Текст книги "11/22/63"

В следующий вторник я снял квартиру, которая в «Дерри ньюс» рекламировалась как «частично обставленная, в хорошем районе», а в среду, семнадцатого сентября, мистер Джордж Амберсон въехал в нее. Прощай, «Дерри-таунхаус», здравствуй, Харрис-авеню. Я жил в пятьдесят восьмом году уже больше недели и начал чувствовать себя здесь более комфортно, хотя местным еще не стал.

Под «частично обставленной» подразумевалась кровать (с матрасом в пятнах, но без постельного белья), диван, кухонный стол, под одну ножку которого требовалось что-то подкладывать, чтобы он не шатался, и единственный стул с желтым пластиковым сиденьем, которое странно чвакало, когда с него вставали, словно неохотно разрывало контакт с брюками. Мне также перепали плита и шумно урчащий холодильник. В кухонной кладовке я обнаружил устройство для кондиционирования воздуха – вентилятор производства «Дженерал электрик» с оплавленным штепселем. Попытаться вставить его в розетку мог разве что самоубийца.

Я чувствовал, что шестьдесят пять долларов в месяц – многовато для квартиры, над которой пролетали садившиеся в аэропорту Дерри самолеты, но согласился уплатить запрашиваемую сумму, потому что миссис Джоплин, хозяйка, закрыла глаза на отсутствие рекомендаций у мистера Амберсона. Помог и еще один нюанс: мистер Амберсон согласился заплатить за три месяца аренды наличными. Она тем не менее настояла на том, чтобы переписать все мои данные с водительского удостоверения. Если и удивилась, откуда у риелтора из Висконсина водительское удостоверение штата Мэн, то ни слова об этом не сказала.

Я мог только порадоваться тому, что Эл снабдил меня крупной суммой наличных. С их помощью договариваться с незнакомцами удавалось на удивление легко.

И в пятьдесят восьмом наличные Эла стоили куда больше. За какие-то три сотни долларов я превратил квартиру из частично в полностью обставленную. Девяносто из трехсот ушли на подержанный настольный телевизор «РКА». Вечером я посмотрел «Шоу Стива Аллена» в прекрасных черно-белых тонах, потом выключил телик и посидел за кухонным столом, слушая рев пропеллеров идущего на посадку прямо над моим домом самолета: аэропорт находился на востоке. Достал из заднего кармана блокнот «Синяя лошадь», который купил в аптечном магазине в Нижнем городе (том самом, где покупателей предупреждали, что воровство не хохма, не прикол и не забава). Открыл первую страницу. Щелкнул приобретенной в том же магазине новенькой паркеровской шариковой ручкой. Просидел минут пятнадцать – достаточно долго для того, чтобы на восток проследовал еще один самолет, да так низко, что оставалось только удивляться, как он не задел шасси крышу.

На странице ничего не появилось. Как и в моей голове. Всякий раз, когда я пытался заставить ее работать, возникала только одна связная мысль: Прошлое не хочет, чтобы его изменяли.

И это не внушало оптимизма.

Наконец я поднялся, взял вентилятор с полки в кладовке и перенес на стол. Не думал, что он заработает, но был не прав, и его гудение странным образом успокаивало. И заглушало раздражающее урчание холодильника.

Когда я сел, в голове более-менее прояснилось, и на этот раз я смог написать несколько слов.

ВАРИАНТЫ:

1. Сообщить в полицию.

2. Анонимный звонок мяснику (скажем: «Я слежу за тобой, ублюдок, и если ты что-то такое сделаешь, я об этом расскажу»).

3. Каким-то образом подставить мясника.

4. Как-то покалечить мясника.

Я остановился. Холодильник щелкнул. Самолеты не шли на посадку, автомобили не проезжали Харрис-авеню. На какое-то время я остался в компании вентилятора и незаконченного перечня. Наконец написал последний вариант:

5. Убить мясника.

Затем вырвал листок, смял, взял коробок спичек, который лежал у плиты, чтобы зажигать конфорки и духовку, чиркнул одной. Вентилятор тут же задул пламя, и я вновь подумал, как иной раз трудно что-либо изменить. Выключил вентилятор, зажег другую спичку и поднес огонек к бумажному шарику. Когда он ярко вспыхнул, бросил его в раковину, подождал, пока догорит, потом смыл пепел в сливное отверстие.

