Текст книги "След крови. Шесть историй о Бошелене и Корбале Броше"

– Сопли, да? – спросил Теплец. – Это сопли? Ага! Я выиграл!

Фелувил Великодушная поправила бюст под запятнанной кофтой и, тяжело вздохнув, села напротив моряка.

– К нам давно уже не захаживали чужеземцы, – произнесла она.

Ее собеседник пожал плечами, крепко обхватив руками кружку горячего рома. Порция была достаточно велика, но он бросил на стойку серебряную монету еще до того, как Фелувил закончила наливать, так что советовать ему не злоупотреблять она не стала, тем более что гость промерз до костей.

– Проклятые мародеры, – мрачно проворчал он.

– С чего вдруг такая нелюбезность? – Хозяйка гостиницы откинулась назад. – Давай начнем сначала. Я Фелувил Великодушная, владелица «Королевской пяты».

– Рад за тебя, – ответил моряк. – Меня звать Эмансипор Риз. Впрочем, вряд ли стоит запоминать, я надеюсь, мы тут пробудем недолго.

– Пока у вас есть деньги, вам здесь будут рады. Можете не сомневаться. – Она взглянула на сидевшего рядом с моряком Шпильгита и нахмурилась. – А ты, управляющий, учти, что за тобой должок, а впереди зима, долгая и холодная.

Шпильгит наклонился ближе к Эмансипору:

– Вот потому-то она и зовет себя Великодушной.

– О, я более чем великодушна, – ответила женщина, – но только когда это ценят. А не тогда, когда является некий придурок, именующий себя клятым сборщиком налогов. Мы сами построили это заведение и никому ничего не должны! Так и передай своим надутым начальникам, Шпильгит!

– Передам, Фелувил, непременно передам. Обещаю!

– Смотри не забудь!

– Уж точно не забуду!

– Скажешь, стало быть?

– Обязательно!

Со стороны окна послышался голос Акля:

– Что это он делает с теми трупами?

Все дружно повернулись туда, кроме Эмансипора, который все так же склонялся над дымящейся кружкой, глубоко вдыхая пьянящие испарения.

Фелувил, ворча, встала и направилась к двери. Приоткрыв ее, она слегка высунулась, после чего быстро убрала голову обратно и развернулась к Шпильгиту:

– Это тот самый, который убил голема?

– Когда мы подошли, он как раз выдирал голему потроха, – пояснил Шпильгит.

– И как же, интересно, он его убил?

– Понятия не имею, Фелувил, но убил. И ведь сам даже царапины при этом не заработал!

Сообразив, что ведет беседу со сборщиком налогов, женщина поспешно отвела взгляд и приоткрыла дверь чуть шире, наблюдая за Хордило, который вел двух своих пленников в сторону Аспидовой дороги. Одного появления Шпильгита вместе с ее любимой дочерью хватило бы, чтобы у Фелувил возникло желание прямо здесь и сейчас перерезать ему глотку. Но подобного рода убийство на публике могло плохо повлиять на ее деловую репутацию, да и ее девушкам вряд ли понравилось бы подобное. Вместо этого она отправила Фелитту к себе в комнату ждать примерного наказания. Пока что эта маленькая будущая шлюха могла и посидеть в одиночестве.

К Фелувил подошел Акль, и она слегка попятилась, ощутив исходящий от него запах.

– Как по мне, слишком уж они ему нравятся, – сказал он, щурясь на улицу. – В смысле, трупы.

Затащив его обратно внутрь, Фелувил захлопнула дверь, чтобы не впускать холод.

– Я же тебе говорила, Воскресший: ты можешь сидеть вон за тем столиком, он тут самый маленький и в стороне от других, и можешь доставлять радость моим собакам, но ты не полноправный клиент. Так что хватит шляться вокруг – иначе, клянусь, я вышвырну тебя за дверь, Акль, и оставлю там замерзать.

– Прости, Великодушная. – Акль, хромая, направился к своему месту.

Фелувил задумчиво вернулась к столу Эмансипора и снова села напротив.

– Уходи, Шпильгит, – велела она. – Найди другой стол или ступай наверх и поздоровайся с девочками.

– Ты не можешь мне приказывать… хотя, пожалуй, можешь. Ладно, я пошел наверх.

Дождавшись, когда под его шагами заскрипит лестница, женщина наклонилась вперед:

– Послушай, Эмансипор Риз…

Он уже успел выпить половину рома, и взгляд его помутнел.

