Электронная библиотека » Стивен Котлер » » онлайн чтение - страница 6


  • Текст добавлен: 19 января 2017, 15:10


Автор книги: Стивен Котлер


Жанр: Прочая образовательная литература, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Это важно потому, – поясняет он, – что краеугольным камнем искусственного зрения является взаимодействие между электрическим током и нейронами. Поскольку имплантант Добелла располагается на поверхности зрительной коры, он требует большой силы тока – где-то в пределах 1–10 миллиампер – и возбуждает сразу множество нейронов. Прицельность никакая, а потому очень многое может пойти не так.

Мне ли этого не знать? Пациент едва не умер у меня на руках.

– Углубление электродов внутрь коры позволяет снизить силу тока до 1–10 микроампер. Разница тысячекратная.

А снижение силы тока снижает вероятность приступов. Но это еще не все. Уменьшение силы тока позволяет также повысить точность, увеличить разрешение:

– Чем меньше сила тока, тем больше электродов можно упаковать в имплантант, – поясняет Норманн. – Мы еще не достигли цели, но с моими электродами есть шанс создать поле соприкасающихся фосфенов – точно так же, как у вас или у меня, – а с поверхностным имплантантом Добелла это неосуществимо.

Вот как бывает, когда вопросы, ранее являвшиеся вотчиной одних лишь мистиков, становятся полем деятельности инженеров. Как и другие высокие технологии, будь то операционные системы или веб-браузеры, искусственное зрение становится ареной войны стандартов.

Забудьте о религиозных целителях; теперь соперничество идет между системами Beta и VHS.

8

Чтобы разобраться в том, что же на самом деле видит Йенс, я отправляюсь в Лос-Анджелес, в Университет Южной Калифорнии, где находится лаборатория Марка Хумаюна. Как и конкуренты, Хумаюн использует видеокамеру, вмонтированную в очки, обработчики сигналов, генерирующие изображение, но, в отличие от нейропротезов Норманна и Добелла, его имплантант располагается поверх сетчатки глаза. Его задача – занять место поврежденных палочек и колбочек, чтобы дать импульс глазным клеткам, которые все еще здоровы, и использовать компоненты обработки информации, присущие самим глазам, – ганглиозные клетки и зрительный нерв, – чтобы посылать информацию в мозг.

«Это ограниченный подход, ориентированный на ограниченное число патологий, но у него есть свои преимущества, – говорит Хумаюн. – Мы считаем, что все-таки лучше оперировать слепой глаз, чем здоровый мозг».

Возглавляемая Хумаюном лаборатория ретинального протезирования Института глаза Доэни входит в структуру университета Южной Калифорнии. Небольшая комната битком набита электронным оборудованием. Техники в лабораторных халатах сидят, согнувшись за своими компьютерами, и практически не реагируют на мое появление.

Джеймс Вейланд, сотрудник института, помогает мне надеть мудреный головной убор со специальными очками, полностью перекрывающий доступ света. На лбу прикреплена миниатюрная камера; провода от нее тянутся по моей спине к ноутбуку, расположенному слева от меня. Камера поворачивается туда, куда поворачиваются мои глаза, и проецирует изображение на «экран» очков. Это производимое компанией Sony устройство, называемое Glasstron, превращает обычное зрение в его оцифрованную версию.

Пока питание выключено, я не вижу ровно ничего. Вейланд включает устройство и спрашивает, что я вижу.

– Смутные серые формы. Большие пятна с размытыми краями.

– Вы видите дверь? Можете ли вы подойти к ней?

– Да, могу – если вы хотите, чтобы наткнулся на что-нибудь и упал.

– Дисплей у вас пять на пять, – говорит Вейланд. – Подождите, сейчас я увеличу число пикселов до 32×32.

Вейланд полагает, что матрица 32×32, то есть 1024 пиксела, удовлетворит мои зрительные потребности. Вероятно, это раз в 10 лучше разрешения имплантанта Добелла и гораздо ближе к замыслу Норманна.

Я слышу, как Вейланд возится с компьютером. Внезапно в глазах проносится вспышка света, словно я вижу прыжок в гиперпространство сквозь водопад из фильма «Звездные войны».

– Теперь видите?

– Не совсем.

– Подождите минутку, дайте глазам привыкнуть.

– Ладно. У меня в глазах одни пузыри, размытые края, движение…

Внезапно картинка становится более четкой. То, что еще несколько мгновений назад выглядело атакой желеобразных тварей, стало дверью и человеческими лицами.

– Что случилось? – спрашиваю я. – Вы снова увеличили разрешение?

– Нет, – отвечает Вейланд, – это ваш мозговой компьютер учится видеть.

Очень странно наблюдать за тем, как твой собственный мозг реорганизуется, но именно это и происходит. Размытый край стола на глазах становится четкой линией, а потом становится узнаваемым и стоящий на нем компьютер.

Я снова смотрю вокруг. Вейланд пока невидим. Затем происходит легкое изменение в колорите картинки. Серая рябь расступается, и я вижу белую плоскость лба, оттеняемую чернотой волос.

Я перевожу взгляд: дверь, стол, компьютер, человек.

Так вот как выглядит чудо!

Часть вторая. Будущее снаружи

Восстановление «Эверглейдс»: первый опыт терраформирования

Научно-технический прогресс определенно трансформирует нашу внутреннюю среду: наши тела, нашу биологию, наш мозг, – но как насчет среды внешней? Какое воздействие мы оказываем на мир в целом?

В последнее время разговоров о таком воздействии велось немало. Экологические, природоохранные аспекты научно-технического прогресса явно отстают от других его аспектов. Таяние ледников, вымирание отдельных видов животных, загрязнение окружающей среды – список можно продолжать еще очень долго. Пытаясь бороться с этой тенденцией, ученые включили в свой лексикон такие громкие слова, как мегаинженерия и терраформирование, свидетельствующие об усилении позитивного влияния на окружающий мир. Теперь мы не просто латаем дыры в экосистемах; мы трансформируем их.

Одним из примеров этого служит данная глава, рассказывающая о попытке восстановить природный комплекс «Эверглейдс», включающий в себя крупнейшую в мире прерию, поросшую меч-травой, и сильно пострадавший за минувшее столетие в результате хозяйственной деятельности человека и стихийных бедствий. Усилия по восстановлению «Эверглейдс» представляют собой самый масштабный и затратный проект такого рода. Данный проект можно назвать также нашей первой попыткой терраформирования (этот термин пришел к нам из научной фантастики, где обозначал, по существу, преобразование иных миров с тем, чтобы сделать их пригодными для существования земных форм жизни). Одновременно он представляет собой живое свидетельство той невероятно масштабной роли, которую род человеческий может играть как с точки зрения созидания, так и с точки зрения разрушения своей среды обитания.

1

«Эверглейдс» умирает. Почти 4 миллиона акров площади захвачены застройкой и плантациями сахарного тростника. Почти 70 видов обитающих там животных и растений оказались на грани полного исчезновения. Популяции болотных птиц, таких как цапли, колпицы и т. д., сократились на умопомрачительные 90 процентов. Прерии, поросшие меч-травой, которыми славится этот регион, из года в год сокращаются; запасы рыбы также иссякают. В той же рыбе, которая все еще остается, ртути в жировой ткани содержится столько, что впору открывать фабрику по изготовлению термометров.

Говоря по правде, деградация «Эверглейдс» – далеко не новость. От хозяйственной деятельности человека эта биосистема страдает с середины XIX века, когда первые поселенцы приступили к осушению флоридских болот. Но по-настоящему роковыми для нее стали – уже в XX веке – принятые властями штата меры по изменению климата. В штате существуют лишь два сезона: влажный и сухой. Влажный сезон приносит наводнения, сухой – засухи. Этот порочный круг было решено разорвать лишь в 1920-е годы, когда из-за наводнения, вызванного ураганами, погибло две с половиной тысячи человек. Под давлением общественности власти штата вынуждены были начать действовать. Задача перелопатить едва ли не весь штат была поставлена перед лучшими в мире землекопами – Инженерным корпусом армии США. В течение следующих пятидесяти лет они прорыли 1800 миль каналов между озером Окичоби и Флоридским заливом, построили 300 шлюзов и 16 крупных насосных станций, позволявших управлять уровнем воды.

Экосистема «Эверглейдс» оказалась под властью инженерных войск. Взяв под свой контроль стихийный цикл засух и наводнений, инженерные войска сделали Атлантическое побережье Флориды безопасным для жилищного строительства, а внутренние районы безопасными для сельскохозяйственной деятельности. Но, как и дикие животные, попадающие за решетку, оказавшаяся в неволе экосистема стала чахнуть. Некогда самая крупная в мире непрерывная болотистая местность зигзагообразными границами была разделена на 16 участков – изолированных друг от друга и обреченных на медленное угасание. К 1990 году стало ясно, что в экосистеме «Эверглейдс» под угрозой исчезновения оказались не только отдельные виды животных. Поскольку была подорвана гидрологическая основа, скорая гибель грозила всей экосистеме в целом.

Чтобы не допустить возникновения экологической катастрофы, президент Клинтон, уже готовившийся покинуть свой пост, напоследок подписал «Программу всеобъемлющего восстановления “Эверглейдс”», придав ей силу закона. Это самый масштабный, самый сложный и самый дорогостоящий – с бюджетом 8 миллиардов долларов – природоохранный проект из когда-либо осуществлявшихся. Бывший министр внутренних дел США Брюс Бэббит, который приложил немало усилий, чтобы провести этот законопроект через конгресс, считает, что будущие историки назовут программу восстановления «Эверглейдс» одним из самых важных природоохранных законов, когда-либо принятых в США. Может быть, даже самым важным. Но, в отличие, скажем, от «Закона о чистом воздухе», который лишь ограничивает выброс в атмосферу загрязняющих веществ, «Программа всеобъемлющего восстановления “Эверглейдс”» предполагает инженерные работы воистину невиданных масштабов.

Ученые, инженеры и политики продолжают спорить о деталях, но все согласны в одном: невозможно просто «вернуться к природе». Последние сто лет население Флориды переживало экспоненциальный рост, и в некоторых местах уже попросту не осталось природы, к которой можно было бы вернуться. Нужно не просто «вернуться», нужно снести бульдозерами то, что есть, выкорчевать существующие подземные природные коммуникации, все переосмыслить, перепланировать и перестроить. Программа предусматривает перенос русла крупнейшей протекающей там реки, превращение естественного водоносного горизонта Флориды (флоридского аквифера) в хранилище свежей воды объемом в сотни миллиардов галлонов и разработку новой системы фильтрации, отвечающей самым строгим стандартам качества воды, какие только существуют.

Фантасты и мечтатели, грезившие о покорении Марса, придумали для таких мегаинженерных работ планетарного масштаба специальный термин – «терраформирование». Здесь же, в южной части Флориды, где воду от суши отделяют лишь известняк да мусорные свалки, более уместной представляется вариация этого термина – «гидроформирование». Но, независимо от терминологии, сама идея создания экосистем практически с нуля всегда относилась к вотчине научных фантастов, и речь обычно шла о подготовке к колонизации землянами далеких и непригодных для жизни планет. Заняться терраформированием (или, как в данном случае, гидроформированием) на самой Земле никому и в голову не приходило.

Но вот нужда заставила.

2

Мой экскурсовод по гидроформированию – Лу Тот, главный специалист Управления водных ресурсов Южной Флориды, отвечающий за реализацию проекта восстановления рек. Экскурсия начинается с путешествия на катере по реке Киссимми – главной водной артерии, питающей «Эверглейдс». Мы находимся в шестидесяти пяти милях к востоку от Тампы. Вода темная, день жаркий. Вдалеке виднеются гнездящиеся на дубах египетские цапли; ближе к воде держатся большие голубые цапли, широко распахивающие крылья в полете. Здесь так легко впасть в заблуждение и ощутить себя в мире девственной природы, не тронутой человеком, не потревоженной цивилизацией! Но, увы, это совсем не так.

В 1962 году по заданию конгресса и чтобы защитить штат от наводнений инженерные войска пытались взнуздать реку Киссимми. Они под линейку провели прямую линию посреди штата, после чего взяли в руки лопаты. К 1971 году две трети поймы было осушено, а треть реки засыпана землей. Прежде ленивая и извилистая река превратилась в гигантскую канаву длиной 56 миль, шириной 300 футов и глубиной 30 футов.

«До прихода инженерных войск, – рассказывает Тот, – это была изумительная по своей красоте река, настоящее сокровище. Здесь была самая лучшая в мире рыбалка. А теперь это просто грязная канава.

Создание этой грязной канавы обошлось налогоплательщикам недешево – 30 миллионов долларов. Но эта цена – ничто по сравнению с ценой, которую теперь приходится платить за восстановление разрушенного. Одно лишь восстановление реки Киссимми в ее прежнем состоянии (забудем пока про собственно «Эверглейдс») обойдется в 500 миллионов долларов. Такая стоимость обусловлена гигантскими масштабами запланированных работ. Восемьдесят пять тысяч акров будут возвращены реке; основной канал будет засыпан на протяжении 22 миль. Кроме того, снесут две плотины, выкопают новое речное русло протяженностью 9 миль, восстановят естественное водоснабжение озера Киссимми. Цель всех этих работ – восстановить 40 квадратных миль речной поймы, не теряя при этом возможность управлять масштабами паводков.

Таким образом, речь не идет о возвращении реке Киссимми полной свободы. Во имя сохранения контроля над паводками дамбы и каналы в верхней и нижней третях реки останутся, но вот в средней части (те самые 40 квадратных миль) река будет течь беспрепятственно. Если график работ будет соблюдаться, они завершатся к концу десятилетия. Пилотный проект на 14-мильном участке реки (как раз там, где мы сейчас плывем), получивший весьма прозаическое название «первая фаза», был начат в июне 1999 года и завершен в феврале 2001 года. Первая фаза стала лишь пробой сил, но и ее масштабы впечатляют: засыпано 614 миль каналов, воссоединены 13 миль излучин. Лу Тот самолично взорвал динамитом одну из шести дамб (гидротехническое сооружение S-65B), в свое время построенных на реке. На цейтраферной съемке взрыва можно видеть, как вырвавшаяся на свободу вода заливает сельскохозяйственные угодья и рушит плоды человеческого труда.

И эффект сделанного не замедлил сказаться. Лу указывает мне на окружающие нас широколиственные растения. «Еще несколько лет назад, – говорит он, – они встречались лишь эпизодически. Теперь их целые луга, тянущиеся на мили от реки до линии деревьев».

Пару часов спустя, проплыв большую часть из 14 миль, мы покинули реку и отправились в полевую научно-исследовательскую лабораторию Ривервудс, откуда ведется мониторинг за восстановлением реки. Лаборатория не то чтобы крутая: жалкая лачуга с несколькими компьютерами и плакатами с изображением болотных птиц, украшающими стены. С крыльца открывается вид на грязное поле; во дворе небольшой садик и несколько припаркованных пикапов.

«Когда проект подойдет к концу, – говорит Тот, – это все исчезнет, снова станет болотом. Восстановительные работы высокотехнологичными не назовешь – взрываем и копаем, – но я скажу вам так: без наших низких технологий у тех высоких технологий, которые запланированы для осуществления следующих этапов восстановления экосистемы, не будет ни единого шанса на успех».

3

Высокие технологии терраформирования, о которых говорит Тот, дебютировали в 1910 году в романе Октава Бельяра «Путешествие парижанина в XXI век» (The Journey of a Parisian in the 21st Century), где автор выдвигает идею терраформирования Луны: наделить ее атмосферой, растительностью и для начала превратить в заповедник для тех видов животных, которым угрожает исчезновение, а в перспективе и людьми заселить. Эта идея вновь всплыла в 1927 году, в эссе знаменитого биолога-эволюциониста Дж. Б. С. Холдейна, а затем – в 1930 году, в романе Олафа Стэплдона, и стала частью массового сознания после публикации в 1950 году романа Роберта Хайнлайна «Небесный фермер». Применяя математический подход к преобразованию Ганимеда, одного из спутников Юпитера, Хайнлайн привнес в смутную прежде идею глобальной трансформации экосистем множество тщательно продуманных деталей и перетащил саму концепцию из плоскости чистых фантазий в плоскость будущей науки и практики.

Здесь, на Земле, эта высокотехнологичная концепция дебютировала в центральной части штата Флорида, где река Киссимми впадает в озеро Окичоби, которое является настолько большим, что влияет на местный климат, и настолько вовлеченным в хозяйственную деятельность человека, что едва ли заслуживает называться озером. Озеро Окичоби площадью 730 квадратных миль огорожено земляной насыпью длиной 143 мили и высотой 20 футов. Эта насыпь, сдерживающая паводки и обеспечивающая оптимальные условия для выращивания сахарного тростника, плантации которого в тех местах, где берег пониже, подступают к самому озеру, пропускает через себя пять дренажных каналов, четыре из которых прокопаны на восток, к Атлантическому океану, а один – на запад, к Мексиканскому заливу. В общей сложности по этим каналам из озера вытекает 1,7 миллиарда галлонов воды в день.

Эти 1,7 миллиарда галлонов воды являются ключом к пониманию всего восстановительного проекта. В то время как дамбы, окружающие озеро Окичоби, защищают окрестные территории от наводнений, приток воды в «Эверглейдс» оказывается недостаточным для регуляции водного режима, вследствие чего вся экосистема страдает от жажды. Таким образом, чтобы спасти болота «Эверглейдс», эти самые 1,7 миллиарда галлонов воды нужно перенаправить туда. «Идея заключается в том, чтобы вернуть эту воду обратно в экосистему, – говорит Рик Невулис, старший гидролог проекта. – Нам нужно запасать воду во влажный сезон, чтобы использовать тогда, когда она потребуется в сухой сезон. Все остальное вторично. Для этой цели нам потребуются водохранилища».

Водохранилища – это рукотворные озера. «Программа всеобъемлющего восстановления “Эверглейдс”» предусматривает создание водохранилищ общей площадью 180 тысяч акров, способных вмещать около 500 миллиардов галлонов воды. Однако это всего на 60 процентов обеспечит потребности, рассчитанные гидрологами. Здесь есть проблема. Невозможно построить еще больше водохранилищ, не выселяя людей и не уничтожая сельскохозяйственные угодья, то есть не рискуя вызвать на себя огонь со стороны имеющих немалое политическое влияние лоббистов, отстаивающих интересы владельцев недвижимости и плантаторов. И углублять водохранилища более чем на 8 футов нельзя, потому что весь штат покоится на хрупком известняке. Только зацепи его – и весь штат смоет водой. Таким образом, единственная возможность создания дополнительных хранилищ для воды – копать скважины.

Первую такую скважину я обнаруживаю на восточной окраине заповедника «Локсахатчи», расположенного в 20 милях к западу от города Бока-Ратон. В центре небольшой полянки размером с приусадебный участок, окруженной по периметру зарослями кустарника, из земли торчит довольно тонкая зеленая труба. Вот это и есть высокотехнологический подход, о котором упоминал Тот.

«Выглядит не очень внушительно, – говорит Невулис, – но воды там запасти можно много».

Он отнюдь не шутит. Из этой скважины – по трубе длиной тысячу футов, опущенной в артезианский водоносный горизонт, – можно качать пять миллионов галлонов воды в день. Этой воды примерно хватило бы, чтобы наполнить сотню олимпийских плавательных бассейнов. В обычных условиях флоридский водоносный горизонт наполнен морской водой, но если на протяжении влажного сезона закачивать туда пресную воду, то в сухой сезон оттуда возвращается вода чуть солоноватая. Давление там такое, что смешения практически не происходит. В целом программа предусматривает бурение 333 таких скважин.

В пик влажного сезона, когда все 333 скважины будут работать с максимальной нагрузкой, в землю ежедневно будет закачиваться 1,6 миллиарда галлонов воды. Сотни миллиардов галлонов (а этого хватило бы, чтобы затопить город Вашингтон 20-футовым слоем воды) будут храниться там до наступления сухого сезона, по существу, превращая флоридский водоносный горизонт в крупнейшее водохранилище мира.

Разумеется, без проблем не обходится. «При таких масштабах и вопросов возникает множество, – говорит Неву-лис. – Нам нужны точные расчеты, касающиеся последствий увеличения давления. Не приведет ли повторяемое из года в года перекачивание воды к постепенному нарушению сложившегося баланса? Этого мы пока не знаем».

И это лишь одно из неизвестных. Существуют также химические и биологические опасности, связанные с перемещением такого колоссального объема жидкости. Фекальные контаминанты в грунтовых водах могут распространиться на весь водоносный горизонт, сделав воду, которой снабжается едва ли не все население Флориды, непригодной для питья. Ртуть, попадающая в поверхностные воды – и в рыбу – из промышленных стоков, вступая в реакцию с сульфатами, находящимися в земле, может образовывать еще более токсичное соединение – метилртуть, угрожающее всей экосистеме. И список угроз можно продолжить.

Не следует забывать и о том, что у нас уже есть печальный пример терраформирования, проведенного, пусть и в значительно меньших масштабах, в начале 1990-х годов, когда посреди аризонской пустыни был построен научно-исследовательский комплекс «Биосфера-2» общей площадью 3,4 акра, накрытый стеклянным куполом. Комплекс был создан в порядке эксперимента, чтобы проверить жизнеспособность искусственной замкнутой экосистемы. К сожалению, события в «Биосфере-2» довольно скоро начали развиваться так, как никто и не предполагал. Сильные колебания содержания углекислого газа в замкнутой атмосфере комплекса, массовая гибель рыбы и резкое увеличение популяций тараканов и муравьев – это лишь некоторые из них, и, хотя с точки зрения усвоенных уроков этот негативный опыт оказался чрезвычайно полезным, общий вывод был такой: играть в Бога – совсем не простое занятие.

Однако здесь, во Флориде, при всех возможных минусах плюсы явно преобладают. За последнее десятилетие засухи настолько измучили штат, что ограничения, касающиеся расходования воды, были возведены в ранг закона. «Одно можно утверждать наверняка, – говорит Невулис. – Если мы сможем решить эти проблемы и скважины действительно заработают, о жажде здесь забудут надолго».

4

Когда мы минуем озеро Окичоби, направляясь на юг, становится ясен колоссальный объем мелиоративных работ, проделанных в свое время инженерными войсками. Сто пятьдесят лет назад здесь было сплошное болото. Сегодня на его месте – плантации сахарного тростника. Четыреста пятьдесят тысяч акров сахарного тростника, если быть точным. И эти площади представляют собой очередную трудность, которую предстоит преодолеть исполнителям «Программы всеобъемлющего восстановления “Эверглейдс”».

Выращивающие сахарный тростник фермеры используют удобрения, содержащие фосфор, и это не остается без последствий. Благодаря фосфору в «Эверглейдс» резко разрослись экзотические зеленые водоросли, которые вытесняют местные сине-зеленые водоросли и способствуют разрастанию рогоза, постепенно вытесняющего меч-траву. По мере увеличения плотности высоких зарослей рогоза они все больше заслоняют солнечный свет, и сине-зеленые водоросли под ними начинают гибнуть. В свою очередь гибнут от голода оставшиеся без привычной пищи беспозвоночные, гибнет мелкая рыба, питавшаяся этими беспозвоночными, а потом – более крупная рыба, питавшаяся этой мелкой рыбой, и так далее по всей пищевой цепочке, в конце которой оказываются болотные птицы, которым остается тоже либо умирать голодной смертью, либо перебираться в другие места в поисках еды.

Это сложная проблема. Для ее решения программа восстановления предполагает создание одной из крупнейших и сложнейших систем очистки воды. Ученые предполагают создать огромную буферную зону общей площадью 41 тысяча акров между удобряемыми фосфором плантациями сахарного тростника и территорией «Эверглейдс», которой фосфор противопоказан. Эта призванная поглощать фосфор заболоченная зона представляет собой ряд гигантских септических прудов – достаточно больших, чтобы вместить нефтеналивной танкер. Вода, стекающая с плантаций, прежде чем попасть в «Эверглейдс», будет проходить через эту систему очистных сооружений, смысл которой состоит в том, чтобы снизить содержание фосфора в воде, достигающей «Эверглейдс» с нынешних 200 миллиардных долей до десяти, то есть до того уровня, который, по оценкам ученых, существовал в самые лучшие для «Эверглейдс» времена.

«Снижение содержания фосфора в воде до уровня 10 миллиардных – труднейшая цель для любого уголка Земли, – говорит Яна Ньюман, старший научный сотрудник, работающая над созданием буферной территории. – Это практически пороговый уровень с точки зрения возможностей измерения. Мы пытаемся применять различные технологии: и зеленые, и химические, – но здесь еще играет роль фактор стоимости. Чем ниже уровень фосфора, тем труднее снижать его дальше; при содержании фосфора на уровне 10 миллиардных долей для устранения каждого фунта фосфора требуется 400 фунтов химических веществ».

Апробация очистной системы проводится на испытательном полигоне, который представляет собой нечто вроде водного лабиринта. Вода поступает туда через огромную насосную станцию и на протяжении 18 миль проходит через ряд дамб, бетонных водосбросов и водоводов, распределяясь по пяти болотистым участкам-клеткам. В каждой клетке поддерживается тщательно подобранная смесь рогоза и других растений, которые вытягивают фосфор из воды, погибают и опускаются на дно, где откладываются в тяжелый торф. На выходе содержание фосфора в воде вновь измеряется. До сих пор самый низкий уровень, которого удалось достичь, составляет 12 миллиардных долей, но он отличается во время засухи, когда приток воды бывает чрезвычайно мал.

Как уже говорилось выше, играть в Бога нелегко.

5

Одна из главных трудностей, с которыми сталкиваешься, пытаясь сохранить экосистемы, заключается в том, что мы очень мало о них знаем; это я понял во время ночной экскурсии по «Эверглейдс». В сопровождении двух полевых биологов, Лоры Брандт и Фрэнка Мазотти, я отправился на лодке в заповедник «Локсахатчи», когда он уже закрылся на ночь. Моя цель заключалась в том, чтобы ощутить этот уголок природы в его первозданном состоянии, когда там нет людей, а есть только меч-трава и вода. У биологов цель была несколько иная – сосчитать местных аллигаторов.

