Текст книги "Девушка, которая взрывала воздушные замки"

Тем не менее именно ее жизнь сейчас стала предметом сплетен и пересудов, и ей приходится объясняться и просить прощения за то, что она защищала себя.

Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое.

В конце концов, главное обрести внутреннее равновесие. Лисбет и не рассчитывала, что кто-нибудь станет ей другом. Анника Чертова Джаннини наверняка выступает на ее стороне, но ее дружба носит профессиональный характер, поскольку она – адвокат Лисбет. А еще где-то болтается Калле Чертов Блумквист… Анника довольно сдержанно высказывалась о брате, а Лисбет никогда о нем и не спрашивала. Она и не рассчитывала, что он будет ею интересоваться – после того, как будет раскрыто убийство Дага Свенссона и он получит долгожданный материал.

Ее интересовало, что о ней думает Драган Арманский, после всего того, что случилось.

Ей было бы любопытно узнать, как оценивает ситуацию Хольгер Пальмгрен.

Анника Джаннини уверяла, что они оба – на ее стороне, в ее углу ринга, но это ведь только слова. Они ничего не могут сделать, чтобы решить ее приватные проблемы.

Лисбет задумалась о том, какие чувства испытывает к ней Мириам By.

Задумалась она и том, как относится к себе самой, и пришла к выводу, что собственная жизнь ей в целом безразлична.

Внезапно к ней ворвались – охранник вставил ключ в замок и впустил к ней в палату доктора Андерса Юнассона.

– Добрый вечер, фрёкен Саландер. Как ваше самочувствие сегодня?

– О’кей, – ответила она.

Врач проверил ее журнал и убедился в том, что у нее нормальная температура. Лисбет привыкла к тому, что доктор навещает ее пару раз в неделю. Из всех людей, которые появлялись у нее и показывали на нее пальцем, только к нему она испытывала определенную долю доверия. Лисбет ни разу не заметила, чтобы он на нее подозрительно косился. Он заходил к ней в палату, перекидывался с ней парой фраз и проверял, как ее физическое самочувствие. Он не задавал никаких вопросов о Рональде Нидермане или Александре Залаченко, не спрашивал, все ли у нее в порядке с головой и почему полиция держит ее взаперти. Его, похоже, интересовало лишь, как функционируют ее мышцы, в каком состоянии находится ее рана и каково ее самочувствие в целом.

К тому же ему пришлось копаться у нее в мозгу в самом прямом, физическом смысле. А она считала, что человек, который копался в твоем мозгу, заслуживает уважения. К своему удивлению, она обнаружила, что воспринимает визиты Андерса Юнассона без неприязни, несмотря на то, что он ее щупал и анализировал графики ее температурных показателей.

– Не возражаешь, если я тебя осмотрю?

Он провел обычный осмотр – посмотрел ее зрачки, послушал дыхание, и измерил пульс. А потом взглянул на анализы крови и проверил показатели РОЭ.

– Как мои дела? – поинтересовалась Лисбет.

– Ты идешь на поправку, но надо больше внимания уделять гимнастике. И ты расчесываешь раны на голове. Прекращай!

Юнассон сделал паузу.

– Можно задать тебе личный вопрос?

Она покосилась на него.

Врач дождался, чтобы она кивнула.

– Эта татуировка с драконом… Я не видел ее целиком, но судя по всему, она огромная и покрывает бо́льшую часть спины. Зачем ты ее себе сделала?

– А ты ее не видел?

Он вдруг улыбнулся.

– Я видел ее, но только мельком. Когда ты находилась в моем обществе без одежды, мне некогда было на тебя смотреть – я останавливал кровотечение, извлекал из тебя пули и тому подобное.

– Но почему тебя это интересует?

– Из чистого любопытства.

Лисбет Саландер задумалась. В конце концов она посмотрела на него.

– Я сделала ее по личным соображениям, о которых мне не хотелось бы распространяться.

Андерс Юнассон задумчиво кивнул.

– О’кей. Извини, что спросил.

– Хочешь на нее посмотреть?

Он явно удивился.

– А почему бы и нет.

