Текст книги "Девушка, которая взрывала воздушные замки"

– Он вооружен! Беги!

Обе сестры кинулись к соседней палате и спрятались там, закрыв за собой дверь. Через секунду Анника увидела, как в коридор вышел седой сухопарый мужчина в клетчатом пиджаке. В руке он держал пистолет. Анника ахнула – всего несколько минут назад они вместе ехали в лифте.

Потом их взгляды встретились.

Он выглядел растерянным. Но потом поднял пистолет, направил его на Аннику и шагнул вперед. Она мигом опустила голову, захлопнула дверь и в отчаянии огляделась. Рядом с нею стоял высокий стол, предназначенный для медсестер. Она рывком подтащила его к двери и блокировала столешницей ручку.

Услышав позади чьи-то шаги, Анника обернулась и увидела, что Лисбет Саландер пытается вылезти из постели. Адвокат бросилась к ней, обхватила ее руками и подняла ее. Она отсоединила электроды и капельницу, перенесла Лисбет в туалет и усадила на крышку стульчака. Потом повернулась и заперла дверь туалета. После этого извлекла из кармана пиджака мобильник и позвонила в полицию.

Эверт Гульберг приблизился к палате Лисбет Саландер и нажал на дверную ручку, но она оказалась заблокирована, и ему не удалось сдвинуть ее ни на микрон.

Он немного постоял перед дверью, не зная, что делать дальше. Конечно, Анника Джаннини находится в палате, но вопрос, лежит ли у нее в сумке копия отчета Бьёрка, остается открытым. Дверь закрыта, и у него не хватит сил выломать ее.

Впрочем, это и не входило в его планы. Ликвидировать угрозу со стороны Джаннини – по части Клинтона. Его же дело – нейтрализовать только Залаченко.

Находясь в коридоре, Гульберг оглянулся по сторонам и обнаружил, что из разных дверей за ним наблюдают пара дюжин сестер, пациенты и посетители. Он поднял пистолет и выстрелил в картину, висевшую на стене в конце коридора. Соглядатаи исчезли, словно по взмаху волшебной палочки.

Эверт бросил последний взгляд на закрытую дверь, вернулся в палату Залаченко и заперся. Потом сел на стул и взглянул на русского перебежчика, который на протяжении многих лет был неотъемлемой частью его собственной жизни.

Примерно десять минут Гульберг просидел неподвижно, а потом услышал шум в коридоре и понял, что прибыла полиция. Ни о чем конкретном он не думал.

В последний раз Эверт поднял пистолет, прижал дуло к виску и нажал на спуск.

Судя по дальнейшему развитию событий, оказалось, что совершать самоубийство в Сальгренской больнице довольно рискованно. Эверта Гульберга сразу перевезли в травматологическое отделение, где за него взялся доктор Андерс Юнассон и незамедлительно предпринял множество реанимационных мер.

Второй раз за неделю Юнассон делал незапланированную операцию, во время которой извлекал пулю с цельнометаллической оболочкой из тканей человеческого мозга. После пятичасовой операции состояние Гульберга оставалось критическим, но он по-прежнему был жив.

В любом случае, повреждения у него оказались значительно более серьезными, чем у Лисбет Саландер. Несколько суток он находился между жизнью и смертью.

Микаэль Блумквист находился в кафе на Хурнсгатан, когда по радио сообщили, что пока не названный по имени мужчина шестидесяти шести лет, подозреваемый в покушении на жизнь Лисбет Саландер, застрелен в Сальгренской больнице Гётеборга. Микаэль тут же отставил на стол чашку с кофе, взял сумку с компьютером и поспешил в редакцию на Гётгатан. Он пересек площадь Мариаторгет и как раз сворачивал на Санкт-Польсгатан, когда у него зазвонил мобильник, и Микаэль ответил прямо на ходу.

– Блумквист.

– Привет, это Малин.

– Я слышал новости. А кто стрелял, это уже известно?

– Пока нет, но Хенри Кортес пытается это выяснить.

– Я уже в пути, буду на месте через пять минут.

В дверях «Миллениума» Микаэль столкнулся с Кортесом.

– Экстрём назначил пресс-конференцию на пятнадцать ноль-ноль, – сказал Хенри. – Я еду на Кунгсхольмен.