После этого Джордж Амберсон отправился в кровать.

Но долго не мог заснуть.

Когда в половине первого над крышей проревел последний самолет, я все еще не спал и думал о моем перечне. Общение с полицией исключалось. Такое могло сработать с Освальдом, который объявит о своей непреходящей любви к Фиделю Кастро в Далласе и в Новом Орлеане, но только не с Даннингом, горячо любимым и уважаемым членом общества. А кто я? Приезжий в городе, где чужаков не жаловали. Сегодня, выходя из аптечного магазина, я вновь увидел Бесподтяжечника и его команду возле бара «Сонный серебряный доллар». И пусть на этот раз я оделся как рабочий, они окинули меня все тем же холодным взглядом: Это что еще за чмо?

Да проживи я в Дерри восемь лет вместо восьми дней, что бы я сказал полиции? Мне открылось, что Фрэнк Даннинг убьет свою семью на Хэллоуин? Звучит убедительно.

Идея анонимного звонка мяснику понравилась мне больше, но вариант получался рискованный. Позвонив Фрэнку Даннингу, на работу или в пансион Эдны Прайс, где его подозвали бы к телефонному аппарату в общей комнате, я вмешивался в ход событий. Такой звонок, возможно, удержал бы его от убийства семьи, но мог привести и к противоположному результату, мог толкнуть мясника за зыбкую границу, отделяющую нормальную психику от безумия. По всему выходило, что он и так подошел к ней очень близко, прикрываясь обаятельной улыбкой Джорджа Клуни. Вместо того чтобы предотвратить убийства, я бы сместил их на более ранний срок. В настоящий момент я знал, когда и где они произойдут. Если бы предупредил Даннинга, неопределенности бы прибавилось.

Как-то подставить его? Такое могло сработать в шпионском романе, но это под силу только агенту ЦРУ, а я чертов учитель английского языка и литературы.

Следующим пунктом было покалечить мясника. Допустим, но как? Раздавить его на «санлайнере», когда он направится к Коссет-стрит с молотком в руке, думая об убийстве? Только невероятная удача позволит мне избежать ареста и тюрьмы. И это еще не все. Покалеченные люди со временем поправляются. И он мог повторить попытку. Лежа в темноте, я пришел к выводу, что все эти варианты слишком ненадежны. Потому что прошлое не хотело, чтобы его меняли. Оно упрямо.

Достижение цели гарантировал только последний вариант: следить за ним, дождаться, пока он останется один, и убить. Будь проще – и к тебе потянутся.

Но и тут проблем хватало. Самая большая заключалась в том, что я не знал, удастся ли мне это сделать. Под влиянием момента – защищая себя или кого-то еще – возможно, но хладнокровно, обдуманно? Даже зная, что этот человек собирается убить жену и детей, если его не остановят?

И… что, если, убив его, я попаду в полицию до того, как сумею сбежать в будущее, где меня звали Джейк Эппинг, а не Джордж Амберсон? Меня будут судить, признают виновным, отправят в Шоушенкскую тюрьму штата. Там я и буду обретаться в день убийства Джона Ф. Кеннеди.

Но ведь и это еще не все. Я поднялся, прошел через кухню в ванную, размерами соперничавшую с телефонной будкой, сел на унитаз, уткнулся лбом в ладони. Я исходил из того, что сочинение Гарри – правда. Эл тоже. Возможно, так оно и было, поскольку в умственном развитии Гарри все-таки на пару-тройку баллов недотягивал до нормы, а такие люди менее склонны выдавать за реальность фантазии об убийстве целой семьи. И все же…

Девяносто пять процентов уверенности – не сто. Так говорил Эл, причем об Освальде, единственном человеке, который мог убить Кеннеди, если отбросить всю эту болтовню о заговорах, – и, однако, у Эла оставались сомнения.

В компьютеризированном мире 2011 года проверить историю Гарри не составляло труда, но я этого не сделал. И если его история – правда, он мог упустить или неправильно истолковать какие-то очень важные обстоятельства, которые могли подложить мне свинью. В итоге, примчавшись на помощь, подобно сэру Галахаду, не стану ли я еще одной жертвой? Моя смерть скорее всего изменит будущее, да только я не смогу увидеть, как именно.