Лисбет повернулась к нему спиной и задрала рубашку на голову, при этом она встала так, чтобы свет от окна освещал ее спину. Андерс Юнассон убедился, что дракон располагается на правой стороне спины. Он начинался высоко на плече и заканчивался на бедре, куда закруглялась часть хвоста. Татуировка была эффектной и профессионально выполненной и выглядела как настоящее произведение искусства.

Через некоторое время Лисбет повернула голову.

– Ну и как? Теперь ты доволен?

– Очень красиво. Но должно быть, тебе пришлось выдержать адскую боль.

– Ну да, – призналась она. – Было больно.

Андерс Юнассон покидал палату Лисбет Саландер в некотором замешательстве. Ее физическое состояние его вполне устраивало, но он никак не мог понять эту чудаковатую девушку. Для того, чтобы прийти к выводу, что она пребывает в душевном кризисе, не требовалось сдавать магистерский экзамен по психологии. Разговаривала она с ним относительно любезно, но никакого доверия не испытывала. Андерс знал, что она ведет себя вежливо и по отношению к остальному персоналу, но наглухо замолкает, когда ее посещают полицейские. Саландер демонстрировала замкнутость и постоянно держалась от окружающих на расстоянии.

Полиция держала ее под прицелом, а прокурор намеревался предъявить ей обвинения в попытке убийства и нанесении тяжкого вреда здоровью. Андерс Юнассон просто никак не мог поверить в то, что такая хрупкая субтильная девушка обладала такой физической силой, чтобы предпринять действия, сопряженные с грубым насилием, да еще и по отношению к взрослому мужчине.

О драконе он спросил в основном для того, чтобы найти какую-нибудь личную тему для разговора. На самом деле его не слишком-то интересовало, зачем она себя так разукрасила, но он предполагал, что раз Лисбет решилась нанести на себя такую эпическую татуировку, то это имело для нее какое-то особое значение. Так что эта тема казалась вполне подходящей для того, чтобы завязать разговор.

Юнассон начал посещать ее два раза в неделю. Вообще-то он не обязан был это делать – ее лечащим врачом считалась доктор Хелена Эндрин. В то же время Андерс возглавлял отделение травматологии и чрезвычайно гордился своим успехом в ту ночь, когда Лисбет Саландер привезли в больницу. Он принял безошибочное решение, когда предпочел извлечь пулю, и, судя по всему, у Саландер после ранения не возникло никаких осложнений вроде провалов в памяти, ограничения физических функций и прочих признаков инвалидности. Если процесс ее выздоровления продолжится без всяких аномалий, то она покинет больницу с рубцом на голове, но без каких-либо тяжелых последствий. Но, конечно, о том, какие рубцы образовались у нее в душе, он судить не мог.

Подойдя к своему кабинету, врач обнаружил, что возле двери, прислонившись к стене, стоит мужчина в темном пиджаке, с всклокоченной шевелюрой и холеной бородой.

– Доктор Юнассон?

– Да.

– Здравствуйте, меня зовут Петер Телеборьян. Я главный врач психиатрической клиники Святого Стефана в Уппсале.

– Конечно, я вас знаю.

– Приятно слышать. Если у вас найдется время, я хотел бы с вами поговорить.

Андерс Юнассон открыл дверь в свой кабинет.

– Чем я могу быть вам полезен? – поинтересовался он.

– Речь идет об одной из ваших пациенток. О Лисбет Саландер. Мне нужно ее повидать.

– Вот как? В таком случае вам необходимо попросить разрешения у прокурора. Она находится под следствием, и посетители к ней не допускаются. Посещения надо также заранее согласовывать с адвокатом Лисбет Саландер…

– Да-да, я в курсе. Я подумал, что мы с вами сможем обойтись без бюрократических формальностей. Поскольку я врач, вы могли бы пропустить меня к ней по чисто медицинским показаниям.

– В принципе, такая мотивировка вполне уместна. И все же я не совсем понимаю, чем обязан вашему визиту.