– Нам что-нибудь известно? – крикнул ему вслед Микаэль.

– Малин, – ответил Хенри и скрылся.

Микаэль направился в кабинет Эрики Бергер. Хотя нет, теперь это уже кабинет Малин Эрикссон. Она беседовала по телефону, что-то нервозно записывая на желтых листочках для заметок, и жестом предложила ему подождать. Микаэль отправился на редакционную кухню и налил кофе с молоком в две кружки. На кружках красовались логотипы Христианского союза молодежи и Социал-демократического союза. Когда он вернулся в кабинет Малин, та уже закончила разговор. Микаэль протянул ей кружку с логотипом Социал-демократического союза.

– Ну и дела, – сказала Малин. – Залаченко застрелили сегодня в тринадцать пятнадцать.

Она посмотрела на Микаэля.

– Я только что беседовала с медсестрой из Сальгренской больницы. Она говорит, что убийца – солидный мужчина лет семидесяти, он пришел за несколько минут до убийства и попросил передать Залаченко цветы. Затем несколько раз выстрелил в голову Залаченко, а потом выстрелил в себя. Залаченко мертв. Убийца пока жив, и его сейчас оперируют.

Микаэль облегченно выдохнул. Когда он услышал эту новость в кафе, сердце у него чуть не выскочило из груди. У него возникло паническое предчувствие, что стреляла Лисбет Саландер. Такой поворот событий серьезно осложнил бы его планы.

– А нам известно имя стрелка? – спросил он.

Малин покачала головой, и телефон снова зазвонил.

Когда она ответила, по разговору Микаэль понял, что из Гётеборга звонит фрилансер, которого Малин отправила в Сальгренскую больницу. Он помахал ей рукой, отправился к себе в кабинет и опустился на стул.

У Блумквиста было такое ощущение, будто он впервые за несколько недель появился на рабочем месте. У него накопилась кипа непрочитанной корреспонденции, но он решительно отодвинул бумаги в сторону и позвонил сестре.

– Джаннини слушает.

– Привет. Это Микаэль. Ты слышала, что произошло в Сальгренской больнице?

– Ну да, я все слышала, причем собственными ушами.

– А ты где?

– В Сальгренской больнице. Этот мерзавец целился в меня.

Микаэль буквально онемел; несколько секунд он не мог понять, о чем толкует его сестра.

– Какого черта… Ты, что, была там?

– Ну да. Сказать по правде, мне еще не приходилось попадать в такие ситуации.

– Ты ранена?

– Нет. Но он пытался ворваться в палату Лисбет. Я блокировала дверь и заперлась вместе с нею в туалете.

У Микаэль вдруг почва уплыла под ногами. Его сестру чуть не…

– А что с Лисбет? – спросил он.

– С ней все в порядке. Я имею в виду, что в сегодняшней драме она не пострадала.

Блумквист вздохнул с облегчением.

– Анника, ты что-нибудь знаешь об убийце?

– Ровным счетом ничего. Это был пожилой мужчина, неплохо одетый. Мне показалось, что он выглядел немного растерянным. Я никогда не встречала его раньше, но за несколько минут до убийства мы вместе ехали в лифте.

– А ты уверена, что Залаченко мертв?

– Уверена. Я слышала три выстрела, и, насколько я знаю, все три раза стреляли в голову. Но здесь началась такая неразбериха – набежала тысяча полицейских, эвакуировали все отделение… Ведь здесь лежат пациенты с тяжелыми травмами, многих из них вообще нельзя перемещать. Когда прибыли полицейские, кому-то из них взбрело в голову непременно допросить Саландер, пока до них не дошло, что она сама еле жива. Я так орала на них, что чуть голос не сорвала.

Инспектор уголовной полиции Маркус Эрландер увидел Аннику Джаннини через открытую дверь палаты Лисбет Саландер. Адвокат прижимала к уху мобильный телефон, и Эрландер ждал, пока она закончит разговор.

Через два часа после убийства в холле по-прежнему царил кавардак. Палату Залаченко оцепили. Врачи пытались оказать ему помощь сразу после выстрелов, но вскоре отступили. Залаченко в помощи уже не нуждался. Тело отправили к патологоанатомам, и теперь следователи вплотную занимались обследованием места преступления.