Тут мне в голову пришла новая безумно привлекательная идея. Вечером на Хэллоуин я мог расположиться напротив дома 379 по Коссат-стрит… и просто наблюдать. Убедиться, что убийство произошло, и при этом уточнить все подробности, которые единственный выживший свидетель – ребенок, огретый молотком по голове – мог упустить. Потом я мог уехать в Лисбон-Фоллс, пройти через «кроличью нору» и тут же вернуться в 9 сентября 1958 года, за две минуты до полудня. Вновь купить «санлайнер» и поехать в Дерри, на этот раз запасшись всей необходимой информацией. Да, конечно, я уже потратил немалую часть наличных Эла, но оставшихся денег мне хватило бы с лихвой.

Стартовала идея легко, однако споткнулась еще до первого поворота. Цель этого путешествия состояла в том, чтобы проверить, как отразится на будущем спасение семьи уборщика, а позволив Фрэнку Даннингу совершить эти убийства, я бы ничего не проверил. Более того, передо мной уже маячила необходимость спасти их в третий раз, потому что все сбросится на ноль, когда… если… я вновь вернусь в прошлое через «кроличью нору», чтобы остановить Освальда. Один раз – ужасно. Два – еще хуже. Три – невозможно представить.

И вот еще о чем следовало помнить. Семья Гарри Даннинга один раз уже умерла. Я что, собирался приговорить их к повторной смерти? Даже если всякий раз происходил сброс на ноль и они ничего не знали? А вдруг знали, на каком-то глубинном уровне подсознания?

Боль. Кровь. Маленькая Морковка, лежащая на полу под креслом-качалкой. Гарри, пытающийся остановить безумца духовушкой «Дейзи»: «Не подходи ко мне, папочка, а не то я тебя застрелю».

Волоча ноги, я поплелся через кухню, остановился, чтобы взглянуть на стул с желтым пластиковым сиденьем.

– Я ненавижу тебя, стул, – сообщил я ему, после чего вновь улегся в постель.

На этот раз заснуть удалось почти мгновенно. Проснулся я только в девять. Утреннее солнце светило в голое окно спальни, радостно пели птицы, а я, похоже, знал, что надо делать. Будь проще – и к тебе потянутся.

В полдень я завязал галстук, надел соломенную шляпу под модным углом и отправился в магазин «Спортивные товары Мейкена», где продолжалась «ОСЕННЯЯ РАСПРОДАЖА ОРУЖИЯ». Я сказал продавцу, что заинтересован в покупке пистолета или револьвера, поскольку занимаюсь торговлей недвижимостью и иногда перевожу крупные суммы денег. Он выложил передо мной несколько, включая и револьвер «кольт полис спешл» тридцать восьмого калибра. За девять долларов девяносто девять центов. Я считал цену смехотворно низкой, пока не вспомнил записи Эла: заказанная по почте итальянская винтовка, с помощью которой Освальд изменил ход истории, обошлась ему дешевле двадцатки.

– Отличное средство самозащиты. – Продавец откинул барабан и крутанул его: щелк-щелк-щелк-щелк. – Абсолютную точность при стрельбе с расстояния менее пятнадцати ярдов гарантирую, а любой, кто по глупости попытается вас ограбить, обязательно подойдет ближе.

– Беру!

Я напрягся, предчувствуя грядущую проверку моих жалких документов, потому что вновь забыл, в какой расслабленной и непуганой Америке нахожусь. Сделка завершилась следующим образом: я заплатил деньги и вышел с револьвером. Никаких бумаг заполнять не пришлось, ни о каком периоде ожидания речь не зашла. У меня даже не спросили адрес, по которому я в тот момент проживал.

Освальд завернул винтовку в одеяло и спрятал в гараже дома, где его жена гостила у женщины по имени Рут Пейн. Но, выходя из магазина Мейкена с револьвером в портфеле, я, возможно, испытывал те же ощущения, что и он: чувствовал себя человеком, знающим важный секрет. Человеком, владеющим собственным маленьким торнадо.

Мужчина, которому сейчас полагалось работать на одной из фабрик, стоял в дверях «Сонного серебряного доллара», курил и читал газету. Во всяком случае, выглядел так, будто читает. Я не мог поклясться, что он поглядывает на меня, но, с другой стороны, не мог и поклясться, что не поглядывает.

Тот самый Бесподтяжечник.

