Текст книги "Мир завтра. Как технологии изменят жизнь каждого из нас"

Увековеченный гений: наука о переносе сознания

В романе «Терра Ностра» (Terra Nostra) Карлос Фуэнтес пишет: «Невероятно то первое животное, которому приснилось другое животное». Интересная идея, не правда ли? Это первая ступенька лестницы, которую ученые называют «теорией разума», подразумевая нашу способность воспринимать свои и чужие психические состояния – убеждения, намерения, желания. Вне всяких сомнений, это необыкновенная способность.

А теперь перенесем внимание на противоположный край спектра, на самую верхнюю ступеньку лестницы теории разума – на способность передавать свое сознание другим. Речь идет о переднем крае научных исследований, посвященных так называемому переносу сознания – феномену, который пока еще только начали изучать. В предыдущей главе мы говорили о том, как высокие технологии помогают справиться с увечьями. В этой главе речь пойдет об использовании высоких технологий для победы над самой смертью. Куда нас это приведет? Туда, где мы еще не бывали. Декарт говорил: «Я мыслю, следовательно существую». Но что происходит, когда кто-то думает за вас? В самом деле, кто же тогда вы?

1

Говорят, что мудрость накапливается, что она не подвержена коррозии, которая под тиканье часов истончает наши кости и волосы. Говорят, что это единственное наше настоящее сокровище, то, что, передаваясь из поколения в поколение, оберегает нас от темного будущего. Частью этого богатства являются мысли великих греческих философов, записанные их прилежными учениками, рисунки Леонардо да Винчи, сочинения Гертруды Стайн, «Беседы у камина» словоохотливого Франклина Делано Рузвельта, видеотур по Вселенной Стивена Хокинга и, разумеется, видеорепортаж о последних днях Тимоти Лири на бренной земле.

Однако самих этих людей с нами нет, как нет и их сознания, что, по мнению многих, является большой потерей. Но существует вероятность, что вскоре ситуация может измениться.

Такую надежду внушает нам идея доктора Питера Кохрана, технического директора компании British Telecommunications. Речь идет о микрочипе, условно называемом «ловцом душ» – как если бы душу можно было поймать, как рыбу. Он вживляется в человеческий мозг на всю жизнь, и на него, собственно, вся эта жизнь и записывается.

Возможность создания такого чипа представляется разве что делом далекого будущего, но первый этап – вживление чипа в тело – выглядит вполне осуществимым и многообещающим. Еще в конце 1990-х годов ученые из Стэнфордского университета нашли способ расщеплять нервы, а затем снова сращивать их, используя чип. В одной из больниц штата Джорджия в мозг полностью парализованного пациента вживили электроды, позволявшие транслировать мысли в движения курсора. Тогда же мы узнали, что, в отличие от других тканей, имеющих склонность отторгать чужеродные имплантанты, нервная система более «гостеприимна», а это значит, что внедрение в мозг металлического чипа можно сравнить скорее с перемонтажом проводов в выключателе, нежели с переизобретением колеса.

Технически этот первый этап называют нейрокомпьютерным интерфейсом. Сегодня в данной сфере работают сотни исследователей, так что вышеупомянутые усилия были лишь первыми каплями достаточно большого океана. Многие из этих исследователей разделяют идеи Кохрана. Например, Теодор Бергер, занимающийся нейроинженерией в Университете Южной Калифорнии, в настоящее время работает над созданием искусственного гиппокампа – одной из главных нейронных структур, вовлеченных в процесс переноса сознания. Созданное Бергером устройство регистрирует электрическую активность, которая возникает в процессе кодирования информации, поступающей в кратковременную память (например, когда мы учимся играть гаммы), и транслирует ее в цифровые сигналы. Эти сигналы посылаются в компьютер, там снова трансформируются, после чего снова поступают в мозг, где сохраняются уже в долговременной памяти. Хотя работа над данными устройствами еще далека от завершения, Бергер провел успешные испытания на обезьянах и крысах и теперь работает с людьми.

Кохрану еще только предстоит изобрести механическую основу для «ловца душ», но основываться она будет на уже существующих наработках. Используя вариации уже существующих технологий (таких как кремниевая сетчатка, искусственная ушная улитка, искусственный язык), ученые успешно задокументировали активность всех пяти органов чувств. Все чувственные переживания вызывают в мозге химические реакции, которые интерпретируются нами как эмоции. Таким образом, следующая цель Кохрана, которую он рассчитывает реализовать в ближайшие пять лет, – это создание нейрохимических микродатчиков, способных измерять, отслеживать и регистрировать подобные реакции, фактически создавая архив того, что человек ощущает на протяжении всей своей жизни.