– Что?

– Големы – это ведь колдовство? Могущественное чародейство, да?

– Вроде того.

– А у повелителя Клыкозуба Когтя их целых три.

Эмансипор фыркнул:

– Извини, не удержался. Три, говоришь? Верно. Хотя теперь уже осталось только два.

– Именно, – ответила она. – О том и речь.

Риз моргнул:

– Прошу прощения? О чем речь? Я как-то упустил.

– О твоих хозяевах. Один из них пошел и преспокойненько убил одного из этих големов. Вряд ли столь легко прикончить груду железа и прочего.

– Понятия не имею, – буркнул Эмансипор. – Но можешь мне поверить: Корбал Брош убивал и кое-что похуже.

– Вот как? Интересно. Даже очень.

– Но в основном тебе стоит беспокоиться насчет Бошелена, – продолжал Риз, снова сделав большой глоток рома.

– Этот тот второй?

– Угу, второй.

– Чародеи, да?

Эмансипор кивнул и снова рассмеялся:

– Клыкозуб, надо же!

Переместив на стуле весь свой немалый вес, Фелувил попыталась наклониться еще ближе, но ей мешал бюст. Выругавшись, женщина подняла левую грудь и плюхнула ее на стол, затем проделала то же самое с правой.

– Нравится? – спросила она, заметив взгляд гостя. – Потом познакомлю тебя с ними поближе. Твои хозяева, Эмансипор Риз…

– Манси вполне сойдет. Зови меня Манси.

– Так даже лучше, язык ломать не придется, слава Худу. Скажи, Манси, они чародеи?

Риз снова кивнул.

– Они идут в крепость, по собственной воле. Совсем, что ли, дураки?

Эмансипор помахал пальцем:

– А вот это интересный вопрос. В смысле, дураки ведь бывают разные, верно? Когда-нибудь видела, как баран бьется башкой о камень? Почему о камень? Да потому, что вокруг нет других баранов, вот почему. Этот ваш Клыкогрыз все время торчит там на скале, да? Совсем один?

Фелувил внимательно посмотрела на него и медленно кивнула:

– Да, с тех пор, как бросил в темницу своего брата.

Эмансипор беззаботно махнул рукой:

– Так что, может, там наверху они просто столкнутся лбами…

– И кто тогда победит?

– …а может, и нет.

– Ты не понимаешь, Манси. Биться лбами – это здорово. Это прекрасно. Мне нравится, когда бьются лбами. Думаешь, весело жить в постоянном страхе?

Эмансипор уставился на нее, а затем широко улыбнулся:

– Все лучше, чем умереть от смеха, Фелувил.

Она встала:

– Пойду принесу тебе чего-нибудь поесть, чтобы ты протрезвел. Нам с тобой еще есть о чем поговорить.

– Нам с тобой?

– Ну да. Поговорить, а затем кое о чем договориться, а потом заняться еще кое-чем, чему все будут только рады. Протрезвись, Манси. У меня для тебя полно девиц, за счет заведения.

– Весьма любезно с твоей стороны, – прищурился он. – Но в присутствии девушек я лишь чувствую себя стариком.

– Что ж, еще лучше – тогда получишь нас.

– Вас?

Она приподняла свои груди:

– Нас.

Сидевший в нескольких шагах от них Акль вздрогнул, когда Фелувил продемонстрировала моряку свои груди.

– С другой стороны, – прошептал он, – если можно хоть как-то развлечься…

Он окинул взглядом других клиентов – естественно, всех до одного постоянных, а он теперь, похоже, тоже считался постоянным клиентом. Или вроде того. Забавно, как все, о чем Акль тосковал всю свою жизнь, вдруг свалилось прямо ему на колени, стоило только ему умереть.

Но в каком-то смысле в этом не было ничего необычного. Величию больше всего подобает пепельно-серое лицо, затуманенный взгляд и отсутствие любых резких движений. Даже посредственный человек мог достичь величия, попросту умерев. Когда Акль представлял себе историю минувших дней, перед его мысленным взором возникал целый ряд великих мужчин и женщин, героев и прочих, и никто из них не был жив. Они стояли на страже великих, давно ушедших мгновений, а потому могли быть слепы к наследию, оставленному их деяниями. В какой-то мере это выглядело эгоистично, но в хорошем смысле. Смерть была способом заявить миру, чтобы тот… пошел на хрен. «Идите все на хрен, долбаные уроды! Идите на хрен на веки веков, а если не знаете, что значит пойти на хрен на веки веков, взгляните на нас, придурки, – мы давно послали вас всех подальше, и нам на всех вас насрать, так что просто… просто отвалите на хрен!»

