отказалась от заказа, на который она поставила меня на следующий день. Мне надо было убирать другой дом, от «Классик Клин», о чем Дженни знала, но забыла, и все равно она использовала это против меня.

«Я отдала тебе этого клиента, потому что ты говорила, что хочешь больше часов, – написала она. – Так не делается. Мне нужен человек, который играет в команде».

Я не стала оправдываться, зная, что Лонни будет довольна, заполучив меня единолично. Оплата в «Классик Клин» была ниже, но их организованность и деловой подход являлись в моем случае неоспоримыми плюсами. По крайней мере, на данный момент. Других вариантов у меня не было.

Порнодом

В первые пару недель я сопровождала Кэтрин, женщину, которую должна была заместить. Она была выше ростом и старше меня и ездила на свежем джипе «Чероки». Она сказала, что собирается перейти бухгалтером на полный день к мужу, в строительную компанию. Уборкой она подрабатывала, пока его бизнес простаивал. Она выглядела усталой, но явно радовалась тому, что обходит своих клиентов в последний раз.

Я ездила за ее джипом по домам две недели, пытаясь перенять ее спокойный, размеренный подход к делу. За несколько дней до Рождества я заметила, что клиенты оставляли ей открытку, куда вкладывали долларов десять или около того. Они не знали, что к ним придут две уборщицы, как не знали, что я ее скоро заменю. Каждый раз при виде такой открытки она искренне удивлялась, и у меня возникло ощущение, что свои рождественские сюрпризы уборщицы получали не слишком часто. Мне предстояло проработать целый год, раз двадцать пять отскрести руками каждый туалет, чтобы получить десятку чаевых.

Нам внушали, что мы должны заходить в дом через заднюю дверь, или через боковую, на кухне. За собой следовало вкатить аккуратную тележку с моющими средствами и щетками, взять мешок с чистыми белыми тряпочками, пылесос и швабры. Поначалу я плохо управлялась со своим инструментарием. Подход «Классик Клин» отличался от того, к которому я привыкла у Дженни – мы должны были все отмывать руками. Моя работа больше не ограничивалась тем, чтобы смахнуть пыль и навести блеск, а потом прыснуть освежителем. Здесь все надо было мыть – используя разные щетки и губки, хозяйственное мыло и уксус.

Я кое-как затаскивала все в дом, стараясь сделать это за один раз, и организовывала свою «рабочую станцию», как мне сказали называть тележку. Открывала папку с графиком, записывала имя последнего клиента и звонила в офис, чтобы оставить сообщение с датой и временем начала уборки. Поначалу мне приходилось сильно торопиться, чтобы закончить уборку в доме за три или четыре часа, которые на нее выделялись, и отзвониться об окончании.

У меня установился более-менее постоянный режим дня, начинавшийся с того, что я отводила Мию в ясли, находившиеся за углом от нас. Эти ясли никогда мне не нравились, но только там принимали оплату в виде пособия. Мне казалось, что у них очень холодно, слишком много народу, а воспитательницы делают свою работу через силу; кроме того, Мия приносила оттуда очередную болезнь, стоило только ей поправиться после предыдущей. Мне надо было ее туда водить, чтобы иметь возможность работать, даже ценой ее благополучия. На данный момент мои заработки являлись для нас главным приоритетом. Помню, как я стояла на пороге яслей, держа Мию за пухлую маленькую ручку. Я знала, что нужна ей. Знала, что нам лучше бы посидеть дома, но не могла объяснить, что меня уволят, если я не явлюсь на работу, а это означало бы для нас полный крах. Мы остановились, прежде чем шагнуть в дверь. Я посмотрела на дочку и увидела зеленые сопли, стекавшие из носа на верхнюю губу.

– Что это у тебя под носом? – спросила темноволосая женщина, кажется, помощница воспитательницы, которую я никогда раньше не видела, подойдя к нам поближе. Вопрос был адресован Мие, но на самом деле она обращалась ко мне. Мия потянулась меня обнять, и женщина отвернулась, неодобрительно качая головой. Я чувствовала себя ужасно от того, что должна была оставить дочь там. После двух доз тайленола [2]2
  Жаропонижающее на основе парацетамола.


[Закрыть], после того, как накануне вечером ее тошнило… Но у меня не было выбора.

Из яслей звонили и просили забрать Мию, если она становилась сонливой, если ее рвало или поднималась температура. Бывало, когда мы возвращались с ней домой, я усаживала Мию перед телевизором, укутывала пледом, давала ей поильник с соком, и она так и сидела без движения до самого ужина, после которого я ее мыла и укладывала спать. Тревис обычно садился с ней рядом, и они смотрели мультфильмы, пока я готовила и убирала.