Вечером я вновь занял позицию у «Стрэнда». Реклама над козырьком изменилась: «С ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ НОВЫЕ ФИЛЬМЫ! «ДОРОГА ГРОМА» (МИТЧУМ) И «ВИКИНГИ» (ДУГЛАС)!». «КРУТЫЕ БОЕВИКИ» для киноманов Дерри.

Даннинг, выйдя из супермаркета, вновь направился к автобусной остановке и уехал. На этот раз я в автобус садиться не стал. Какой смысл? Я и так знал, куда он направляется, а потому пошел пешком к своему новому дому, время от времени оглядываясь, не идет ли следом Бесподтяжечник. Ни разу его не увидел и сказал себе, что появление рабочего напротив магазина спортивных товаров в тот самый момент, когда я выходил из дверей, всего лишь случайность. Да и не такая уж удивительная. В конце концов, он остановил свой выбор именно на «Сонном долларе». Поскольку в Дерри фабрики работали шесть дней в неделю, второй выходной у рабочих выпадал на разные дни. На этой неделе Бесподтяжечник вполне мог отдыхать в четверг. На следующей будет отираться у «Сонного доллара» во вторник. Или в пятницу.

В пятницу вечером я вновь стоял у «Стрэнда», прикидываясь, будто внимательно изучаю плакат «Дороги грома» (Роберт Митчум мчится по самой опасной автостраде на земле). Я пришел сюда от нечего делать: до Хэллоуина оставалось еще шесть недель, и мне предстояло научиться убивать время. Но на этот раз, вместо того чтобы пересечь улицу и встать у столба с белой полосой, Фрэнк Даннинг зашагал вниз, к перекрестку, где сходились Центральная улица, Канзас-стрит и Уитчем-стрит, и остановился там, словно в нерешительности. Выглядел он классно: темные брюки, белая рубашка, синий галстук, светло-серый приталенный пиджак в крупную клетку. Шляпа сдвинута на затылок. Я подумал, что он собрался в кино, чтобы посмотреть на самую опасную автостраду на земле. В этом случае я бы неспешно направился к Кэнал-стрит. Но он повернул налево, на Уитчем-стрит. Я слышал, как он насвистывает какую-то мелодию. Получалось у него очень неплохо.

Идти за ним не имело смысла. Девятнадцатого сентября он не собирался крушить головы молотком. Но меня разбирало любопытство, да и других дел не просматривалось. Даннинг вошел в гриль-бар под названием «Фонарщик», не такой роскошный, как в «Таунхаусе», но и не такой мерзкий, как приканальные рыгаловки. В каждом маленьком городке есть два или три заведения, где «белые» и «синие воротнички» встречаются на равных. В Дерри, судя по всему, эту функцию выполнял «Фонарщик». Обычно в меню можно найти несколько местных деликатесных блюд, названия которых заставляют приезжих чесать затылок. В «Фонарщике» фирменное блюдо называлось «Жареные ломтики лобстера».

Я прошел мимо широких окон – даже не прошел, а лениво проплыл – и увидел Даннинга, который пересекал зал, здороваясь со всеми и с каждым. Он пожимал руки, похлопывал по щекам, снял с одного мужчины шляпу и бросил другому, стоявшему у «Боул-мора»[57]57
  Автомат для игры в боулинг.


[Закрыть]. Тот ловко поймал ее под всеобщий гогот. Милый человек. Всегда готов пошутить. Из тех, кто смеется сам и смешит весь мир.

Я увидел, как он сел за стол рядом с «Боул-мором», и уже двинулся дальше. Но мне хотелось пить. Стакан пива пришелся бы очень кстати, а барную стойку «Фонарщика» и большой стол, за которым сидела мужская компания – к ней Даннинг и присоединился, – разделял шумный, под завязку наполненный посетителями зал. Меня он видеть не мог, а я отслеживал бы его, глядя в зеркало за стойкой. Впрочем, я не рассчитывал заметить что-то экстраординарное.

А кроме того, если уж я собирался прожить здесь шесть недель, пришла пора вписаться в местный пейзаж. Поэтому я развернулся на сто восемьдесят градусов и вошел в гриль-бар, где звучали веселые голоса, чуть пьяный смех и песня «Это любовь» в исполнении Дина Мартина. Официантки разносили большие глиняные кружки с пивом и тарелки – как я догадался – с жареными ломтиками лобстера. И конечно же, к потолку поднимались клубы сизого дыма.

