Текст книги "Лекции по неформальной экономике: кратко, понятно, наглядно"

Реакцией бизнеса на чрезмерное регулирование является расширение нелегального сектора, что невозможно преодолеть исключительно репрессивными методами. Нужно совершенствование законодательной системы и практик правоприменения. Бизнес уподобляется рационально калькулирующему субъекту, взвешивающему выгоды и издержки легальности. По мнению Э. де Сото, бизнес выйдет из тени при росте качества формальных институтов.

Если для К. Харта причиной существования неформального сектора является слабая экономика, то по мнению Э. де Сото бедность страны является не причиной, а следствием широкой теневизации экономики. Разросшийся теневой сектор тормозит развитие страны. Бедность из причины переходит в следствие, а на первый план выходит низкое качество институтов, не предоставляющих предпринимателям эффективной защиты их собственности и контрактных прав.

Именно поэтому можно считать К. Харта и Э. де Сото не просто яркими исследователями неформальной экономики, но и основателями двух принципиально разных подходов к ее изучению. Один описывал неформальный сектор как сегмент хозяйства, другой фокусировал внимание на качестве институциональной среды (табл. 2.2).

Таблица 2.2. Сравнение взглядов К. Харта и Э. де Сото

Внимание, привлекаемое Э. де Сото к правоприменению, заставляет нас разобраться с тем, что собой представляют институты, каковы их виды и что лежит в их основе. Об этом следующая лекция.

Раздел 2

Лекция 3
Формальные и неформальные институты

Нам предстоит обсудить, чем различаются формальные и неформальные институты. Затем мы перейдем к обсуждению напряженного диалога между процессами формализации и деформализации. На исторических примерах рассмотрим неизбежность их тандема.

Формальные и неформальные институты: в чем различие?

Начнем с того, что для совместной деятельности людей нужны правила, которых они придерживаются. Без правил, которым следуют люди, невозможна хозяйственная система. В предельно жесткой форме можно утверждать, что без правил нет экономики. Вместо торговли – грабежи, вместо созидания – разруха.

Экономисты давно заметили, что государства, обладающие примерно одинаковыми ресурсными ограничениями, достигают существенно разных экономических результатов при различиях в правилах, которые ограничивают поступки людей.

Не случайно именно экономисты начали пристально изучать правила, регулирующие поведение экономических игроков. Это направление в экономической теории называется институционализмом.

И классиком этого направления совершенно заслуженно считают американского экономиста Дугласа Норта, который поставил во главу анализа «правила игры в обществе или, выражаясь более формально, созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми»[10]10
  Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики / пер. с англ. под ред. Б. З. Мильнера. М.: Фонд экономической книги «Начала», 1997. С. 17.


[Закрыть]. Эти ограничительные рамки структурируют социальные, политические и экономические взаимодействия.

Роль институтов состоит в снижении неопределенности посредством установления стабильной (и не обязательно эффективной) структуры взаимодействия. Ведь именно общие правила позволяют прогнозировать исходы поступков, формируют предсказуемость действий, тем самым снижая уровень неопределенности и риска.

Но эти «ограничительные рамки» становятся действенными только в том случае, если их нарушение сурово карается. Другими словами, правила не работают без санкций за их нарушение.

Действительно, во что превратятся дорожные знаки, если не будет системы штрафов за их нарушение, если исчезнет фигура постового и упразднится ГИБДД? Дорожные знаки превратятся в декоративный элемент, украшающий дороги и скрашивающий однообразие пейзажей за окном.

Правило, сопровождаемое системой поощрений и наказаний, – самое краткое определение института. Да простят меня коллеги, которые пользуются более тонкими и точными определениями институтов. Мы ограничимся самым простым вариантом: институт = правило + санкции.

И вот тут начинается самое интересное. Дело в том, что и правила, и санкции могут иметь разную природу. Ограничения могут существовать в виде законов, а могут «стреножить» людей силой традиции, обычая. Согласитесь, это очень разные вещи.

В чем различие?

Первое различие. Законы существуют в виде писаных текстов. И любой человек может с ними ознакомиться. Он осознанно подчиняется им или решается их нарушить. Они носят по отношению к человеку характер внешнего ограничения. А вот традиции и обычаи нигде не зафиксированы, они передаются от поколения к поколению в ходе социализации. Следование им воспринимается как нечто естественное, само собой разумеющееся.

Формальные и неформальные правила

Второе различие касается санкций. Что будет с тем, кто нарушит закон? В зависимости от степени тяжести его ждут штраф, арест, тюрьма, конфискация имущества и прочие суровые последствия, которые связаны с репрессивными действиями государственной машины. То есть государство стоит на страже законов.

А что бывает с теми, кто нарушает традиции, не следует обычаям? Таких наказывает общество, отказывая им в уважении, обрывая социальные контакты, подвергая остракизму. Тому, кто не следует традициям или нарушает социальные нормы, не приходит квитанция о штрафе. Здесь нет состава преступления с точки зрения закона. За нарушение неписаных правил социального взаимодействия человек расплачивается репутацией, потерей уважения, социальной изоляцией.

Формальные и неформальные санкции

Таким образом, понимая под институтами правила, подкрепляемые санкциями за их нарушения, мы подходим к очень важному выводу: существуют два принципиально различных институциональных механизма, регулирующих экономическую практику, – формальный и неформальный (табл. 3.1).

Таблица 3.1. Специфика формальных и неформальных институтов

Формальные институты существуют в виде писаных, т. е. формализованных, правил, за нарушение которых карают властные органы, обладающие правом на репрессивные меры. Неформальные институты, наоборот, нигде официально не зафиксированы. Они представляют собой неписаные правила поведения, закрепленные в традициях, обычаях, социальных нормах. Социальный контроль стоит на страже этих правил поведения. Санкции формальные работают посредством давления на человека «сверху», силой государственной машины, тогда как неформальные санкции приходят по каналам горизонтальных связей, социальных отношений, в которые вписан человек.

Простой пример. Мы, люди XXI века, привыкли думать, что права на землю закреплены официальным документом, свидетельством собственности. И это действительно важный регулятор отношений между людьми, хозяйствующими на земле. Но вот другой пример из романа Михаила Шолохова «Тихий Дон»:

За два дня до Троицы хуторские растрясали луг. На дележ ходил Пантелей Прокофьевич. Пришел оттуда в обед… и сказал:

– Досталась нам делянка возле Красного яра…

Что значит «досталась нам делянка»? Пантелей Прокофьевич принес купчую на землю? Что означает «растрясали луг»? Это казаки на общем сходе решали, кому какой участок выделить под покос. Традиции и обычаи регулировали жизнь казачьего хутора. И речи не могло быть о том, чтобы ослушаться, покосить на другом участке, где травы больше. Не пристав, а свои же, хуторяне, наказали бы непослушного казака.

А вот пример другого рода. В повести A. C. Пушкина «Дубровский» описано могущество формального права. Судьбоносным оказался документ, подтверждающий собственность на землю. Точнее, то обстоятельство, что документ этот сгорел при пожаре.

Вспомним сюжет. Поссорились помещики Троекуров и Дубровский. И вот Троекуров жалуется на бывшего друга чиновнику:

– У меня сосед есть, – сказал Троекуров, – мелкопоместный грубиян; я хочу взять у него имение… <…> у него все бумаги сгорели во время пожара.

– Как, ваше превосходительство! Чего ж вам лучше? – в таком случае извольте действовать по законам, и без всякого сомнения получите ваше совершенное удовольствие.

И действительно, как вы помните, действуя по закону, Троекуров отобрал имение у Дубровского. Оба знали, что когда-то Дубровский честно купил имение, но отсутствие документа, подтверждающего формальное право на владение, сыграло ключевую роль.

Подведем промежуточные итоги.

Формальные институты – это закрепленная в документах идея того, как должно жить общество в понимании бюрократии, идея подчинения писаному правилу.

Неформальные институты – самостоятельно сформированные и закрепленные в нормах и обычаях модели поведения людей, их способы разрешения жизненных коллизий.