Аллигаторы – основные хищники «Эверглейдс», а это означает, что от их благополучия зависит благополучие всей экосистемы. Таким образом, сегодняшняя экспедиция имеет чисто научную цель. Мы светим фонариками на воду, высматривая предательский блеск аллигаторовых глаз, выдающий присутствие их обладателя в темноте. (По этой же причине мы отправились ночью – ведь при дневном свете блеск глаз не увидишь.) Заметив аллигатора, мы подплываем ближе, фиксируем свое местоположение при помощи системы GPS и грубо прикидываем размеры животного, чтобы примерно определить его возрастную категорию – новорожденный он, юный, зрелый или старый. «Это исследование может показаться элементарным, основой основ, – говорит Брандт, – но, как ни странно, раньше этого никто не делал. Мы хотим спасти “Эверглейдс”, но на самом деле очень мало знаем об этой экосистеме. Мы проводим это исследование, чтобы выяснить, действительно ли спасается то, что мы хотим спасти».

Наша моторная лодка продирается сквозь заросли меч-травы, которая торчит из воды выше головы. Это довольно древнее растение, научившееся выживать в суровых условиях. Верхушка стебля имеет форму копья, а боковые грани листа мелко зазубрены. Такой травой можно порезать ладонь, если необдуманно схватить ее рукой. От первых поселенцев штата остались истории о людях, месяцами блуждавших в зарослях меч-травы, не находя выхода.

Мы прибавляем скорость, и глазам открываются поросшие деревьями островки, намытые водой. Острова имеют симметричную каплевидную форму и широким краем обращены на север, а узким – на юг, визуально свидетельствуя о направлении течения, которое иначе и не заметишь, настолько оно медленное.

В какой-то момент мы замечаем болотного кролика, плывущего от островка к островку. Несколько дней спустя, вернувшись в головной офис проекта, я рассказал одному из тамошних специалистов, что видел плывущего кролика. Он посмотрел на меня как на сумасшедшего.

– Плавающий кролик?

– Да.

– Точно плавающий?

– Было похоже, что он плыл брассом.

– Ничего себе! Я даже не подозревал, что такие существуют. Мы действительно мало знаем об «Эверглейдс». И это большая проблема, – признал он.

6

Мало кто понимает сложность этой проблемы лучше Джерри Лоренца – морского эколога, который изучает жизнь колпиц на островах Флорида-Кис. «В шестидесятые годы, – говорит он, – когда какая-то экосистема начинала разрушаться, мы понятия не имели, в чем именно заключается проблема, не говоря уже о том, как это исправить».

Но за прошедшие годы экология вышла из тумана и превратилась в строгую статистическую науку. То, что начиналось как фрагментарный кризис-менеджмент (тут исчезает какой-то вид животных, там нефть разлилась), приобрело единый научный фундамент. Но наука эта пока еще очень молодая.

«На самом деле, – продолжает Лоренц, – экология экосистем – довольно-таки молодая научная дисциплина. В Южной Флориде мы имеем дело с группой отдельных экосистем, и, если мы хотим сохранить их в первозданном состоянии, нужно использовать совершенно новые, еще не опробованные подходы. Еще 10 лет назад об этой экологической подоплеке данного восстановительного проекта никто даже не задумывался».

Я сижу рядом с Лоренцем в небольшом катере, пересекающем Флоридский залив. Он одет в некое подобие камуфляжа, на голове бандана, волосы завязаны в хвост. Достигнув побережья, мы входим в один из многочисленных протоков, соединяющих пресноводные озера и болота «Эверглейдс» с солеными водами океана. В считанные секунды солнце исчезает за плотной кроной деревьев. Лоренц продолжает рассказывать мне о колпицах, стараясь перекричать шум мотора.

«Знаете, принято считать, что этот проект призван восстановить гидрологический режим “Эверглейдс”. Однако в конечном счете может оказаться так, что идеальный гидрологический режим будет 360 дней в году, но, стоит ему нарушиться хотя бы на пять дней, всей экосистеме Флоридского залива не поздоровится. Например, если нежданный шторм приносит избыток воды, приходится внепланово спускать воду в самый неподходящий момент, скажем в период размножения, и тогда колпицы остаются без потомства. Все модели, все инженерные расчеты строятся на основе усредненных данных. Кажется, что пять дней в году – капля в море, мелочь. Но если у колпиц период спаривания, то это совсем не мелочь.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации