Электронная библиотека » Стивен Уэстаби » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 14 января 2021, 04:04


Автор книги: Стивен Уэстаби


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

22:00. Мы с Амиром тихо проскользнули в детское отделение интенсивной терапии, чтобы взглянуть на прооперированную утром девочку. Однако в первую очередь я подошел к матери больного менингитом ребенка. Его черные гангренозные ручки теперь заменили рулоны белоснежного крепового бинта. Пугающий контраст. Была ли мать рада, что маленькие мумифицированные руки ампутировали, или же ее это огорчало? Я задумался: попросил бы я их оставить, если бы это был мой ребенок? Отогнав от себя эту страшную мысль, я просто спросил, как прошла операция. Была ли она, мать, в порядке? Мог ли я помочь ей чем-нибудь? Принести кофе? Она просто посмотрела на меня со слезами на глазах и ничего не ответила. Медсестра знала меня достаточно хорошо и покачала головой. Я направился к собственной маленькой пациентке.

Теперь дренажные трубки, идущие из груди, были сухими. Пульс и кровяное давление стабилизировались. Медсестра сообщила мне, что доктор Арчер сделал эхокардиографию и остался очень доволен: ни клапаны, ни заплаты не подтекали. Сердце исправили на всю жизнь. Родители девочки отошли от шока, вызванного внезапной повторной операцией, и ушли в палату, чтобы немного отдохнуть. Они осознали, с какими трудностями мы столкнулись, и это было очень важно. Не каждый день приходится бороться за возможность отвезти пациента в операционную и неоднократно ругаться из-за койки в отделении интенсивной терапии. Когда наступала ночь, мы всегда надеялись на стабильных пациентов, радостных родителей, счастливых супругов и светлое будущее для всех них. Когда все легли спать, я прошел по длинному темному коридору к дверям отделения неотложной помощи.

Оказавшись на свежем воздухе впервые за шестнадцать часов, я стал рассматривать звездное небо и ждать машину скорой помощи. Операционная была готова, аппарат искусственного кровообращения привезен, а бригада смотрела новости в кафетерии, зевая от скуки и пытаясь смириться с тем, что им придется провести в больнице всю ночь. Мои мысли переключились на Джемму и на то, что я в очередной раз ее разочаровал. Но, возможно, я ошибался. Может, без меня ей было гораздо веселее.

23:50. Скорая помощь с логотипом Службы здравоохранения Восточной Англии и включенными синими мигающими огнями наконец прибыла. Парамедики распахнули задние двери, и Люси, дежурство которой давно закончилось, вышла из машины. Я сразу понял, что это она. Как в сцене из «Касабланки», она направилась к дверям отделения неотложной помощи, держа кипу медицинских записей. В тот момент я подумал о том, как она прекрасна.

«Вы ведь профессор? – сказала она. – Миссис Нортон рассказывала мне о вас. Я училась в Кембридже, и там до сих пор о вас говорят». Я предположил, что ничего хорошего там обо мне не говорили.

К нам подвезли каталку с лежавшим на ней Стивом, мозг и тело которого сильно пострадали. В последний раз мы виделись шесть месяцев назад на встрече выпускников медицинской школы. Он произнес очень забавную речь о том, что все присутствующие до сих пор живы, несмотря на его операцию на открытом сердце. Я пошутил, что все могло получиться иначе, если бы его оперировал я. Теперь он был в Оксфорде в тяжелом состоянии, а его семья все еще находилась где-то на М25. Не такой следующей встречи мы все ждали. Я взял его левую руку, которая крепко сжала мою. Эта сторона его тела все еще могла двигаться. Затем мы с Люси и процессией прошли по коридору отделения неотложной помощи и сразу направились в операционный блок. Беглый взгляд на снимки компьютерного томографа подтвердил смертельно опасный диагноз.

Когда наступала ночь, мы всегда надеялись на стабильных пациентов, радостных родителей, счастливых супругов и светлое будущее для всех них.

