Текст книги "11/22/63"

Часть III
Живя в прошлом

Глава 9

К тому времени я мог бы сказать, что меня уже ничем не удивишь, но замер с отвисшей челюстью, увидев слева от Эла дымящуюся в пепельнице сигарету. Протянул руку и затушил ее.

– Ты хочешь выкашлять ту часть легких, которая еще позволяет тебе дышать?

Он не ответил. Не уверен, что услышал вопрос. Только смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

– Господи Иисусе. Джейк… Кто тебя скальпировал?

– Никто. Давай уйдем отсюда, пока я не задохнулся от дыма твоей сигареты. – Пустая, конечно, угроза. За недели, проведенные в Дерри, я привык к дымящимся сигаретам. Если бы не держал себя в руках, мог бы сам пристраститься к этой вредной привычке.

– Тебя скальпировали, – продолжил он, – только ты этого не знаешь. Кусок кожи с волосами висит за ухом и… Сколько ты потерял крови? Кварту? Кто это сделал?

– А: меньше, чем кварту. Б: Фрэнк Даннинг. И если я ответил на твои вопросы, у меня есть свой. Ты сказал, что помолишься. Почему вместо этого закурил?

– Потому что нервничал. И потому что теперь это не имеет значения. Поезд уже ушел.

С этим я поспорить не мог.

Эл медленно прошел за стойку, открыл дверцу шкафчика, достал пластмассовую коробку с красным крестом. Я сел на один из высоких стульев и посмотрел на часы. Было без четверти восемь, когда Эл отпер дверь, и мы вошли в закусочную. Где-то без пяти восемь я спустился в «кроличью нору» и появился из нее в Стране чудес, именуемой 1958 годом. Эл утверждал, что каждое путешествие занимает две минуты, и настенные часы это подтверждали. Я провел в 1958 году пятьдесят два дня, но часы показывали семь пятьдесят девять того же утра.

Эл достал марлевые салфетки, пластырь, дезинфицирующее средство.

– Наклонись ко мне, чтобы я мог все видеть. Подбородок на стойку.

– Можешь обойтись без перекиси. Произошло это четыре часа тому назад, так что рана уже затянулась. Видишь?

– Береженого Бог бережет, – ответил он, и моя макушка вспыхнула огнем.

– А-а-а-ай!

– Больно, да? Потому что рана до сих пор открытая. Хочешь, чтобы костоправы пятьдесят восьмого лечили твой воспалившийся скальп, когда ты отправишься в Большой Д? Поверь мне, дружище, ты этого не хочешь. Сиди тихо. Мне надо срезать волосы вокруг раны, а не то пластырь не будет держаться. Слава Богу, они короткие.

Щелк-щелк-щелк. Потом боли прибавилось – он накрыл рану марлевой салфеткой, закрепил ее пластырем.

– Через пару дней снимешь марлю, но пока тебе придется носить шляпу. Макушка какое-то время будет выглядеть шелудивой, однако, если волосы не отрастут, сможешь ее зачесывать. Аспирин хочешь?

– Да. И чашку кофе. Сделаешь по-быстрому? – Хотя кофе поможет лишь на короткое время. Что мне требовалось, так это сон.

– Смогу. – Он включил кофеварку «Банн-о-Матик» и вновь начал рыться в аптечке. – Ты, я вижу, похудел.

Кто бы говорил, подумал я.

– Заболел. Подхватил суточный… – И тут я замолчал.

– Джейк, что не так?

Я смотрел на фотогалерею Эла. Когда я шел к «кроличьей норе», на стене висела фотография, запечатлевшая меня и Гарри Даннинга. Мы улыбались и показывали камере аттестат Гарри.

Теперь эта фотография исчезла.

– Джейк? Дружище? Что такое?

Я взял таблетки аспирина, которые он положил на стойку, сунул в рот. Проглотил не запивая. Потом поднялся и медленно направился к «Стене славы». Вновь чувствуя себя стеклянным человеком. На том месте, где два последних года висела наша с Гарри фотография, Эл пожимал руку Майку Мишо, члену палаты представителей конгресса США от Второго округа штата Мэн. Мишо, вероятно, вел кампанию по переизбранию в конгресс, потому что на фартуке Эла красовались два значка-пуговицы. Один с надписью «МИШО в КОНГРЕСС», второй – с «ЛИСБОН ЛЮБИТ МАЙКА». Многоуважаемый конгрессмен в ярко-оранжевой футболке «Мокси» высоко поднимал толстобургер, с которого капал жир.