У него вдруг возникла мысль, что он чересчур легко впадает в гнев, что, если хорошенько подумать, не имело никакого смысла.

«Мне ведь должно быть больно глотать, верно? Та веревка не сломала мне шею – хотя кто знает, может, и сломала. Так или иначе, я умер от удушья. Посиневшее лицо, высунутый язык, выпученные глаза и все такое. Так что как ни крути, а глотать должно быть больно.

Проклятье, хочется ли мне их всех убить? Гм… сложный вопрос. Надо поразмыслить…

Похоже, ничего другого мне просто не остается.

И все же… тот рослый толстяк, волочащий трупы… Воистину повод для беспокойства. В смысле, для такого, как я. Мертвого, но не совсем.

Если выбирать между веревкой и парой гигантских сисек – я знаю, от чего я предпочел бы задохнуться, и сомневаюсь, что одинок здесь в своем мнении. Искренне сомневаюсь. Спросите любого мужчину. Да и любую женщину тоже. Мы все герои, так почему бы не умереть, как и подобает герою?

Мне следовало бы занять свое место в том ряду в истории, с широкой долбаной улыбкой на долбаной роже. Но мне не больно глотать. Почему?

Ах, чтоб вас всех…»

Котоящер по имени Рыжик, в очередной раз сбитый с толку смутными тревожными воспоминаниями о том, как он ходил на двух ногах и носил одежду, не сводил взгляда с двух сидевших рядом на кровати фигур. Рыжик был хозяином одной из них, той, что с мягким животом и мягкими штуками повыше, где он любил лежать, когда она спала. Другой человек, со скользкими ладонями, от которого исходил едкий, заставлявший дергаться усы запах похоти, котоящеру совсем не нравился.

Среди его воспоминаний мелькала еще более странная мысль, что когда-то давно его было много. Тогда он был опасен и мог собираться в стаю, способную завалить и убить человека. Люди ревели, кричали и вопили, что хотят получить обратно свои глаза, пока челюсти не смыкались на глотках несчастных глупцов, раздирая их в клочья, среди которых пузырилась кровавая пена, однако поток ее быстро слабел. Тогда он мог насытиться, и каждая его часть жирела и впадала в оцепенение, ища места, куда можно было бы залечь на день-другой.

Рыжику хотелось убить сидевшего на кровати мужчину.

Еще в бо`льшую ярость котоящера приводило другое: он понимал все, что говорили эти двуногие, но его клыкастая пасть не была приспособлена для членораздельной речи, и из глотки вырывались лишь неразборчивое мурлыканье, шипение, стоны и протяжные вопли.

Лежа на комоде и подергивая тонким чешуйчатым хвостом, Рыжик немигающим взглядом молча наблюдал за человеком.

– …явно не соображала, – говорил мужчина с розовым горлом и скользкими руками. – Ха-ха! Но неизвестно, как долго это продлится, Фелитта.

– Всегда можно услышать ее шаги на лестнице, дурачок. К тому же мы ведь ничего такого не делаем?

– Мне вообще нельзя быть здесь. Она мне запретила.

– Когда я буду жить в Элине, в том городе, куда ты хочешь меня забрать, никто не сможет запретить мне пускать к себе в комнату мужчин. Так что у меня будет куча мужчин, вот увидишь.

– Конечно, милая, – ответил он с натянутой улыбкой, от которой у Рыжика вздыбилась чешуя по всей спине. – Но знаешь ли, возможно, тогда тебе этого не захочется.

– То есть?

– Я хочу сказать, что тебе может вполне хватить одного-единственного мужчины, любовь моя.

Фелитта быстро заморгала, и ее карминовые губы раздвинулись, что всегда вызывало у Рыжика желание засунуть между них голову, чтобы заглянуть в пещеру ее рта. Естественно, его голова была для этого слишком велика, но попытаться все-таки хотелось.

– Одного?! Но… какая женщина захочет удовольствоваться единственным мужчиной, сколько бы тот ни платил? А где тогда… это, как его… разнообразие? Один мужчина, надо же такое придумать! – И, радостно хихикнув, она ударила своего спутника по плечу.

Со спрятанными ногтями подобные жесты не имели никакого смысла. Рыжик знал, что было бы куда лучше, если бы эти короткие когти вдруг выдвинулись во всю длину, располосовав плечо до крови. У котоящера не имелось ни малейших сомнений, что его подопечная нуждается в надлежащей защите, которую может обеспечить только он сам. Рыжик медленно поднялся, всем своим видом демонстрируя безразличие, и лениво потянулся, выгибая спину.

Мужчина, однако, заметил его движение и подозрительно прищурился:

– Твой проклятый кот опять готов напасть. Клянусь, Фелитта, когда мы уедем отсюда, то его с собой не возьмем. И если он еще раз кинется на меня, я снова ему врежу, со всей силы.

– Какой ты жестокий! – воскликнула девушка, вскакивая с кровати и поспешно беря Рыжика на руки.

Котоящер из-за ее плеча посмотрел на мужчину. Их взгляды встретились, и оба инстинктивно поняли друг друга.

Когда перестанут лететь во все стороны чешуйки и клочья плоти, один из них окажется победителем. Один из них, и только один будет обладать этим мягким созданием с широко раскрытыми глазами. Рыжик плотнее прижался к плечу девушки и широко зевнул, показывая сопернику клыки.

«Ну что, видел, человек-по-имени-Шлипгит-или-как-тебя-там?»

Побледнев, тот быстро отвел взгляд.

Фелитта крепче обняла Рыжика:

– Все хорошо, малыш, не бойся. Я не дам этому большому дяде снова тебя обидеть. Обещаю.

– С нами он не поедет, – решительно заявил мужчина.

– Разумеется, поедет!

– Тогда лучше забудь про кучу мужчин у себя в комнате, Фелитта. Если не хочешь, чтобы все они были искусаны, исцарапаны и проклинали вас обоих на чем свет стоит.

Нежно воркуя, девушка положила ладонь на затылок Рыжику и повернула его голову к себе, глядя котоящеру прямо в глаза, так что его усы почти касались ее лица.

– Ты наверняка к ним привыкнешь, милый.

«Привыкну? Ну да. Привыкну их убивать. Рев, крики, вопли про глаза, а потом хрип и бульканье».

Но вместо пространного и подробного ответа из его пасти вырвалось лишь негромкое рычание и фырканье. Рыжик выпустил когти и замахнулся одной лапой на соперника.

Что-то проворчав, тот встал.

– Проблема с котоящерами состоит в том, – сказал он, – что они убивают других животных. Вряд ли стоит злить соседей, Фелитта. В Элине кто-нибудь может придушить эту тварь меньше чем через неделю.

– Какие ужасные вещи ты говоришь! Только не моего котика!

– Если хочешь, чтобы он прожил… гм… столько, сколько живут котоящеры, тебе стоит оставить его здесь. Так ты лучше всего проявишь свою любовь к Рыжику.

«Нет, было бы гораздо лучше, если бы она связала тебя и оставила тут на полу, прежде чем спуститься к ужину. Много времени мне не потребуется».

– Тогда, может, я вообще никуда не поеду! Ох, Рыженька, мне так нравится твое мурлыканье…

– Ты это серьезно?

– Не знаю! Я совсем запуталась!

Все это время Рыжик подбирал под себя лапы, медленно ползя по плечу Фелитты. А затем без всякого предупреждения он прыгнул, целясь в лицо мужчины.

В нос Рыжику врезался кулак, отшвырнув его к стене. Оглушенный, котоящер свалился на пол возле комода. В голове гудело, в пасти чувствовался вкус крови. Словно бы издалека до него донесся голос обидчика:

– Знаешь, если у этой твари есть хоть капля мозгов, ей стоило бы попробовать что-нибудь другое.

Рыжик почувствовал, как его поднимают с пола, и он снова оказался в руках девушки.

– Ох, бедняжка! Шлиппи снова тебя обидел? До чего же он злой!