И архив этот получится немаленький.

За 70 лет жизни человека его мозг обрабатывает около 50 терабайтов памяти, что в смысле количества информации эквивалентно миллионам книг. По мнению Кохрана, лет через десять мощность компьютеров вырастет настолько, что они будут способны собрать миллионы битов зарегистрированных ощущений и переживаний в своего рода оттиск индивидуального жизненного опыта. Представьте, к примеру, чип, на котором фиксируется все, что человек когда-либо ел – на протяжении всей своей жизни, включая мелкие перекусы, – а также те химические реакции, которые эта пища вызывала в организме. Если иметь достаточно мощный компьютер, способный синтезировать все перечисленные данные, то можно составить неплохое впечатление о вкусовых пристрастиях человека. Теперь умножьте это на все прочие чувственные переживания – и вы получите машину, способную снова и снова воспроизводить весь жизненный опыт человека. Пусть это не совсем бессмертие, но определенно то, что сейчас принято называть «промежуточным решением».

2

Первым это самое промежуточное решение предложил биогеронтолог из Вашингтонского университета Джордж Мартин в статье, опубликованной в 1971 году в журнале Perspectives in Biology and Medicine и озаглавленной «Краткое предложение насчет бессмертия: Промежуточное решение». По крайней мере, это был первый случай озвучивания подобной идеи в научных кругах.

Если же отвлечься от мира строгой науки, то идея сохранения своего «я» в кремнии, на компьютерном чипе, – то, что технически именуют переносом, или загрузкой, сознания, – уходит корнями в несколько более отдаленное прошлое. Первый раз она высказывается, хоть и приглушенно, в рассказе Фредерика Пола «Туннель под миром», опубликованном в 1955 году. Более громко она прозвучала уже в следующем году в романе Артура Кларка «Город и звезды» и в рассказе Айзека Азимова «Последний вопрос». В философском романе «Такова действительность» (This is Reality) Бертила Мартенсона, опубликованном в 1968 году, эта идея приобретает несколько более мрачное звучание: перенос сознания людей в компьютер как средство борьбы с перенаселением. Такое прочтение идеи стало мощным толчком к ее популяризации; концепция переноса сознания превратилась в вездесущий мем. Крупные произведения научной фантастики, под разными углами обыгрывающие эту идею, рождаются из года в год. «Аватар» Джеймса Кэмерона и «Начало» Кристофера Нолана являются лишь двумя наиболее яркими примерами последних лет.

Одновременно с научно-фантастическими трактовками данной концепции развивались и трактовки «научно-фактические». Недавно к процессу подключились несколько новых игроков. Например, в мае 2005 года компания IBM и Швейцарский федеральный технологический институт в Лозанне анонсировали проект Blue Brain, цель которого – создать компьютерную модель колонки неокортекса млекопитающих на молекулярном уровне. Несколько лет спустя, в июле 2009 года, в игру вступили национальные институты здравоохранения США с проектом создания человеческого коннектома, то есть построения карты синаптических связей между нейронами мозга, – а это большой шаг к осуществлению переноса сознания, поскольку ученые ныне полагают, что запоминаемые переживания кодируются на синаптическом уровне и картографирование этих связей необходимо для долговременного сохранения информации. Добавим к этому усилия компании Google, направленные на создание настоящего искусственного интеллекта, то есть мыслящих компьютеров, а также всеобъемлющей и окончательной поисковой системы, если таковая вообще возможна.

Вопрос о том, когда вся эта работа будет завершена, остается открытым. Питер Кохран (который придерживается более ограниченного подхода к решению проблемы, полагая, что фиксации чувственного опыта и результирующих нейрохимических процессов вполне достаточно для воссоздания памяти) полагает, что «ловец душ» будет готов к эксплуатации к 2025 году. В книге «Сингулярность уже близка» (The Singularity is Near) Рэй Курцвейл (писатель-футурист, изобретатель и главный инженер компании Google, которому и поручено создание мыслящего компьютера) почти соглашается с этим прогнозом, полагая, что годом, когда человек и компьютер воистину сольются в одно целое, станет 2029-й.