Я снял рамку с фотографией с гвоздика.

– И как давно она здесь?

Эл, хмурясь, смотрел на фотографию.

– Никогда в жизни ее не видел. Бог свидетель, я поддерживал Мишо в двух последних кампаниях. Черт, я поддерживаю любого демократа, которого не застукивают трахающим своих помощниц во время избирательной кампании. И я встречался с ним на митинге в две тысячи восьмом, но в Касл-Роке. В закусочной он никогда не появлялся.

– Вероятно, появлялся. Это же твой прилавок.

Он взял рамку с фотографией своими исхудавшими руками, напоминавшими птичьи лапки.

– Да. Мой.

– Тогда это «эффект бабочки». Фотография – тому доказательство.

Он пристально всматривался в нее, чуть улыбаясь. В удивлении, думал я. Или, может, с благоговейным трепетом. Потом вернул рамку мне и пошел за стойку, наливать кофе.

– Эл? Ты помнишь Гарри, правда? Гарри Даннинга?

– Разумеется, помню. Разве не ради него ты поехал в Дерри, где тебе чуть не снесли голову?

– Ради него и остальных членов его семьи, верно.

– И ты их спас?

– Всех, кроме одного. Старший Даннинг добрался до Тагги до того, как мы сумели его остановить.

– Кто это – мы?

– Я тебе все расскажу, но сначала мне надо поехать домой и поспать.

– Дружище, у нас не так много времени.

– Я знаю, – ответил я, подумав: Чтобы это понять, достаточно взглянуть на тебя, Эл. – Но мне нужен отдых. Для меня сейчас половина второго ночи, и вечер… – рот открылся в широченном зевке, – выдался тот еще.

– Хорошо. – Он принес кофе, мне – полную чашку черного, себе – половину щедро сдобренного сливками. – Расскажи, что успеешь, пока будешь пить.

– Сначала объясни, как ты можешь помнить Гарри, если он никогда не работал уборщиком в ЛСШ и за всю жизнь ни разу не покупал у тебя толстобургер. Потом объясни, почему ты не помнишь приезда Майка Мишо в закусочную, если фотография – свидетельство того, что он приезжал.

– Ты не знаешь наверняка, что Гарри Даннинг не живет в этом городе. Собственно, ты не можешь утверждать, что он не работает уборщиком в Лисбонской старшей школе.

– В такое совпадение чертовски трудно поверить. Я изменил прошлое по-крупному, Эл… с помощью парня по имени Билл Теркотт. Гарри не отправили к дяде и тете в Хейвен, потому что его мать не умерла. Остались в живых и его брат Трой, и сестра Эллен. И Даннинг со своим молотком не добрался до Гарри. Если после всех этих изменений Гарри по-прежнему живет в Фоллс, то более изумленного человека, чем я, не удастся сыскать на всей земле.

– Есть способ проверить, – ответил Эл. – У меня в кабинете ноутбук. Пошли. – И двинулся первым, кашляя и опираясь на то, что попадалось под руку. Я последовал за ним с чашкой кофе. Эл свою оставил.

Располагавшаяся рядом с кухней каморка на кабинет определенно не тянула. В ней едва хватило места для нас обоих. По стенам Эл развесил служебные записки, разрешения и директивы курирующих ведомств, как штата Мэн, так и федеральных. Если бы люди, распространявшие слухи о «Знаменитом котобургере», видели все эти бумаги, включая «Сертификат первого класса за чистоту», выданный при последней проверке, проведенной Комитетом предприятий общественного питания штата Мэн, возможно, им пришлось бы пересмотреть свою позицию.

Макбук Эла стоял на крошечном столе, похожем на тот, которым я пользовался в третьем классе. Эл опустился на такой же крошечный стул, охнув от боли и облегчения.