То есть формальные институты гарантируются законом, а неформальные поддерживаются «приватно», через личные взаимодействия и механизм репутации. Вопрос совмещения таких логик – это в конечном счете вопрос о возможности эффективного партнерства самоорганизации и бюрократии.

Неразрывность тандема формального и неформального следует хотя бы из того, что сама «неформальная экономика» порождена институциональными усилиями организовать общество по формальным схемам. Правый ботинок является правым только постольку, поскольку есть левый. Не было бы попыток государства все формализовать, не было бы и идеи отрицания формального порядка, что закрепляется в частичке «не».

Общие и локальные институты

Но мало сказать, что институты могут быть формальные и неформальные. Они, кроме того, различаются как минимум радиусом действия. Некоторые правила распространяются на всех граждан той или иной страны без исключения. Другие же обязательны только для узкого круга лиц, непосредственно участвующих в той или иной сделке.

Общие для всех формальные институты представлены сводом законов. Все сферы легальной экономики имеют свои рамочные законы, регламентирующие принципы деятельности в той или иной сфере. Например, Трудовой кодекс РФ, Земельный кодекс, Налоговый кодекс, Таможенный кодекс и т. д. На их основе составляются договоры между участниками сделки. Договор не может противоречить базовому, рамочному закону.

Предлагаю рассмотреть это на простом примере. Предположим, вы решили устроиться на работу. Пришли к работодателю для заключения сделки. И тут возможны варианты. Либо он подпишет с вами трудовой контракт, либо скажет, что готов взять вас на работу без всякого формального документа, на основе устной договоренности. Если у вас безвыходное положение, вы можете согласиться. В случае же подписания трудового контракта его положения не могут противоречить Трудовому кодексу РФ. Заметим, что Трудовой кодекс один для всех граждан России, а вот трудовые договоры могут довольно сильно различаться у сотрудников одной и той же компании.

В этом примере упомянуты институты общего и локального характера. Понятно, что Трудовой кодекс РФ – институт общего характера, а трудовой договор с упоминанием имени работника и названия организации-работодателя является документом, который касается только этих субъектов.

Но самым интересным вариантом в примере с трудоустройством является работа по устной договоренности. Этот вариант отнюдь не вымышленный.

Каждый год в летний сезон по нашему дачному поселку ходят мигранты из Таджикистана и Узбекистана и через забор громко кричат: «Хозяйка, работа есть?».

И многие дачники что-то им поручают: вскопать грядки, выкорчевать дерево, положить тротуарную плитку и пр. Уверяю вас, никто не заключает с ними формальный трудовой договор, скрепленный подписями и печатями. Работодатель оговаривает объем работ и размер оплаты труда. Если работников это устраивает, они приступают к работе. Это типичный случай работы по устной договоренности.

В этом примере интересен вопрос: почему работники уверены, что их не обманут, что им заплатят именно ту сумму, о которой они договорились? Надеются на честность работодателя? Но они видят его впервые в жизни и совершенно не знают, честный ли человек перед ними. Откуда тогда берется эта уверенность в соблюдении договоренностей?

Предположим, хозяин дачного участка обманул работников. Они сделали свое дело, а он выгнал их, ничего не заплатив. Или даже пригрозил вызвать полицию, подозревая в работниках нелегальных мигрантов. Что тогда? Ответ очевиден: в дачном сообществе такое поведение не найдет поддержки. Общее осуждение, остракизм будет реакцией социального окружения. Вряд ли кто готов потерять уважение соседей ради скромной экономии.

Получается, что устная договоренность возможна как основа взаимодействия незнакомых людей только в том случае, если она соответствует общим нормам, на страже которых стоит сообщество. Другими словами, устные договоренности должны быть вписаны в социальные нормы и обычаи. Именно поэтому эти договоренности распространены и, как правило, соблюдаются участниками сделки. Устные договоренности не висят в воздухе, а положены на почву норм и традиций.

В этом смысле можно провести аналогию устных договоренностей и формальных контрактов. Формальные договоры обязаны соответствовать рамочным законам, иначе их легко опротестовать. Устные договоренности работают в рамках соответствия социальным нормам, традициям общества (табл. 3.2).

Таблица 3.2. Типология институтов по степени формальности и зоне действия

Правда, нужно сделать ремарку. Мало ли о чем я устно договорилась со студентом или с соседом по подъезду? Отнюдь не любая договоренность может претендовать на статус неформального института. Лишь та, которая удовлетворяет ряду условий:

• договоренность носит массовый характер, т. е. часто и многими практикуется;

• условия договоренности однозначно понимаются всеми участниками сделки;

• такая договоренность легитимна, т. е. считается людьми нормальной и оправданной.

Устные договоренности часто обходятся без многосложных словесных пояснений, а используют ключевой набор слов, за которым скрывается содержание сделки в рамках общего знания о распространенных экономических практиках.

Например, до недавнего времени водители, нарушившие правила дорожного движения, пытались уменьшить сумму штрафа и сократить хлопоты по его уплате. Вместо уплаты штрафа согласно Кодексу об административных правонарушениях (КоАП) они пытались дать взятку представителю автоинспекции. Но никогда никто не произносил слово «взятка». Водители говорили ключевую фразу: «Может, договоримся?». И ни слова больше. В развернутом виде это означало следующее: «Я готов немедленно заплатить наличными деньгами сумму, меньшую, чем официальный штраф. Мне это выгодно. А вы заберете эти деньги себе, что тоже вам выгодно». Никто не проговаривал полный текст договоренности. Но все водители и представители автоинспекции умели декодировать предложение «договориться». Это была массовая практика, регулирующая отношения между водителями и представителями Госавтоинспекции, которая была незаконна, но легитимна, т. е. оправдана в представлениях ее участников. Водители легитимировали эту практику тем, что экономят время и деньги. Представители автоинспекции оправдывали свои действия тем, что нарушитель понес наказание, значит, он будет ездить более аккуратно. Это был неформальный институт решения проблем на дорогах. За этим красивым названием стояло банальное взяточничество.

Сейчас ситуация изменилась. Многие штрафы выписываются автоматически благодаря камерам слежения. Да и представители государства стали бояться брать взятки. Практика таких договоренностей сократилась. Правильно было бы сказать, что формальный институт потеснил неформальный.

Но не надо думать, что жизнь распадается на фрагменты, часть которых подчиняется исключительно законам и контрактам, а часть – договоренностям и социальным нормам. Реальная жизнь всегда сложнее. За нарушение закона человек расплачивается не только законодательным преследованием, но и ущербом для своей репутации. Фирма, нарушившая контракт, не только оплачивает штрафы по решению арбитража, но и рискует потерять доверие своих партнеров. В этом случае параллельно действуют две системы принуждения – формальная и неформальная.

Реальная хозяйственная практика имеет два режима регулирования – формальный и неформальный. Другое дело, что при определенных условиях они могут усиливать или ослаблять друг друга. Неформальные институты могут усиливать принуждение к исполнению закона, а могут вести к игнорированию закона. Неформальные институты подобны воде, которая может крутить турбины ГЭС, а может разрушить ГЭС своим напором.

Формализация: натиск государства (Дж. Скотт)

В обществе постоянно протекают два параллельных процесса, имеющих противоположную направленность. Речь идет о процессах формализации и деформализации экономической практики.

Формализация – это процесс, в ходе которого государство в лице уполномоченных им органов устанавливает формальные (законодательно определенные) правила экономического взаимодействия.

Укрепление формального порядка может осуществляться через расширение сферы государственного вмешательства (интервенция вширь) или через усиление роли государства в уже регулируемых сферах (интервенция вглубь).

Социально-экономический смысл этого действия – поставить хозяйственную активность и порождаемые ею интересы в ограничительные рамки, конфигурированные представлениями власти об общественном благе или целях развития (в частности, принятие законов, обеспечивающих модернизационный рывок).