У Эрландера зазвонил мобильник – это был Фредрик Мальмберг из патрульной службы.

– Мы идентифицировали личность убийцы, – сказал Мальм без всяких приветствий. – Его зовут Эверт Гульберг, и ему семьдесят восемь лет.

Весьма преклонный возраст был у убийцы…

– И кто же он такой, черт возьми?

– Пенсионер, живет в Лахольме, бизнес-юрист. Мне только что звонили из ГПУ/Без и сообщили, что в отношении него было начато предварительное следствие.

– Когда именно и почему?

– Не знаю когда. А почему – потому, что он имел пагубную привычку рассылать официальным лицам бредовые письма с угрозами.

– И кому же, например?

– Например, министру юстиции.

Маркус Эрландер вздохнул. Значит, псих, правдолюб, борец с официальной властью.

– В СЭПО утром звонили из нескольких газет, где получили письма от Гульберга. Кстати, звонили и из Министерства юстиции, поскольку этот Гульберг недвусмысленно угрожал убить Карла Акселя Бодина.

– Я бы хотел получить копии этих писем.

– Из СЭПО?

– Ну да, черт возьми. Поезжай в Стокгольм и забери их лично, если потребуется. Я хочу, чтобы они лежали у меня на столе – к тому моменту, когда я вернусь в полицейское управление. То есть примерно через час.

Он на секунду замолчал, а потом задал еще один вопрос:

– Тебе звонили из СЭПО?

– Да, звонили.

– Я имею в виду – они тебе звонили, а не наоборот?

– Да. Именно они звонили.

– О’кей, – сказал Маркус Эрландер и отключил телефон.

Интересно, до чего же довели СЭПО, если они сами связались с полицией? Обычно они молчат как рыбы.

Ваденшё резко распахнул дверь в помещение «Секции», которое Фредрик Клинтон использовал как комнату отдыха. Клинтон нехотя приподнялся.

– Какого черта? – закричал Ваденшё. – Гульберг застрелил Залаченко, а потом пальнул себе в голову.

– Я знаю, – сказал Клинтон.

– Знаете? – воскликнул Ваденшё.

Он покраснел как рак, казалось, его вот-вот хватит удар.

– Он ведь, черт подери, стрелял в себя. Пытался совершить самоубийство. Он, что, сбрендил?

– А что, жив?

– Пока жив, но у него серьезно поврежден мозг.

Клинтон вздохнул.

– Как жаль, – произнес он.

– Жаль?! – воскликнул Ваденшё. – Гульберг просто сумасшедший. Неужели вам не понятно…

Клинтон оборвал его.

– У Гульберга рак желудка, толстой кишки и мочевого пузыря. Он уже давно обречен, и оставалось ему в лучшем случае месяца два.

– Рак?

– Последние полгода он носил с собой пистолет и собирался застрелиться, если боль станет невыносимой. Но валяться на больничной койке, униженный и беспомощный Эверт не хотел. Теперь он решил внести последний вклад в «Секцию». Он сделал эффектный жест и ушел красиво.

Ваденшё чуть не лишился дара речи.

– Вы знали, что он собирается убить Залаченко?

– Конечно, знал. Ему хотелось, чтобы Залаченко умолк навсегда. Ведь ты же знаешь, что угрожать ему или уговаривать бессмысленно.

– Но неужели вы не понимаете, какой скандал нам грозит? Вы, что, такой же психопат, как и Гульберг?

Клинтон с трудом поднялся, посмотрел Ваденшё прямо в глаза и протянул ему пачку факсов.

– Это было единственно возможное решение. Поверь мне, я скорблю по своему другу, но, скорее всего, скоро последую за ним. А насчет скандала… Некий экс-юрист-налоговик разослал откровенно параноидальные письма в газеты, полицию и Министерство юстиции. Взять хотя бы одно из них. Гульберг обвиняет Залаченко во всех смертных грехах, – в том числе в убийстве Пальме, и в попытке отравить население Швеции хлором. Письма явно написаны душевно психическим человеком, почерк местами неразборчив, кругом заглавные буквы, подчеркивания и восклицательные знаки. Мне импонирует его идея писать на полях.

Читая письма, Ваденшё, вышел из себя; он постоянно хватался рукой за лоб. Клинтон безучастно наблюдал за ним.