В пятьдесят восьмом дым составлял неотъемлемую часть жизни.

– Вижу, вы поглядываете на тот стол в глубине зала. – Когда у моего локтя раздался мужской голос, я уже пробыл в «Фонарщике» достаточно долго, чтобы заказать вторую кружку пива и маленькую тарелку жареных ломтиков лобстера. Решил, что буду гадать, а что же это такое, если не попробую.

Я повернулся и увидел невысокого мужчину с прилизанными черными волосами, круглым лицом и веселыми черными глазами. Выглядел он как счастливый бурундук. Улыбнулся мне и протянул маленькую, прямо-таки детскую руку. Вытатуированная на предплечье гологрудая русалка махнула хвостом и подмигнула одним глазом.

– Чарлз Фрати. Но вы можете называть меня Чез. Как все.

Я пожал ему руку.

– Джордж Амберсон, но вы можете называть меня Джордж. Тоже как все.

Он рассмеялся, и я его поддержал. Считается дурным тоном смеяться над собственными шутками, особенно над пустяковыми, но некоторые так легко сходятся с людьми, что в одиночку им смеяться не приходится. Таким был и Чез Фрати. Официантка принесла ему пива, и он поднял кружку.

– За вас, Джордж.

– За это я выпью. – Мы чокнулись.

– Кого-нибудь там знаете? – спросил он, глядя на отражение большого стола в зеркале за стойкой.

– Нет. – Я стер пену с верхней губы. – Просто им явно веселее, чем остальным.

Чез улыбнулся.

– Это стол Тони Трекера. Его имя, считай, там уже вырезано. Он и его брат Фил – владельцы компании, занимающейся грузовыми перевозками. У них больше акров в окрестностях, чем волос на заднице. Фил появляется здесь редко, большую часть времени проводит в дороге, но Тони не пропускает пятничные и субботние вечера. У него много друзей. Они всегда хорошо проводят время, но никто не умеет так веселить людей, как Фрэнки Даннинг. Вот уж мастер рассказывать анекдоты. Всем нравится старина Тони, но Фрэнки они любят.

– Я вижу, вы знаете их всех.

– Многие годы. Знаю большинство жителей Дерри, а вас – нет.

– Это потому, что я недавно приехал. Занимаюсь недвижимостью.

– Как я понимаю, коммерческой недвижимостью.

– Вы понимаете правильно. – Официантка поставила передо мной тарелку с ломтиками и скрылась. Содержимое тарелки напоминало нечто раздавленное автомобилем, но пахло потрясающе, а на вкус оказалось еще лучше. Вероятно, каждый ломтик состоял из чистого холестерина, однако в пятьдесят восьмом году никто из-за этого не тревожился, что не могло не радовать.

– Помогите мне с этим, – предложил я Чезу.

– Нет, это все вам. Вы из Бостона? Нью-Йорка?

Я пожал плечами, и он рассмеялся.

– Храните секреты? Разумно, разумно. Язык распустил – корабль потопил. Но я представляю, что у вас на уме.

Я не донес до рта вилку с ломтиками. В «Фонарщике» было жарко, но меня прошиб холодный пот.

– Неужто?

Чез наклонился ко мне. Я уловил запах «Виталиса» от прилизанных волос и «Сен-сена» изо рта.

– Если я скажу: «Возможно, участок, под строительство торгового центра», – вы крикните: «Бинго»?

Я ощутил безмерное облегчение. Мысль приехать в Дерри на поиски места для торгового центра не приходила мне в голову, но сразу приглянулась. Я подмигнул Чезу Фрати.

– Не могу сказать.

– Да-да, разумеется, не можете. Бизнес есть бизнес, как я всегда говорю. Но если вдруг возникнет желание взять в долю одного из местных мужланов, я с удовольствием вас выслушаю. А чтобы показать, что намерения у меня добрые, дам вам одну маленькую наводку. Если вы еще не побывали на старом металлургическом заводе Китчнера, непременно загляните туда. Идеальное место. А торговые центры? Вы знаете, что такое торговые центры, сын мой?

– За ними будущее, – ответил я.

Он нацелил на меня палец и подмигнул. Я вновь не смог сдержать смех. Отчасти потому, что наконец встретил в Дерри взрослого человека, дружелюбно настроенного к чужаку.

