Текст книги "Жребий"

4

Энн Нортон смотрела в окно. Она уже звонила в аптеку. Нет, сказала мисс Кугэн с некоторым ехидством. Их не было.

«Где ты, Сьюзен? О, где же ты?»

Рот ее скривился в беспомощной гримасе.

«Уходи, Бен Мейрс. Оставь мою дочь в покое».

5

Когда она отпустила его руку, она сказала:

– Сделай кое-что для меня, Бен.

– Все, что смогу.

– Не говори об этом ни с кем в городе. Ни с кем.

Он невесело улыбнулся:

– Не бойся. Я совсем не хочу, чтобы меня посчитали чокнутым.

– Ты запираешь свою комнату у Евы?

– Нет.

– Запирай. Веди себя поосторожнее с ними.

– А с тобой?

– И со мной… если бы я не любила тебя.

И она пошла прочь, оставив его смотреть вслед и думать о том, что он сказал ей, но больше – о том, что она сама сказала ему в конце.

6

Когда он вернулся к Еве, то обнаружил, что не может ни писать, ни спать. Он был чересчур возбужден. Поэтому он сел в машину и после некоторых колебаний направился к Деллу.

Там было полно народу и накурено. Ансамбль в стиле кантри под горделивым именем «Рэйнджеры» играл вариацию песенки «Ты никогда не заходил так далеко»; громкость с лихвой возмещала непритязательность музыки и текста. Посреди зала прыгали, пожалуй, пар пятьдесят, и Бена даже слегка изумило такое многолюдье.

Все стулья у стойки были заняты строительными и фабричными рабочими, одетыми в почти одинаковые кожаные башмаки и потягивающими пиво из одинаковых стаканов.

Меж столиков сновали три официантки с высокими прическами и пришпиленными к их белым блузкам табличками с именами (Джеки, Тони, Ширли). За стойкой сам Делл наливал пиво, а за ним смешивал коктейли человек с ястребиным носом и зачесанными назад волосами. Лицо его казалось совсем белым, когда он отмерял разные жидкости, заливал их в серебристый шейкер и включал его, добавляя по мере готовности еще что-то.

Бен прошелся вдоль стойки, выискивая свободный стол, и кто-то окликнул его:

– Бен! Эй, приятель! Иди сюда!

Бен оглянулся и увидел Хорька Крейга, сидящего за столом над полупустой бутылкой пива.

– Привет, Хорек, – сказал Бен, усаживаясь к нему.

Хорек нравился ему, и он был рад увидеть здесь знакомое лицо.

– Решил поглядеть на нашу ночную жизнь? – усмехнулся Хорек. Бен уловил его дыхание и понял, что он пил здесь не только пиво.

– Ну, – ответил Бен. Он вынул доллар и положил на стол, усеянный кругами от множества пивных кружек. – Как твои дела?

– Нормально. Как тебе эта новая группа? Правда, неплохо?

– Мне нравится. Заканчивают песню до того, как она успевает надоесть.

– Я весь вечер ждал, когда кто-нибудь это скажет. Джеки! – прокричал он. – Принеси-ка моему приятелю пивка!

Джеки принесла бутылку с пивом на залитом пеной подносе и опустила на стол, с недоумением поглядев на доллар.

– Это стоит доллар сорок, – сообщила она.

Бен добавил еще доллар. Она сгребла со своего подноса шестьдесят центов сдачи, сказав при этом:

– Хорек, ты вопишь, как петух, когда ему сворачивают шею.

– Крошка, ты просто прелесть, – сказал в ответ Хорек. – Вот это Бен Мейрс. Он книги пишет.

– Очень рада, – пробормотала Джеки и исчезла.

Бен налил пива, и Хорек последовал его примеру, с профессиональной ловкостью наполнив кружку до краев.

– Твое здоровье, приятель!

Бен поднял кружку и отпил.

– Так как твое писание?

– Довольно успешно.

– Слышал я, ты увиваешься за девчонкой Нортонов. Она милашка. Лучше ты здесь просто не найдешь.

– Да, но…

– Мэтт! – опять завопил Хорек, отчего Бен едва не выронил стакан. Господи, подумал он, правда – совсем как петух, расстающийся с этой жизнью.

– Мэтт Берк! – Хорек бешено махал рукой, и седой человек помахал в ответ и начал пробираться к ним через толпу. – Ты просто обязан с ним познакомиться, – сообщил он Бену. – Чудесный мужик.