Одним эти предсказания кажутся чересчур оптимистичными. Другие ведут долгие и жаркие споры об истинной природе сознания и нашей способности загрузить его в компьютер. Еще более жаркие споры вызывает вопрос, отражает ли «я», запечатленное в кремнии, нашу истинную сущность или только какую-то ее уменьшенную, упрощенную версию. Те и другие в чем-то правы, многие их аргументы справедливы. Однако стоит отметить, что, согласно закону Мура, мощность компьютеров удваивается каждые 12 месяцев. Именно поэтому сотовый телефон, умещающийся в кармане, в миллион раз мощнее и в тысячу раз дешевле по сравнению с суперкомпьютерами 1970-х. Тем временем биотехнологии, то есть та область знаний, которая наиболее тесно соприкасается с концепцией переноса сознания, развивается со скоростью, впятеро превышающей темпы, установленные законом Мура. Если иметь это в виду, то отнюдь не кажется совершенно неосновательным предположение, что сегодня есть люди, которые проживут достаточно долго, чтобы дождаться, когда их «я» будет сохранено на кремниевом чипе – сохранено навеки, обеспечив таким образом бессмертие.

3

Никому точно не известно, когда у человека впервые возникло чувство самоосознания (или сознание), однако мы знаем, что, когда оно появилось, осознание людьми своей смертности было где-то неподалеку. Разумеется, не стихают споры относительно того, осознают ли животные свою смертность и понимают ли они, скажем так, долгосрочные последствия этого обстоятельства (существует все больше указаний на то, что это действительно так), но в отношении человека этот вопрос не обсуждается. Мы приходим в этот мир, имея определенный «срок годности» и обладая осознанием данного факта.

Это ужасное осознание того, что наша жизнь рано или поздно закончится, называют «человеческим состоянием». И это то еще состояние. В 1974 году психолог Эрнест Беккер получил Пулитцеровскую премию за свою книгу «Отрицание смерти», где он утверждал, что все понимаемое под культурой, цивилизацией (от городов, которые мы строим, до религий, в которые верим) – изощренный механизм психологической защиты от этого осознания. И очень многие ученые соглашаются с утверждением Беккера. На сегодняшний день страх смерти считается одним из самых сильных факторов, мотивирующих наши действия.

Что же произойдет, если устранить этот фактор?

Задумайтесь над тем, как часто в наших культурных традициях страх перед тем, что будет «потом», используется для того, чтобы влиять на наше поведение здесь и сейчас. Имеется в виду Судный день и все такое. Но что будет, если перспектива наступления Судного дня отодвинется в неопределенно далекое будущее? Что станет с нашей моралью, когда мы достигнем бессмертия?

Возможно, ничего особенного. В конце концов, для тех, кто свято придерживается иудео-христианской традиции и верит в то, что в нашем смертном теле имеется бессмертное ядро – душа, проблема и так уже решена. Она также решена и для тех, кто придерживается восточного взгляда на этот вопрос: что мы и так уже бессмертны и нам нужно лишь вспомнить данный факт. Однако всем остальным, помимо самых рьяных верующих, хочется, чтобы обещание бессмертия опиралось на более солидный фундамент, нежели вера. На что-то осязаемое, материальное, поддающееся проверке. На что-нибудь вроде кремниевого чипа.

И кремниевый чип тут как тут.

И все-таки, что будет тогда? Этого никто точно не знает. Но зато мы точно знаем, что при таких темпах развития биотехнологий мы это скоро узнаем.

4

Бессмертие – одно дело, а еще есть проигрывание записанной информации. Видите ли, идея Кохрана заключается не просто в том, чтобы записать на чип целую жизнь. Он хочет также, чтобы эта жизнь была доступна другим людям. Главная цель «ловца душ» – педагогическая, образовательная. И образование это не похоже ни какое другое.

Возьмем, к примеру, недавно почившего Ричарда Фейнмана – великого физика, считающегося одним из светлейших умов. Если верить биографам, гениальность Фейнмана не была линейной и упорядоченной; она была, скорее, радикальной и интуитивной. В его мозге из суммирования А и В вытекало не С, а сразу Z. Каким образом мозг Фейнмана выполнял такие скачки, неизвестно. Но если бы физик был подключен к «ловцу душ», который регистрировал бы всю его жизнь, а затем «ловца душ» подключили бы к какого-то рода проигрывающему устройству, то интуитивное уравнение А + В = Z можно было бы не только понять, но и пережить, – а значит, чему-то научиться.