Мы не имеем права оперировать без согласия, но он был один, и я не хотел быть слишком многословным. Я просто сказал ему, что устраню расслоение и, если повезет, его мозг восстановится. Он с трудом ответил мне, что хотел бы увидеть Хилари и детей, прежде чем ему сделают анестезию. У Люси был номер Хилари, поэтому я позвонил ей. Они находились минимум в сорока пяти минутах езды. Шансы на неврологическое восстановление снижались с каждой минутой, а мы и так впустую потратили слишком много часов. Когда я пообещал не дать ему умереть, Стив левой рукой поставил крестик на листе информированного согласия. Я подписался чуть ниже, а Дейв Пиготт усыпил Стива безопасным для мозга барбитуратом.

Мы свели разговоры друг с другом к минимуму, потому что хирургия должна оставаться беспристрастной, даже анонимной. В данном случае это было легко, потому что Стив не мог говорить, а я просто не находил в себе сил озвучить реальный риск другу, который точно умер бы, если бы никто не взялся его оперировать. Он тоже был врачом и все понимал. Мне не хотелось тревожить его еще больше в последние минуты, проведенные им в сознании.

Я сидел в кафетерии до тех пор, пока лилово-белое тело не окрасили раствором йода в коричневый цвет и не задрапировали. Мне не хотелось видеть его дряблый торс. Я предпочитал вспоминать его таким, каким он был раньше: прекрасно сложенным парнем, который, переполненный адреналином и готовый к схватке, выходил на поле зимним днем. Раньше мы были очень близки, а сейчас стали совершенно разными. Стив обычно сидел в своем кабинете, дружелюбно болтая с пациентами и раздавая таблетки. Правильный врач. Я же находился в больнице ночью после дня, наполненного конфликтами и разочарованиями, готовый разрезать Стива ножом и провести по его груди осциллирующей пилой. Однако адреналин рассеял мою усталость и заставил забыть о времени. Игра началась.

Мой друг умер бы наверняка, если бы никто не взялся за его сложный случай. Но озвучить ему этот риск у меня не было сил.

В ходе предыдущей операции Стив лишился перикарда и вилочковой железы между задней поверхностью грудины и передней поверхностью сердца. С расширенной и тонкой, как бумага, аортой непосредственно внизу повторное вскрытие грудной клетки осциллирующей пилой было чрезвычайно рискованным. Чтобы снизить риск опасного для жизни кровотечения, я обнажил главные артерию и вену ноги и соединил их с аппаратом искусственного кровообращения. Если бы пила повредила сердце или аорту, я смог бы оперативно включить аппарат, снять давление с сосудов, а затем быстро откачать кровь с поврежденного участка. В большинстве случаев это работало. Иногда нет. Если бы кардиохирургия была легкой, все бы ей занимались.

Операция Стива напоминала замену труб в викторианском доме. Все главные трубы были искорежены, а те, что выходили из бойлера, требовалось заменить, потому что они были ржавыми и могли разорваться на кусочки в любой момент. Из-за этого я не мог работать, пока по ним текла горячая вода. Мне пришлось сделать то же самое, что мы сделали с пациенткой, проглотившей кость: охладить мозг и слить всю кровь в аппарат. Дейв поместил электроды электроэнцефалографа на скальп, чтобы отслеживать мозговые волны, которые, и так сильно искаженные после инсульта, постепенно исчезали, пока температура Стива падала. Амир начал разрезать кожу прямо вдоль шрама от предыдущей операции, а затем взял электрокаутер, чтобы рассечь жир до кости. После этого он кусачками рассек старые костные швы из нержавеющей стали и вырвал их. Я всегда вскрывал грудину самостоятельно. Нужно обладать опытом, чтобы опустить осциллирующую пилу на нужную глубину. Вы должны почувствовать, как она нежно проходит через заднюю часть грудины, а затем приподнять ее на случай, если кость и мышца правого желудочка срослись.

Расслоенная аорта имела пугающий вид спелого баклажана, фиолетового и злого. Я видел кровь, которая бурлила под опасно тонким внешним слоем. Дейв поместил эходатчик в пищевод непосредственно под сердцем. Он показал первоначальный разрыв в стенке аорты примерно в сантиметре от основания коронарных артерий, жизненно важных ветвей, которые питают само сердце. Моя задача заключалась в том, чтобы заменить разорванную часть и восстановить приток крови туда, где он был предусмотрен природой. Я надеялся наладить приток крови к мозгу Стива и его почечным артериям. Пострадавшая почка, несомненно, выжила бы, но травмированный мозг – вряд ли. Он слишком долго был лишен притока крови и кислорода, хотя барбитураты и охлаждение могли помочь.

