Текст книги "Покровители"

Глава 8

– Это не ради удовольствия. Вам нужно укрепить здоровье.

Алиса взяла один из предметов, выложенных ею на комод в моей гардеробной: складной ножик в роговой оправе. На мгновение я с ужасом подумала, что она собирается вскрыть мне живот, но она заметила выражение моего лица, и ее сердитый взгляд смягчился.

– Я просто выпущу немного крови из ваших вен, – пояснила она, – только так можно избавиться от лишней крови.

Она вытащила тусклый ножик из роговой рукоятки и показала мне, что его лезвие было тупым, за исключением острого треугольного зубца на конце. Вещица выглядела забавно. Алиса добавила, что такой инструмент называется «фим». Я видела достаточно собственной крови и часто испытывала боль, чтобы не испугаться подобной процедуры.

Алиса появилась из леса, как обычно, неожиданно и таинственно, с загадочной целеустремленностью. Немного ссутулившись, она быстро прошла по газону перед домом. Она была явно не расположена к разговорам, впрочем, как и я. Нам стало проще общаться друг с другом, однако… настолько просто, насколько могли общаться две женщины из совершенно разных миров. Мне нравился ее мелодичный и мягкий голос, и я подумала, читает ли она своему отцу по вечерам у камина. Потом я вспомнила, что она не умеет читать. Хотя ее мягкость и кротость ограничивалась исключительно голосом, вяло подумала я, глядя на ее оживленные и ловкие движения, напряженно прямую спину и длинную, изогнутую, как у лошади, шею. В другой жизни она стала бы, наверное, прекрасной хозяйкой большого дома. Вероятно, лучшей, чем я. Работа в пабе могла закалить характер человека. И уж практически наверняка ее закалила борьба с бедностью. Хорошо хоть, что она уйдет отсюда богаче, чем пришла.

Она велела мне снять распашное платье и рубашку, обнажив руки, а сама подтащила к окну кресло и предложила мне сесть в него. Потом она туго обвязала лентой мое плечо и помассировала руку около локтя.

– Алиса, как ты думаешь, – спросила я, – у него уже появились ресницы?

– Ресницы?

– Как ты думаешь, у младенца уже есть ресницы?

– Какой-то странный вопрос. Трудно сказать сейчас, что именно у него уже есть.

Я кивнула и глянула на вещи, которые она просила меня приготовить для нее: большую чашу, чистую простыню, запас воды, иголку и светлые нитки. Действуя инстинктивно, я на всякий случай закрыла дверь гардеробной на ключ, хотя Ричард и Джеймс сидели внизу с гроссбухом. Взглянув на Алису, я увидела, что она стоит у камина, разглядывая гипсовые фигуры, расставленные по краям каминной полки.

– Это ваши родственники? – спросила она.

– Нет. Prudentia, – по латыни сказала я, показывая поочередно на каждую статую, – и Justitia[18]18
  Благоразумие и Справедливость (лат.).


[Закрыть].

– И что они означают?

– Понятия благоразумия и справедливости являются фамильным девизом Шаттлвортов, – пояснила я и, кивнув на фим, спросила: – А где ты раздобыла его?

Она медленно вытерла лезвие подолом фартука, и, наконец незлобиво заметила:

– Вас так интересует, откуда у меня появляются вещи и инструменты?

– На самом деле я рада, что ты не просишь меня доставать что-то особенное. Во-первых, я не знала бы, где их искать. И, во-вторых, могу представить себе физиономию Джеймса, если бы я попросила заказать для меня нечто подобное.

– Кто такой Джеймс?

– Наш управляющий.

– А зачем вам вообще просить его? – спросила она.

– Он ведет хозяйственную бухгалтерскую книгу, куда записываются все наши покупки и все, что мы продаем, будь то пиво с пивоварни, или цыплята с фермы, или выплаты повитухам для госпожи.

– Даже мои?

– Конечно, и твои тоже.

Вена у меня на руке начала пульсировать от скопившейся крови. Алиса попросила меня передать ей миску – красивую латунную чашу с цветочной резьбой, подаренную нам матерью Ричарда – и, поставив ее на комод, поместила над ней мою руку.

– Вы готовы?