Американский исследователь Дж. Скотт объясняет суть формализации с помощью метафоры. Он пишет, что на общество набрасывается «институциональная смирительная рубашка государственного образца». Очень точное замечание. Общество представляется власти буйнопомешанным, которого нужно спеленать ради его же блага.

Но «институциональную смирительную рубашку», как и любую одежду, периодически меняют. Снимают одну и надевают другую. Примером тому является любая крупная реформа. Например, считая целесообразным демонтаж плановой экономики и построение рыночного общества, российские власти в начале 1990-х годов установили определенные правила регистрации фирм, формы отчетности, требования к регистрации трудовых или коммерческих сделок и т. д. Это были прописанные на бумаге положения, исполнение которых обязательно для получения формального права оперировать на рынке. Данные требования выражали представления власти о «правильном» и целесообразном положении дел. При этом власти декларировали, что будут наказывать тех, кто полностью или частично игнорирует эти формальные предписания.

Однако слабое государство не могло гарантировать неотвратимость санкций. Соответственно, оно не могло заставить людей следовать этим формальным нормам. Сами же нормы были взаимно противоречивы, не соответствовали реалиям, были «законами на вырост». Массово начался процесс деформализации предпринимательской деятельности, в ходе которого устные договоренности и коррупционные схемы подменяли собой закон.

Но вернемся к процессу формализации. Познавательный и разнообразный исторический материал, иллюстрирующий расширение амбиций государства по регулированию хозяйственной жизни, представлен в книге Дж. Скотта «Благими намерениями государства». Пожалуй, это лучшая книга на данную тему[11]11
  Скотт Дж. Благими намерениями государства. Почему и как проваливались проекты улучшения условий человеческой жизни / пер. с англ. Э. Н. Гусинского, Ю. И. Турчаниновой. М.: Университетская книга, 2005.


[Закрыть].

По мнению Дж. Скотта, вплоть до XVIII в. европейские государства имели весьма скромные притязания на навязывание обществу собственных схем. Это были лишь «добывающие механизмы», извлекающие доход, провиант и призывников. Укрепление государственности подогрело амбиции правителей. Силовая, фискальная и административная монополии государства создавали реальные возможности реализации самых смелых планов. Социальный порядок, ранее принимаемый властью как данность, стал предметом активного реформирования. Государство перешло от описаний и наблюдений за обществом к предписаниям и усилиям по их реализации.

Прежде чем экспериментировать над обществом, попробовали «упорядочить» природу. Так родилось научное лесоводство.

Родом из Пруссии (конец XVIII в.), оно воплотило легендарное прусское представление о порядке и красоте как единообразии и стандартизации – все по ранжиру деревья одной породы, долой подлесок, прямые просеки вместо витиеватых тропинок. Эстетический компонент был вторичен, в качестве целевой функции выступали экономические показатели продажи древесины. И действительно, доходы от продажи древесины на первых порах научного лесоводства резко возросли. Но вскоре возникла проблема – лес стал чахнуть. Сложные биоцепочки оказались нарушены, и лес вместо источника дохода стал вместилищем колоссальных дотаций (удобрения, борьба с вредителями, необходимость новых посадок и пр.). Лишив лес разнообразия и сложности, снизили потенциал его гибкости и устойчивости.

Но «лесной урок» не пошел впрок. И вот уже идеи прусского лесоводства переходят в архитектуру: выпрямляют улицы, строят монофункциональные кварталы, вычисляют «научные» нормы потребности человека в свете, тепле, пространстве.

Город не для жизни, а для выполнения функций становится новой архитектурной модой. Функции населения понимаются крайне утилитарно: люди должны работать, для чего им необходимо отдыхать, спать, быть здоровыми, что требует соблюдения гигиенических стандартов, зафиксированных в градостроительных нормах. К тому же люди должны быть управляемыми, что предполагает зонирование их деятельности, а также транспортную доступность к самым удаленным точкам города в ходе административных проверок или карательных акций. «В современном городе не должно быть смешения разных видов деятельности, он станет упорядоченным, логичным, спланированным» (Ле Корбюзье).