Я велел перфузионисту Брайану подключить пациента к аппарату искусственного кровообращения и охладить его до 18 °C. Сливать кровь из всего живого тела довольно интересно. Только вампиры и немногочисленные кардиохирурги, которые устраняют врожденные пороки сердца и обширные аневризмы аорты, делают это. Я специализировался на обеих операциях, поэтому опустошал людей регулярно. Однажды я прочитал шуточную лекцию о халяльных людях в замке Дракулы в Румынии. Я чувствовал себя там как дома. У нас с графом было много общего.

Я всегда вскрывал грудину самостоятельно. Необходимо чувствовать, как пила нежно проходит через ее заднюю часть.

Обычно я довольно расслабленно работал с большой скоростью, даже когда к мозгу не было притока крови. Я не терял времени, размышляя о мозговых клетках, пока они умирали, но и не торопился слишком сильно. В 01:30 я велел Брайану отключить аппарат искусственного кровообращения и дренаж (я делал это во второй раз за последние двадцать четыре часа). Холодная антикоагулированная кровь Стива находилась в резервуаре, подобно морсу в кувшине, до того момента, пока не придет время возвращать ее в тело. Я обрубал пустую расслоившуюся аорту до тех пор, пока не увидел внутреннюю поверхность тех жизненно важных ответвлений, которые шли к голове и рукам.

Первым шагом было соединить отделившиеся друг от друга слои сосуда с помощью специального клея для тканей. Я был одним из первых хирургов в мире, начавших использовать клей, что, несомненно, улучшило статистику выживаемости моих пациентов. Затем с заботой, граничащей с одержимостью, я вшил сосудистый трансплантат, укрепив его полосками тефлоновой ткани, чтобы швы не разорвали нежную ткань сосуда. Выживание каждого пациента зависело от связи коры моего головного мозга с кончиками пальцев, но это имело особое значение в операциях по устранению расслоения аорты. Амир внимательно наблюдал за каждым моим движением. Он хотел научиться всем тонкостям техники и именно поэтому с готовностью согласился ассистировать. Я знал, что однажды Амир непременно добьется успеха.

Восстановление аорты и вшивание трансплантата без кровоснабжения заняло тридцать четыре минуты. На нормальном мозге это не отразилось бы, но мозг Стива не был нормальным. Мы осторожно наполнили сосудистое дерево кровью и устранили воздух из сосудов головы. Как только заработал аппарат искусственного кровообращения, кровь засочилась сквозь отверстия от иглы. Кровотечение должно было продолжаться до окончания действия антикоагулянтов, которые не давали крови сворачиваться на инородной поверхности резервуара. Приходилось помнить о множестве мелких шагов, но вся их последовательность укоренилась в моих нейронных сетях. Я все делал на автопилоте даже рано утром.

Сливать кровь из живого тела довольно интересно. Только вампиры и немногочисленные кардиохирурги, устраняющие врожденные пороки сердца и обширные аневризмы аорты, делают это.

Пришло время разогревать тело Стива до нормальной температуры. Когда теплая кровь поступила в коронарные артерии, сердечная мышца снова ожила. Сначала сердце принялось извиваться, поскольку развилась фибрилляция желудочков, которая внезапно сменилась дефибрилляцией; затем начались медленные сокращения, скорость которых росла с повышением температуры тела. Вскоре электроэнцефалограф снова зафиксировал мозговые волны. Дейв заметил, что они выглядели уже немного лучше.

Подобные реанимационные мероприятия нам пришлось осуществлять лишь однажды: когда мы пытались спасти детей, которые провалились под лед и утонули в пруду. В Канаде было зафиксировано несколько случаев выживания подобных пациентов. Наши оксфордские врачи-травматологи заставили нас разогреть безжизненные тела детей, и хотя нам удалось спасти их сердца, легкие, печень и почки, их мозг был смертельно поврежден. Сначала мы дали надежду их родителям, а затем снова забрали ее.