– В десятку.

– И кому принадлежит земля, на которой расположен старый металлургический завод Китчнера, Чез? Я полагаю, братьям Трекерам?

– Я сказал, что здесь им принадлежит много земли, но не вся. – Он посмотрел на русалку. – Милли, открыть ли мне Джорджу, кому принадлежит лакомый участок земли для коммерческой застройки, расположенный всего в двух милях от центра сего мегаполиса?

Милли махнула чешуйчатым хвостом и тряхнула грудями. Чез Фрати не сжимал пальцы в кулак, чтобы добиться такого эффекта; мускулы предплечья, казалось, двигались сами по себе. Фокус мне понравился. Я задался вопросом, а не умеет ли он доставать кроликов из шляпы.

– Хорошо, дорогая. – Он поднял глаза на меня. – Если на то пошло, этот участок принадлежит вашему покорному слуге. Я покупаю лучшее и разрешаю братьям Трекерам брать остальное. Бизнес есть бизнес. Позволите дать вам мою визитную карточку, Джордж?

– Безусловно.

Он дал. «ЧАРЛЗ «ЧЕЗ» ФРАТИ, ПОКУПКИ И ПРОДАЖИ», – прочел я на визитке. Сунул ее в нагрудный карман рубашки.

– Если вы знаете этих людей, а они знают вас, почему вы не с ними? Почему сидите в баре с новичком? – спросил я.

Удивление на его лице сменилось широкой улыбкой.

– Вас родили в чемодане и вышвырнули из поезда, друг мой?

– Я же не местный. Еще не знаю, что к чему. Не сердитесь на меня.

– И не думал. Они ведут со мной дела, потому что мне принадлежит половина городских гостиниц для автомобилистов, оба кинотеатра в центре города и автокино, один банк и все ломбарды в восточном и центральном Мэне. Но они не сядут со мной за один стол и не пригласят домой и в загородный клуб, потому что я – из Племени.

– Не понял.

– Я еврей, браток.

Выражение моего лица вызвало у него улыбку.

– Вы не знали. Даже когда я отказался есть вашего лобстера, вы не догадались. Я тронут.

– Я просто пытаюсь взять в толк, почему это должно иметь какое-то значение.

Он заливисто рассмеялся, словно услышал анекдот года.

– Значит, вы родились под капустным листом, а не в сундуке.

Отражение Фрэнка Даннинга что-то говорило. Отражения Тони Трекера и остальных внимали, широко улыбаясь. Когда все они загоготали, я задался вопросом, рассказал ли Даннинг анекдот о трех ниггерах, застрявших в лифте, или что-то более забавное и сатирическое – скажем, о трех евреях на поле для гольфа.

Чез проследил за моим взглядом.

– Фрэнк умеет расшевелить народ. Знаете, где он работает? Нет, вы же тут новенький, я забыл. В «Супермаркете на Центральной». Он старший мясник. И совладелец супермаркета, хотя это он не афиширует. Только благодаря ему эта лавочка еще существует и приносит прибыль. Он притягивает женщин, как мед – пчел.

– Неужели?

– Да, и мужчины тоже его любят. Так бывает не всегда. Обычно мужчины не жалуют дамских угодников.

Его слова заставили меня вспомнить о лютой одержимости моей бывшей Джонни Деппом.

– Но прежде он мог пить с ними до закрытия, а потом играть в покер на товарной станции до зари. Теперь он выпивает одну кружку пива, может, две и откланивается. Вы увидите.

Именно такой метод и брала на вооружение Кристи, эпизодически пытаясь ограничить потребление спиртного, не отказываясь от него полностью. На какое-то время срабатывало, но рано или поздно заканчивалось запоем.

– Проблемы со спиртным? – спросил я.

– Об этом не знаю, но со вспыльчивостью у него точно проблемы. – Чез Фрати глянул на татуировку. – Милли, ты когда-нибудь замечала, сколь многие весельчаки склонны к насилию?

Милли мотнула хвостом. Чез пристально посмотрел на меня.

– Видите? Женщины всегда знают. – Он отправил в рот ломтик лобстера и комично повел глазами из стороны в сторону. Очень веселый парень, и мне в голову не пришло, что у него может быть второе дно. Но, как намекал сам Чез, не следовало быть таким наивным. Особенно в Дерри. – Только не говорите рабби Храпуновичу.

– Буду нем как рыба.

Мужчины за столом Трекера вновь наклонились к Фрэнку, который рассказывал очередной анекдот. Он относился к тем людям, что говорят не только языком, но и руками. В его случае крупными руками. Не составляло труда представить в одной из них молоток «Крафтсман».

– В старших классах второго такого хулигана не было. Вы смотрите на эксперта, учившегося с ним в Окружной объединенной. Но я старался держаться от него подальше. Его постоянно отстраняли от занятий. Всегда за драки. Он собирался продолжить учебу в Университете Мэна, но обрюхатил одну девушку, и ему пришлось жениться. Через год или два она забрала ребенка и сбежала. Вероятно, поступила правильно, если учесть, с кем имела дело. Для таких, как Фрэнки, война с немцами или японцами пошла бы на пользу – он бы выпустил пар, вы понимаете. Однако его признали не годным к службе. Почему – не знаю. Плоскостопие? Шумы в сердце? Высокое давление? Понятия не имею. Но возможно, вы и не хотите слушать все эти давние сплетни.

– Хочу, – возразил я. – Очень интересно. – И я говорил чистую правду. Зашел в «Фонарщика», чтобы промочить горло, а наткнулся на золотую жилу. – Возьмите еще ломтик лобстера.

– Выкручиваете руки. – Он отправил ломтик в рот. Жуя, ткнул большим пальцем в сторону зеркала. – А почему нет? Только посмотрите на этих парней… Половина из них католики – и все равно жуют бургеры и сандвичи с беконом и колбасой. В пятницу! А религия побоку, браток!

– Каюсь, я бывший методист. Как я понимаю, в колледж мистер Даннинг не поступил?

– Нет. К тому времени, когда от него сбежала жена, он получал диплом по разделке мяса и добился в этом немалых успехов. Попал в какую-то передрягу… Да, по пьяни, как я слышал, люди обожают сплетничать, вы знаете, а хозяин ломбардов, он слышит все… И мистер Волландер, которому тогда принадлежал супермаркет, сел и поговорил с ним, как строгий дядюшка. – Чез покачал головой и отправил в рот еще один ломтик. – Если бы Бенни Волландер знал, что к окончанию корейской войны Фрэнки Даннингу будет принадлежать половина супермаркета, у него бы случился инсульт. Как хорошо, что мы не можем заглянуть в будущее, правда?

– Это бы многое усложнило, согласен.

Чез только вошел во вкус своей истории, и когда я попросил официантку принести еще две кружки пива, не стал возражать.

– Бенни Волландер честно сказал Фрэнки, что тот – лучший ученик мясника, которого он когда-либо видел, но если у него возникнут проблемы с копами – другими словами, если он полезет в драку из-за пустяка, – им не останется ничего другого, как расстаться. Умному обычно хватает и слова, так что Фрэнки встал на путь исправления. Развелся с первой женой по причине прекращения семейных отношений, вновь женился. Война уже шла полным ходом, поэтому с выбором у него проблем не возникло. Обаяния хватало, большинство конкурентов уплыло за океан, и он остановился на Дорис Маккинни. Какая же она была красотка!

– Я уверен, она таковой и осталась.

– Это верно, браток. Словно сошла с картинки. У них родилось трое или четверо детей. Милая семья. – Чез вновь наклонился ко мне. – Но Фрэнки по-прежнему время от времени выходит из себя, и последний раз это случилось весной, потому что она пришла в церковь с синяками на лице, а неделей позже выставила его за дверь. Сейчас он живет в каком-то пансионе неподалеку от семейного гнезда. Как я понимаю, надеется, что она пустит его обратно. И рано или поздно она пустит. Он умеет очаровывать… Ну, что я вам говорил? Уже уходит.

Даннинг поднимался из-за стола. Остальные мужчины хором просили его остаться, но он качал головой и указывал на часы. Допил пиво, наклонился и чмокнул соседа в лысину. Стены задрожали от одобрительного гогота, а Даннинг направился к двери.

Проходя мимо нас, он хлопнул Чеза по спине со словами:

– Держи нос чистым, Чеззи. Он такой длинный, что долго придется отмывать.

И он ушел. Чез посмотрел на меня. Веселый, улыбающийся бурундук с ледяными глазами.

– Ну не выдумщик ли?

– Это точно.