Разумеется, это должно быть достаточно мощное проигрывающее устройство – нечто вроде систем виртуальной реальности, которые ныне заполоняют рынок. Кохран представляет себе что-то вроде Oculus Rift будущего, имея в виду не нынешнюю систему виртуальной реальности производства компании VR, которая недавно была куплена компанией Facebook за миллиард долларов, а такую, которая возникнет, когда на развитие этой технологии будет потрачен еще миллиард. Главное, что картину довершает наличие воспроизводящего устройства. Имея надежный нейрокомпьютерный интерфейс, чип, на который можно записывать чувственные переживания, и чертовски могущественное воспроизводящее устройство, вся система складывается воедино. И тогда впервые в истории живой человек сможет заново пережить жизнь другого, уже умершего человека.

Неудивительно, что Кохран придерживается гуманитарного взгляда на эту деятельность. Он думает о сохранении мудрости веков, о возможности продолжать общаться с будущими Эйнштейнами, Сафо и Бетховенами после их смерти. Но он также сознает и риски. «Я уверен, что проблемы будут, – говорит он. – Может получиться так, что я окажусь в шкуре человека, который изобрел телевидение. Когда его спросили, в чем изначально он видел смысл телевидения, он ответил, что в образовании. А теперь с телевизионных экранов на нас льется всякая дрянь».

Как же выделить потенциальных Эдисонов из череды простых паяльщиков и лудильщиков? Чьи жизни запечатлевать для будущих поколений? Всех и каждого? И если отложить большие моральные вопросы, то как быть с более прозаическими рисками? Брат заглядывает в жизнь сестры и выясняет, что она была воровкой; жена обнаруживает измену мужа. У каждого есть секреты, которые нам хотелось бы утаить от других. Не зря все-таки эти технологии называют подрывными. У нашего желания проникнуть в душу другого человека может быть и темная сторона. Иногда то, что призвано сближать, еще больше разъединяет. Иногда просто невозможно предугадать все возможные последствия.

Экстремальные состояния: биология духовности

В фокусе внимания этой главы – исследование мистических переживаний и тот тектонический сдвиг в нашем понимании самих себя, который был вызван этими исследованиями. Еще сравнительно недавно достаточно было рассказать психологу о своем «внетелесном опыте», чтобы оказаться в палате, где стены обиты мягкими матами. Сегодня данный феномен понимается как побочный продукт нормальных биологических процессов.

Это само по себе интересно, но отсюда следует куда более важный вывод: до сих пор мы неправильно определяли верхний предел человеческих переживаний. Со времен древних греков мы верили в гедонистический принцип, согласно которому люди стараются избегать боли и получать от жизни как можно больше удовольствия. Но переживания, описываемые здесь, по силе своего воздействия и по своей необычности превосходят любые удовольствия. Они намекают на существование целого мира новых возможностей, на целую вселенную, спрятанную внутри нас, вселенную, которую мы еще только начинаем исследовать.

В этой связи следует отметить невероятную смелость ученых, занявшихся исследованием подобных вопросов. Сегодня ситуация изменилась, но в те времена, когда все это только начиналось, углубиться в «духовность» означало для многих исследователей поставить крест на своей карьере. Их самоотверженные усилия позволили менее чем за два десятилетия достичь таких успехов, что тема внетелесного опыта, которая ранее была едва ли не запретной, стала животрепещущей и весьма перспективной с точки зрения дальнейших исследований.

1

Мне было семнадцать, и я дрожал от волнения. Идея отправиться прыгать с парашютом родилась у кого-то на вечеринке в пятницу, но теперь-то была суббота, я уже протрезвел, но все равно почему-то намеревался прыгать. Ситуацию усугубляло то, что на дворе был 1984 год. Хотя техника тандемных прыжков с парашютом родилась в 1977 году, до лесного аэродрома в глуши штата Огайо, где происходило дело, она еще не добралась. Поэтому свой первый прыжок я совершил не с инструктором, который привязан за спиной и берет на себя все трудности, какие могут возникнуть в полете, а в гордом одиночестве, опускаясь с высоты две тысячи футов под круглым куполом старого громоздкого армейского парашюта.

Слава Богу, дергать кольцо от меня не требовалось. Вытяжной фал моего парашюта будет пристегнут к тросу внутри самолета, так что, если все пойдет по плану, когда я шагну за борт, трос натянется, выдернет вытяжной фал, и парашют раскроется автоматически. Вот только достичь этого момента оказалось несколько труднее, чем я рассчитывал.

В то время как самолет летел на скорости сто миль в час, я должен был подойти к боковой двери и, игнорируя головокружительный вид, встать на маленькую металлическую ступеньку, обхватить обеими руками крыло и оттянуть одну ногу назад так, чтобы мое тело образовало букву «Т». Из этой неуклюжей позы я должен был прыгнуть, услышав команду инструктора. И, как будто мало мне было трудностей, в тот самый момент, когда я каким-то образом все-таки выпрыгнул из самолета, я выпрыгнул и из своего тела.

Это произошло в ту самую секунду, когда я выпустил из рук крыло. Мое тело уже падало вниз, но мое сознание парило над ним футах примерно в двадцати и обозревало всю картину.

Инструктор объяснил, что во время прыжка купол парашюта раскрывается, складывается и снова раскрывается за тысячные доли секунды. Это происходит так быстро, что человеческий глаз не может этого заметить, поэтому беспокоиться тут не о чем. Но я все-таки беспокоился. Я не просто парил над своим телом, но и наблюдал за этапами раскрытия-закрытия-раскрытия парашюта, умом понимая: то, что я вижу, с теоретической точки зрения видеть невозможно.

Пока все это происходило, мое тело начало наклоняться, неуклюже переворачиваться, и я стал опасаться, что, когда парашют полностью раскроется и меня тряхнет, это может обернуться травмой позвоночника. В это мгновение внетелесного ясновидения (лучшего термина для описания происходившего я не подберу) я приказал себе расслабиться и выпрямиться, чтобы не пострадать от динамического удара. В следующее мгновение парашют раскрылся, меня дернуло, сознание вернулось в тело, и все стало как обычно – если можно говорить об обычности в столь необычных обстоятельствах.

Как бы то ни было, обошлось без травм.

2

Внетелесные путешествия – вроде того, что совершил я во время выполнения прыжка с парашютом, – являются разновидностью не совсем обычных феноменов, которые в общем и целом принято называть паранормальными, хотя словари определяют этот термин как нечто «выходящее за рамки обычного жизненного опыта и научных объяснений», а внетелесному опыту, как выясняется, такое определение никак не соответствует. Несмотря на сомнения скептиков, сообщения об аналогичных происшествиях поступают практически из всех стран мира. На протяжении веков мистики всех направлений и вероисповеданий, включая представителей пяти мировых религий, рассказывают нам истории об астральной проекции. И нельзя сказать, чтобы этот феномен ограничивался только людьми духовного склада. Сообщений о подобных проявлениях полно и в анналах спорта. Есть сообщения любителей серфинга, которые вдруг ловили себя на том, что парят над волнами, и скалолазов, которые вдруг обнаруживали у себя способность видеть местность с высоты птичьего полета. Мотоциклисты сообщают, что парят над своими мотоциклами, видя самих себя сверху, а пилоты оказываются за бортом самолета и силятся вернуться обратно. Грейс Батчер, которой с 1958 по 1961 год принадлежал рекорд США в беге на полмили, в книге «Голос» (The Voice) так описывает свое первое участие в крупных соревнованиях:

Судья-стартер подал команду, после чего прозвучал выстрел. Я пробежала несколько шагов в измерение, о существовании которого даже не подозревала. Мне вдруг показалось, что я поднялась под самую крышу арены и наблюдаю за своим собственным забегом сверху. Я смутно видела вокруг себя какие-то черные балки и стропила, кабели, огромные прожекторы, а далеко внизу расстилалась ярко освещенная беговая дорожка, по которой я сама бежала среди других участниц. Я одновременно участвовала в гонке и наблюдала за ней стороны.

Однако внетелесные переживания имеют место не только в таких экстремальных обстоятельствах, но и в повседневной жизни – на самом деле таких случаев большинство. Хотя результаты опросов разнятся, примерно у каждого двадцатого из нас есть история, не находящая адекватного объяснения, и эта цифра существенно возрастает, если добавить феномен, являющийся естественным продолжением феномена внетелесных переживаний, – околосмертные переживания. Хотя число сообщений, касающихся околосмертных переживаний, несколько уступает числу сообщений о внетелесных переживаниях (в ходе опроса, проведенного в 1990 году Институтом Гэллапа, об околосмертных переживаниях сообщили 30 миллионов американцев), если эти цифры объединить, то даже по самым осторожным оценкам можно заключить, что каждый десятый житель Земли имел опыт такого рода.

Тем, кто хочет всерьез исследовать данный вопрос, лучше всего начать с доктора Мелвина Морса. В 1982 году, занимаясь исследованиями в области рака мозга и заканчивая ординатуру по специальности «педиатрия» в детской больнице Сиэтла, Морс подрабатывал также в службе воздушной скорой помощи. Однажды вечером он получил задание лететь в Покателло, штат Айдахо, чтобы выполнить сердечно-легочную реанимацию захлебнувшейся в бассейне восьмилетней Кристал Мерзлок. К тому времени когда реанимационная бригада добралась до места, у Кристал не было пульса уже 19 минут, а зрачки были неподвижны и расширены, но Морс хорошо знал свое дело. Он сумел запустить ей сердце, после чего забрался в вертолет и вернулся домой. Три дня спустя Кристал пришла в себя.

Прошло несколько недель. Морс по каким-то делам оказался в той больнице, где лечили Кристал, и наткнулся на нее в коридоре. Хотя в сознательном состоянии Кристал никогда раньше его не встречала, она тут же повернулась к сопровождавшей ее матери и сказала: «Это он вставил мне трубку в нос в бассейне».

Морс был поражен. Он не знал, как к этому отнестись. «До этого я знать не знал ни о внетелесном опыте, ни об околосмертных переживаниях. Я стоял и думал: “Как такое возможно?” Когда я вставлял ей трубку в нос, ее мозг был мертв. Как она могла это запомнить?»

Морс решил более основательно изучить историю болезни Кристал и описал случившееся в American Journal of Diseases of Children. В целях категоризации он окрестил этот случай «фасциномой» (этот термин на медицинском сленге охватывает разного рода интересные и необычные случаи). Но на этом Морс не остановился. Его статья была первым описанием случая околосмертных переживаний у ребенка, и он видел в этом лишь стартовый этап куда более масштабного научного проекта.

Проштудировав литературу, он обнаружил, что в то время, как внетелесные переживания характеризуются перцептивным сдвигом в сознании, около смертный опыт начинается с этого сдвига, после чего возникает знаменитый темный туннель, ведущий к свету. Попутно, как сообщают пережившие это, ощущаются любовь, умиротворенность, тепло, благожелательность, поддержка со стороны умерших родных и друзей, а также присутствие полного спектра религиозных фигур. Иногда человек заново прокручивает всю свою жизнь, на основе чего принимается решение остаться или уйти. Морс обнаружил, что классическое объяснение около смертного опыта как бреда в дальнейшем было изменено, и его стали трактовать как галлюцинации, вызываемые различными факторами, такими как страх, воздействие лекарств и гипоксия мозга. Фактор лекарственного воздействия особенно заинтересовал Морса. Он знал, что кетамин, использовавшийся для наркоза во время войны во Вьетнаме, часто провоцировал внетелесные переживания. В число подозреваемых попали и некоторые другие лекарства. Морс решил исследовать действие еще одного анестетика, галотана, полагая, что это поможет пролить свет на причины частых сообщений об околосмертных переживаниях со стороны людей, перенесших хирургическое вмешательство под общим наркозом. «Сейчас забавно об этом вспоминать, – сказал мне Морс, – но я действительно был настроен на долговременное, широкомасштабное разоблачительное исследование».

Исследование, начатое Морсом в 1994 году, продлилось 10 лет. Он опросил 160 детей, которые пережили клиническую смерть, но были возвращены к жизни в реанимации детской больницы Сиэтла. Все эти дети оставались без пульса или дыхания минимум 30 секунд. У некоторых этот промежуток времени достигал сорока пяти минут, а средняя продолжительность составила 10–15 минут. В качестве контрольной группы использовались сотни других детей, которые тоже прошли через реанимацию, тоже побывали на краю смерти, но у которых дыхание и пульс не прерывались более чем на 30 секунд. В этом была единственная разница между ними. Все остальное: возраст, пол, назначаемые препараты, болезни, обстановка – было для обеих групп одинаковым. В «обстановку» Морс включил не только саму палату интенсивной терапии, но также внушающие страх процедуры, такие как введение дыхательной трубки и механическая вентиляция легких. Это важные дополнения, потому что страх издавна считался фактором, провоцирующим внетелесные и околосмертные переживания. (Именно этот фактор, как позже объяснял мне Морс, мог оказаться ответственным за то, что произошло со мной во время прыжка с парашютом.)