В 03:00 я оставил Амира у операционного стола. Разогревание тела должно было занять полчаса, и мне сказали, что Хилари и несколько других посетителей сидят в зале ожидания отделения интенсивной терапии. Хорошо, что их появление растопило лед между нами и медсестрами, и теперь я хотя бы знал, что Стива ожидает свободная койка. Когда я появился в дверях, они вскочили. Это был рефлекс, а не знак уважения. Можно сказать, что в зале ожидания состоялась встреча выпускников медицинской школы, так популярен был Стив. Стэн был профессором онкологии, Джек – анестезиологом, а Пит – врачом общей практики. Все они пришли, чтобы поддержать Хилари и ее детей.

Прежде чем поприветствовать их, я сообщил им новость, которую они хотели услышать. Я сказал, что Стив в порядке, что я восстановил аорту и нормализовал приток крови в мозг. Операция прошла успешно. Это простое предложение сбросило камень с их груди. Новости, плохие или хорошие, всегда избавляют от мучительного страха перед неизвестностью. Пока они стояли там посреди ночи вдали от дома, их старый товарищ предстал перед ними в другом свете. Я уже не был неравнодушным к выпивке шутом из Сканторпа.

Затем последовали объятия, поцелуи и слова облегчения. В ответ на обычный вопрос о том, могут ли они его увидеть, мне пришлось объяснить, что Стив все еще лежит на столе с широко раскрытой грудью и разогревается с помощью аппарата искусственного кровообращения. Я сказал, что хотя он еще не был в полной безопасности, все пока шло по плану, и добавил, что нам потребуется еще пара часов, чтобы остановить кровотечение и зашить грудную клетку. После этого я ушел, собираясь извиниться перед дежурной медсестрой за то, что все упало на ее плечи. Оказалось, однако, что медсестер в отделении было достаточно: у недавно поступившего пациента с сердечным приступом разорвался левый желудочек, и его не смогли спасти. Конвейерная лента оборвалась.

Новости, плохие или хорошие, всегда избавляют от мучительного страха перед неизвестностью.

Я устало побрел обратно в операционную и сел возле головы Стива рядом с двумя анестезистами. Амир радовался, что его оставили за главного. Температура Стива повысилась до 37°C, и его сердце, хотя еще пустое, выглядело довольно бодро. Я попросил Брайана оставить в сердце немного крови, чтобы оставшийся в нем воздух не попал в трансплантат. Я слышал, как искусственный аортальный клапан Стива уверенно щелкнул, и, благодаря эходатчику, расположенному за сердцем, мы увидели крошечные пузырьки, которые пронеслись сквозь него, как снежная буря. Мне ни о чем не пришлось просить. Амир уже держал наготове иглу. Пузырьки постепенно исчезли. Теперь можно было отключать аппарат искусственного кровообращения. Я попросил Брайана начать вентилировать легкие, а затем услышал, как он отключил аппарат. Амир и внештатный резидент напоминали зрителей на футбольном матче, наблюдая за тем, как я раздаю указания, сидя на табуретке. Я внимательно изучал внутреннюю поверхность сердца и аорты на мониторе, пока они смотрели на их внешнюю поверхность.

– Как там все выглядит? – спросил я Амира. – Кровотечение есть?

– Все выглядит отлично. Кровь немного сочится вокруг трансплантата. Ничего серьезного.

– Что ты сделаешь сейчас?

Ответа не последовало. Он устал.

– Введите протамин, – велел я Дэвиду. Сульфат протамина, получаемый из молок рыб, нейтрализует антикоагуляторный эффект гепарина[19]19
  Вещество, препятствующее свертыванию крови.


[Закрыть]
, получаемого из органов коров. Моя благородная профессия зависела от коров и рыб, и в столь раннее утро эта мысль отрезвляла.

Амир аккуратно обложил сердце тампонами, чтобы сочащаяся кровь сворачивалась на них. Затем он установил дренажные трубки и приготовил проволоку из нержавеющей стали, чтобы закрыть грудную клетку. Настенные часы показывали 04:30. Дейв листал журнал о мотоциклах, а Брайан спросил, может ли он забрать оборудование. Он хотел подготовить его к утренним операциям, а затем пойти домой. У некоторых людей совсем нет выносливости. Айрин и ее коллега тоже поникли. Я предложил им сменять друг друга, пока мы переливали кровь и факторы свертывания. Впервые чувство спокойствия воцарилось в операционной. Работа была сделана.

За операционным блоком располагалась парковка, позади которой лежало старое кладбище, едва прикрытое живой изгородью из бирючины и хвойных деревьев. Я прошел мимо «Мерседеса», который так и не доехал до Кембриджа. Подарок Джемме на день рождения лежал на пассажирском сиденье. Я проскользнул в богато украшенную кованую калитку и оказался на холме с видом на сельскую местность Оксфордшира. Я лег на траву у могилы младенца-девочки и стал смотреть на звездное небо. На могильном камне было написано: «Ушла слишком рано». Она умерла из-за меня двадцать лет назад, и я не забыл об этом. Ей сейчас исполнилось бы столько же, сколько Джемме, если бы Бог не дал ей перекрученное сердце, которое я не смог исправить. Время от времени, когда мне было тяжело, я сидел рядом с ней, чтобы напомнить себе о том, что не являюсь непобедимым. Сегодня был трудный день. Или это было вчера?

06:00. Солнце показалось над горизонтом, и воробьи защебетали. Оксфордскую кольцевую дорогу осветили фары: это люди ехали на работу в Лондон и возвращались со смены на автомобильном заводе Коули. Сью уже была на пути в больницу, поэтому я вернулся в пятую операционную, где не осталось никого, кроме Айрин. Она отчищала пол от крови и мочи, готовя операционную к утренним пациентам. Стив уже лежал в отделении интенсивной терапии, окруженный близкими людьми. Его состояние было стабильным.

Радостный Амир сказал: «Прекрасная операция. Я так рад, что вы меня пригласили».

Внештатного резидента нигде не было видно. Я решил, что он ушел за своим горшочком золота.

Я выглядел и пах плохо, поэтому пошел в раздевалку, принял душ и надел чистый хирургический костюм. Этот ритуал означал завершение вчера и начало сегодня. Сначала я приготовил чай для Сью и принял дозу «Риталина». Студенты Оксфорда использовали этот стимулятор, чтобы улучшить концентрацию и получить более высокие отметки на экзаменах. Я принимал его, чтобы взбодрится, когда сильно уставал; после долгих перелетов я добавлял к нему мелатонин. Разумеется, я делал это исключительно в интересах моих пациентов.

В 07:30 я присоединился к обходу в отделении интенсивной терапии. Я рассказал студентам историю болезни Стива и спросил, были ли его зрачки суженными и реагировали ли они на свет. Кто-нибудь это проверил? Еще нет, но проверят. Подавал ли он признаки пробуждения? Нет, но меня это обрадовало, потому что я хотел, чтобы он пока оставался сонным. Я боялся, что из-за трубки в трахее он начнет кашлять. Кашель привел бы к резкому повышению внутричерепного давления, а его мозг и так был слишком отечным. Объясняя это студентам на глазах у Хилари, я надеялся, что они поняли мой посыл.

Я отпраздновал спасение Стива сэндвичем с сосиской и яйцом. Когда «Риталин» начал действовать, я сразу почувствовал себя лучше. Мне нужно было провести операцию на слабом митральном клапане, но, к счастью для меня, свободной койки для второго пациента не оказалось. Однако мой настрой вскоре изменился. Когда я вышел из операционной поздним утром, Стив частично проснулся и начал вести себя беспокойно. Из-за отека мозга он был дезориентирован, смущен и взволнован; он начал кашлять из-за трахеальной трубки и тянуться к аппарату искусственной вентиляции легких. Он был крупным мужчиной, и контролировать его оказалось непросто.

Стимулятор «Риталин» студенты Оксфорда использовали для улучшения концентрации внимания, чтобы получить высокий балл на экзаменах. Я теперь принимал его ради своих пациентов.

Далее последовали дебаты, как следует поступить: позволить Стиву проснуться окончательно и извлечь эндотрахеальную трубку или ввести ему снотворное и обездвижить. В разгаре спора его левый зрачок сильно расширился. Понимая значение этого страшного симптома, мой друг-анестезист Джон, не отходивший от постели Стива, побежал ко мне в кабинет. Мы с ним вернулись, чтобы еще раз проверить зрачки. Медсестра Стива сказала, что, по ее мнению, правый зрачок тоже расширился. Я пал духом. Я надеялся, что холод и барбитураты ограничат отек вокруг места кровоизлияния.