И тот же результат: из таких городов уходит жизненная сила. Лес тихо погибал. Гибелью он выражал протест против примитивного научного вмешательства, сводимого к предельному упрощению его внутренней логики. Люди, как существа более живучие, к тому же наделенные волей и способностью действовать, гибнуть не торопились. Они бойкотировали архитектурные изыски. И вот уже три четверти населения Бразилиа – архитектурного воплощения идеи «лучезарного города» Ле Корбюзье[12]12
  Архитекторам Бразилиа были Кубичек, Коста и Нимейер, однако общепринята точка зрения, что они реализовали эстетические взгляды и архитектурные каноны Ле Корбюзье.


[Закрыть] – поселилось в незапланированных кварталах, в то время как в запланированном городе разместилось меньше половины проектируемого населения.

Покорением пространства не ограничились. Апогеем самонадеянности реформаторов стало целенаправленное изменение общества во всех его проявлениях. Самый одиозный пример – попытка в сжатые сроки построить общество нового формата, советское общество, где коренной трансформации подлежит сам образ жизни людей, все их экономические практики. Создание СССР можно считать самым грандиозным проектом по моделированию общества «нового образца» с жестким нормированием поведения.

Прусское лесоводство и русская революция трактуются Дж. Скоттом как звенья одной цепи маниакальной инженерии. От перестройки живой природы к упорядочиванию пространства, а затем к моделированию общества – такова в общем виде эволюция притязаний модернистов.

Деформализация: ответ общества

Почему же такое безжалостное вмешательство в жизнь общества не приводило к немедленному коллапсу? Дело в том, что встречным процессом выступает деформализация.

Лес, выстроенный по ранжиру, молча умирал. А люди придумывают способы выживать в некомфортных институциональных рамках. Они придумывают, как можно смягчить тиски закона и формальных требований. Это творчество масс составляет суть деформализации, встречного по отношению к формализации процесса (табл. 3.3).

Деформализация – процесс размывания формальных рамок за счет институционализации неформальных правил хозяйствования. Социально-экономическая сущность процесса деформализации состоит в создании пространства хозяйственной маневренности и гибкости, позволяющего превзойти возможности, дозируемые формальными институтами.

Таблица 3.3. Цель и средства формализации и деформализации

Почему формализация с необходимостью запускает процесс деформализации? Почему их тандем неизбежен?

В ходе формализации создается жесткая норма, правило, на страже которого стоит государство. И все бы хорошо, но проблема заключается в том, что эта норма спускается не на стерильную среду. Норма спускается на общество со своими традициями, обычаями, социальными нормами. Между формальной нормой и социальным качеством общества возникает разрыв. Иногда целая пропасть. Она-то и заполняется неформальными практиками, которые «обрабатывают» закон, приспосабливая его к состоянию общества. То есть неформальные практики подобны мостикам, которые закрывают образовавшуюся пропасть между формальными правилами и социальными нормами, которыми руководствуется общество.

Неформальные практики, оказавшиеся самыми жизнеспособными (массовыми, легитимными), постепенно институционализируются, т. е. становятся неписаными правилами, которыми руководствуются люди.

В итоге законы выполняются, но в адаптированном виде. Эта адаптация посредством институционализации неформальных практик и есть деформализация. С одной стороны, законы теряют в своей силе, они лишаются способности жестко диктовать свою волю. Но с другой – они все же действуют. Деформализация ослабила их, но позволила им жить.

Деформализация как компромисс закона и социальных норм

Почему деформализация неизбежна?

В природе Закона и Практики заложен конфликт, и только в тандеме, посредством деформализации они преодолевают этот конфликт. Разберем подробнее.

Прежде всего, контекстуально обусловленное множество практик контрастирует с идеей универсальности закона. Одна и та же хозяйственная коллизия требует различных решений в разных контекстах. В обществах с родовыми и клановыми отношениями не может быть тех же методов разрешения споров, что в обществах атомизированного типа. Множество обстоятельств и аспектов прежних отношений принимаются в расчет, когда фирмы выясняют между собой отношения. Если воспользоваться метафорой Дж. Скотта, «институциональная смирительная рубашка государственного образца» очень неудобна в качестве повседневной одежды.