Несмотря на растущее разочарование, я видела, что Тревис искренне любит Мию. Ему нравилось, когда малышка ходила за ним по пятам во время работы или сидела рядышком на диване и смотрела телевизор. Меня же больше привлекала иллюзия семьи, чем наши с ним настоящие отношения. Он олицетворял собой отличного отца, с лихвой компенсируя то, что недодавал дочке Джейми. Рабочий человек, как мой отец. Когда на ферме все было сделано, он мог проявить заботу и напечь оладий. Но в моих глазах эта забота не перевешивала его постоянного сидения перед телевизором, хотя Мия смотрела на него сияющими глазами. Я даже завидовала ей. Мне хотелось, чтобы меня он очаровывал тоже. Глядя, как они вдвоем сидят на диване, я, после долгого рабочего дня, ощущала себя в относительной безопасности. Кто знает, может, у нас все еще сложится?

На работе, после того, как Кэтрин ушла, у нас с Лонни образовался определенный ритуал. Когда появлялся новый заказчик, она «знакомила» меня с домом, как будто у домов был собственный дух, которым мне следовало проникнуться.

В такие моменты Лонни выглядела счастливой. Казалось, у нее и правда есть с домом какая-то внутренняя связь.

– Вы должны познакомиться друг с другом, – говорила она, подмигивая.

Большая часть информации, которую Лонни мне сообщала на этих выездах, отсутствовала в печатных инструкциях, которые мы получали официально по каждому клиенту. На них делались дополнительные пометки, которых клиенты никогда не видели, например: «Душ надо отмывать по-настоящему тщательно, они его уделывают вконец» или «В гостевом туалете на полу постоянно остается моча». Это по-новому открыло мне глаза на нашу работу: я поняла, что мы, хоть и прячемся за профессиональным подходом, все-таки признаем, какая она отвратительная.

В «Классик Клин» я в одиночку убирала несколько домов. Самым длинным днем была среда, шесть рабочих часов на два небольших домика, стоявших рядом на краю утеса над океаном.

Многие наши клиенты жили на острове Камано, в получасе езды от яслей Мии. Многие из них работали в Эверетте или Сиэтле, куда им приходилось добираться не меньше часа. Я не представляла, кем они могут быть – наверное, серьезными врачами и адвокатами, чтобы платить налоги за такие дома. Остров Камано находится между континентом и островом Уидбей, так что у большинства этих домов был вид на океан. Дома, которые я убирала по средам, выглядели совсем небольшими по сравнению с отдельно стоящими гаражами, раза в два превосходившими жилое пространство.

Лонни сказала мне первым убирать дом супружеской пары, чтобы у другого клиента оставалось время уехать, прежде чем я перейду к нему. Когда мы впервые приехали к тем домам, Лонни кивнула головой в сторону второго:

– Надо дать ему время собраться и уехать. Он очень болен.

Я спросила, чем. Лонни пожала плечами.

– Его жена умерла, – ответила она. – Сама увидишь. Грустно все это.

С того момента я называла дом «Грустный». Не могла по-другому думать о нем. У остальных домов тоже со временем появились свои названия: дом Леди с сигаретой, Фермерский дом и так далее.

Когда я только начинала, мне казалось странным, что ни один из клиентов не знал о замене уборщицы, в то время как я уже отлично ориентировалась в их домах. Не думаю, что Лонни уведомляла их о заменах, если только не имела на это прямых указаний, особенно с учетом нашей «невидимости». Вряд ли клиенты были бы довольны, узнав, какая в агентстве текучка. Они удивились бы, поняв, сколько чужих людей проходит через их дом. Я была не личной прислугой, а сотрудницей компании. Они обращались за услугами к агентству, не ко мне. Я проводила в их домах по многу часов, а они даже не знали, как меня зовут.

Порнодом, как я его назвала, был первым из тех, что я убирала по средам. Там было всего три комнаты с широкими окнами, выходящими на океан, и розарий на заднем дворе. Супруги, жившие там, держали кошку и собаку, так что все это тесное пространство было усыпано шерстью вперемешку с пылью. Приходилось обращать особое внимание на то, что творится на каминной полке, на телевизорах, в помещении со стиральной и сушильной машинами.

– Ох уж этот душ, – сказала Лонни, открывая сдвижную шторку, за которой оказался стоячий душ, весь покрытый волосами, бутылками с шампунем и какими-то склизкими комками зеленоватого цвета. – Его надо сперва замачивать.

При уборке мы пользовались самыми примитивными средствами. В моей тележке стояла бутылка с разбрызгивателем, в которой находился наполовину разбавленный водой раствор жидкого хозяйственного мыла. В другой такой же бутылке была вода с четвертью белого уксуса. У меня имелась банка порошка «Комет», кусок пемзы, зубная щетка, несколько зеленых жестких губок и ручные щетки двух разных размеров. Для мытья этого душа, покрытого мыльным налетом и слизью, существовал особый протокол.

Сначала надо было убрать все бутылки с шампунем, мочалки и губки, аккуратно вынеся их за дверь. Потом обрызгать все так называемым «многоцелевым моющим раствором Классик-Клин», чтобы замочить. Дальше, после мытья столешницы и унитаза, следовало смыть раствор, окуная щетку в воду, которую я наливала в обрезанную молочную бутылку и ставила в центре душа. Мне требовалась губка, щетка, обе бутылки с распылителями и несколько тряпок. Я еще раз обрызгивала стеклянную раздвижную перегородку изнутри, посыпала губку «Кометом» и оттирала ее слева направо, сверху вниз.

Затем душ надо было ополоснуть водой с уксусом, просушить тряпкой, потереть пропущенные пятна и придирчиво осмотреть, прежде чем идти дальше, по всей ванной, которую я должна была отмыть не менее тщательно. В свой первый визит я потратила целый час только на душ, мечтая о настоящем многоцелевом моющем растворе. «Классик Клин» не заявлял о себе, как об «экологичной» компании – они просто использовали натуральные продукты, чтобы снизить себестоимость услуги, полагаясь, в основном, на «силу рук» уборщиц. Я не говорила об этом менеджеру, но из-за защемления нерва в позвоночнике не могла крепко держать губку или щетку правой, ведущей рукой. Я с детства страдала сколиозом, искривлением позвоночника, а в последнее время из-за работы у меня защемило нерв, идущий к правой руке. Чтобы оттереть тот душ, я сжимала руку в кулак, кулаком прижимала губку к плитке и изо всех сил давила на нее. Чтобы вымыть пол в ванной, я полностью разгибала локоть, точно так же сжимала кулак и всем весом наваливалась на правую руку, очищая налет. Когда правая рука совсем отказывала, я работала левой, но после первых моих шестичасовых смен, возвратившись домой, я едва могла удержать тарелку с едой или сумку с продуктами.

В первые несколько визитов я задерживалась, и Пэм сильно возмущалась. «Классик Клин» не мог взять с клиента больше, чем было договорено, поэтому выплата сверхурочных ложилась на ее плечи. Деньги были небольшие, но Пэм очень сожалела о такой финансовой нагрузке, как будто я нанесла ей личное оскорбление, запоздав на пятнадцать минут. Я переживала, что работаю медленно, хотя не могла взять в толк, как можно отмыть целый дом, пусть даже небольшой, за каких-то три часа.

Порнодом получил свое название не сразу – до этого я некоторое время проработала там. Однажды, войдя в спальню, где надо было переменить простыни, я увидела на ночном столике, прямо перед большими электронными часами, флакон со смазкой. Его освещали яркие красные цифры на экране, и я уставилась на флакон так, будто он может броситься на меня. Я обошла комнату вплотную к кровати, стараясь держаться от него подальше. Ящик ночного столика оказался приоткрыт, и в нем лежал журнал Hustler. У моих ног валялась пара грязных носков.

Осторожно их обойдя, я сняла натяжную простыню и с ее помощью подняла носки с пола. Все полетело в стиральную машину. Чистую простыню следовало надевать точно по инструкции: туго, с диагональными углами и максимально натянутым верхом. Когда дошло до пыли, то я решила оставить ночной столик на самый конец, чтобы не браться за смазку. Хоть я не имею ничего против мастурбации и порнографических журналов, я бы советовала все же прятать подобные вещи перед приходом уборщицы.

Может, он забыл, что сегодня среда, – подумала я.

Но со временем я поняла, что смазка – лишь одно из проявлений того, что происходило в Порнодоме. Казалось, супруги жили каждый своей жизнью. Женщина работала медсестрой, в неурочные часы; я знала это по медицинской форме, аккуратно разложенной на стуле в задней комнате. Чем занимался муж, мне угадать не удалось. Хотя они и были вроде как женаты, на стенах не висело ни одной свадебной фотографии – только их портреты в одинаковых свитерах. Дом казался темным, поскольку они предпочитали землистые тона: серо-синий и болотный зеленый. На полке над кухонной раковиной в рамке с завитушками стояла картинка с надписью: «Живем вместе ради кота».

Мусорное ведро в ванной вечно было переполнено обрывками туалетной бумаги, тампонами, прокладками и использованными зубными нитями. Их аптечка, которая часто стояла открытой, полнилась сильнодействующими антибиотиками. Судя по носовым платкам и слизи в душе, у одного из них был хронический насморк, как и у меня, и у Мии, и, кажется, у всех жителей этой влажной северо-западной местности, где черная плесень в домах прорастала за одну ночь, покрывала все подвалы и подоконники.