– Когда Лисбет Саландер находилась на стационарном лечении в клинике Святого Стефана, я несколько лет был ее психиатром. Я наблюдал за ней до восемнадцати лет, когда по решению суда ее выпустили из интерната – правда, под присмотр опекуна. Следует заметить, что я, естественно, был против этого. С тех пор ей фактически предоставили полную свободу, и сегодня мы наблюдаем результат.

– Понимаю, – сказал Андерс Юнассон.

– Я по-прежнему считаю себя ответственным за нее и хотел бы иметь возможность сравнить, насколько ухудшилось ее состояние за последние десять лет.

– Ухудшилось?

– По сравнению с тем периодом, когда она получала квалифицированную помощь. Я полагал, что, как коллеги, мы всегда сможем договориться и прийти к согласию…

– Кстати, пока я не забыл… Возможно, как коллега коллеге, вы поможете мне разобраться в одном вопросе. Когда она поступила в Сальгренскую больницу, я решил полностью обследовать ее, чтобы составить исчерпывающую картину ее состояния здоровья. Один коллега запросил судебно-медицинское заключение по поводу Лисбет Саландер, написанное неким доктором Йеспером X. Лёдерманом.

– Совершенно верно. Йеспер писал докторскую диссертацию под моим научным руководством.

– Ясно. Но по-моему, судебно-медицинское заключение составлено очень расплывчато.

– Неужели?

– Оно не содержит никакого диагноза и производит впечатление академических выводов о состоянии пациента, который упорно молчит.

Петер Телеборьян засмеялся.

– Да, с нею нелегко. Как следует из заключения, она последовательно отказывалась разговаривать с Лёдерманом, в результате чему ему пришлось выражаться неопределенно. И это вполне оправданно.

– Согласен. Но, тем не менее, в заключении рекомендовалось поместить ее в интернат.

– Эта рекомендация опиралась на предшествующую историю Лисбет Саландер. Ведь за многие годы у нас накопился опыт наблюдений за ее болезненным состоянием.

– Вот этого-то я никак и не могу понять. Когда она к нам поступила, мы пытались получить из клиники Святого Стефана копию ее журнала, но до сих пор не получили.

– Сожалею, но по решению суда на документ наложен гриф секретности.

– Понимаю. Однако как же мы здесь можем обеспечить ей надлежащий уход, если нам не дают доступа к ее журналу? Ведь сейчас медицинскую ответственность за нее несем мы.

– Я занимался ею с тех пор, как ей исполнилось двенадцать лет, и думаю, во всей Швеции нет врача, который так исчерпывающе представляет себе картину ее болезни.

– И что же это за картина?

– Лисбет Саландер страдает серьезными психическими нарушениями. Как вам известно, психиатрия не является точной наукой. Я бы воздержался от окончательного диагноза, но у нее наблюдаются откровенно навязчивые идеи с явными чертами параноидальной шизофрении. Плюс на определенных этапах обостряются маниакально-депрессивные черты и отсутствие эмпатии.

Андерс Юнассон секунд десять смотрел на Телеборьяна, а потом развел руками.

– Никогда не рискнул бы спорить по поводу диагноза с доктором Телеборьяном… Но вам никогда не приходила в голову более примитивная причина ее проблем?

– То есть?

– Например, синдром Аспергера[36]36
  Синдром Аспергера – одно из нарушений развития, характеризующееся серьезными трудностями в социальном взаимодействии, а также ограниченным, стереотипным, повторяющимся репертуаром интересов и занятий.


[Закрыть]. Я, конечно, не проводил никакого психиатрического обследования Лисбет Саландер, но, на уровне предположения, остановился бы на какой-то форме аутизма. Во всяком случае, ее неприятие общих норм поведения можно объяснить аутизмом.

– Мне очень жаль, но пациенты с синдромом Аспергера обычно не поджигают своих родителей. У Лисбет Саландер ярко выраженная форма социопатии, поверьте мне.

– Я согласен, что она чересчур замкнута, но не рискнул бы причислить ее к параноидальным социопатам.

– Она исключительно манипулятивна, – сказал Петер Телеборьян. – Она демонстрирует то, что, на ее взгляд, вам хочется увидеть.

Юнассон нахмурился. Высказывания Петера Телеборьяна противоречили его собственной комплексной оценке Лисбет Саландер. Вот уж он ни за что не посчитал бы ее манипулятивной. Напротив, она твердо соблюдала дистанцию с окружающими и не демонстрировала абсолютно никаких эмоций. Андерс попытался совместить нарисованную Телеборьяном картину с собственным представлением о Лисбет Саландер.

– Вы ведь наблюдали ее в течение короткого периода, когда травмы и ранения вынудили ее вести пассивный образ жизни. А я видел дикие вспышки ярости и необъяснимой ненависти с ее стороны. Я много лет пытался помочь Лисбет Саландер. И поэтому я здесь. Я предлагаю сотрудничество между Сальгренской больницей и клиникой Святого Стефана.

– И в чем же, по-вашему, будет заключаться наше с вами сотрудничество?

– Вы будете решать ее физические проблемы, и я уверен, что никто лучше вас с этим не справится. Но меня очень тревожит ее психическое состояние, и я хотел бы подключиться к процессу исцеления на ранней стадии. Я готов предложить любую посильную помощь.

– Понимаю.

– Мне нужно навестить ее, чтобы для начала оценить ее состояние.

– Я понимаю. Но, к сожалению, ничем не могу вам помочь.

– Простите?..

– Как я уже сказал, она ограничена в правах. Если вы хотите назначить ей психиатрическое лечение, вам придется просить разрешения у прокурора Йервас, которая принимает решения по таким вопросам, и только при участии адвоката Анники Джаннини. Если речь идет о судебно-психиатрической экспертизе, то вы можете ее проводить только по поручению суда.

– Именно всех этих бюрократических препятствий я и хотел бы избежать.

– Да, но на данный момент я несу ответственность за Лисбет Саландер. И если ей вскоре придется предстать перед судом, то нам необходимо получить документальные обоснования всех принятых нами мер. Значит, мы вынуждены следовать всем бюрократическим процедурам.

– Я понимаю. Могу даже признаться, что я уже получил запрос от стокгольмского прокурора Рикарда Экстрёма по поводу судебно-психиатрической экспертизы. Она понадобится в связи с судебным процессом.

– Вот и хорошо. Тогда вы получите разрешение посещать Лисбет Саландер без всяких нарушений регламента с нашей стороны.

– Но боюсь, что пока мы станем заниматься бюрократической волокитой, ее состояние постепенно ухудшится. Меня интересует только ее здоровье.

– Меня тоже, – сказал Андерс Юнассон. – И честно говоря, лично я не вижу никаких признаков того, что Саландер психически больна. У нее серьезные ранения, и она загнана в очень тяжелую жизненную ситуацию. Но я совершенно не согласен с тем, что она шизофреничка или страдает от параноидальных навязчивых идей.

Доктор Петер Телеборьян еще довольно долгое время пытался уговорить Андерса Юнассона изменить свое решение. Но в конце концов он понял, что все бесполезно, резко встал и попрощался.

После этого Андерс Юнассон долго сидел, задумчиво разглядывая кресло, в котором сидел доктор Телеборьян. Случалось и раньше, что другие врачи контактировали с ним, делились своими соображениями и давали советы по поводу лечения тех или иных пациентов. Но одно дело, когда это делали врачи, уже работавшие с данными пациентами и отвечавшие за ту или иную форму проводимого лечения. И совсем другое дело, когда перед ним, словно летающая тарелка, возник психиатр и потребовал допустить его, в обход всех бюрократических процедур, к пациенту, которого он не видел на протяжении многих лет.

Через некоторое время Андерс Юнассон взглянул на часы и отметил, что уже почти семь часов вечера. Он поднял трубку и позвонил Мартине Карлгрен, психологу Сальгренской больницы, которую в случае необходимости приглашали в травматологическое отделение.

– Привет. У тебя, вероятно, уже закончился рабочий день… Я тебя от чего-нибудь отрываю?

– Ничего страшного. Я дома и ничем особенным не занята.

– А я тут сижу и размышляю. Ты ведь беседовала с нашей пациенткой Лисбет Саландер. Не могла бы ты поделиться со мной своими впечатлениями?

– Я трижды посещала ее и предлагала ей поговорить. Она вежливо, но решительно отказалась.

– Какое она произвела на тебя впечатление?

– Что ты имеешь в виду?

– Мартина, я знаю, что ты не психиатр, но ты вполне компетентный специалист. Какое у тебя создалось о ней впечатление?

Карлгрен задумалась.

– Даже не знаю, как лучше ответить на твой вопрос. Я дважды встречалась с ней, когда она относительно недавно поступила и чувствовала себя настолько плохо, что мне даже не удалось наладить с ней контакт. Потом я посетила ее примерно неделю назад по просьбе Хелены Эндрин.

– Почему Хелена просила тебя к ней зайти?

– Лисбет Саландер физически стало намного лучше, но она в основном лежит и смотрит в потолок. Доктор Эндрин хотела, чтобы я за ней понаблюдала.

– И ты понаблюдала?

– Я представилась, мы пару минут поговорили. Я спросила, как она себя чувствует и не нужно ли ей с кем-нибудь поговорить. Она ответила, что нет. Я спросила, не могу ли чем-нибудь ей помочь. Она попросила меня втайне от всех принести ей пачку сигарет.

– Она проявляла раздражение или враждебность?

Мартина ответила не сразу.

– Я бы не сказала. Она была нейтральна, но держалась на большой дистанции. То, что она попросила принести ей сигареты, я восприняла скорее как шутку, чем как серьезную просьбу. Я спросила, не хочется ли ей что-нибудь почитать и не принести ли ей книг. Она поначалу отказалась, но потом спросила, нет ли у меня каких-нибудь научных журналов, со статьями о генетике и исследованиях мозга.

– О чем?

– О генетике.

– О генетике?

– Да. Я ответила, что в нашей библиотеке есть кое-какие научно-популярные издания по этой теме. Это ее заинтересовало. Она сказала, что уже читала некоторые книги, и назвала несколько базовых работ, о которых я никогда не слышала. То есть ее больше интересовали академические исследования.

– Вот как? – изумился Андерс Юнассон.

– Я сказала, что в библиотеке для пациентов таких специальных изданий, вероятно, нет, у нас ведь там больше Филипа Марлоу[37]37
  Частный детектив, главный герой многих новелл и романов Р. Чандлера.


[Закрыть], чем научной литературы. Но я обещала посмотреть, что мне удастся найти.

– И ты что-нибудь нашла?

– Я нашла в библиотеке несколько номеров журналов «Нью Ингленд джорнал оф медисин» и «Нейчэр». Она была очень довольна и поблагодарила меня за мои усилия.

– Но ведь это же научные журналы, в них публикуются в основном сугубо академические статьи.

– Она читает их с большим интересом.

Андерс Юнассон замолчал.

– Как ты оцениваешь ее психическое состояние?

– Она необщительна. И не стала обсуждать со мной никаких личных проблем.

– Как ты считаешь, она психически больна? Она страдает маниакально-депрессивными психозами или паранойей?

– Вовсе нет. Иначе я подняла бы тревогу. Саландер, безусловно, очень своеобразна, у нее серьезные проблемы, и она находится в состоянии стресса. Однако она спокойна, деловита и, похоже, справляется со своей ситуацией.

– О’кей.

– Но почему ты спрашиваешь? Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего не случилось. Просто я так и не смог в ней разобраться.

Глава 10

Суббота, 7 мая – четверг, 12 мая

Микаэль Блумквист отложил в сторону папку с материалами расследования, проведенного гётеборгским фрилансером Даниэлем Улофссоном, и задумчиво взглянул в окно, на поток пешеходов, который струился по Гётгатан. Ему очень нравилось, что его кабинет выходит на оживленную улицу. Здесь круглосуточно кипела жизнь, и, сидя у окна, он никогда не чувствовал себя изолированным от общества или одиноким.

Микаэля не покидало ощущение стресса, хотя никаких неотложных дел у него не было. Он упорно продолжал работать над статьями, которые планировал разместить в летнем номере «Миллениума», но постепенно убедился, что материал получается слишком объемным и не поместится даже в тематический номер. Когда он раскопал дело Веннерстрёма, у него тоже материалы не помещались в один номер. Блумквист решил опубликовать материалы отдельной книгой. У него уже набралось порядка 150 страниц, и он рассчитывал, что вся книга будет состоять примерно из 300–350 страниц.

Он уже изложил основные события. Описал убийство Дага Свенссона и Миа Бергман и объяснил, как получилось, что их тела обнаружил именно он. Изложил свои соображения по поводу того, почему Лисбет Саландер стала подозреваемой. Целую главу, объемом в тридцать семь страниц, он посвятил критике, во‑первых, всей газетной чепухи о Лисбет, а во‑вторых, прокурора Рикарда Экстрёма и, следовательно, всего полицейского расследования. После того как Блумквист изучил видеозапись пресс-конференции Экстрёма, на которой Бублански чувствовал себя явно не в своей тарелке и явно был недоволен поспешными выводами прокурора, он смягчил критику в адрес Бублански и его коллег.

После драматического вступления Микаэль совершил исторический экскурс и описал прибытие в Швецию Залаченко, а также детские годы Лисбет Саландер и события, которые привели к тому, что ее заперли в больнице Святого Стефана в Уппсале. Микаэль приложил максимум усилий, чтобы разоблачить доктора Петера Телеборьяна и покойного Гуннара Бьёрка.

Он цитировал судебно-психиатрическую экспертизу 1991 года и объяснял, почему Лисбет Саландер представляла угрозу для анонимных государственных чиновников, которые встали на сторону русского перебежчика, а также публиковал фрагменты из переписки между Телеборьяном и Бьёрком.

Далее Блумквист повествовал о новой жизни Залаченко в качестве гражданина Швеции и его бандитских деяниях. Он описывал жизнь его сообщника Рональда Нидермана, историю с похищением Мириам By и вмешательством Паоло Роберто. Наконец Микаэль воссоздал события в Госсеберге, в финале которых Лисбет Саландер подстрелили и закопали, и объяснил, как нелепо убили полицейского, и как вначале поймали и затем упустили Нидермана.

Дальше история застопорилась. Ему по-прежнему не хватало многих материалов. Гуннар Бьёрк действовал не в одиночку. Все эти свершившиеся события, несомненно, вдохновила целая группа лиц, обладавшая ресурсами и влиянием. Иначе всего этого не произошло бы. В конце концов Микаэль пришел к выводу, что противоправные действия по отношению к Лисбет Саландер не могли быть санкционированы правительством или руководством Службы государственной безопасности. Он сделал такой вывод не потому, что питал доверие к властным структурам, а только благодаря знанию человеческой натуры. Если б у них имелась политическая поддержка, удержать операцию такого рода в тайне было бы невозможно. Кто-нибудь обязательно начал бы выяснять с кем-нибудь отношения и все выболтал бы, вследствие чего СМИ вышли бы на дело Саландер еще несколько лет тому назад.

Микаэль представлял себе «Клуб Залаченко» как маленькую анонимную группу активистов. Но он не мог идентифицировать никого из этих людей, кроме разве что Йорана Мортенссона – сорокалетнего полицейского, находящегося на какой-то секретной должности и занимавшегося слежкой за самим Микаэлем.

Блумквист считал, что книгу следует успеть напечатать к самому началу процесса над Лисбет Саландер. Вместе с Кристером Мальмом они планировали карманное издание в мягкой обложке, чтобы рассылать ее одним пакетом с летним, более дорогим номером «Миллениума». Микаэль распределил поручения между Хенри Кортесом и Малин Эрикссон, которым предстояло написать статьи об истории Службы государственной безопасности, о деле Информационного бюро и тому подобном.

В том, что процесс против Лисбет Саландер состоится, никаких сомнений быть не могло.

Прокурор Рикард Экстрём возбудил против нее дело – она обвинялась в причинении тяжкого вреда здоровью Магге Лундина и жестоком избиении или попытке убийства Карла Акселя Бодина – он же Александр Залаченко.