Затем Морс классифицировал переживания испытуемых при помощи анкеты, состоящей из шестнадцати пунктов и разработанной Брюсом Грейсоном – профессором кафедры психиатрии из Виргинского университета. Шкала Грейсона позволяет судить о том, следует ли отнести те или иные аномальные переживания к категории около смертных. Используя эту шкалу, Морс обнаружил, что из 26 умерших, а затем оживших детей, 23 сообщили о классических околосмертных переживаниях, тогда как ни один из 131 ребенка из контрольной группы ничего подобного не переживал. Позже он записал на видео детей, которые вспоминали пережитое и пытались нарисовать то, что видели, покинув свое тело. Многие из рисунков содержали стандартный набор образов: длинные туннели, гигантские радуги, умершие родственники, всякого рода божества. Но на некоторых изображениях можно было видеть точное описание выполнявшихся медицинских процедур, а также тех врачей и медсестер, которые имели контакт с ребенком только в те минуты, когда он был мертв.

Исследования, начатые Морсом, были подхвачены и другими учеными. В частности, Пим ван Ломмель из больницы голландского города Арнема провел восьмилетнее исследование, в ходе которого были опрошены 344 пациента, переживших остановку сердца, но возвращенных к жизни. У 282 из них никаких воспоминаний о случившемся не осталось, тогда как воспоминания 62 пациентов соответствовали классическому околосмертному опыту. Как и Морс, ван Ломмель тщательно исследовал истории болезни пациентов на предмет наличия факторов, которые традиционно использовались для объяснения феномена околосмертных переживаний (внушающая страх обстановка, лекарства, болезни), и не обнаружил их. Как и Морс, он пришел к выводу, что единственным значимым фактором была сама смерть. Как и Морс, он обнаружил людей с труднообъяснимыми воспоминаниями о событиях, которые имели место во время их клинической смерти.

Иными словами, Морс открыл (а ван Ломмель подтвердил его открытие) то, что я узнал на собственном опыте, когда прыгнул с парашютом: феномены внетелесных и околосмертных переживаний совершенно реальны и совершенно загадочны, впрочем, последнее качество ныне начинает меняться.

3

Первые ключи к постижению биологических основ этих экстремальных состояний сознания были найдены в конце 1970-х годов, когда ВМФ и ВВС США обзавелись новым поколением истребителей, в которых пилотам приходилось испытывать колоссальные перегрузки, отчего некоторые из них даже теряли сознание в полете вследствие прилива крови к мозгу. Эта проблема вызываемых перегрузками обмороков вызвала серьезное беспокойство, и поиски ее решения были поручены Джеймсу Уиннери – специалисту по аэрокосмической медицине.

За 16 лет экспериментов с центрифугой на военно-воздушной базе Брукс в Сан-Антонио, штат Техас, Уиннери довел до обморока более 500 летчиков. Он хотел выяснить, в какой момент возникает туннельное зрение, насколько быстро летчики теряют сознание в условиях ускорения, как долго они остаются в обморочном состоянии, когда ускорение прекращается и сколько времени они могут оставаться без сознания, пока не начнутся негативные изменения в мозге. Обнаружилось, что потеря сознания наступала уже через 5,67 секунды, что это состояние длилось в среднем от 12 до 24 секунд и что 40 процентов пилотов, переживших такое состояние, сообщили о различных формах внетелесного опыта, который они получили, будучи без сознания. Ничего не знавший о внетелесном опыте Уиннери назвал эти эпизоды «короткими сновидениями» и продолжал подробно фиксировать их содержание. Он также начал штудировать литературу, посвященную аномальным бессознательным состояниям. «Я прочитал об эпизодах внезапной сердечной смерти, – вспоминает он, – и это подвело меня прямиком к феномену около смертных переживаний. Я понял, что около 15 процентов “коротких сновидений” моих пилотов были значительно ближе к околосмертному опыту».