Подошедшему к ним можно было дать лет шестьдесят. Он был высоким, коротко подстриженным, во фланелевой рубашке с открытым воротом.

– Привет, Хорек, – сказал он.

– Как дела, приятель? Хочешь познакомиться с писателем, что живет у Евы? Вот он, Бен Мейрс. Прекрасный парень. Мы с Мэттом росли по соседству, только он ударился в науку, а я – вот. – И Хорек смущенно хмыкнул.

Бен привстал и потряс протянутую руку Мэтта Берка.

– Как дела?

– Хорошо, спасибо. Я читал одну из ваших книг. «Воздушный танец».

– Вам понравилось?

– Во всяком случае, больше, чем критикам, – сказал Мэтт, присаживаясь к ним. – Как ты, Хорек?

– Чудесно, – ответил Крэйг. – Джеки! Принеси Мэтту пива!

– Подожди минутку, старый пердун! – крикнула Джеки в ответ, проносясь мимо с полным подносом.

– Милашка, – сообщил Хорек. – Дочка Морин Толбот.

– Ага, – сказал Мэтт. – Я учил ее в 71-м. А ее мать – в 51-м.

– Мэтт преподает английский в высшей школе, – сказал Хорек. – Вам с ним найдется о чем поболтать.

– Я помню Морин Толбот, – сказал Бен. – Она стирала моей тетке и приносила белье всегда в корзине с одной ручкой.

– А вы местный, Бен? – спросил Мэтт.

– Прожил здесь четыре года в детстве. У тети Синди.

– Синди Стоуэнс?

– Да.

Джеки принесла чистый стакан, и Мэтт плеснул себе пива. Ансамбль закончил играть, и музыканты устремились к стойке.

– Вы вернулись сюда написать книгу про нас? – спросил Мэтт.

В мозгу Бена вспыхнул предупредительный сигнал.

– Что-то вроде того.

– Наш город этого заслуживает. У вас может получиться. «Воздушный танец» – хорошая книга. Я и сам мог бы написать что-нибудь, да таланта нет.

– Да не верь ты ему, – вмешался Хорек, в очередной раз наполняя стакан. – У старины Мэтта полно всяких талантов. Никто не ценит учителей, а ведь они… – он покачался на стуле, подыскивая определение, – соль земли, – закончил он, поперхнувшись пивом. Он был уже совсем пьян. – Извините меня, я пойду отолью.

Он встал и, шатаясь, побрел в направлении туалета. Они провожали его взглядом.

– Жаль, хороший человек пропадает, – сказал Мэтт, поднимая палец. Появившаяся официантка обратилась к нему, как к «мистеру Берку», и была, казалось, слегка шокирована появлением ее учителя в компании Хорька Крейга. Когда она отправилась за дополнительной порцией пива, Бен подумал, что Мэтт тоже казался смущенным.

– А мне Хорек нравится – сказал Бен. – Сдается, что он много всего пережил. Что с ним случилось?

– О, все очень просто, – сказал Мэтт. – Бутылка. Он пил с каждым годом чуть-чуть больше, и его это доконало. Он получил Серебряную звезду во время мировой войны. Циник мог бы сказать, что лучше бы, если бы он там погиб.

– Я не циник, – возразил Бен. – Мне он все равно нравится. Но думаю, лучше мне отвести его домой.

– Это правильно. Я тоже сейчас уйду и пойду домой слушать музыку. Мне нравится громкая музыка – почему – то особенно с тех пор, как сердце стало шалить. А вы, говорят, интересуетесь домом Марстенов?

– Кто говорит? – Бен так и подпрыгнул.

Мэтт улыбнулся.

– Как там пел старый Мервин Гэй? «Я слышал это в бутылке с вином»? Довольно банально. Так и представляешь человека, прижавшегося ухом к бутылке токайского. Так вот, я слышал это от Лоретты Стэрчер. Она работает в библиотеке, на страже, так сказать, литературы. Вы читали в камберлендском «Леджере» статьи про этот старый случай и еще заказывали две книжки, где тоже про это упоминалось. Но из них только Люберт писал толково – он был здесь в 46-м и изучал это дело, – а у Сноу одни только домыслы.

– Да, я знаю, – автоматически сказал Бен.

Официантка принесла им еще пива, и Бен внезапно подумал, что она похожа на рыбку, снующую среди ила и мелкого планктона.