Но даже если предположить, что мир вдруг стал примитивно однородным, остается еще одна трудность – изменчивость мира, его динамизм. Формальный институт – это уже сформулированное правило. А жизнь идет вперед, возникают новые обстоятельства. Течение времени размывает исполнение закона, каким бы разумным и обоснованным он ни был на момент его принятия.

Кроме того, закон выражает проект власти, ее видение «правильного» пути в светлое будущее. Но люди могут не разделять эти устремления, не поддерживать этот проект. Деформализация правил – это компромисс между устремлениями власти и готовностью людей следовать этим предписаниям (табл. 3.4).

Таблица 3.4. Противоречие закона и практики

Из этого можно сделать ошибочный вывод, что деформализация – это процесс, который «убивает» законы. И да, и нет.

Деформализация размывает норму закона и в этом смысле ослабляет эту норму, лишает ее однозначности и универсальности. Однако именно благодаря этому «размыванию», возникновению облака неформальных практик вокруг закона создаются единственно приемлемые обществом способы реализации данного закона.

Яркий пример – советские колхозы. Село выживало за счет деятельности, не только не предусмотренной, но категорически запрещенной плановыми органами. В личных подсобных хозяйствах (ЛПХ) рачительно оприходовали все, что можно было своровать в колхозах (удобрения, корма, бензин, рабочее время и пр.). Да и сами колхозы смягчали плановые тиски за счет теневых импровизаций и бартера. Это были внеплановые, а иногда и противозаконные действия. Но именно они предотвращали социальный и экономический крах колхозной системы. Плановая система за счет нарушений получала необходимую гибкость, что продлевало ей жизнь.

И чем более нелепые законы принимаются, тем большее творчество масс необходимо, чтобы адаптировать их к жизни. Люди смягчают глупость властных решений мудростью своих действий.

«Чем больше претенциозности и настойчивости в официально изданном приказе, тем больший объем неформальных методов необходим, чтобы поддерживать эту фикцию»[13]13
  Скотт Дж. Указ. соч. С. 404.


[Закрыть]. На этом держатся так называемые итальянские забастовки, блокирующие деятельность предприятий за счет четкого и неукоснительного соблюдения формальных правил.

Примером деформализации из постсоветской истории можно считать историю с «серым» импортом. Государство не сразу смогло навести порядок на таможне. В 1990-е годы и в начале 2000-х годов импортеры активно осваивали алгоритмы «серого» импорта. Его суть состояла в том, что таможенные пошлины выплачивались не полностью, однако это была все же не контрабанда, а легальный ввоз через таможню. Как это делалось? Способов было много. Например, искажали номенклатуру ввозимого груза (скажем, ввозили принтеры, а в декларации указывали лотки для принтеров). Это вело к сокращению стоимости таможенных платежей. Тот же эффект достигался за счет искажения количества или стоимости ввозимого товара (мебель из ценных пород дерева декларировалась как мебель из ДСП).

Эти практики были возможны за счет теневого сговора с таможенниками. Будучи противоправными, такие схемы все же сократили потоки контрабанды, позволили бюджету получать таможенные платежи (хоть и не в полной мере), приучили предпринимателей заполнять таможенные декларации. На этой основе начался постепенный процесс легализации таможенной практики.

Государство и общество находятся в постоянном состязательном диалоге. Государство упрощает, стандартизирует практику, загоняя ее в формат категорий и законов, ради того чтобы сделать ее доступной для контроля и управления. Общество же демонстрирует способность изменять и даже уничтожать навязанные сверху категории. На каждый тезис власти находится антитезис шумного и неупорядоченного реального мира.

Процесс формализации неизбежно запускает процесс деформализации, который, с одной стороны, ослабляет действенность формальных норм, но с другой – создает условия для их реализации в той компромиссной форме, которая адекватна состоянию общества.

Мы приходим к выводу, что формальные институты могут работать исключительно при условии их неформальной коррекции. Или, как метко подметил Дж. Скотт, формальные нормы паразитируют на неформальных практиках.