Не дождавшись моего ответа, Алиса вонзила свой фим в сгиб моей руки, и я невольно вскрикнула, как ребенок, когда она вытащила острие. Теплая, красная кровь мгновенно хлынула из сделанного ею разреза. Зажав рот ладонью, я не могла, однако, отвести взгляд от этого странного зрелища.

– Что означает благоразумие? – спросила Алиса, удерживая мою руку в нужном положении.

Легкая боль волной прокатилась по всему моему телу.

– А-а… Благоразумие… Благоразумие означает… а много ли крови надо выпустить?

– Чтобы набралась половина этой миски.

– Половина? – Кровь вытекала очень быстро.

– Так что же означает благоразумие? – повторила вопрос Алиса.

– Имеется в виду предусмотрительность и осмотрительность. В общем, осторожность в поступках.

– А справедливость означает свободу?

– Нет, – возразила я, пытаясь не смотреть, как быстро наполняется чаша моей кровью, словно вином из графина. В голове у меня стало пусто, как тогда, в церкви, когда я потеряла сознание.

– Справедливость означает честность и законность. Отсутствие предрассудков.

С обычной ловкостью Алиса защипнула края ранки и проткнула их иголкой. Я отвернулась и лишь морщилась всякий раз, как она делала очередной прокол.

– Я буду выглядеть как подушка, – сказала я, ощущая ее дыхание на своей руке, – ты думаешь, что это мне поможет?

– Кровопускание – это лучший способ, чтобы избавиться от скопления крови, пока у вас нет регул. Правильное кровопускание способствует оздоровлению.

Смыв кровь с моей руки, она прижала к зашитой ранке полотняную прокладку и велела подержать ее. К нам неуклюже подошел Пак, его глаза, казалось, светились любопытством. Сняв прокладку с ранки, я увидела, как из-под наспех сделанного шва просачиваются капельки крови. Пак принюхался и пару раз лизнул ранку, после чего, видимо, решил, что кровь не так вкусна, как ему представлялось.

И мне вдруг сразу вспомнились слова Роджера: «Вот вы, Флитвуд, позволяете своему питомцу проделывать такое?»

Я едва не рассмеялась, вспомнив нелепость его вопроса. Алиса обмотала мою руку льняной лентой и завязала концы, потом довела меня до кровати и велела лежать, пока она будет прибираться. Эта ранка появилась на растянутой раньше руке… я могла уже завести список своих травм, полученных мною с момента нашего с Алисой знакомства, о чем и сказала ей. Она улыбнулась и закрыла занавеси полога.

– Я не почувствовала никаких изменений в организме, – немного полежав, заметила я.

– Заметите через денек-другой, – донесся до меня ее голос и звон стекла, – если же улучшения не будет, мы повторим кровопускание на другой руке. У вас еще есть запасы ивовой коры?

– Да.

Она появилась из-за складок занавеса с льняным свертком размером с мою ладонь и вытащила оттуда какой-то зеленый лист. Оторвав от него маленький краешек, она вручила его мне.

– Пососите его, – велела она, – тогда кровь будет прибывать не так быстро. Такого кусочка вам будет достаточно, только не глотайте… потом его будет надо выплюнуть.

Я лежала, сложив руки на животе, и посасывала кусочек листочка, точно фермерская девчонка жарким летним днем. Казалось, он растаял на моем языке, и на меня снизошло какое-то умиротворение. Я познакомилась с Алисой всего две недели назад, в ее присутствии мои тревоги уменьшались до тлеющих в золе красных угольков, но к вечеру вновь вспыхивали ярким пламенем. Она не могла обещать, что спасет мне жизнь. Более того, она вообще ничего мне не обещала. Однако зная, что она старается помочь мне, я чувствовала себя, вероятно, в большей безопасности, чем за все годы семейной жизни с Ричардом.

– Алиса, а в моем состоянии не вредно продолжать ездить верхом?

Она задумчиво помедлила.

– У меня мало знакомых женщин, у которых есть лошади, но моя мать знала многих, и обычно она разрешала им ездить. А вы часто ездите?

– Ежедневно, – ответила я.

– Тогда нет никаких причин менять привычки, если только вы не свалитесь опять. По мне, так для умелой наездницы езда так же безопасна, как и ходьба.

– Ричард, очевидно, думает, что последний раз в моей потере… я была сама виновата, пуская лошадь галопом и играя с Паком. Он полагает, что женщине так вести себя неприлично. Но, честно говоря, я умерла бы, если мне пришлось бы целыми днями торчать дома, сидя в жестких креслах на вышитых подушках, хотя, по его мнению, это как раз самое безопасное место.

– Возможно, ему просто, как всем мужьям, хочется, чтобы вы оставались в поле его зрения. Пока им самим не захочется, чтобы вы удалились.

Горечь ее тона заставила меня приподнять голову.

– Мне казалось, ты пока не была замужем?

– Я-то и не была, – быстро сказала она и, словно осознав, что проговорилась, добавила: – Ой, я же нашла вашу убежавшую лошадь. И уже отвела ее в конюшню.

От изумления я не нашлась что ответить и просто пристально смотрела на закрытые занавески.

– Вы слышали меня? – позвала она меня из-за полога.

– Да. И где же она оказалась?

– Она паслась на лугу, а один из соседей нашел ее и привел обратно.

– Ты уверена, что это та самая лошадь?

– С белым треугольником на носу? И черным кончиком уха? К сожалению, пропали седло и уздечка… может, она сбросила седло и прочее.

Я подумала, что, вероятнее, амуницию просто украли, принимая во внимание то, что мне еще не приходилось слышать про лошадь, умудрившуюся самостоятельно избавиться от седла, уздечки со всеми закрепленными удилами и поводьями. Но я не успела высказать свое мнение, поскольку меня испугал какой-то шум за дверью.

– Флитвуд? Почему дверь заперта? – послышался голос Ричарда.

Я откинула занавесы полога, увидев, что Алиса уже несет мне платье, и я быстро надела его, чтобы скрыть ранку.

– Флитвуд?

Ричард с нетерпением стучал в дверь и, едва я открыла ее, тут же вошел в комнату.

– Почему вы заперли дверь? – опять спросил он, взглянув на Алису.

Она беспомощно взглянула на меня, а я, перепугавшись, быстро посмотрела на комод, где недавно лежали все ее вещи, но теперь его опустевшая поверхность, как обычно, поблескивала чистотой.

– Ричард, поймите, мы не хотим, чтобы нам мешали, пока Алиса проводит оздоровительные процедуры.

Я попыталась успокоить его, но он по-прежнему пристально смотрел на Алису.

– И что же это за процедуры?

Мои мысли судорожно метались в поисках приемлемого ответа.

– Разные женские упражнения.

Молчание его длилось, наверное, пять ужасно долгих мгновений, Алиса не поднимала глаз от пола. Куда же она быстро все убрала? Я бросила взгляд в дальний угол и в сторону камина, но нигде не обнаружила и следа чаши с кровью.

– Прекрасно, – наконец изрек Ричард, – в гостиной ждет Роджер, ему хочется повидать вас. Он привез с собой… кое-кого.

– Кого же?

Со времени ужина у Роджера в наших отношениях чувствовалось охлаждение, хотя я не понимала причины этого. Подумала только, не вызвала ли я его недовольство, задавая слишком много вопросов?

– Вскоре узнаете. – Он развернулся на каблуках, но перед этим обвел комнату изучающим взглядом. – Вам не кажется, что здесь как-то странно пахнет?

Его взгляд задержался на Алисе, но потом он удалился, плотно закрыв за собой дверь.

– Он имел в виду запах крови. Я тоже еще ощущаю его, – пояснила я Алисе, но ее лицо хранило непроницаемое спокойствие.

Ее настроение бывало весьма изменчивым, как облака, проносящиеся по ясному небу в солнечный день. В этом смысле они с Ричардом были похожи.

– Ты ведь подождешь здесь, пока я схожу поздороваться с нашим гостем? – спросила я.

Спускаясь на первый этаж, я размышляла о странном общении, только что произошедшем в нашей спальне. Ричард вел себя так, словно считал присутствие Алисы неудобным, даже возмутительным. Мне вспомнилась их первая встреча, когда он смеялся и шутил с ней. Но Ричард, как любой мужчина, любил пофлиртовать, а также любил, когда ему подчинялись, и его, несомненно, глубоко задела молчаливая укоризна во взгляде Алисы, когда он предложил ей отвести мою лошадь в конюшню. В разговорах с ним наши служанки смущались и робко краснели, но Алиса вела себя независимо. Ладно, ведь он уже однажды выбрал мне компаньонку сам, а теперь настала моя очередь. Все мысли о муже и повитухе, однако, испарились, когда я завернула на финальный пролет винтовой лестницы и увидела в прихожей двух гостей: величественного и крупного Роджера Ноуэлла и тонкую, как тростинку, бледнолицую Дженнет Дивайс.

– Роджер. Дженнет. – Я попыталась хоть отчасти скрыть изумление. – Какой приятный сюрприз.

Дженнет даже не взглянула на меня, она во все глаза разглядывала интерьер прихожей – дубовые балясины перил, портреты, висевшие на стенах в полумраке лестничного колодца. Ее наряд состоял из того же старого платья и накрахмаленного белого чепца, отчего ее лицо выглядело еще бледнее. Не вымолвив ни слова, она прошла к венецианскому окну в глубине дома. Я удивленно взглянула на Роджера.

– Вы приехали по делам к Ричарду?

– Да, он ждет меня в зале. А вас я хотел попросить: не сочтете ли вы возможным показать Дженнет Готорп-холл, пока мы с Ричардом будем обсуждать дела? Она никогда не видела такого роскошного особняка, и прогулка по нему доставит ей огромное удовольствие.

Я коснулась проколотой фимом руки, ранка под повязкой начала почесываться. Подумав об оставшейся в моей спальне Алисе, я взглянула на хрупкий силуэт Дженнет, маячивший у окна. Не дожидаясь ответа, Роджер подмигнул мне с отеческим видом и удалился в коридор, лишь гулкое эхо еще разносило звуки шагов его начищенных до блеска башмаков по каменному полу. Подавив волнение, я направилась туда, где стояла девочка.

– Там виднеются холмы Пендла, – сказала я, показав на маячивший вдали зеленый массив, – а здесь у нас протекает река Колдер. Иногда мы видим, как из воды выпрыгивают лососи, поднимаясь вверх по течению.

Ее лицо с тонкими чертами выглядело довольно приятным. Аккуратный вздернутый носик покрывали веснушки, глаза скрывались под длинными темными ресницами.

– Какие покои тебе хотелось бы посмотреть?

Она пожала плечами и произнесла с резким шотландским акцентом:

– А сколько их тут у вас?

– М-да, понимаешь, я как-то никогда не задумывалась об этом. Не знаю. Возможно, мы сумеем подсчитать их? Хотя на людской половине находится еще много помещений для слуг, но, я полагаю, что нам не стоит беспокоить их. А сколько комнат в вашем доме?

– Одна. – Она пристально посмотрела на меня.

– О-о, понятно. Тогда давай пройдемся по дому.

Я показала ей первый этаж – столовую, кладовую, рабочие служебные помещения, в том числе и кабинет. В большом зале я обратила ее внимание на верхний балкон, пояснив, что иногда по особым случаям там располагаются менестрели и актеры, они поют и играют, а мы смотрим на них снизу. Дженнет осматривала комнаты в основном молча, изредка спрашивая, кто изображен на портретах или стенных панно. Русалки и прочие мифологические персонажи в столовой, казалось, очаровали ее, как и начищенные до блеска мечи и доспехи, и она, заложив руки за спину, внимательно разглядывала каждый экспонат, словно миниатюрная копия Роджера. Потом мы вышли из дома, чтобы осмотреть служебные дворовые постройки: большой амбар, один из самых больших в нашем графстве, как я сообщила ей, и конюшню, и подсобные фермерские помещения. Естественно, когда мы проходили по двору и зашли в конюшню, конюхи и их подручные приветливо склонили головы и пожелали нам доброго дня, а я заметила серую кобылу с белым треугольником на носу, она лениво жевала сено в своем стойле.

– Тебе нравится жить в Рид-холле? – спросила я, когда мы вернулись в дом.

Дженнет захотелось посмотреть верхние этажи, и после краткого колебания я согласилась.

– Он не такой большой, как ваш дом, – ответила она, опять пожав плечами.

– Но Роджер и Кэтрин прекрасно обустроили его. Не сомневаюсь, что они хорошо заботятся о тебе.

Я подумала, мог ли Роджер по-разному относиться к ней и к своим домочадцам, взяв на себя ответственность за одного человека и отстранившись от нужд остальных.

Дженнет развернулась на ступеньке и взглянула на меня.

– А можно я буду лучше жить здесь? – спросила она.

Одной рукой она держалась за перила с видом маленькой придворной дамы. Я открыла рот, но так ничего и не сказала, онемев от такой прямоты.

– Боюсь, это невозможно, – наконец ответила я, – ведь ты гостишь в доме Роджера.

Ее напряженный взгляд был не по-детски задумчивым, и у меня возникло странное ощущение, будто я ошиблась с ответом и позднее пожалею об этом. Опять отвернувшись от меня, она продолжила подниматься по лестнице в верхние покои дома. По ее просьбе я в некотором смущении показала ей пустые гостевые спальни, где никто никогда не спал.

– Нас часто навещает моя мать, – солгала я, – и родственники Ричарда из Йоркшира. У него много братьев и сестер, а у меня никого нет.

Мы уже вернулись на лестницу.

– А кто это? – Она показала на семейный портрет из Бартона.

– Моя мать и я.

– Почему у вас на руке какая-то птица?

– Это моя любимая ласточка, Сэмюель. Он прожил не слишком долго. Я держала его в клетке в моей комнате.

– Почему у вашей матери нет птицы?

– Она не держала питомцев.

– У моей матери есть собака.

Мне вспомнилось уродливое лицо Элизабет Дивайс, которую я видела с Алисой в Хэггвуде, когда мимо меня пробежала коричневая дворняга, и рассказ Роджера о семейном духе-покровителе Элизабет. Наверняка это глупые домыслы… я же своими глазами видела эту собаку, и в ней не было ничего дьявольского. Но вот в женщине, глянувшей в мою сторону, когда собака пробежала мимо нее… При одном воспоминании о ее глазах у меня по спине побежали мурашки.

– Как ее зовут? – спросила я.

– Болл.

– Странная кличка. А у тебя есть собака?

– Нет, моя пока еще не проявилась.

Какой же она все-таки странный ребенок.

– У меня есть большой пес по имени Пак. Сейчас он спит где-то в доме, – сказала я.

– А он разговаривает с вами?

– Нет, но мы с ним понимаем друг друга.

– У моей сестры тоже есть пес, – кивнув, сообщила Дженнет, – а у бабушки есть мальчик.

– Мальчик? Ты имеешь в виду сына?

– Нет, мальчик. Его зовут Фэнси. У него коричневая шкура с черными пятнами, иногда он приходит к нам домой, и они уходят гулять.

– Ах, так ты говоришь о собаке.

– Нет. Он мальчик. Она знакома с ним уже двадцать лет, и за все это время он так и не вырос.

Точно завороженная, я не могла отвести от нее взгляда.

– Ты говорила об этом Роджеру?

– Ну да. Его очень интересует моя семья.

Мы постояли в неловком молчании, глядя на мой портрет, потом Дженнет поднялась до прохода в большую галерею, и мы зашли туда. Выдался хороший солнечный день, а пол там как раз недавно отполировали, поэтому окна отражались на его деревянной поверхности, словно небеса в озерной глади. Я почувствовала, что Дженнет начала уставать от нашей экскурсии, хотя ее пристальный взгляд по-прежнему останавливался на каждом буфете, кресле или стуле, точно она была торговцем, оценивавшим их для возможной продажи. Когда мы вернулись на винтовую лестницу, она спросила, махнув рукой наверх:

– А что там за комната?

– Мои спальные покои.

– Можно их посмотреть?

– Не сегодня, – нервно рассмеявшись, сказала я.

– Там кто-нибудь спит?

– Нет.

Задумчиво помолчав, она кивнула и опять, с видом придворной дамы положив руку на перила, начала медленно спускаться по ступеням. Мои ладони покрылись липким потом, сердце в груди учащенно забилось. Если Алиса знала ее мать, то могла ли Дженнет тоже знать Алису? Внезапно я осознала, что не хочу выяснять этого, поскольку у меня появилось острое, хотя и необъяснимое ощущение того, что Дженнет Дивайс опасна. Однако это казалось смехотворным… ведь она всего-навсего ребенок.

Я отвела девочку в приемный зал, и она, словно внучка, подбежала к Роджеру. Они с Ричардом сидели напротив друг друга за столом с какими-то разложенными бумагами, и Роджер как раз выливал в свой кубок остатки вина из кувшина.

– Ну как, малышка, тебе понравилась прогулка? – спросил он, Дженнет кивнула, а он добавил: – Флитвуд, вы с каждым днем выглядите все лучше.

Я с улыбкой приняла комплимент.

– Ричард, – продолжил он, – можно попросить вас угостить меня чем-нибудь более существенным перед поездкой в Ланкастер? Может, у вашей рачительной кухарки остался какой-нибудь пирог с курицей? Сейчас, пожалуй, мы не отказались бы и от черствой корки!

Он подмигнул Дженнет, стоявшей за его креслом, точно верная служанка.

– Флитвуд, вы не могли бы спросить на кухне? – обратился ко мне Ричард.

– С удовольствием.

Сделав легкий реверанс, я удалилась из зала, и, хотя в доме уже почти во всех каминах и жаровнях развели огонь, меня пробрала дрожь. Честно говоря, в нашу кухню я заходила редко. Вдоль одной стены тянулся длинный низкий стол, где хранились запасы муки и разная кухонная утварь. На полу стояли корзины с овощами, а от открытой печи веяло жаром, согревавшим все помещение. Над ней красовалось напоминание, оставленное дядей Лоренсом: «Мотовство доведет до нужды», – гласили большие, размером с локоть, каменные буквы. Возле окна слегка покачивалась на крюке тушка кролика. Кухонный персонал глянул на меня в своей обычной манере: бросили взгляд и сразу отвернулись.

– Барбара? – окликнула я хлопотавшую у стола пышнотелую кухарку, она старательно смазывала пироги яичным желтком.

Она пока не заметила моего прихода, а мой тихий голос заглушили царившие в помещении лязг и грохот, поэтому одной из младших служанок пришлось окликнуть ее. Я передала просьбу Роджера, и Барбара удалилась в кладовую, чтобы собрать закуски. Как обычно, все на кухне усердно трудились, я заметила, что каждый там занимался своим делом, кто-то что-то раскатывал, рубил и варил. Когда она вручила мне завернутые в теплую салфетку пироги и мясо, я немного помедлила.

– Спасибо вам, – собравшись с духом, сказала я, – за то, что хорошо выполнили мои указания с травами. Масло получилось удивительно вкусное, и от ромашкового молока, что вы присылаете мне, я стала сразу засыпать.

– Всегда рада услужить вам, госпожа. Как приятно видеть, что ваши щечки округлились. Те травки, кстати, что вы принесли мне, скоро закончатся, может, попросить Джеймса заказать еще?

– Не надо, – быстро сказала я, – я скажу моей повитухе, чтобы принесла побольше.

Еще раз поблагодарив кухарку, я собралась уходить, но она спросила:

– Госпожа, а правда ли, что к нам в Готорп нынче привезли дочку ведьмы?

– Если вы имеете в виду Дженнет Дивайс, то она гостит в доме Роджера Ноуэлла.

Несколько ближайших служанок навострили уши.

– Хотелось бы мне глянуть на нее хоть одним глазком, – продолжила Барбара, – говорят, что она отродье дьявола.

– Я уверена, что это выдумки.

– Разумеется, госпожа сама знает, что делает, открывая дверь такому люду, но, надеюсь, что она не навлечет проклятие на наш дом. Вот нынче утром молоко вдруг свернулась. Хотя и свежее, прямо с фермы.

Спеша закончить этот разговор, я просто кивнула и направилась к двери, но громкий голос Барбары вынудил меня обернуться.

– А откуда родом ваша новая повитуха? – спросила она.

– Из Колна, – теряя терпение, ответила я.

Уголки губ Барбары опустились.

– Я что-то не видела ее раньше, а ведь моя сестра тоже повитуха. Вы могли бы спуститься сюда, к нам, и посоветоваться, кого лучше пригласить.

– Да, конечно, но, кстати, именно Алиса порекомендовала мне добавить полезные травы в мою еду, и они мне чудесно помогают.

У меня уже горели кончики ушей, и я почувствовала, что краска смущения сползает на шею. Разве слугам пристало сомневаться в выборе хозяйки? Разве им пристало советовать, кого следует приглашать в дом?

– Спасибо вам за заботу, – заключила я, подняв повыше сверток.

Выходя из кухни, я споткнулась и услышала, как по кухне прокатилась волна сдавленного смеха. В зал я вернулась расстроенная и сердитая, моя благосклонность к домочадцам опять сошла на нет. Мужчины уже стояли, вместе рассматривая какие-то документы. Дженнет присела у камина, заглядывая в его верхние углы – она могла бы комфортно вытянуться в этой топке во весь рост, так же, как я в ее возрасте в камине Бартона.

– Это список для Ника Баннистера, – пояснил Роджер, взяв документ с печатью из стопки, лежавшей перед ним, и отложив его в сторону, – у меня есть копия в Риде, но я буду в отъезде, поэтому он может заехать к вам, чтобы забрать его.

Ричард кивнул, пододвинув бумагу к себе и сунув ее за пазуху.

– Я отправлю его с Джеймсом.

– Дженнет, не сиди слишком близко к огню, – предостерег девочку Роджер, – дрова у нас разжигают не для детей, а для котелков с тушеным рагу да для еретиков.

– И для ведьм? – спросила девочка.

– Да, на родине Его Величества их предавали огню. И, на мой взгляд, Англии следует брать пример с Шотландии, но, к сожалению, у нас виновных отправляют на виселицу. Вероятно, Его Величество еще можно убедить изменить мнение. Ладно, нам пора отправляться в Ланкастер.

Она резко встала.

– Повидать ма?

Роджер взглянул на меня, показав на сверток с едой в моих руках, и я быстро подошла к нему.

– Твоя мать живет в таком доме, куда не пускают детей. Благодарю, Флитвуд.

– А где живет Элисон? И бабушка?

– Там же. Но ты увидишь их вскоре в большом замковом зале, где много важных господ будут задавать тебе вопросы об их жизни. Ты ведь помнишь, что надо отвечать, верно? Все, о чем мы с тобой говорили?

Она кивнула, взяв у него сверток и, развернув его, тут же сунула в рот кусок пирога.

– К этой пигалице наша поговорка про то, что брюхо сыто, да глаза голодны, решительно не подходит, скорее, как говорится, не в коня корм. Ладно, нам пора ехать.

Ричард пошел проводить их, и я обратила внимание, что Дженнет следовала за ними по коридору быстро и бесшумно, как тень.

Когда я поднялась к себе, Алиса тихо сидела у окна спальни, глядя на холмы.

– Извини, что так надолго задержала тебя, – сказала я, закрывая за собой дверь, – надеюсь, ты не опоздаешь на работу в пивную?

– Нет, я начинаю позже. – Она покачала головой. – Мне показалось, что я слышала детский голос?

Я облизнула губы, набираясь решимости для ответа.

– Да, наш друг Роджер Ноуэлл привозил ребенка, Дженнет Дивайс. Ее родственники ожидают суда в Ланкастере, обвиненные в колдовстве.

Я заметила в ее глазах вспышку узнавания, но не более того… лицо оставалось непроницаемо спокойным.

Немного помедлив, я спросила:

– Ты знакома с ними?

Алиса встала и, пригладив юбки, переставила стул обратно к стене.

– Нет, – ответила она, – не знакома.

* * *

Я потеряла счет ночам, проведенным Ричардом в соседней комнате, и даже уже начала нормально воспринимать мои одинокие утренние пробуждения. Благодаря лавандовому запаху подушки мне больше не снились кошмары, и волосы стали меньше выпадать. Спустившись в столовую, я успела как раз к завтраку и, сев за стол напротив Ричарда, положила себе булочку, намазала ее медом и разломила на кусочки.

– Ричард, – сказала я, когда слуги скрылись за дверью, – последнее время я чувствую себя намного лучше. Может быть, вы сочтете уместным снова перебраться в нашу спальню?

Он сосредоточенно продолжал читать письмо, а потом удивленно посмотрел на меня.

– Зачем?

– Я же сказала, что чувствую себя гораздо лучше, и мне хотелось бы, чтобы вы присоединились ко мне в нашей спальне. Уже почти две недели у меня не было никаких недомоганий.

– Какая прекрасная новость.

Продолжая жевать, он вернулся к чтению, и стало очевидно, что мое желание не волнует его, но тут я вспомнила кое-что, обеспокоившее меня сегодня утром.

– Я не могу найти свое рубиновое ожерелье, которое вы подарили мне на первую годовщину нашей семейной жизни.

Теперь мне удалось завладеть его вниманием, он сложил недочитанное письмо и сунул его под тарелку.

– Правда? А где вы его хранили?

– В комоде гардеробной. Я поискала его вчера вечером и еще разок сегодня утром, видимо, его убрали куда-то в другое место. Не могу вспомнить, когда я надевала его последний раз.

Взгляд его серых глаз стал задумчивым.

– Не кажется ли вам, что ваша повитуха проводит у вас наверху слишком много времени?

– Да, много, но она бы никогда не взяла его.

– Почему бы нет? – небрежно откликнулся он. – Разве у нее много своих драгоценностей?

Я положила в рот кусочек булки и проглотила.

– Я знаю, что она не брала. Я доверяю ей.

– Похоже, ей вы доверились значительно легче, чем мисс Фонбрейк.

– Пойду-ка я поищу его еще раз.

Я отодвинула тарелку и вышла, не дав Ричарду времени возразить мне и стараясь подавить скользкое чувство сомнения, вползавшее в мои мысли, точно червяк. В то утро я обшарила наши покои сверху донизу, проверила все гостевые спальни и шкафы, от которых у меня были ключи. Хотя наиболее ценные мои украшения запирались, ключи я держала в вазе на каминной полке гардеробной – прямо скажем, не самый изобретательный тайник. Все остальные драгоценности лежали на своих обычных местах – мои любимые кольца с опалами, жемчужная бархатка и серьги с изумрудными подвесками, подаренные мне матерью на мой тринадцатый день рождения.

Расстроенная, я пошла вниз, намереваясь спросить горничных, не попадалось ли им недавно это ожерелье, и вдруг услышала странный шум. На последнем повороте лестницы я едва не столкнулась с Ричардом, он взбегал мне навстречу с лицом, похожим на грозовую тучу.

– Вы нашли его? – требовательно спросил он.

– Нет, я хотела…

– Это же ожерелье моей любимой тетушки, сестры отца! – возмущенно воскликнул он. – Он подарил его мне после ее кончины. Его пропажа оскорбляет ее память, ведь оно издавна принадлежало нашему роду.

– Мне очень жаль, – запинаясь, вымолвила я, но он лишь удрученно покачал головой.

И только тогда заметила, что скопившиеся внизу слуги направляются в зал, бросая на нас боязливые взгляды.

– Пойдемте со мной, мы покончим с этим раз и навсегда.

Он взял меня за руку и потащил в том же направлении, и я с тревогой обнаружила, что все домочадцы уже собрались в приемном зале под высоким потолком: человек пятнадцать или двадцать, и вдобавок та, кого я не ожидала увидеть.

– Алиса!

Она оглянулась на меня, на лице ее отражалась тревога. В руках она держала сверток, обвязанный веревкой: очередные запасы целебных трав, она обещала принести их, когда я сообщила, что на кухне они заканчиваются. На щеках ее проступили красные пятна, а золотистые волосы растрепались больше обычного, словно она торопилась добраться сюда, к нам.

Покинув меня, Ричард поднялся по узкой лесенке на галерею менестрелей. Очевидно, он собирался сделать объявление.

– Моя жена сообщила мне, что пропало драгоценное рубиновое ожерелье, – заявил он. – Впервые нечто подобное случилось в Готорпе, и мне не хотелось бы думать, что кто-то из вас может знать что-то о его местонахождении, поскольку все вы являетесь нашими верными слугами.

Наблюдая за его пылкой речью и ощущая устремленные на меня взгляды, я совсем разволновалась, у меня даже зачесались подмышки от волны окатившего меня липкого жара.