– Как бы там ни было, никому не придет в голову связывать убийство Залаченко с «Секцией». В него стрелял слабоумный пенсионер.

Он выдержал паузу:

– Главное, что с этого момента тебе придется стать одним из нас. Don’t rock the boat[30]30
  Не вноси разлад (букв.: не раскачивай лодку, англ.).


[Закрыть].

Он не сводил с Ваденшё глаз. В его взгляде вдруг сверкнул металл.

– Ты должен понять, что «Секция» – ударная сила шведской обороны. Мы – последний оборонительный рубеж. Наша миссия заключается в том, чтобы охранять безопасность страны. Все остальное не так уж и важно.

Ваденшё с сомнением смотрел на Клинтона.

– Нас не существует. Нас никто не собирается благодарить. Мы должны принимать решения, которые никто больше не рискнет принять. Особенно политики.

Слово «политики» он произнес с явным презрением.

– Делайте, что я скажу, и «Секция», возможно, выживет. Но для этого нам необходимы воля и решимость.

Ваденшё захлестнул приступ паники.

Хенри Кортес лихорадочно записывал все, что говорилось на пресс-конференции в полицейском управлении на Кунгсхольмене. Пресс-конференцию открыл прокурор Рикард Экстрём, который сообщил: утром было принято решение поручить расследование убийства полицейского в Госсеберге, по подозрению в котором разыскивается Рональд Нидерман, прокурору Гётеборгского судебного округа, а другое расследование, касающееся Нидермана, он берет лично под свой контроль. Нидермана соответственно, подозревают в убийстве Дага Свенссона и Миа Бергман. Об адвокате Бьюрмане ничего не было сказано. А Экстрём проведет расследование и выдвинет обвинение против Лисбет Саландер, которую подозревают в целой серии преступлений.

Он заявил, что решил предать гласности тот факт, что сегодня в Гётеборге застрелили отца Лисбет Саландер – Карла Акселя Бодина. Он и созвал пресс-конференцию, чтобы опровергнуть уже распространенную СМИ информацию, по поводу которой ему неоднократно звонили.

– Имеющиеся на данный момент сведения позволяют заявить, что дочь Карла Акселя Бодина, арестованная за покушение на убийство отца, не имеет к утренним событиям никакого отношения.

– Но кто же тогда убийца? – крикнул репортер из программы «Дагенс Эко».

– Личность человека, который в тринадцать часов пятнадцать минут стрелял в Карла Акселя Бодина и нанес ему смертельные ранения, а затем пытался покончить с собой, идентифицирована. Это семидесятивосьмилетний пенсионер. Он давно и тяжело болен, и в связи с неизлечимой болезнью у него возникли серьезные психические проблемы.

– А он как-то связан с Лисбет Саландер?

– Нет, он никак с нею не связан; это мы можем утверждать с уверенностью. Они никогда не встречались и не знают друг друга. Семидесятивосьмилетний мужчина – трагическая личность. Он действовал на свой страх и риск, исходя из собственных соображений откровенно параноидального характера. Служба государственной безопасности уже предпринимает расследование по поводу его действий, поскольку он рассылал письма с угрозами известным политикам и в средства массовой информации. Не далее как сегодня утром в газеты и властные структуры от него поступили письма с угрозами убить Карла Акселя Бодина.

– Почему же в таком случае полиция не обеспечила Бодину защиту?

– Письма с угрозами были отправлены только вчера вечером… Так что времени, чтобы предотвратить преступление, фактически не осталось.

– А как зовут этого старца?

– Мы не хотели бы тиражировать эту информацию, пока не оповестим его близких.

– Но кто он такой?

– Насколько мне известно, он работал аудитором и юристом по налоговым делам и уже пятнадцать лет как на пенсии. Расследование продолжается, но, судя по его письмам, разыгралась настоящая трагедия, которую можно было бы предотвратить, если бы окружающая среда проявила к нему больше участия и внимания.

– Он угрожал еще кому-нибудь?

– Судя по имеющейся у меня информации, угрожал, но подробности я пока не знаю.

– И все же как все это связано с делом Лисбет Саландер?

– В настоящий момент на этот счет ничего не известно. У нас имеются личные показания Карла Акселя Бодина, которые он дал на допросе, а кроме того, против нее есть серьезные вещественные доказательства.

– А как насчет того, что Бодин пытался убить свою дочь?

– Это мы пока пытаемся выяснить. Существуют серьезные основания полагать, что так оно и было. Насколько мы можем судить на данный момент, речь идет о глубоких противоречиях в трагически разобщенной семье.

Хенри Кортес задумался, огляделся, почесал в ухе и отметил, что коллеги-журналисты записывают так же лихорадочно, как и он.

Когда Гуннар Бьёрк услышал по радио о выстрелах в Сальгренской больнице, у него началась паника и страшно разболелась спина.

Больше часа он сидел в полной прострации. Потом поднял трубку и начал названивать своему старому покровителю Эверту Гульбергу в Лахольм. Ему никто не ответил.

Из новостей Бьёрк узнал примерно то же самое, о чем заявили на пресс-конференции полиции: Залаченко застрелен семидесятивосьмилетним искателем справедливости.

Бог ты мой! Семьдесят восемь лет!

Он снова набрал номер Эверта Гульберга – и снова безрезультатно.

В конце концов тревога и паника одолели его. Оставаться в арендованном доме в Смодаларё он больше не мог. Бьёрк чувствовал себя беззащитным, словно весь мир ополчился на него. Ему требуется время, чтобы подумать и успокоиться. Он сложил в сумку одежду, болеутоляющие средства и туалетные принадлежности. Использовать свой телефон ему не хотелось, поэтому он добрел до телефонной будки около универсама, позвонил в Ландсурт и забронировал комнату в старом лоцманском доме. Ландсурт находился на краю света, и мало кому взбредет в голову искать его там. Он намеревался пробыть там две недели.

Бьёрк посмотрел на наручные часы. Надо было поспешить, чтобы успеть на последний паром. Он почти побежал домой, несмотря на боли в спине. Дома прошел прямо в кухню и проверил, выключена ли кофеварка, а потом направился в прихожую за сумкой. По пути он бросил взгляд в гостиную и остановился как вкопанный.

Он даже не сразу понял, что перед ним.

Люстра каким-то мистическим образом переместилась в пространстве – она покинула свое место под потолком и оказалась на журнальном столике. Вместо светильника на потолочном крюке болталась петля, спускаясь прямо к табуретке, которая обычно стояла на кухне.

Бьёрк, ничего не понимая, разглядывал петлю.

Потом он услышал позади себя какое-то движение, и у него подогнулись колени.

Он медленно обернулся.

Перед ним стояли двое мужчин, на вид лет тридцати пяти. Бьёрк отметил, что у них южноевропейская внешность. Он даже не успел среагировать, когда они мягко ухватили его под мышками, подняли и понесли спиной вперед к табуретке. Он пытался оказать сопротивление, но острая, как нож, боль пронзила ему спину. Когда его поднимали на табуретку, Бьёрк уже был почти парализован.

Юнаса Сандберга сопровождал сорокадевятилетний мужчина по кличке Фалун, который в юности был профессиональным взломщиком, а потом переквалифицировался в слесаря, специалиста по замкам. Однажды в 1986 году Ханс фон Роттингер привлек Фалуна к операции, когда потребовалось вскрыть двери какому-то руководителю анархистского объединения. И с тех пор его постоянно нанимали вплоть до середины 1990‑х годов, когда подобные операции прекратились. Ранним утром Фредрик Клинтон предложил Фалуну задание и десять тысяч крон за десятиминутную работу. И тем самым возобновил с ним отношения. Правда, Фалуну строго-настрого запретили грабить квартиру, которая являлась местом проведения операции. «Секция» все-таки избегала откровенно уголовных деяний.

Фалун не знал, кого именно представлял Клинтон, но предполагал, что речь идет о какой-то силовой структуре. Он читал Яна Гийу[31]31
  Ян Гийу (р. 1944) – шведский писатель, публицист, журналист, автор детективных романов и триллеров.


[Закрыть] и потому вопросов не задавал. Но вообще-то Фалун был не прочь после многих лет забвения вновь оказаться востребованным.

Его задание заключалось в том, чтобы просто открыть дверь. Будучи экспертом по вскрытию помещений, он имел при себе пистолет-отмычку. Тем не менее с замком квартиры Микаэля Блумквиста ему пришлось повозиться пять минут. Потом Фалун остался ждать на лестнице, а Юнас Сандберг переступил через порог.

– Я уже внутри, – сказал он в микрофон, прикрепленный к уху.

– Хорошо, – ответил ему в наушник Фредрик Клинтон. – Действуй спокойно и осторожно. Опиши, что ты видишь.

– Я нахожусь в холле: справа гардероб и полка для шляп, слева ванная. Квартира состоит из одной огромной комнаты, примерно в пятьдесят квадратных метров. Справа маленькая кухня с барной стойкой.

– Там есть какой-нибудь рабочий стол или что-то похожее…

– Видимо, он работает за кухонным столом или на диване в гостиной… Подождите.

Клинтон ждал.

– Да. На кухонном столе лежит папка с отчетом Бьёрка. Выглядит как оригинал.

– Хорошо. А на столе есть еще что-нибудь интересное?

– Книги. Мемуары П. Г. Винге. «Борьба за власть над СЭПО» Эрика Магнуссона. И еще с полдюжины подобных книг.

– А компьютер есть?

– Не вижу.

– Какой-нибудь сейф?

– Нет… Во всяком случае, я не вижу.

– Ладно. Не спеши. Обойди всю квартиру, шаг за шагом. Мортенссон рапортует, что Блумквист по-прежнему в редакции. Надеюсь, ты в перчатках?

– Еще бы.

Маркусу Эрландеру удалось поговорить с Анникой Джаннини, только когда они оба перестали говорить по мобильнику. Он зашел в палату Лисбет Саландер, протянул руку Аннике и представился. Потом поздоровался с Лисбет и спросил, как она себя чувствует. Та не удостоила его ответом. Тогда он снова обратился к Аннике.

– Я должен задать вам несколько вопросов.

– Задавайте.

– Вы можете рассказать, что произошло?

Анника Джаннини описала все эпизоды, что она пережила и как действовала – до того момента, как они с Лисбет Саландер забаррикадировались в туалете.

Погрузившись в размышления, Эрландер покосился на Лисбет, а потом – снова на ее адвоката.

– Значит, вы полагаете, что он подходил к этой комнате?

– Я слышала, как он пытался нажать на ручку двери.

– Вы в этом уверены? Когда человек напуган и взволнован, он подвержен панике.

– Я его слышала. Он меня увидел и направил на меня пистолет.

– Думаете, он пытался убить и вас?

– Не знаю. Я убрала голову и заблокировала дверь.

– Вы просто молодец. И вы молодец еще и потому, что перенесли свою клиентку в туалет. Дверь в палату такая хлипкая, что, если б он начал стрелять, пули, вероятно, прошили бы ее насквозь. Я просто пытаюсь понять, нападал ли он лично на вас или только отреагировал на то, что вы на него смотрели. Вы ведь оказались к нему ближе всех.

– Так оно и было.

– Вам показалось, что он вас знает или, может быть, вдруг вспомнил?

– Нет, вряд ли.

– Может быть, он видел ваши фотографии в газетах? Ведь вас цитировали в связи со многими громкими делами.

– Возможно. Я не могу этого отрицать.

– А раньше вы его никогда не видели?

– Я видела его в лифте, когда поднималась сюда.

– Вот как! Вы с ним разговаривали?

– Нет. Просто я задержала на нем взгляд… возможно, всего на полсекунды. В одной руке он держал букет цветов, а в другой – портфель.

– Вы встречались с ним взглядом?

– Нет. Он смотрел прямо перед собой.

– Он зашел в лифт первым или после вас?

Анника задумалась.

– Мы зашли, вроде бы, одновременно.

– У него был растерянный вид или…

– Нет. Он просто стоял и держал цветы.

– А что произошло потом?

– Я вышла из лифта. Он тоже сразу вышел, и я пошла к своей клиентке.

– Вы прошли прямо сюда?

– Да. Вернее, нет, не совсем. Я сначала подошла к дежурной и предъявила удостоверение. Ведь прокурор распорядился не допускать к моей клиентке посетителей.

– А где же в этот момент он находился?

Анника Джаннини поколебалась.