– У старшей школы есть сайт, так?

– Безусловно.

Ожидая, пока загрузится ноутбук, я попытался прикинуть, много ли электронных писем накопилось за пятьдесят два дня моего отсутствия. Потом вспомнил, что наше время покидал только на две минуты. Глупец.

– Думаю, у меня сносит крышу, Эл.

– Мне это чувство знакомо. Держись, дружище, ты… подожди, приехали. Давай посмотрим. Дисциплины… летняя программа… преподавательский состав… администрация… технический персонал.

– Жми.

Он помассировал сенсорную панель, пробормотал что-то неразборчивое, кивнул, что-то кликнул, потом уставился на экран, будто свами, консультирующийся с хрустальным шаром.

– Ну? Не томи.

Он повернул ноутбук экраном ко мне. «УБОРЩИКИ ЛСШ, – прочитал я. – ЛУЧШИЕ В МЭНЕ!» На фотографии двое улыбающихся мужчин и женщина стояли в центральном круге спортивного зала. Все трое – в спортивных свитерах «Борзых Лисбона». Гарри Даннинга среди этой троицы я не увидел.

– Ты помнишь его уборщиком и учеником, потому что именно ты спускался в «кроличью нору», – объяснил Эл. Мы вернулись в зал и сидели в одной из кабинок. – И я помню его, то ли потому, что сам пользовался ею, то ли потому, что нахожусь рядом с ней. – Он задумался. – В этом, наверное, все дело. Какое-то излучение. Человек с желтой карточкой тоже около норы, только с другой стороны, и он ее чувствует. Ты его видел, так что знаешь.

– Теперь он Человек с оранжевой карточкой.

– Что ты такое говоришь?

Я опять зевнул.

– Если попытаюсь объяснить, только все запутаю. Я хочу отвезти тебя домой, потом поехать к себе. Сначала поем. Потому что голоден как волк…

– Могу сделать тебе яичницу. – Он начал подниматься, но осел обратно и закашлялся. Каждый вдох сопровождался жуткими хрипами, от которых содрогалось все тело. Что-то трещало у него в горле, совсем как игральная карта в спицах вращающегося велосипедного колеса.

Я коснулся его руки.

– Что ты сделаешь, так это поедешь домой, примешь лекарство и отдохнешь. Поспишь, если сможешь. Я точно знаю, что смогу. Восемь часов. Поставлю будильник.

Он перестал кашлять, но я по-прежнему слышал треск игральной карты в его горле.

– Сон. Здоровый. Я помню. Завидую тебе, дружище.

– Я вернусь к тебе в семь вечера. Нет, в восемь. Тогда я успею кое-что проверить по Интернету.

– И если все тип-топ?

– Тогда я вернусь сюда завтра, готовый провернуть это дело.

– Нет, – покачал головой Эл, – готовый предотвратить содеянное. – Он сжал мою руку. Пальцы утончились, но сила в них оставалась. – Вот о чем речь. Найти Освальда, расстроить его планы и стереть эту самодовольную ухмылку с его лица.

Заведя двигатель, я сразу же потянулся к короткой фордовской ручке переключения скоростей на рулевой колонке и нажал левой ногой на пружинистую педаль сцепления. Когда мои пальцы сомкнулись, найдя только воздух, а нога уперлась в коврик, я рассмеялся. Ничего не смог с собой поделать.

– Что такое? – спросил Эл с переднего пассажирского сиденья.

Мне не хватало моего элегантного «форда-санлайнера», вот что такое, но я не видел повода переживать из-за этого, поскольку в скором времени собирался купить его вновь. И хотя в следующий раз я отправился бы в прошлое с меньшей суммой наличных (мой депозит в «Хоумтаун траст» пропал бы при очередном сбросе на ноль), я мог выторговать у Билла Тита лучшую цену.

Полагал, что мне это удастся.

Потому что я стал другим.

– Джейк? Что смешного?

– Ничего.

Я оглядывался в поисках изменений на Главной улице, но видел все прежние дома и в том же состоянии, включая и «Кеннебек фрут», находившийся, если судить по внешнему виду, в двух неоплаченных счетах от финансовой катастрофы. Статуя вождя Ворамбо высилась в городском парке, а транспарант в витрине магазина «Мебель Кейбелла» заверял мир, что «ДЕШЕВЛЕ НЕ НАЙТИ».

– Эл, ты помнишь цепь, под которую тебе приходилось подныривать, чтобы вернуться к «кроличьей норе»?

– Конечно.

– И надпись на табличке, которая висит на цепи?

– О ремонте сточной трубы. – Он напоминал солдата, который думает, что дорога впереди заминирована, и морщится на каждой колдобине.

– Когда ты вернулся из Далласа… Когда понял, что слишком тяжело болен, чтобы довести дело до конца… табличка все еще висела?

– Да. – Он задумался. – Висела. Странно, правда? Кто четыре года ремонтирует сточную трубу?

– Никто. Во всяком случае, такое невозможно на фабричном дворе, по которому день и ночь ездят грузовики. И почему она не привлекает внимания?

Эл покачал головой:

– Понятия не имею.

– Возможно, цепь и табличка служат для того, чтобы кто-нибудь случайно не набрел на «кроличью нору». Но если так, кто их там повесил?

– Не знаю. Я даже не знаю, прав ли ты.

Я свернул на его улицу, чтобы доставить Эла к двери, надеясь, что потом мне удастся проехать семь или восемь миль до Сабаттуса, не заснув за рулем. Но меня не отпускала еще одна мысль, и я счел необходимым ее озвучить. Хотя бы для того, чтобы он не питал слишком больших надежд.

– Прошлое упрямо, Эл. И оно не хочет, чтобы его меняли.

– Знаю. Я же тебе говорил.

– Говорил. Но я думаю, что сопротивление возрастает пропорционально масштабу изменения будущего, которое может вызвать то или иное вмешательство.

Он посмотрел на меня. Кожа под его глазами стала почти черной, а в самих глазах проступила боль.

– Если можно, объясни, но только простыми словами.

– Изменить будущее семьи Даннингов оказалось сложнее, чем изменить будущее Каролин Пулин, отчасти потому, что изменение касалось нескольких человек, а в основном потому, что Пулин в обоих случаях осталась жива. Дорис Даннинг и трое ее детей умерли бы… И один из них все равно умер, хотя я собираюсь это исправить.

Тень улыбки коснулась губ Эла.

– Молодец. Только в следующий раз пригнись пониже. А не то получишь второй шрам, на котором могут не отрасти волосы.

Я представлял, как обойтись без шрама, но предпочел не делиться своими идеями. Свернул на подъездную дорожку к дому Эла.

– Я хочу сказать, что мне, возможно, не удастся остановить Освальда. Во всяком случае, с первой попытки. – Я рассмеялся. – Но что с того? Я и на права с первого раза не сдал.

– Я тоже, но мне не пришлось ждать второй попытки пять лет.

Я понимал, о чем он.

– Сколько тебе лет, Джейк? Тридцать? Тридцать два?

– Тридцать пять. – И за это утро я еще на два месяца приблизился к тридцати шести, но к чему упоминать о такой мелочи?

– Если ты провалишься и придется начинать все заново, тебе будет уже сорок пять, когда карусель завершит второй круг. А за десять лет может случиться многое, особенно если прошлое против тебя.

– Знаю, – кивнул я. – Вижу, что случилось с тобой.

– Я докурился до рака легких, ничего больше. – В подтверждение он кашлянул, однако в его глазах я видел не только боль, но и сомнения.

– Возможно, и так. Надеюсь, что так. Но нам этого не уз…

Входная дверь дома Эла распахнулась. Дородная молодая женщина в ярко-зеленом платье и белых туфлях на низком каблуке, как у «Медсестры Нэнси»[71]71
  Популярная кукла 1950–1970 гг.


[Закрыть], сбежала с крыльца на подъездную дорожку. Увидела Эла, сгорбившегося на переднем сиденье моей «тойоты», и рывком распахнула дверь.

– Мистер Темплтон, где вы были? Я пришла, чтобы дать вам лекарства, а когда обнаружила, что дом пуст, подумала…

Ему удалось улыбнуться.

– Я знаю, что вы подумали, но я в порядке. Не так чтобы в форме, но в порядке.

Она посмотрела на меня.

– И вы. Зачем усадили его в машину? Разве вы не видите, как он ослабел?

Я, разумеется, видел. Но поскольку не мог рассказать ей о том, чем мы занимались, молчал и готовился выдержать нагоняй как мужчина.

– Мы отъезжали по важному делу, – вступился за меня Эл. – Нам пришлось. Понимаете?

– И все равно…

Он начал вылезать из кабины.

– Помогите мне добраться до кровати, Дорис. Джейку надо домой.

Дорис.

Как жена Даннинга.

Эл не заметил совпадения – и, конечно, это не могло не быть совпадением, такое имя встречалось весьма часто, – но в голове у меня все равно звякнул звоночек.

Я добрался до дома и на этот раз потянулся к ручнику «санлайнера». Заглушая двигатель, подумал, что в сравнении с автомобилем, на котором я ездил в Дерри, «тойота» – тесная, неудобная, неприятная глазу колымага из пластмассы и фибергласса. Вошел в дом, собрался покормить кота и обнаружил, что еда в миске свежая. А почему нет? В 2011 году с моего отъезда прошло только полтора часа.

– Съешь это, Элмор, – посоветовал ему я. – В Китае полно голодающих котов, которые не отказались бы от миски «Фрискис чойс катс».

Элмор ответил презрительным взглядом и ретировался через кошачий лаз в двери. Я достал из холодильника два обеда «Стауфферс» (думая совсем как учащееся говорить чудовище Франкенштейна: Микроволновка хороший, современный автомобиль плохой). Съел все, выбросил мусор и пошел в спальню. Снял белую хлопчатобумажную рубашку из 1958 года (слава Богу, медсестра Дорис слишком разозлилась на Эла, чтобы заметить кровяные пятна), сел на край кровати, расшнуровал удобные туфли тех же времен, а потом повалился на спину. Уснул еще до того, как коснулся покрывала.

Про будильник я забыл и мог бы проспать все на свете, но в четверть пятого Элмор прыгнул мне на грудь и принялся обнюхивать лицо. Это означало, что миску он вылизал и требует добавки. Я подчинился. Потом умылся холодной водой, съел тарелку пшенично-рисовых хлопьев, думая о том, что пройдет немало времени, прежде чем удастся навести порядок с приемами пищи.

Насытившись, я пошел в кабинет и включил компьютер. Моей первой киберостановкой стала библиотека. Эл не ошибся: ее база данных включала все материалы, опубликованные в «Лисбон-Фоллс энтерпрайз». Чтобы получить доступ к этим сокровищам, пришлось записаться в «Друзья библиотеки», заплатив десять долларов, но, учитывая обстоятельства, цена высокой не казалась.

Я нашел искомое в номере за седьмое ноября. На второй странице, между заметками об автомобильной аварии со смертельным исходом и о предполагаемом поджоге, размещалась статья под заголовком «МЕСТНАЯ ПОЛИЦИЯ РАЗЫСКИВАЕТ ТАИНСТВЕННОГО МУЖЧИНУ». Под таинственным мужчиной подразумевался я… или мое альтер эго эйзенхауэровской эпохи. Кабриолет «санлайнер» обнаружили, пятна крови заметили. Билл Тит опознал «форд»: именно этот автомобиль он продал некоему мистеру Джорджу Амберсону. Тон статьи тронул мое сердце: искренняя тревога о пропавшем (и, возможно, раненом) человеке. Никто не знал, где он и что с ним. Грегори Дьюсен, знакомый мне банкир из «Хоумтаун траст», описал меня как «учтивого и вежливого мужчину». Эдди Баумер, владелец «Парикмахерской Баумера», практически повторил его слова. Ни тени подозрения не пало на честное имя Амберсона. Все могло обернуться иначе, если бы меня связали с сенсационными убийствами в Дерри… но пронесло.

Не связали меня с этими убийствами и на следующей неделе, когда интерес к моей особе сократился до коротенького абзаца в информационной колонке: «Поиски пропавшего мужчины из Висконсина продолжаются». Неделей позже «Уикли энтерпрайз» уделила особое внимание близящемуся празднику, так что Джордж Амберсон исчез со страниц еженедельника навсегда. Однако я побывал в прошлом. Эл вырезал свои инициалы на дереве. Я нашел упоминание о себе на страницах старой газеты. Я этого ожидал, но когда увидел доказательство собственными глазами, по коже побежали мурашки.

Потом я отправился на сайт «Дерри дейли ньюс». Доступ к архивам обошелся мне гораздо дороже, в тридцать четыре с половиной доллара, зато уже через несколько минут я смотрел на первую страницу номера за 1 ноября 1958 года.

Казалось бы, столь сенсационному преступлению самое место на первой полосе местной газеты, но в Дерри – Необычном маленьком городе – делали все, чтобы не выставлять напоказ свои злодеяния. Большую часть первой полосы отдали статье о встрече представителей России, Великобритании и Соединенных Штатов в Женеве. Обсуждалась возможность запрета испытаний атомного оружия. Ниже шел материал о четырнадцатилетнем шахматном вундеркинде Бобби Фишере. И лишь в самом низу первой страницы, в левом углу (эксперты по массмедиа говорят, что туда люди бросают взгляд напоследок, если вообще бросают), нашлось место началу статьи, озаглавленной «УБИЙСТВЕННАЯ ЯРОСТЬ ПРИВОДИТ К ДВУМ СМЕРТЯМ». Согласно статье, Фрэнк Даннинг, «уважаемый представитель бизнес-сообщества и участник многих благотворительных мероприятий», в пятницу вечером, чуть позже восьми, прибыл в дом жены, с которой жил врозь, «в состоянии опьянения». После ссоры с женой (ничего такого я не слышал… хотя и присутствовал при этом) Даннинг ударил ее молотком, сломал ей руку и убил своего двенадцатилетнего сына Артура Даннинга, когда тот попытался защитить мать.

Продолжение разместили на странице двенадцать. Открыв ее, я увидел фотографию моего доброго то ли друга, то ли врага Билла Теркотта. Согласно статье, «мистер Теркотт проходил мимо, когда услышал крики и вопли, доносящиеся из дома Даннингов». Он подбежал к дому, через открытую дверь увидел, что происходит, и предложил мистеру Фрэнку Даннингу «прекратить махать молотком». Даннинг отказался. Мистер Теркотт заметил на ремне Даннинга охотничий нож в чехле и вытащил его. Даннинг бросился на мистера Теркотта, они схватились, и в завязавшейся драке мистер Теркотт проткнул Даннинга ножом, а несколькими минутами позже у героического мистера Теркотта случился инфаркт.

Я посидел, глядя на старую фотографию – Теркотт улыбался, гордо поставив ногу на бампер седана конца сороковых годов, из уголка рта свисала сигарета – и барабаня пальцами по бедру. Смертельный удар Даннингу нанесли не в грудь, а в спину, и не охотничьим ножом, а штыком. И никакого охотничьего ножа на ремне Даннинга не висело. Он пришел в дом с одним оружием – кувалдой, превратившейся в молоток. Полиция упустила столь бросающиеся в глаза подробности? Такое возможно, при условии, что тамошние копы слепы, как Рэй Чарлз. И однако, для Дерри, каким я его узнал, статья выглядела очень логично.

Думаю, я улыбался. Эта лживая статья не могла не восхищать. Все свободные концы надежно связаны. Обезумевший от выпитого муж, перепуганная, объятая ужасом семья, героический прохожий (никаких упоминаний о том, откуда, куда и зачем он шел). Что еще нужно читателю? И ни слова о Таинственном незнакомце, присутствовавшем на месте преступления. Да, Дерри во всей красе.

Я порылся в холодильнике, нашел остатки шоколадного пудинга, съел, стоя у столешницы и глядя во двор. Поднял Элмора и гладил, пока он не начал рваться на свободу. Вернулся к компьютеру, нажал клавишу, убирая заставку, вновь посмотрел на фотографию Теркотта. Героя, спасшего семью и получившего за свои труды инфаркт.

Наконец подошел к телефону и набрал номер справочной.