Мэтт расплатился и продолжил:

– Страшная вещь здесь случилась. И на городе это отразилось. Конечно, истории об убийствах и обо всем прочем всегда передаются из поколения в поколение. Но здесь нечто большее. Может, тому виной география.

– Может быть, – сказал Бен. Учитель говорил о том, что смутно бродило в его сознании с того дня, как он вернулся в этот город. – Он возвышается над городом, как… как какой-то злой божок. – Этот образ показался ему тривиальным, не отражающим глубины его чувств, но он вовсе не собирался открывать их незнакомцу. Ему не очень нравился этот разговор.

– Талантливо, – сказал Мэтт.

– Простите?

– То, что вы сказали. Полвека мы несли ему, как божку, все свои маленькие грехи и преступления.

– Но и добро тоже.

– В таких городках добра днем с огнем не сыщешь. В лучшем случае – вежливое равнодушие. Томас Вулф исписал на эту тему фунтов семь бумаги.

– Не думал я, что вы циник.

– Это вы говорили, что вы не циник, – отпарировал Мэтт, улыбаясь. Ансамбль отошел от стойки, сверкая пест рыми нарядами. Солист взял гитару и начал что-то наигрывать.

– Но вы так и не ответили на мой вопрос. Ваша книга будет о доме Марстенов?

– Может быть, и так.

– Желаю успеха. Извините за назойливость.

– Ничего, – сказал Бен, думая про Сьюзен. – Куда это Хорек подевался?

– Могу я попросить вас об одной услуге? Если откажетесь, я не обижусь.

– Да-да, я слушаю.

– У меня очень хороший класс, – сказал Мэтт. – По-настоящему думающие дети, и я бы хотел, чтобы они встретились с кем-то, кто живет в своем мире. Кто – как бы это сказать? – заставляет людей взглянуть на мир по-иному.

– С удовольствием, – сказал Бен, не чувствуя особого подъема. – Сколько у вас длится урок?

– Пятьдесят минут.

– Ну что ж, за это время я смогу им что-нибудь рассказать.

– Большое спасибо, – сказал Мэтт. – На следующей неделе, хорошо?

– Конечно. Назовите только день и время.

– Вторник, четвертый урок. В одиннадцать. Как раз перед ланчем, но я надеюсь, что урчание в желудках вас не смутит.

– Я заткну уши ватой.

Мэтт рассмеялся:

– Чудесно. Я встречу вас у входа.

– Договорились. Вы…

– Мистер Берк? – Это была Джеки. – Хорек там не может выйти из туалета. Как вы считаете…

– А? Господи, ну, конечно. Бен, вы…

– Да-да.

Они направились к туалету. Ансамбль заиграл опять – что-то о ребятах из Мускоги, обожающих своего учителя.

В туалете воняло мочой и хлоркой. Хорек привалился к стене меж двух писсуаров, и какой-то парень в солдатс кой форме мочился в двух дюймах от его уха.

Рот его был открыт, и Бен невольно пожалел его, старого, взятого в плен грубой, безжалостной силой. Это сразу навело его на мысль о собственном неизбежном старении. Он жалел уже не столько Хорька, сколько себя, и жалость эта горьким комком подступила к его горлу.

– Возьмите его за руку, – попросил Мэтт, – когда этот джентльмен отойдет.

– Да-да. – Бен взглянул на парня, который явно не торопился. – Давай поскорее, приятель.

– Я что, ему мешаю? – проворчал солдат, но застегнул ширинку и вышел.

Бен взял Хорька за руку и рывком приподнял. Его колени коснулись стены, и он почувствовал, как она дрожит от громкой музыки. Хорек висел у него на руках, как мешок. Мэтт взял его за другую руку, и они вдвоем подтащили бесчувственное тело к двери.

– Вот и Хорек, – сказал кто-то. Раздался общий смех.

– Делл знает, когда ему хватит, – сказал Мэтт. – Он обычно не наливает ему больше, чем нужно.

Они вышли в фойе, а оттуда по деревянным ступенькам – на стоянку.

– Полегче, – пропыхтел Бен. – Не уроните его.

Нога Хорька колотилась по ступенькам, как бревно.

– Мой «ситроен»… в последнем ряду.

Воздух стал холоднее; наверное, скоро начнут падать листья. Хорек начал дышать глубже и слабо шевелил головой.

– Сможете уложить его в постель, когда приедете? – спросил Мэтт.

– Думаю, да.

– Ладно. Смотрите, дом Марстенов еще виден.

Бен посмотрел. В самом деле, над чернеющими соснами зловеще вырисовывалась высокая крыша.

Он открыл пассажирскую дверь и сказал:

– Помогите мне закинуть его.

Они втолкнули Хорька в салон и закрыли дверь.

– Значит, во вторник в одиннадцать?

– Я буду.

– Спасибо. И спасибо за Хорька. – Он протянул руку, и Бен пожал ее.

Он сел за руль и поехал прочь. Как только скрылась неоновая вывеска, дорога стала пустой и темной, и Бен подумал: «Настало время привидений».

Хорек за его спиной застонал, и Бен подпрыгнул, едва не вывернув руль.

«Господи, почему я это подумал?»

Ответа не было.

7

Он открыл окно, чтобы холодный воздух быстрее протрезвил Хорька, и когда он подъехал к крыльцу пансиона, тот уже понемногу приходил в себя.

Бен вывел его и провел на кухню, фантастически подсвеченную огоньком плиты. Хорек прохрипел:

– Она милашка, но замужем, Джек… ты уже зна… ешь…

В холле белела тень. Это оказалась Ева с завитыми волосами и лицом, белым от крема, сама похожая на привидение.

– Эд, – сказала она. – Эд, что с тобой? Ты опять?

Он приоткрыл глаза, слегка улыбнулся и прохрипел:

– Опять, опять. Разве ты не знала?

– Отведете его наверх? – спросила она Бена.

– Да, конечно.

Он опять взял Хорька и кое-как втащил его по ступенькам в комнату. Едва он плюхнул его на кровать, всякие признаки сознания пропали, и Хорек погрузился в глубокий сон.

Бен постоял немного, осматриваясь. В комнате было чисто, вещи аккуратно убраны. Когда он начал снимать с Хорька туфли, Ева сказала откуда-то сзади:

– Не беспокойтесь, мистер Мейрс. Я сама.

– Но…

– Я привыкла. Я это делала не один раз.

– Ну, ладно, – сказал Бен и, не оглядываясь, вышел.

Раздевался он медленно и долго, потом лежал без сна, думая о чем-то.

Глава шестая
Город (2)

1

Осень пришла в Джерусалемс-Лот так же внезапно, как восход солнца в тропиках. Все произошло буквально в один день. Так же быстро в город приходила и весна, но она в Новой Англии была не самым лучшим временем года. Уже в апреле становилось жарко, а уж в мае, когда вы выходили в семь утра из дома с обеденной корзинкой, то твердо знали, что к восьми высохнет роса, пыль от проезжающей машины не уляжется и через пять минут, а что на фабрике ужасная жара и продлится она до самого июля.

Поэтому осень, приходившую в середине сентября, ждали, как старого, желанного друга. Друга, который усаживается в твое любимое кресло, закуривает трубку и начинает рассказывать, где он был и что видел.

И это длится весь октябрь, а иногда и ноябрь. День за днем небо становится прозрачнее, и по нему плывут, всегда на восток, облака, белые корабли с серыми парусами. Ветер становится сильнее, обрывает листья с деревьев и заставляет болеть что-то еще, кроме ваших костей. Может быть, что-то древнее в человеческой душе, память предков, твердящую: «Беги на юг или умрешь». Даже в доме, за крепкими стенами, ветер колотится в стекла и завывает в трубе, и рано или поздно вы оторветесь от своих дел и посмотрите в окно. И вы увидите, как облака несутся над фермой Гриффенов и над Школьным холмом, то темные, то светлые, словно открытые или закрытые ставни богов. И если не гудит самолет и охотник где-нибудь в лесу не стреляет фазанов, вы можете услышать другой звук – звук жизни, завершающей очередной свой круг.

2

В этом году осень началась 28 сентября, когда на Хармони-Хилл хоронили Дэнни Глика.

В церкви были только родственники, но на кладбище пустили всех, и многие пришли – одноклассники, любопытные и старики, для которых похороны были средством как-то уменьшить страх перед грядущей смертью.

Они шли по Бернс-роуд длинной шеренгой. Машины ехали со включенными фарами, несмотря на погожий день. Впереди двигался катафалк Карла Формэна, заваленный цветами, следом «меркури» Тони Глика. В следующих четырех автомобилях размещались родственники, прибывшие издалека (даже из Тулсы, штат Оклахома). Среди других были Марк Петри (именно к нему шли Дэнни с Ральфи в ту роковую ночь) с отцом и матерью; Ричи Боддин с семьей; Мэйбл Вертс в машине супругов Нортонов (сидя на заднем сиденье, она вспоминала все виденные ей похороны, начиная с 1930 года); Лестер Дарэм с женой Хэрриет; Пол Мэйберри и его жена Глинис; Пэт Миддлер, Джо Крэйн, Винни Апшоу и Клайд Корлисс. Все в машине Милта Кроссена (перед тем, как ехать, Милт открыл холодильник, и они выпили по банке пива); Ева Миллер в автомобиле, где сидели также ее подружки Лоретта Стэрчер и Рода Кэрлесс, обе старые девы. Перкинс Гиллспай со своим помощником Нолли Гарденером на полицейской машине (это был «форд» Перкинса с установленной на нем сиреной); Лоуренс Крокетт и его болезненная жена; Чарльз Родс, водитель автобуса, который ходил на все похороны из принципа; Чарльз Гриффен с женой и двумя сыновьями, Хэлом и Джеком.

Майк Райерсон и Ройял Сноу вырыли могилу еще утром, уложив рядом с ямой полоски дерна. Майку показалось, что Ройял ведет себя как-то странно. Обычно он так и сыпал всякими шутками и прибаутками по поводу их работы, но в это утро казался подавленным и все время молчал. Похмелье, предположил Майк. Небось засиделся вчера у Делла со своим дружком Хэнком.

Едва он увидел катафалк Карла, поднимающийся на холм, он отпер железные ворота, поглядывая на острые прутья, с которых он снял Дока. Потом он вернулся к могиле, где уже ждал местный священник, отец Дональд Каллагэн. Книга, которую он держал, была раскрыта на похоронной службе для детей. Майк знал, что это уже третья служба – первые две были в морге и в церкви святого Андрея. Последняя ступень – кладбище. Конец всему.

Холодок прошел у него по спине, и он посмотрел на яркую пластиковую траву, которую зачем-то использовали на похоронах. Она выглядела дешевой имитацией жизни, прикрывающей тяжкие коричневые пласты всепожирающей земли.

– Они идут, – сказал он священнику.

Каллагэн был высоким человеком с голубыми глазами и грубоватыми чертами лица. Волосы его уже поседели. Райерсон, не бывавший в церкви с шестнадцати лет, любил его больше прочих служителей церкви. Джон Гроггинс, методистский проповедник, был старым лицемерным святошей, а Паттерсон из церкви Святых последнего дня казался просто чокнутым. Как-то на похоронах одного из служек он даже прыгнул в могилу. Но Каллагэн – другое дело; на похоронах он служил спокойно и всегда быст ро. Райерсон сомневался, происходят ли его багровые щеки и вздутые вены от усердных молитв, но если он и выпивал втихую, что с того? Мир таков, что в нем редко встретишь святого.

– Спасибо, Майк, – сказал он и посмотрел на небо. – Тяжелая сегодня служба.

– Еще бы. Сколько продлится?

– Минут десять, не больше. Не стоит заставлять родителей страдать еще сильнее. Им уже достаточно.

– Хорошо, – сказал Майк, удаляясь. Он намеревался перелезть через ограду, уйти в лес и перекусить. Он знал, что могильщик в перепачканном землей комбинезоне не услаждает глаз пришедших на похороны.

У стены он остановился, увидев поваленный камень. Подняв его, он снова почувствовал легкую дрожь.

ХЬЮБЕРТ БЕРКЛИ МАРСТЕН

6 окт. 1889 – 12 авг. 1939

Ангел смерти, держащий

бронзовый фонарь перед золотою дверью,

увлек его за собой в бездну.

И ниже, полустершимися буквами:

«Господи, упокой его душу».

Встревоженный по непонятной причине, Майк Райерсон направился в лес, чтобы съесть там свой ланч.

3

Давным-давно, в семинарии, один однокашник поведал отцу Каллагэну старое правило, в то время вызвавшее у него конфузливый смешок, но позже казавшееся все более и более верным. Оно гласило: «Господи, дай мне смирение принять то, что я не могу изменить, волю изменить то, что я не могу принять, и ум, чтоб не слишком уж выеживаться».

Он вспомнил это изречение, стоя у открытой могилы Дэнни Глика.

Носильщики, дяди и кузены мальчика (тех и других было по двое), опустили гроб на землю. Марджори Глик в черном пальто и черной шляпе с вуалью стояла рядом, придерживаемая отцом. Рядом стоял ее муж с каменным лицом. Несколько раз во время службы он оглядывался, словно удивляясь присутствию стольких людей.

Отец Каллагэн окропил гроб и могилу святой водой.

– Помолимся, – возгласил он. Голос его, пьяного или трезвого, всегда был приятным и звучным. Присутствующие склонили головы.

– Господи Боже, пошли свою милость уповающим на Тебя. Благослови эту могилу и пришли к ней ангелов Твоих. Прими невинную душу Дэниела Глика и причти его к святым Твоим в вечной жизни. Аминь.

– Аминь, – прошептали все. Тони Глик опять поглядел вокруг невидящими глазами. Его жена поднесла ко рту платок.

– Вот мы хороним тело этого мальчика. Помолимся Господу нашему, давшему жизнь всем созданиям, дабы воскресил он его к жизни вечной.

Он перевернул страницу. Женщина в третьем ряду принялась плакать. Где-то в лесу просвистела птица.

– Помолимся за нашего брата Дэниела Глика Господу нашему Иисусу Христу, сказавшему: «Я есть Воскресение и Жизнь вечная. Тот, кто уверует в меня, не умрет, и кто примет мою веру, будет жить вечно, хоть и умрет».

– Господи, услышь наши молитвы, – нестройным хором повторили католики.

– Ты возвратил мертвеца к жизни; даруй нашему брату Дэниелу жизнь вечную. Помолимся!

– Господи, услышь наши молитвы, – общий хор. В глазах Тони Глика, казалось, что-то промелькнуло.

– Наш брат Дэниел чист в крещении Твоем; причти его к святым Твоим. Помолимся!

– Господи, услышь наши молитвы.

– Он вкусил их плоти и крови; даруй ему место у Твоего престола. Помолимся!

– Господи, услышь наши молитвы.

Марджори Глик начала раскачиваться взад-вперед.

– Успокой нас в нашем горе, пусть вера наша будет нам утешением и жизнь вечная – нашей надеждой. Помолимся!

– Господи, услышь наши молитвы.

Он закрыл молитвенник:

– Помолимся, как Господь учил нас. Отче наш, сущий на небесах…

– Нет! – закричал вдруг Тони Глик, бросаясь вперед. – Не сыпьте землю на моего мальчика!

К нему протянулись руки, но не смогли удержать. Какой-то момент он балансировал на грани могилы, потом свалился вниз и стукнулся о гроб с глухим звуком.

– Дэнни, вернись! – кричал он.

– Боже, – прошептала Мэйбл Вертс, прижимая платок к губам. Глаза ее зорко следили за происходящим, собирая материал для рассказов на долгую зиму.

– Дэнни, прекрати эту ерунду!

Отец Каллагэн кивнул носильщикам, и те шагнули вперед, но Перкинс Гиллспай и Нолли Гарденер уже вытаскивали из могилы отбивающегося и рыдающего Глика.

– Дэнни, прекрати! Ты напугал маму! Я тебе задам! Пустите ме ня! Пустите к моему… мальчику… пустите, суки… о Господи…

– Отче наш, сущий на небесах… – снова начал отец Каллагэн, и другие голоса подхватили.

– …Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе…

– Дэнни, иди ко мне, слышишь? Слышишь меня?

– …Хлеб наш насущный дай нам днесь и прости нам…

– Дэннииии!

– …долги наши, как и мы прощаем должникам нашим…

– Он не умер, не умер, пустите меня, говнюки!..

– …и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь.

– Он не умер, – всхлипывал Тони Глик. – Не мог он умереть. Ему же всего двенадцать. – Он опять начал рваться вперед из рук, держащих его. Он упал на колени перед отцом Каллагэном и обнял его ноги. – Верните мне моего мальчика! Не дурачьте меня!

Каллагэн осторожно взял его голову двумя руками.

– Помолимся, – сказал он, чувствуя, как по его рукам текут слезы Глика. – Господи, утешь этого человека и его супругу в их горе. Ты очистил этого мальчика в водах крещения и даровал ему вечную жизнь. Когда-нибудь мы снова встретимся с ним в царствии Твоем. Помолимся!

Он поднял голову и увидел, что Марджори Глик упала в обморок.