– Не могу точно сказать. Думаю, он следовал за мной. Да, погодите-ка… Из лифта он вышел первым, но остановился и придержал мне дверь. Не могу поклясться, но думаю, что он тоже прошел к дежурной. Просто я его опередила.

«Какой вежливый пенсионер-убийца», – подумал Эрландер.

– Да, он подошел к дежурной, – подтвердил полицейский. – Поговорил с медсестрой и передал ей цветы. Значит, вы этого не видели?

– Нет. Я ничего такого не помню.

Маркус Эрландер задумался, но так и не нашелся, что бы еще спросить. Что-то не давало ему покоя. Подобное чувство ему доводилось уже испытывать ранее, и он научился истолковывать его как сигнал от интуиции.

Убийцей оказался семидесятивосьмилетний Эверт Гульберг, бывший аудитор, который, возможно, еще консультировал фирмы по налоговым вопросам. Человек почтенного возраста. СЭПО только что инициировало в отношении него предварительное следствие, поскольку он оказался тем самым психом, рассылавшим письма с угрозами разным знаменитостям.

По опыту работы в полиции Эрландер знал, что на свете есть множество психопатов – они одержимы маниакальными идеями, они преследуют знаменитостей, пытаются добиться их любви и даже селятся в лесу рядом с их виллами. А когда любовь остается безответной, она может быстро трансформироваться в агрессию и ненависть. Ему попадались сталкеры – они приезжали из Германии и Италии, чтобы преследовать молодую певицу из популярной поп-группы. Но когда она отказывалась незамедлительно контактировать с ними, они буквально зверели. Он видел рьяных борцов с властями, которые крайне агрессивно реагировали на несправедливости, реальные и мнимые. Среди них попадались и откровенные психопаты, и типы, помешанные на конспиративных теориях, утратившие связи с реальным миром.

Но некоторые из этих психов способны переходить от фантазий к действиям. И тому немало примеров. Разве убийство Анны Линд[32]32
  Анна Мария Линд (1957–2003) – шведский политик, социал-демократ, министр иностранных дел Швеции с 1998 по 2003 г. 10 сентября 2003 г. в супермаркете в центре Стокгольма на нее было совершено покушение. Преступник нанес ей несколько ударов ножом, после чего скрылся. Ее доставили в Каролинскую больницу, где врачи на протяжении нескольких часов боролись за ее жизнь. Однако ранним утром 11 сентября она скончалась от полученных травм. Обвинение в убийстве предъявили 24‑летнему гражданину Швеции, сыну сербских иммигрантов, Михайло Михайловичу. Обвиняемый признал свою вину, заявив, что услышал голоса, приказавшие ему зарезать Анну Линд.


[Закрыть] не было делом рук маньяка? Однозначного ответа на этот вопрос не было и нет.

Однако инспектор уголовной полиции Маркус Эрландер не мог смириться с тем, что психически ущербный бывший аудитор – или кем бы он там, черт подери, ни был – преспокойно заходит в Сальгренскую больницу с букетом в одной руке и пистолетом в другой, и казнит того, кто являлся объектом полицейского расследования – его расследования. Человека, который в официальном регистре значился как Карл Аксель Бодин, но, по сведениям Микаэля Блумквиста, носил фамилию Залаченко и был предателем, перебежчиком, русским агентом и убийцей.

В лучшем случае Залаченко являлся свидетелем, а в худшем – был причастен к целой серии убийств. Эрландеру дважды удалось коротко допросить его, и оба раза он ни на секунду не поверил его заверениям в невиновности.

И вот теперь убийца проявил интерес к Лисбет Саландер – или, по крайней мере, к ее адвокату – и попробовал ворваться к ней в палату. А потом совершил попытку самоубийства, выстрелив себе в голову. Если верить врачам, сейчас он пребывал в критическом состоянии, так что спасти его вряд ли удастся. И пусть его плоть еще сопротивляется неизбежному исходу, есть основания полагать, что предстать перед судьей Эверту Гульбергу не суждено.

С подобным положением дел Маркус Эрландер никак не мог смириться. Хотя у него не было никаких доказательств того, что выстрелы Гульберга преследовали какие-то иные цели. Но в любом случае, он предпочел больше не рисковать.