Знала ли Хилари о таком зловещем развитии событий? Ей выделили палату для родственников, и она ушла туда, чтобы немного отдохнуть после волнительной ночи. Возможно, не стоило ничего говорить семье, пока у нас не появится четкой картины произошедшего. Нам требовалось срочно сделать Стиву компьютерную томографию головного мозга, что было нелегко для пациента, только что перенесшего операцию и подключенного к многочисленной аппаратуре. Капельницы, дренажи, провода и мониторы пришлось катить по больничным коридорам в отделение радиологии, после чего перекладывать обездвиженное тело с койки в аппарат. Без снимков мы не могли принять решение о том, как помочь Стиву. Я сам пошел в радиологическое отделение и стал умолять главного радиолога принять моего пациента в тяжелом состоянии.

Снимки показали тотальный отек головного мозга. В той области, которая пострадала во время инсульта, произошло кровоизлияние, которое, возможно, было связано с антикоагулянтами, введенными во время операции. Поврежденный мозг раздулся, как губка, впитавшая воду, только он еще был заключен в жесткую черепную коробку. У черепа есть отверстие в основании, через которое спинной мозг из позвоночного канала входит в полость черепа. Когда давление поднимается, мозговой ствол может опуститься в позвоночный канал, что грозит фатальными последствиями. Одним из признаков этой катастрофы являются расширенные зрачки. Мне требовался нейрохирург, который смог бы посмотреть снимки вместе со мной.

Это был нелегкий разговор. Ричард Керр, главный нейрохирург, за свою карьеру видел и делал все, и ему суждено было стать президентом Британской ассоциации нейрохирургов. Я попросил его снизить давление в мозге Стива, удалив верхнюю часть черепа. Краниотомия напоминает снятие верхушки вареного яйца, но только во время операции кость убирают в холодильник и возвращают ее на место, если пациент выживает. Ричард всегда был немногословен. Прежде чем он заговорил, я понял, что он считает случай безнадежным. Он сказал, что, даже если Стив выживет, он уже никогда не сможет работать врачом. Высока вероятность, что он даже не придет в сознание. Долгий промежуток между инсультом и операцией разрушил шансы Стива на восстановление. Однако это было в прошлом. Повернуть время вспять невозможно.

Я достал свой последний козырь. Я сказал, что Стив был моим старым другом и что я потратил целую ночь и много денег, пытаясь спасти его. Ричард застонал и снова стал рассматривать снимки.

«Ладно, ты победил. Ему нечего терять, но все нужно сделать быстро. Я отложу следующую операцию».

Уже через тридцать минут Стив лежал на операционном столе в нейрохирургическом отделении, расположенном в другом крыле больницы. Я сам привез его туда.

14:00. Хирург сдвинул скальп Стива назад и с помощью костной пилы срезал верхушку черепа, обнажив напряженный отекший мозг без пульсации. Мы смотрели на умирающий мозг. Ричард установил датчик внутричерепного давления и прикрыл его кожей. Затем мы вернули Стива в кардиологический блок интенсивной терапии, где ему и следовало находиться.

Поврежденный мозг Стива раздулся, как губка, впитавшая воду, только он еще был заключен в жесткую черепную коробку.

Хилари и дети все еще дремали на односпальной кровати и в кресле. Поглощенный собственными печалями и осознанием неизбежной гибели ее мужа, я тихо постучал в дверь. Увидев мое грустное лицо, Хилари поняла, что я пришел не просто для того, чтобы их проведать.

«Он умер, да?»

Я не решался ответить нет, потому что шансы Стива на выживание были незначительными. Я просто сказал ей правду: что у него расширился зрачок, что снимки мозга выглядели плохо и что я сразу же призвал на помощь лучшего нейрохирурга в стране. Я признался, что мы оба сомневаемся в возможности выздоровления Стива. Шла игра на время. Пришли и другие наши товарищи из медицинской школы в надежде услышать хорошие новости. Я знал о ходившей среди них поговорке: «Если кто-то и может спасти его, то это Уэстаби». Но он не смог. Через некоторое время расширился второй зрачок. Ни правый, ни левый глаз не реагировали на свет. Несмотря на снижение давления, мозг уже не мог восстановиться. Хилари и дети потеряли его.