Дата судебного процесса еще не была назначена, но Микаэль узнал от коллег-журналистов, что Экстрём планирует назначить его на июль – если, конечно, позволит состояние здоровья Лисбет Саландер. Микаэль воспринял это обстоятельство как стратегический трюк: судебный процесс посреди лета всегда привлекает меньше внимания, чем в другое время года.

Он нахмурился и посмотрел в окно своего кабинета в редакции «Миллениума».

Вся эта катавасия еще в самом разгаре. Заговор против Лисбет Саландер продолжается. Только так и можно объяснить цепочку последних событий – прослушивание телефонов, нападение на Аннику Джаннини и кражу отчета о Саландер от 1991 года. А возможно, и убийство Залаченко.

Но где раздобыть доказательства?

Микаэль вместе с Малин Эрикссон и Кристером Мальмом решил, что к судебному процессу издательство «Миллениума» выпустит книгу Дага Свенссона о траффикинге. Лучше уж представить весь пакет сразу, откладывать сроки издания нет никакого смысла. Напротив – как раз к этой дате книга вызовет самый горячий интерес. Малин назначили ответственным редактором книги Дага Свенссона, а Хенри Кортес помогал Микаэлю в написании книги о деле Саландер. И так получилось, что Лотта Карим и Кристер Мальм (вопреки своей воле) стали временными ответственными секретарями редакции «Миллениума», где оставался единственный репортер – Моника Нильссон. Испытывая такие непосильные перегрузки, вся редакция «Миллениума» смиренно взмолилась о пощаде, и Малин Эрикссон пришлось заключить контракты с несколькими независимыми журналистами. За внештатников, естественно, предстояло выложить немало денег, но выбора не оставалось.

Микаэль записал на желтом листочке для заметок, что ему нужно обратиться к семье Дага Свенссона в связи с авторскими правами. Он уже выяснил, что единственными наследниками Дага являются его родители, проживающие в Эребру. На практике ему не требовалось разрешения, чтобы издать книгу под именем Дага Свенссона, но он все равно собирался лично съездить к ним в Эребру, чтобы получить их одобрение. Он долго откладывал эту поездку, поскольку занимался слишком многими делами одновременно, но, похоже, теперь уже самое время расставить все точки.

Хотя оставалось выяснить еще сотню других деталей.

Например, как ему писать о Лисбет Саландер. Чтобы принять окончательное решение, Микаэлю обязательно требовалось лично встретиться с ней и получить ее согласие на то, чтобы раскрыть правду или хотя бы часть правды. А поговорить с Лисбет лично он не мог, поскольку она находилась под наблюдением полиции и посещать ее было запрещено.

Сестра помочь ему в этом тоже не могла. Она очень пунктуально соблюдала все правила и не собиралась примерять на себя роль девочки на побегушках, которая носит секретные записки от Микаэля Блумквиста. Анника также не делилась с ним содержанием своих бесед с клиенткой, кроме тех случаев, когда речь шла о заговоре и ей требовалась помощь. Микаэля это раздражало, но в то же время его радовала ее принципиальность. В результате он даже не знал, поделилась ли Лисбет с Анникой откровениями о том, что бывший опекун ее насиловал и что она отомстила ему, сделав у него на животе шокирующую татуировку. Пока Анника об этом ничего не говорила, Микаэль тоже молчал.

Но из-за изоляции Лисбет Саландер возникала еще одна глобальная проблема. Она являлась компьютерным экспертом и хакером, и Микаэль знал об этом, а Анника – нет. Микаэль поклялся Лисбет никогда не раскрывать ее тайну и слово свое сдержал, но сейчас ему очень не хватало этих ее навыков.

Значит, каким-то образом следует наладить контакты с Лисбет Саландер…

Он вздохнул, снова открыл папку Даниэля Улофссона и вынул из нее два листочка. Один из них представлял собой выписку из документов регистрационной службы: паспорт Идриса Хиди, 1950 года рождения, – мужчины с усами, желтоватой кожей и темными волосами, седеющими на висках.

На второй бумаге Даниэль подводил итоги своего изучения биографии Идриса Хиди.

Хиди был курдским беженцем из Ирака. Улофссон раскопал гораздо больше информации об Идрисе Хиди, чем о любом другом сотруднике больницы. Причина такого внимания заключалась в том, что Идрис Хиди одно время привлекал внимание прессы, и его имя упоминалось во многих текстах Медиаархива.

Идрис Хиди родился в 1950 году в городе Мосул, на севере Ирака, получил инженерное образование и в 1970‑е годы своим активным трудом способствовал экономическому расцвету страны. В 1984 году он начал преподавать в строительно-технической гимназии в Мосуле. Хиди не был политическим активистом, но, к сожалению, являлся курдом, а в Ираке Саддама Хусейна курдов считали «потенциальными преступниками». Первого октября 1987 года отца Идриса Хиди арестовали по подозрению в том, что он курдский политический активист. В чем именно заключалось его преступление, так никто и не уточнил, но его казнили как изменника родины, вероятно, в январе 1988 года. А через два месяца иракская тайная полиция арестовала и Идриса Хиди, как раз когда он только начинал урок по теории сопротивления материалов для мостовых конструкций. Его отвезли в тюрьму недалеко от Мосула, где в течение одиннадцати месяцев пытали и заставляли признаться. Но каких именно признаний от него ожидали, Идрис Хиди никак не мог понять, а значит, пытки не прекращались.

Первого марта 1989 года дядя Идриса Хиди заплатил местному лидеру партии Баас сумму, соответствующую пятидесяти тысячам шведских крон. Эта сумма оказалась достаточной компенсацией за ущерб, нанесенный Идрисом Хиди иракскому государству. Через два дня его освободили и отдали на попечение дяди. Выйдя из тюрьмы, он весил тридцать девять килограммов и не мог ходить. Перед освобождением ему раздробили левое бедро, чтобы он не мог бегать и участвовать в разных акциях сопротивления режиму.

На протяжении нескольких недель Идрис Хиди находился между жизнью и смертью. Когда он все-таки немного пришел в себя, дядя перевез его в деревню, в шестидесяти километрах от Мосула. За лето Идрис восстановился и окреп настолько, что смог передвигаться на костылях. Вопрос о том, что ему делать дальше, оставался открытым. В августе до него неожиданно дошли известия о том, что тайная полиция схватила двух его братьев. Больше Хиди их так и не увидел. Он предполагал, что оба покоятся под какой-нибудь песочной пирамидой под Мосулом. В сентябре дяде стало известно, что Идриса Хиди снова разыскивает полиция Саддама Хусейна. Он решил обратиться к анонимному аферисту, который за вознаграждение, соответствующее тридцати тысячам шведских крон, переправил Хиди через границу с Турцией и с помощью фальшивого паспорта – дальше в Европу.

19 октября 1989 года Идрис Хиди приземлился в стокгольмском аэропорту Арланда. Он не знал ни единого слова по-шведски, но в соответствии с полученной инструкцией сразу обратился в полицию и на ломаном английском попросил политического убежища. Его перевезли в лагерь для беженцев в Весбю, в Уппланде, где он и пребывал последующие два года, пока Государственное миграционное управление не решило, что у Хиди нет достаточных оснований для получения вида на жительство в Швеции.

К тому моменту Идрис уже выучил шведский язык, и ему была оказана медицинская помощь в связи с искалеченным бедром. Его дважды прооперировали, и он уже мог передвигаться без костылей. За это время в Швеции состоялась масштабная дискуссия по вопросу о судьбах беженцев, а на их лагерь было совершено покушение. И Берт Карлссон основал партию «Новая демократия».

У Идриса Хиди появился новый адвокат, который выступил публично и рассказал о его ситуации. Так Идрису обеспечили место в Медиаархиве. Судьбой Хиди озаботились другие проживавшие в Швеции курды, в частности члены боевого братства Бакси. Последовали митинги протеста, в адрес министра по вопросам иммиграции Биргит Фриггебу поступали петиции. Вся эта ситуация получила медийный резонанс. Государственное миграционное управление вынужденно изменило свое решение, и Хиди получил вид на жительство с правом работы в Королевстве Швеция. В январе 1992 года он покинул лагерь для беженцев в статусе свободного гражданина.