«Попробовать что-нибудь другое? А это мысль. Надо будет запомнить. Надо… до чего же она все-таки мягкая! Вся такая мягкая: и тут, и тут тоже, и…»

Напевая себе под нос, Вуффин Гагс стащил серебряное кольцо с отрезанного пальца покойника и швырнул тот в пенящийся прибой. Палец выкатился на песок под ударом следующей волны, будто пытаясь на что-то указать, а затем присоединился к остальным, покачивавшимся на воде, будто связка сосисок. Стоило Вуффину на них взглянуть, и у него заурчало в животе. Вздохнув, собиратель, щурясь, посмотрел на кольцо – тонкое, но испещренное по всей поверхности руническими символами. Он увидел знак древнего бога морей, Маэля, однако этот талисман мало чем помог несчастному глупцу. Бросив взгляд на обнаженное распухшее тело у своих ног, Гагс вздрогнул и, негромко выругавшись, отвернулся.

Услышав резкий скрежет, он поднял глаза и увидел потрепанную лодку, ударявшуюся носом об остов корабля в двадцати шагах от него. Лодка выглядела брошенной, с пустыми уключинами, а борта ее, казалось, были изгрызены множеством зубов. О корму, пенясь, бились волны.

Вуффин с ворчанием направился к лодке, проворно хрустя по песку кавалерийскими сапогами и опираясь на глухо ударявшийся о землю посох. Подойдя ближе, он увидел над краем борта чью-то голову, а затем и поднятую забинтованную руку. Лицо было смертельно бледным, не считая следа от уничтожившего половину бороды ожога. Весь покрытый соленым налетом, незнакомец выглядел так, будто только что вылез из бочки с селедкой.

– Ага! – воскликнул Вуффин, быстро пряча кольцо в карман. – Еще один спасшийся, слава Маэлю!

Его свободная рука скользнула под овчину, расторопно нащупывая нож.

На Гагса уставились покрасневшие глаза, а затем незнакомец выпрямился во весь рост. На поясе у него висел короткий меч, на рукоять которого он тут же положил ладонь.

– Убирайся, мародер! – рявкнул он на наречии морских торговцев. – Я сейчас не в духе!

Вуффин остановился:

– Похоже, вы крайне вымотались, сударь! Там, чуть дальше по тропе, моя хижина. В ней тепло и уютно, и у меня найдется чего поесть и выпить.

– Что, правда? – Выживший внезапно улыбнулся, хотя улыбку его нельзя было назвать приятной. Посмотрев вниз, он толкнул кого-то ногой. – Вставай, любовь моя, мы нашли друга.

Вуффин увидел темнокожую, почти нагую женщину. Ее левая грудь, отважно выставленная под холодный ветер, была белой как снег, но граница этой белизны имела неровные, будто пятна краски, края. Женщина подозрительно уставилась на Вуффина. Мгновение спустя из лодки поднялся третий человек. Бо`льшую часть его лица закрывали окровавленные бинты, так что видны были лишь один глаз и нижняя челюсть.

– Это тошно мародер, – прошепелявил он, сплевывая и облизывая губы раздвоенным языком. – Могу пошпорить, у него в хижине целое шобрание шнятого с убитых добра и прочей добычи.

– О том и речь, Густ, – сказал первый. – Нам не помешало бы кое-какое новое снаряжение, да и барахло на продажу. – Мужчина перелез через борт лодки и выбрался на песок. – Холодновато, да? – спросил он Вуффина. – Но с зимой в Стратеме уж точно не сравнить. – Он вдруг вытащил меч. – Убери нож, придурок, и веди нас в свою хижину.

Гагс взглянул на оружие, отметив зловещие зарубки вдоль обоих краев клинка.

– Терпеть не могу, когда меня пытаются ограбить. А поскольку единственное селение на многие лиги в окрестностях – в конце этой тропы, где у меня полно друзей, а закон и порядок обеспечивает повелитель здешней крепости, вы совершите ужасную ошибку, если попытаетесь меня обчистить.

Одноглазый издал истерический смешок:

– Шлушай, Хек, он нам угрожает! Ха-ха-ха! Ой, как штрашно! Ха-ха-ха!

– Хватит, Густ, – бросила женщина. – Суть в том, что нам нужно отсюда убираться. Сам знаешь: среди тех Певунов остались живые, и могу поспорить, что они захотят вернуть свою шлюпку…

– Шлишком пождно! – завопил тот, кого назвали Густом.

– Они наверняка все утонули, Пташка, – сказал Хек. – Только вспомни, что там творилось: пожар, вопли умирающих, демоны, Корбал Брош и акулы – боги, акулы! Да еще будто сам Маэль обрушил на нас бурю! Никто не выжил!

– Ну, мы-то выжили, – напомнила ему Пташка.

Хек облизал губы и вздрогнул:

– Не важно, милая. – Он потер лицо и поморщился, коснувшись рубца от ожога. – Пойдем согреемся. Можем все обсудить за едой и бочонком эля. Главное, мы опять на суше, и у меня нет никакого желания снова возвращаться в море. Эй, мародер, где мы, во имя Худа?

– В Элингарте, – ответил Вуффин.

– В Элингарте одни пираты, – прошипела Пташка. – Кто же тогда в той крепости? Слормо Коварный? Каббер Мясник? Синезуб Женокрад?

– Никогда о таких не слышал, – покачал головой Вуффин.

– Конечно не шлышал, – сказал Густ. – Они уже што лет как мертвы! Пташка, эти моряцкие шкажки были штары как мир, еще когда ты ражводила уштриц со своим папашей. – Он махнул забинтованной рукой. – Нам в любом шлучае вше равно, кто там в крепошти. Вряд ли нас приглашят на ужин, верно? В смышле, с повелителем.

– О, – просиял Вуффин, – полагаю, повелитель и в самом деле пригласит вас в свою крепость. Собственно, я в этом даже не сомневаюсь. Он, между прочим, уже беседует с вашими товарищами…

– С нашими… кем? – переспросила Пташка.

– Ну… с пожилым господином с острой бородкой и его слугой… – Гагс изумленно замолчал, увидев, что Хек забирается обратно в лодку.

– Оттолкни нас! – заорал он.

– Прошу прощения?

Но все трое уже карабкались в лодку с пустыми уключинами, как будто рассчитывали одной лишь силой паники заставить ту сдвинуться с места.

– Оттолкни нас! – снова завопил Хек.

Пожав плечами, Вуффин подошел к корме и уперся в нее плечом.

– Не понимаю, – тяжело дыша, проговорил он. – Вы спаслись, и вас пощадила буря. Зачем же снова рисковать, тем более что вы совершенно не готовы к любым морским путешествиям…

Острие меча Хека уперлось в шею Вуффина, и чужеземец наклонился ближе:

– Слушай меня, если тебе дорога жизнь! Отпихни нас поскорее от этого клятого берега!

Вуффин уставился на него, а затем, осторожно сглотнув, ответил:

– Боюсь, вам всем придется вылезти и помочь мне. Слишком уж вы тяжелые. Но умоляю вас, не делайте этого! Вы погибнете!

Забинтованный снова расхохотался, на этот раз в приступе неподдельной истерии. Остальные двое выбрались из лодки и начали усиленно толкать ее, пропахивая ногами глубокие борозды в мокром песке. Вуффин снова навалился плечом, и вместе им удалось сдвинуть лодку с места. Хек и Пташка поспешно запрыгнули обратно, и Гагс, морщась при мысли о том, что может сделать соленая вода с его сапогами, шагнул в волны и в последний раз подтолкнул лодку.

– Но у вас нет весел!

Они начали яростно грести руками.

Волны сперва противостояли их усилиям, но какое-то время спустя лодка вышла из полосы прибоя и двинулась в открытое море.

Вуффин долго смотрел вслед странной троице, чувствуя замешательство и смутную тревогу. Затем он вернулся к трупам на берегу, продолжив отрезать им пальцы и прочее.

Море было удивительным царством, и порой оно приносило нечто непостижимое даже для самых выдающихся мудрецов. Вуффин знал, что задаваться вопросами на этот счет попросту не имеет смысла. Мир, несносный, как сама судьба, делал что хотел и никогда не спрашивал разрешения.

Перейдя к очередному трупу, он начал сдирать с тела одежду, быстро оглядывая его в поисках драгоценностей, кошельков с монетами или еще какой-нибудь поживы. Как говаривал его покойный отец, море походило на рот пьяницы: невозможно было сказать, что из него выйдет. Или что в него попадет.

Хордило Стинк ударил кулаком в толстую деревянную дверь. Поднимаясь наверх, он сперва запыхался, но зато слегка согрелся. Увы, пока они ждали, Хордило вновь ощутил, как под одежду просачивается холод.

– Обычно долго ждать не приходится, – сказал он. – Слуги повелителя Клыкозуба никогда не спят и наверняка сейчас наблюдают за нами сквозь вон те темные щели наверху.

Человек по имени Бошелен разглядывал массивную стену, возвышавшуюся по обе стороны от ворот. На вбитых в нее крюках висели останки нескольких тел. Головы, на которых еще оставались клочья волос и обрывки высохшей кожи, были склонены под неестественными углами, отчего снизу, с того места, где стоял Хордило, создавалось впечатление, будто трупы смотрят пустыми глазницами прямо на них, оскалившись в зубастой улыбке. У подножия стены валялись бесформенные груды костей.

– Эта крепость действительно очень старая, – произнес Бошелен. – Если честно, она напоминает мне ту, где я родился, и сию любопытную подробность я нахожу весьма занимательной. – Он повернулся к своему товарищу. – Что скажешь, Корбал, друг мой? Поживем здесь какое-то время?

Но Корбал Брош был занят тем, что снимал одежду с двух трупов, которые приволок с берега. Отшвырнув промокшие полузамерзшие тряпки, он потыкал толстым пальцем в бледную обнаженную плоть:

– Они не испортятся, Бошелен?

– На таком холоде? Полагаю, вряд ли.

– Оставлю их пока здесь, – выпрямившись, объявил Корбал.

Подойдя к тяжелой двери, он положил ладонь на засов.

– Естественно, заперто, – пояснил Хордило. – Придется ждать, пока повелитель не соизволит открыть.

Корбал, однако, продолжал тянуть за засов, пока железо не согнулось, после чего по другую сторону двери послышались приглушенный треск и звук падения чего-то на пол. Толкнув дверь, Брош шагнул внутрь.

Хордило в ужасе бросился за ним. Прежде чем он сумел преградить Корбалу путь, они успели пересечь широкий, но неглубокий гардероб и оказаться в главном зале.

– Ты что, совсем спятил? – хриплым шепотом спросил Хордило.

Корбал Брош развернулся к Бошелену и сказал:

– Он стоит у меня на дороге. Почему он не дает мне пройти?

– Полагаю, – ответил Бошелен, проходя мимо него и быстро поправляя плащ, – что сей констебль служит своему повелителю из укоренившегося до мозга костей страха, даже скорее – ужаса. Я лично всегда считал отношения между хозяином и подчиненными весьма проблематичными. Ужас в конечном счете притупляет высшую умственную деятельность, отчего страдает способность к непредвзятой оценке ситуации. Соответственно, наш провожатый, считая свое положение более чем неловким, всерьез опасается за собственную жизнь.

– Я решил, что он мне не нравится, Бошелен.

– Мне вспоминается, как Риз, в самый первый день работы на нас, отважно бросил вызов незваному гостю, защищая наше право на уединение. Воспринимай этого человека как жертву паники, Корбал. Естественно, ты можешь его убить, если пожелаешь, но кто тогда представит нас хозяину крепости?

К ним приближались тяжелые шаги, грохотавшие по каменным плитам пола.

– Голем идет! – выдохнул Хордило. – Теперь вам конец!

– Отойдите в сторону, сударь, – посоветовал Бошелен. – Возможно, нам придется защищаться.

Широко раскрыв глаза, Стинк попятился к стене рядом с входом:

– Я тут ни при чем! Вообще!

– Разумное решение, сударь, – пробормотал Бошелен, взмахивая полой плаща.

Под ней оказались тяжелая черная кольчуга и висевший на поясе меч, костяная рукоять которого исчезала в закованной в перчатку руке. Бошелен был готов извлечь оружие из ножен.

Его товарищ повернулся туда, откуда слышались шаги.

Однако всех троих застиг врасплох голос, раздавшийся с другой стороны зала:

– Эй, Хордило! В чем дело, во имя Худа? Иди закрой уже эту клятую дверь! Тут и без того холодно, чтобы еще добавлять сквозняк!

– Писарь Грошемил! – облегченно выдохнул Хордило. – Я арестовал этих двоих: вот этот убил Страхотопа! А потом сломал запор на двери и…

– Тихо! – бросил Грошемил. Поставив ведро, которое держал в руке, и прислонив к стене швабру, он отряхнул ладони и шагнул вперед. – Гости, как я понимаю?

– Они убили Страхотопа!

– Ну, если ты так говоришь, Хордило… Какое несчастье.

– Не могу с вами не согласиться, – вставил Бошелен. – И можете мне поверить, сударь, что ваш хозяин не будет иметь к нам претензий.

– Ну… раз у него ушло пять месяцев на то, чтобы оживить этого болвана, думаю, он все же расстроится, – ответил Грошемил.

В это мгновение появился голем. По ржавчине на его ведроподобной башке Хордило понял, что это Брюходер. Скрипя шарнирами, монстр остановился и медленно поднял алебарду.

Внезапно прямо перед ним возник Корбал Брош: евнух без каких-либо усилий вырвал оружие из железных клешней голема и отшвырнул его в сторону. Небрежно протянув руку, он открутил Брюходеру голову. Из зияющей дыры в горловине хлынула жидкость. Обезглавленный голем отступил на шаг и опрокинулся наземь, вдребезги разбив плитки пола.

Все еще сжимая в руках сочащееся каплями железное ведро, Корбал повернулся к остальным, сосредоточенно хмуря лоб.

– Сломался, – сообщил он.

– Видел? – заорал Хордило, бросаясь к Грошемилу. – Вот что он творит!

Писарь побледнел, облизнул губы и, откашлявшись, сказал:

– Ладно… пожалуй, я лучше позову хозяина.

– Разумное решение, – заметил Бошелен.

– Я с тобой! – заявил Хордило.

– Нет. Оставайся тут, сержант. Уверяю, я скоро вернусь.

– Не оставляй меня с ними!

Вздохнув, Грошемил повернулся к Бошелену:

– Полагаю, вы в состоянии сдержать своего товарища, сударь, чтобы присутствующий здесь сержант не сомневался, что никто не оторвет ему голову или еще что-нибудь.

– Я готов заверить вас в чем угодно, – ответил Бошелен. – Вот только зачастую оказывается, что миру наплевать на любые заверения. И тем не менее я убежден, что голова еще какое-то время останется на плечах у сержанта.

Хордило шагнул ближе к Грошемилу:

– Прошу тебя, не оставляй меня с ними!

– Мы сейчас вернемся. Проклятье, да будь же ты смелее!

Хордило посмотрел вслед поспешно удаляющемуся писарю. Хотя теперь они находились внутри крепости, его все еще била дрожь. Прислонившись спиной к стене, он взглянул на двоих чужеземцев напротив. Корбал Брош перевернул железную голову голема и вытряхивал из нее последние гремящие кусочки металла. Бошелен медленно стягивал перчатки.

– Дорогой сержант, – сказал он, – я хотел бы спросить насчет вашего повелителя…

Хордило покачал головой:

– Вам не удастся ничего у меня выведать.

Бошелен пожал плечами, удивленно подняв брови:

– Всего лишь простое любопытство с моей стороны, не более того.

– Я выполнил свой долг, как и полагается.

– Да, разумеется. Но признайтесь, теперь… вы об этом сожалеете?

– Сожалеть о чем-либо придется только вам двоим. Повелитель Клыкозуб Коготь известен также как Терзающий, и он вполне заслужил этот титул.

– Как кто? Дерзающий?

– Что? – не понял Стинк.

И тут их внимание привлекли шаги в коридоре. Корбал Брош выронил железную голову Голема, и лязг от ее падения эхом разнесся по залу.

Несколько мгновений спустя появился Грошемил, следом за которым шагал сам повелитель Клыкозуб.

Хордило увидел, как взгляд его хозяина застыл на лежавшем на разбитых плитках обезглавленном големе. Лицо повелителя ничего не выражало.

– Корбал, друг мой, – сказал Бошелен, – полагаю, тебе следует принести повелителю извинения за плохое обращение с его големами.

– Прошу прощения, – проговорил Корбал. Его толстые губы были странным образом испачканы вылившейся из голема жидкостью, как будто он только что облизал пальцы.

– Что ж, – произнес Клыкозуб, – естественно, их единственное предназначение состояло в том, чтобы внушать страх местным жителям. Теперь, как я понимаю, остался только один голем. Похоже, мне будет чем заняться зимой. – Он взмахнул полами черного плаща. – Я повелитель Клыкозуб Коготь, хозяин Забытого Удела, великий чародей древних богов Илфура, сенешаль Серых искусств, верховный маг высшего Телакана и последний из ныне живущих членов Лиги Вечных Союзников. – Помедлив, он продолжил: – Как я понимаю, вы – спасшиеся после кораблекрушения?