Текст книги "Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов"

О резолюции ЦК Фурманов узнал на Кавказе и бесконечно ей обрадовался. Вернувшись в Москву и приступив к работе в Госиздате, Фурманов продолжает, уже на основе решения ЦК партии, борьбу с родовщиной. К его возвращению (август 1925 г.) в литературной обстановке многое меняется.

14 июля было объявлено о создании Федерации советских писателей, в которую вошли Всесоюзная ассоциация пролетарских писателей, Всероссийский союз крестьянских писателей, Литературный центр конструктивистов. В воззвании федерации говорилось, что вся ее деятельность будет осуществляться на основе резолюции ЦК РКП (б). Федерация ставит перед собой следующие цели: «1. Совместное участие в классовой борьбе на литературном фронте. 2. Искоренение капитулянтских и комчванских настроений. 3. Обмен теоретическим и творческим опытом. 4. Совместные издательские выступления. 5. Организованное содействие повышению литературно-художественной квалификации молодняка.

За каждой из федерирующихся литорганизаций и отдельными литераторами, разумеется, полностью сохраняется свобода творческих исканий»[162]162
  «Октябрь». – 1925. – № 5. – С. 164.


[Закрыть].

В обращении «От Федерации советских писателей», опубликованном 22 июля 1925 года, говорилось, что резолюция ЦК партии «создает широкую базу для беспрепятственного развития и объединения всей революционной литературы СССР» и что вновь созданная федерация призывает в свои ряды все литературные группы, всех писателей, разделяющих литературную политику партии.

Позже в федерацию вошли Всероссийский союз советских писателей, «Кузница» и «Перевал».

Д. Фурманов приветствовал объединение всех советских писателей и возлагал на федерацию большие надежды. В ее создании он видел победу политики партии, реализацию огромных возможностей по перевоспитанию писателей-попутчиков.

Действительно, образование федерации явилось первым и вполне реальным шагом на пути полного объединения всех советских писателей – на пути создания Союза советских писателей СССР. Кто хорошо знаком с историей нашей литературы 20-х годов, тому известно, что абсолютное большинство писателей твердо перешло на позиции Советской власти к 1932 году. В связи с этим различие между «пролетарскими» и большинством «непролетарских» писателей к концу 20-х годов стирается, и понятие «советский писатель» в равной степени, с одинаковым значением и правом относится к А. Толстому и М. Шолохову, Л. Леонову и А. Фадееву, К. Федину и Ю. Либединскому, М. Шагинян и М. Чумандрину, Н. Тихонову и М. Светлову, Б. Лавреневу и А. Афиногенову.

Федерация советских писателей, образовавшаяся в результате глубоко разумной политики партии, могла в подлинном смысле слова явиться ускорителем в идейно-творческом единении всех честных писательских сил, как об этом мечтал и на что надеялся Фурманов. Однако федерация мало существенного сделала в этом направлении. И главной помехой здесь оказались рапповцы, продолжавшие свою сектантскую линию, о чем будет еще речь. Но факт создания федерации говорил о начавшихся существенных изменениях в самом пролетарском литературном движении.

Вышедший после резолюции ЦК журнал «На посту» сам себя разоблачил, показав всему пролетарскому литературному движению, что его редакторы Родов, Лелевич и Вардин, по существу, не разделяют решения партии и остались на прежних позициях, хотя прямо о резолюции в журнале и не говорилось. На страницах журнала, как обычно, выступил с крикливой, претенциозной статьей Ил. Вардин («Революция и литература»). В ней он обрушивается на «Правду», где Н. Осинский критиковал напостовцев, на комиссию ЦК, где было оглашено письмо 36 попутчиков. «Раздаются только лицемерные жалобы, – пишет Ил. Вардин, – о нехорошем «тоне», о нехороших «манерах» напостовцев. Мы повторяем – это трусливое лицемерье, ибо «тон» не может быть предметом острой политической борьбы, из-за «тона» не подвергают целое литературное направление беспощадной травле, из-за «тона» немыслимо создание единого фронта от кадетов до Воронского включительно. Говорят о «тоне», а имеют в виду большевистскую линию, занятую напостовцами в вопросах литературы. В этом суть дела»[163]163
  «На посту». – 1925. – № 1 (6). – С. 71–72.


[Закрыть]. Приведя строки из письма 36 писателей, где осуждается тон и характер напостовской критики, Ил. Вардин заявляет: «Вы видите, разговоры о тоне являются простой ширмой, просто прикрытием для политического нападения на напостовцев. «Попутчики» недовольны линией напостовцев. Их раздражает содержание напостовской критики. Их выводит из равновесия четкая позиция, занятая нами».

Как видим, ни Вардин, ни журнал в целом ничего не поняли, остановились на том, с чего начали. Об этом свидетельствует и статья С. Родова «Новые задачи и новые опасности», опубликованная в журнале «Октябрь». С каким тупым упорством и угрозой звучат его слова: «Кто бы ни выступил с попыткой ревизии напостовства и линии правления ВАПП, он должен быть разоблачен и осужден»[164]164
  «Октябрь». – 1925. —3–4. —С. 287.


[Закрыть].

Но выступили очень многие, и разоблачены и осуждены (были Родов, Лелевич и Вардин. Раскололось само напостовство. Открыто на защиту резолюции ЦК партии вместе с Фурмановым пошли Ю. Либединский, М. Лузгин, А. Зонин, молодые напостовцы В. Киршон, В. Ермилов, А. Исбах, Б. Горбатов, И. Полосихин, абсолютное большинство членов местных ассоциаций. Образовалось «напостовское меньшинство» – Лелевич, Родов, Вардин, Безыменский, Горбачев, которые признавали резолюцию только на словах.

С 20 по 22 февраля 1926 года состоялась 5—я конференция МАПП, на которой присутствовало свыше 200 писателей. Д. Фурманов, больной гриппом, с высокой температурой, выступил с основным докладом о деятельности МАПП. Главную часть своего выступления он посвятил разоблачению родовщины. Не сразу, по ходу горячих споров, но в конце концов его поддержала вся конференция. В газете «Известия» от 23 февраля 1926 года сообщалось: «Конференция прошла под знаком борьбы с «ультралевыми» в лице г. Лелевича, Ил. Вардина и С. Родова. Конференцией дан наказ пленуму ВАПП, который был намечен на 25 февраля, об исключении трех указанных писателей из числа правления ВАПП и других руководящих органов».

Но 26 февраля собрался не пленум, а чрезвычайная конференция ВАПП. Д. Фурманов, прикованный болезнью к постели, уже не мог на ней присутствовать. Но он обращается к конференции с письмом: «Приветствую чрезвычайную конференцию, собравшуюся решить важные вопросы для обеспечения правильного руководства пролетарской литературой. Требую полностью выполнения постановления ЦК о литературе, привлечения «попутчиков», близких нам, очищения наших рядов от двурушников, интриганов и склочников»[165]165
  Фурманова А. Дмитрий Фурманов. – Иваново, 1941. – С. 108.


[Закрыть].

Всесоюзная конференция решительно осудила «двурушников, интриганов и склочников». Родова, Лелевича и Вардина было решено вывести из всех руководящих органов пролетарской литературной организации. В принятой резолюции «Против левого ликвидаторства» торжествовали идеи Фурманова, идеи партии. Конференция единодушно выступила против сектантской замкнутости, за превращение ВАПП в организацию широкого пролетарского литературного движения. В резолюции решительно осуждалась вредная линия «левых фразеров»: переоценка сил буржуазной литературы, неверие в силы пролетарской литературы, отсюда боязнь расширения Федерации советских писателей. Осуждено было и стремление бывших руководителей к диктаторству и к превращению ВАПП в своеобразную литературную партию.

ГЛАВА 10

Перед смертью больше всего Фурманова тревожила мысль, кто придет к руководству после изгнания из ВАПП Родова, Лелевича и Вардина. Получилось так, что опасения Фурманова сбылись. Из среды бывших напостовцев выдвинулся Леопольд Авербах, боровшийся против Фурманова, по всем вопросам поддерживавший родовцев. Да, позже он кое-что пересмотрит, сделает вид, будто от многого отказался. Отличаясь неукротимой энергией, в совершенстве усвоив метод лавирования, именно он, Леопольд Авербах, «сокрушал» впоследствии родовцев, становясь в позу защитника резолюции ЦК. Все это способствовало его выдвижению на самые высокие посты в пролетарском литературном движении. Он стал руководителем напостовства, ответственным секретарем ВАПП и ответственным редактором нового журнала «На литературном посту», первый номер которого вышел уже после смерти Фурманова – в апреле 1926 года. Однако, возглавив борьбу против «левого уклона» пролетлитературы, по существу сам Авербах мало чем отличался от родовцев. Основные черты родовщины, несколько модернизированные, он перенесет на все рапповское движение. Родовщина превратится как бы в рапповщину (безусловно, последняя освободится от некоторых крайностей своей предшественницы, но приобретет новые крайности, не менее опасные для советской литературы).

В биографии Леопольда Леонидовича Авербаха можно найти объяснение его идейной незрелости и «вождистским» наклонностям. Родился он в 1903 году в буржуазной семье, в городе Саратове. В 1918 году из 5—го класса гимназии уходит, по его словам, на комсомольскую работу, а в конце этого года на первом съезде комсомола избирается членом ЦК Союза молодежи первого созыва, становится секретарем МК комсомола, редактирует первую комсомольскую газету «Юношеская правда». Авербаху в это время было шестнадцать лет! Какие головокружительные «революционные» успехи у мальчика из буржуазной семьи, гимназиста 5—го класса привилегированного заведения!.. Но это еще не все. В 1920 году при основании Коммунистического Интернационала Молодежи он входит в состав руководства и направляется по линии КИМ на работу за границу. Вернувшись в 1922 году в Советский Союз, Л. Авербах издает книгу «Ленин и юношеское движение» (с предисловием Троцкого).

Этот юноша был воспитанником и любимцем Троцкого. Вместе с Г. Лелевичем Авербах входил в троцкистскую оппозицию. «Ряд напостовцев, в том числе и я, – признавался он в своей статье «О литературной политике партии» в последнем номере журнала «На посту» (1925 г.), – были оппозиционерами»[166]166
  «На посту». – 1925. – № 1 (6). – С. 58.


[Закрыть]. Об этом он напомнит и Лелевичу в 1926 году, когда тот будет приписывать себе заслуги в борьбе с троцкизмом. По возвращении из-за границы в 1922 году Авербах назначается ответственным редактором только что основанного первого литературно-художественного и общественно-политического молодежного журнала «Молодая гвардия». С первого номера «На посту» он становится постоянным и активным сотрудником журнала и входит в узкий круг напостовства.

В годы революции и гражданской войны многие юноши из обеспеченных и интеллигентных семей переходили на сторону революционного народа. Как известно, сын учителя Аркадий Гайдар в шестнадцать лет уже командовал полком, Александр Фадеев в семнадцать лет вступил в партию большевиков, а в девятнадцать стал комиссаром бригады и был избран делегатом на X съезд нашей партии. Все это вызывает восхищение, осознается как закономерное явление бурной переломной эпохи. В биографии Авербаха, однако, при всей ее «революционной» авторитетности отсутствует самое основное звено, связывавшее выходцев из интеллигентной среды с революционным народом, – борьба с оружием в руках за Советскую власть: А. Гайдар и А. Фадеев несколько лет сражались на фронтах вместе с рабочими и крестьянами. Здесь они познали народ и сроднились с ним. Деля с рабоче-крестьянской революционной массой и горечь поражений, и радость побед, они освобождались от мелкобуржуазных иллюзий. Только в этой кровной близости с народом можно найти и объяснение такого всеобщего признания их произведений о гражданской войне.

В романе Фадеева «Разгром» есть эпизод, где удивительно тонко и глубоко передан сложнейший путь мальчика из мелкобуржуазной среды к революции. «Но неужели и я когда-нибудь был такой или похожий?» – думал Левинсон, мысленно возвращаясь к Мечику. И он пытался себя представить таким, каким он был в детстве, ранней юности, но это давалось ему с трудом: слишком прочно и глубоко залегли – и слишком значительны для него были – напластования последующих лет, когда он был уже тем Левинсоном. которого все знали именно как Левмнсона, как человека, всегда идущего во главе.

Он только и мог вспомнить старинную семейную фотографию, где тщедушный еврейский мальчик – в черной курточке, с большими наивными глазами – глядел с удивлением, недетским упорством в то место, откуда, как ему сказали тогда, должна была вылететь красивая птичка. Она так и не вылетела, и помнится, он чуть не заплакал от разочарования, но как много понадобилось еще таких разочарований, чтобы окончательно убедиться в том, что «так не бывает» (разрядка наша. – С.Ш.).

И когда он действительно убедился в этом, он понял, какой неисчислимый вред приносят людям лживые басни о красивых птичках – о птичках, которые должны откуда-то вылететь и которых многие бесплодно ожидают всю свою жизнь… Нет, он больше не нуждается в них! Он беспощадно задавил в себе бездейственную, сладкую тоску по ним – все, что осталось в наследство от ущемленных поколений, воспитанных на лживых баснях о красивых птичках! «Видеть все так, как оно есть, – для того, чтобы изменять то, что есть, приближать то, что рождается и должно быть», – вот к какой – самой простой и самой нелегкой – мудрости пришел Левинсон»[167]167
  Фадеев А. Собрание соч. – Т. 1. – С. 105–106.


[Закрыть].

Эта самая нелегкая и простая мудрость доставалась передовым людям той поры с годами подпольной революционной деятельности, преследований и каторги да партизанской народной борьбы. Такого жизненного опыта у Авербаха не было, и станет он заимствовать всякие «мудрости» у других, меняя их и не имея своей выстраданной мудрости. Волею случайностей поднятый на руководящие вершины, он без всяких на то оснований возомнит себя «вождем» всего пролетарского литературного движения.

Ни глубокого понимания революционного учения, ни прямого знания истории литературы и понимания ее специфики, ни подлинного знакомства с народной жизнью у Л. Авербаха не было, и отсюда проистекали все его заблуждения, принесшие много вреда развитию советской литературы.

Если сравнить уровень понимания Авербахом жизни, революции, задач искусства с уровнем их понимания попутчиками, которых он третировал как врагов революции до последнего момента существования РАПП – до 1932 года, – А. Толстого, С. Сергеева-Ценского, М. Пришвина – то это сравнение окажется не в пользу Авербаха. Именно он, Авербах, был самым далеким попутчиком революции (а вместе с тем он с апломбом поучал самого Горького и осмелился это сделать даже в 1928 году, в момент приезда Горького на родину, в момент всенародной торжественной встречи великого пролетарского писателя).

Со всей определенностью следует констатировать, что второй этап рапповского движения, начавшийся с 1926 года, приобрел в лице Л. Авербаха руководителя, не отвечавшего размаху строительства социалистической литературы.

Новое напостовство во главе с Авербахом, обязавшееся проводить в жизнь резолюцию ЦК партии, сгруппировалось вокруг журнала «На литературном посту» и было закреплено решением пленума ВАПП от 29 ноября 1926 года. В новое бюро правления ВАПП вошли: Л. Авербах, Б. Горбатов, Ф. Гладков, В. Ермилов, А. Жаров, A. Зонин, В. Киршон, Ю. Либединский, М. Лузгин, И. Полосихин,

B. Панский, А. Серафимович, А. Сурков, А. Фадеев. Из этой большой группы сложилось ядро нового напостовства – активных постоянных деятелей, которые определяли политику и тактику всего руководства ВАПП, – Л. Авербах, Ю. Либединский, А. Зонин, В. Ермилов, В. Киршон, М. Лузгин, А. Фадеев.

Юрий Николаевич Либединский, окрыленный справедливым успехом романа «Комиссары», в новом напостовстве играл активную роль. Он принял постановление ЦК искренне и убежденно. Напостовцы предоставляли Ю. Либединскому решение теоретических проблем литературного движения. На ноябрьском пленуме 1926 года он выступил с основным докладом о художественной платформе ВАПП, в котором подверг резкой и обоснованной критике пролеткультовские и комчванские положения прежней платформы «Октября», МАПП и ВАПП. Однако, как увидим, Либединский, В силу своей слабой теоретической подготовленности, допускал много ошибок.

Александр Ильич Зонин в напостовстве был фигурой бунтарской, занимал крайне левые позиции, причинял много неприятностей авербаховскому руководству. Родился он в 1901 году в бывшем Елизаветграде. Отец его был фотографом. А. Зонин учился в коммерческом училище, но, не окончив его, ушел в революцию и уже в 1918 году вступил в большевистскую партию. Он активный участник гражданской войны. За боевые заслуги был награжден орденом Красного Знамени. С 1923 года, став заместителем главного редактора «Молодой гвардии», принимает участие в пролетарском литературном движении как критик и публицист и входит в напостовскую группу Родова – Лелевича – Вардина. И хотя впоследствии А. Зонин будет выражать к Д. Фурманову в своих воспоминаниях «Черты большевика» самые добрые чувства, что, возможно, и соответствует истине, но при жизни в момент критической схватки с родовщиной своему доброму другу он принес много огорчений. В момент, когда решалась судьба Фурманова – быть ему секретарем МАПП или не быть, А. Зонин все делал для того, чтобы не быть. В дневнике Фурманова под заглавием «Мой доклад о родовщине на фракции МАПП» так обрисовано поведение А. Зонина: «Зонин внес предложение – дать Лелевичу первый доклад о положении в ВАПП, и второй мне – о родовщине, то есть дать возможность Лелевичу под видом «объективного» доклада сказать все что надо о родовщине»[168]168
  Фурманов Д. Собрание сочинений. – Т. 4. – С. 357.


[Закрыть]. Таким образом А. Зонин стремился обезоружить Фурманова «объективным» докладом г. Лелевича и спасти Родова. А. Зонин принял резолюцию ЦК и даже вошел в бюро правления ВАПП. Но позже его деятельность покажет, как мало он понял из этой резолюции, хотя и громил новое руководство с позиции защиты постановления ЦК партии. С 1928 года его деятельность будет связана с Комакадемией.

Владимир Владимирович Ермилов, в определенном смысле слова, фигура необыкновенная в нашем литературном движении. Сорок пять лет он выступал на литературном поприще – как редактор, критик, литературовед. Занимал видные посты: с 1928 по 1932 год был секретарем ВАПП, с 1946 по 1950 год – ответственным редактором «Литературной газеты»; почти беспрерывно находился в составе высших органов литературных организаций – от РАПП до Союза писателей СССР. По числу опубликованных трудов едва ли кто-нибудь из наших критиков и литературоведов может с ним сравниться. В последний период жизни (1949–1964 гг.) В. Ермилов выпустил крупные литературоведческие работы о А. П. Чехове, Н. В. Гоголе, Л. Н. Толстом, получившие признание широкой научной общественности.

Но на протяжении своей деятельности В. Ермилов допускал и немало ошибок, особенно в рапповский период, хотя судьба его миловала. Самые резкие повороты в литературной жизни он легко переносил, самые крутые подъемы в бурном развитии нашего общества легко преодолевал. Сколько их – его друзей и соратников – на этих поворотах и подъемах исчезло! А он, Владимир Владимирович Ермилов, жил, творил и славился. Не в упрек ему это говорится, у него заслуг достаточно, чтобы почтить его память и добрым словом. Но истины ради нельзя умолчать и о той отрицательной стороне его деятельности, которую он так бурно развил в период рапповского движения.

Биография Ермилова чем-то напоминает, с момента революции, жизненный путь Леопольда Авербаха. В. В. Ермилов родился в 1904 г. в Москве в интеллигентной семье. В 1920 году шестнадцатилетний Владимир Ермилов вместе с Авербахом редактирует «Юношескую правду» (орган МК комсомола). С 1926 года становится ответственным редактором «Молодой гвардии». В партию В. Ермилов вступил в 1927 году. Его деятельность в журнале «На литературном посту», как и во всем рапповском движении, отличалась исключительной боевитостью. Он с легкостью брался за решение любых сложных проблем, яростно громил всех противников напостовства, часто попадал впросак. Будучи обвиненным не однажды в невежестве, храбро выходил из неприятного положения, чтобы снова ринуться в бой. Ермилов был типичным рапповцем и в хорошем и дурном смысле этого слова. Как и у Авербаха, у него не было за плечами ни героического опыта и знания народной жизни, ни серьезной теоретической базы. Всем этим и объясняются его крайности в подходе к большим и сложным вопросам, решать которые он брался с горячим желанием и необоснованной решительностью. В последние десятилетия своей деятельности (40—50-е годы) В. В. Ермилов, умудренный опытом, успешно справлялся с ответственными поручениями Союза писателей СССР и внес ценный вклад в развитие советской литературной науки.

Владимир Михайлович Киршон родился в 1902 году в городе Нальчике, в интеллигентной семье. Его родители принимали активное участие в революционном движении. Владимир Киршон окончил шесть классов гимназии, в 1918 году вступил в комсомол и ушел на Кавказский фронт, воевал на броненосце «Варяг». В 1920 году вступил в партию.

В 1921–1923 годах учился в Свердловском коммунистическом университете. По окончании был направлен на партийную работу в Ростов-на-Дону. Здесь он создает Ростовскую ассоциацию пролетарских писателей, становится ее председателем до отъезда в Москву – до 1925 года. Уже с конца 1924 года он входит в комиссию по созыву совещания ВАПП, и ему вместе с Фурмановым поручается доклад по организационному вопросу. Резолюцию ЦК партии он сразу же одобрил и стал бороться за ее реализацию. С 1927 года, когда вышла и была поставлена его первая зрелая пьеса «Константин Терехин» и особенно вторая – «Рельсы гудят», В. Киршону сопутствует громкая и заслуженная слава драматурга. В рапповском движении начиная с 1926 года он все время был у руководства, одним из секретарей правления, постоянным членом редколлегии «На литературном посту». В. Киршон во всем доверял Авербаху, разделял его взгляды, был с ним в близких, дружественных отношениях. Это часто мешало ему осознать и подвергнуть критике ошибки Авербаха, как делали, например, А. Фадеев, В. Ильенков, В. Ставский, Ф. Панферов.

Алексей Павлович Селивановский был известным деятелем и литературным критиком РАПП. Родился в интеллигентной семье в 1900 году. В начале революции ушел из гимназии, вступил в эсеровскую организацию. В 1919 году перешел к большевикам. С 1920 по 1922 год участвовал в гражданской войне, после чего был на партийной работе в Донбассе. Здесь создал союз пролетарских писателей «Забой». С 1927 года – на руководящей работе в РАПП.

В этих кратких жизнеописаниях деятелей нового руководства ВАПП прежде всего нас поражает их молодость. В год принятия резолюции ЦК никому из них, кроме Либединского, не было еще 25 лет. Все они, за исключением В. Ермилова, состояли в партии с первых лет революции, и большинство из них – А. Фадеев, Ю. Либединский, В. Киршон, А. Зонин и А. Селивановский – юношами прошли суровую героическую школу гражданской войны. Не менее существенным представляется и тот факт, что Фадеев, Киршон и Селивановский перед приходом в ВАПП находились на ответственной партийной работе. Все без исключения до ВАПП являлись организаторами пролетарского литературного движения, участниками и руководителями печати: Л. Авербах, Ю. Либединский, В. Ермилов и А. Зонин – в центре; А. Фадеев, В. Киршон, А. Селивановский – на местах.

Удивляясь молодости руководителей литературного фронта 20-х годов, невольно вспоминаешь выступление М. Шолохова на 4-м съезде советских писателей:

«Я хочу привести некоторые цифры, заставляющие призадуматься и пораскинуть умом.

На 1-м съезде писателей делегатов до 40 лет было 71 процент, на 2-м – уже только 26 процентов, на 3-м – 13,9 процента и, наконец, из общего числа на нынешнем съезде – всего лишь 12,2 процента. Стареем, братцы-писатели! И не пора ли подумать о том, чтобы смелее привлекать молодых и на съезды, и в правящие органы отделений и союзов писателей… Седина, конечно, вещь почтенная, но только ли она должна служить пропуском к руководству? Немного грустновато выглядит средний возраст делегатов нынешнего съезда, приближающийся к 60 годам. Но ведь это – нынешний день литературы, а хороший хозяин живет не одним нынешним днем»[169]169
  «Литературная газета». – № 22. – 31 мая 1967.


[Закрыть].

В те далекие годы все было завтрашним, новым, рождающимся, молодым, и молодость нашей литературы ярко проявлялась в юношеском возрасте ее руководителей. Но ведь и то правда, что молодости свойственны крайности и заблуждения. К тому же все эти юные руководители пролетарской литературы пришли, точнее, убежали, в революцию из обеспеченных интеллигентных семей, из гимназий и коммерческих училищ, приняли революцию скорее по романтической увлеченности, чем по глубоким, выстраданным убеждениям. У них не было оснований, как, к примеру, у шахтера Морозки, героя фадеевского «Разгрома», с такой непреклонной решимостью ответить своему командиру: «– Уйтить из отряда мне никак невозможно, а винтовку сдать – тем паче. – Он сдвинул на затылок пыльную фуражку и сочным, внезапно повеселевшим голосом докончил: – Потому не из-за твоих расчудесных глаз, дружище мой Левинсон, кашицу мы заварили! Попросту тебе скажу, по-шахтерски!»[170]170
  Фадеев А. Собрание соч. – Т. 1. – С. 16.


[Закрыть].

Не для того об этом идет речь, чтобы на 50-м году Советской власти мерить рапповцев рапповскими же мерками: раз, мол, они не чисто пролетарского происхождения, то отсюда и все их идейные шатания. Наивно звучат теперь подобные суждения. Известно, что поэты «Кузницы» М. Герасимов и В. Кириллов были из подлинных пролетариев, а заблуждений у них оказалось не меньше, чем у рапповских руководителей. Известно также, что ни Серафимович, ни Фурманов по происхождению не принадлежали к рабочему классу, а уровень подлинного партийного понимания задач пролетарской литературы был у них настолько высок, что пролеткультовцы и рапповцы так и не поднялись до него. Все и объясняется, видимо, тем, что Фурманов и особенно Серафимович прошли такую жизненную школу, которую еще предстояло пройти многим из рапповцев. Фурманов и Серафимович были вместе с народом в такие героические и трагические годины испытаний и так познали судьбы народные, что это не может идти ни в какое сравнение с жизненными испытаниями многих рапповцев. Об этом идет речь! Молодость руководителей ВАПП была их прекрасным перспективным преимуществом. Но тогда, в решении сложнейших вопросов, она оборачивалась неопытностью и идейной незрелостью.

Очень правильно об этом скажет Ю. Либединский в книге своих воспоминаний «Современники», написанной перед смертью: «Я далек от намерения объяснять наши успехи тем, что мы правильно вели партийную линию, верностью которой мы клялись и которую от души старались осуществлять. Оглядываясь назад, я вижу, что мы сделали много существенных ошибок… Что говорить! Хриплыми и подчас неверными голосами кричали молодые птенцы»[171]171
  Лебединский Ю. Современники. – С. 44–45.


[Закрыть].