– Я решил, что Лисбет Саландер надо перевести в другую палату. – Он посмотрел на Аннику. – Там, в отсеке, справа от дежурной, есть палата, которая с точки зрения безопасности гораздо надежнее этой. За ней будут круглосуточно наблюдать с дежурного поста и из комнаты медсестер. Запрет на посещение распространяется на всех, кроме вас. К вашей клиентке смогут заходить только врачи и сестры Сальгренской больницы, и лица, получившие специальное разрешение. Я прослежу за тем, чтобы возле ее палаты установили круглосуточное наблюдение.

– Вы думаете, ей что-то угрожает?

– У меня нет никаких сведений о том, что кто-то или что-то ей угрожает. Но в данном случае я бы не хотел рисковать.

Лисбет Саландер внимательно слушала разговор между адвокатом и одним из своих извечных врагов – полицейским. Ей понравилось, что Анника Джаннини отвечает так точно, внятно и детально, а еще больше понравилась способность адвоката действовать хладнокровно и не поддаваться эмоциям.

С того самого момента, как Анника схватила ее и перенесла из постели в туалет, у Лисбет страшно болела голова. Ей хотелось как можно меньше и реже соприкасаться с персоналом – она не любила просить о помощи или проявлять слабость. Но голова болела так сильно, что Лисбет было трудно сколько-нибудь разумно мыслить. Так что она протянула руку и позвонила медсестре.

Анника Джаннини планировала свой визит в Гётеборг как пролог к долгосрочному проекту. Она хотела познакомиться с Лисбет Саландер, справиться о ее истинном состоянии и набросать примерный стратегический план защиты, который они с Микаэлем наметили накануне будущего судебного процесса. Поначалу Анника предполагала вернуться в Стокгольм тем же вечером, но драматические события в Сальгренской больнице не позволили ей поговорить с Лисбет. Врачи считали ее состояние стабильным, но клиентка оказалась в гораздо более плачевной ситуации, чем думала Анника: ее мучили головные боли и высокая температура. И врач по имени Хелена Эндрин была вынуждена прописать ей сильные болеутоляющие средства, антибиотики и покой. Как только клиентку перевели в новую палату и полицейский заступил на дежурство у дверей, Аннику, соответственно, выставили.

Поворчав, она посмотрела на часы – была уже половина пятого. Она не знала, что ей делать, – можно было поехать домой в Стокгольм, но тогда, если клиентке станет лучше, придется утренним поездом снова ехать сюда. Можно переночевать здесь, но в этом случает существует риск напрасно потерять время, если Лисбет завтра не сможет принимать посетителей. Гостиницу Анника не заказывала – она старалась экономить средства своим клиенткам, как правило, женщинам, не слишком преуспевающим. Сначала она позвонила домой, а затем Лиллиан Юсефссон – своей коллеге, адвокату, члену Общества помощи женщинам и старой институтской подруге. Они не встречались два года и немного пощебетали, прежде чем Анника начала излагать свою просьбу.

– Я в Гётеборге, – сказала Анника. – Собиралась уехать вечером домой, но сегодня произошли некоторые события, и в связи с ними мне придется здесь заночевать. Ничего, если я заявлюсь к тебе непрошеным гостем?

– Как здорово! Конечно, заявляйся. Мы же не виделись целую вечность.

– А я не помешаю?

– Разумеется, нет. Я переехала и теперь живу на улице, пересекающей Линнегатан. У меня есть комната для гостей. Мы сможем вечером отправиться в ресторан и поболтать.

– Если у меня хватит сил, – сказала Анника. – В котором часу тебе будет удобно?

Они договорились, что Анника подойдет к шести.

Доехав на автобусе до Линнегатан, Анника провела следующий час в греческом ресторане, где заказала шашлык с салатом, поскольку страшно проголодалась, а потом долго сидела, размышляя над событиями минувшего дня. После выброса дозы адреналина ее начало слегка трясти, но она все же осталась довольна тем, что в момент опасности действовала без колебаний, эффективно и по-деловому, и сумела оперативно отреагировать на угрозу. В целом она осталась довольна собой.

Через некоторое время женщина извлекла из портфеля записную книжку, открыла ее и начала сосредоточенно изучать. Ее переполняли сомнения по поводу объяснений брата – вроде бы все звучало логично, но на самом деле в плане имелись большие пробелы. Но отступать она не собиралась.