Я не знал, что у Хилари и ее старшего сына был врожденный поликистоз почек, и парню вот-вот должен был потребоваться диализ. С поразительным самообладанием Хилари спросила, нельзя ли пересадить ему почку отца. Орган, полученный от отца, гарантировал высокую совместимость: группы крови одинаковые, гены те же, отторжение маловероятно. На секунду я задумался о том, что во всей этой катастрофе можно найти хоть что-то хорошее. Пока врачи отделения интенсивной терапии проводили тесты на смерть мозгового ствола, я пригласил заведующего отделением трансплантологии.

То, что я узнал, едва ли казалось правдоподобным. Пока Стив находился в сознании, он мог добровольно пожертвовать почку сыну. Теперь, когда он был функционально мертв, семья могла объявить его донором органов. Оказалось, что все органы, пригодные для трансплантации, должны отправляться в национальный банк доноров. Таковы правила. Закон не позволял отдать почку Стива его сыну или Хилари, которой тоже вскоре должна была потребоваться пересадка. Бригада оксфордских трансплантологов просто не могла пойти на это. Я был ошеломлен. Проклятая бюрократия.

Аппарат искусственной вентиляции легких Стива отключили ранним вечером. Он мирно умер в окружении своей семьи, в то время как многие наши друзья из медицинской школы скорбели в коридоре. Я сидел один в своем кабинете, когда его гордое сердце зафибриллировало, а металлическое щелканье искусственного клапана затихло. Двенадцать часов назад я наблюдал, как его сердце уверенно бьется, и даже был уверен, что Стив спасен. Теперь это сердце навсегда остановилось. Все его органы умерли вместе с ним, за исключением роговиц глаз. Несмотря на мои возражения, трансплантологи поступили по-своему.

Прежде чем уйти домой, Сью оставила на моем столе записку: «Главврач хочет вас видеть».

«В другой раз», – сказал я самому себе и поехал домой. Подарок для Джеммы по-прежнему лежал на пассажирском сиденье.

В 06:10 я уже снова был на парковке. Мне предстояло сделать три операции, и первой в списке стояла новорожденная девочка с отсутствующим правым желудочком. Парковка располагалась между кладбищем и моргом в задней части больницы. Я всегда присутствовал на вскрытии своих пациентов, поэтому патологоанатомы хорошо меня знали. В то утро я пришел с визитом. Мне хотелось дать Стиву понять, что мы сделали для него все возможное. Теперь он был холодным, бледным и умиротворенным. Впервые я видел, как он молчит. Если бы он до сих пор мог говорить, то непременно сказал бы: «Мерзавец! Ты должен был вытащить меня из этого дерьма!» Мне хотелось убрать канюли и дренажные трубки из его безжизненного тела, но это было запрещено. Те, кто умирает вскоре после операции, становятся собственностью коронера, и патологоанатом должен установить точную причину их смерти. В данном случае это было несложно, но я не хотел присутствовать на вскрытии. Итак, я попрощался с замечательным человеком.

Находясь в сознании, Стив мог добровольно пожертвовать почку сыну. Теперь, когда он был функционально мертв, семья могла объявить его донором органов, но эти органы должны были бы отправиться в национальный банк доноров, а не его сыну.

В моей карьере было много печальных моментов, но этот навсегда остался в моей памяти. Стив посвятил свою жизнь Национальной службе здравоохранения, но попал в капкан в виде непредвиденной операции на расслоившейся аорте. Со временем Общество кардиоторакальной хирургии издало постановление, согласно которому каждый региональный центр должен брать на себя ответственность за пациентов из ближайших районов. В Лондоне появились опытные дежурные хирурги, которые должны были оказывать помощь именно пациентам с расслоением аорты, что снизило уровень смертности. После того как Трансплантационная служба Соединенного Королевства не позволила нам пересадить почку Стива его сыну, вопрос о донорстве органов больше не поднимался. Здоровая печень и два легких могли отправиться в банк, если бы единственная функционировавшая почка была пересажена в Оксфорде.

Позднее в том же году Том, сын Стива, получил почку от своей жены. Дочь Стива Кейт приняла в дар одну из почек своего мужа в 2015 году. Хилари позднее снова вышла замуж, и ее новый муж пожертвовал ей почку. У них все хорошо.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации