Текст книги "На переломе эпох. Исповедь психолога"

Дорога к Богу

Так уж получилось, что и начало, и окончание моей работы над докторской диссертацией, совпали с жесточайшими войнами, в которые я была втянута помимо своей воли.

Начало работы над докторской совпало с войной, которую мы вынуждены были вести в защиту Нечаева Геннадия Александровича и «Дзержинца», а окончание работы выпало на разгар боев, которые велись вокруг Щетинина Михаила Петровича.

Тогда, в середине 80-х, имена педагогов-новаторов Щетинина, Шаталова, Амонашвили были у всех на слуху. Они взрывали костную, беспощадную к ребенку и учителю педагогику, названную авторитарной и своей новаторской практикой показывали, как сделать непростой процесс обучения увлекательным походом в страну знаний, а отношения учителя и ученика сделать доверительным содружеством старшего и младшего. Эта педагогика сотрудничества делала ненужной всю Академию педагогических наук, бывшей со времен отца народов научным столпом авторитарной школы. И конечно же, академики от педагогики дружно мобилизовались на защиту своих позиций. А лучшая защита, как известно, нападение.

И приемы при этом верные и испытанные – найти компромат, ошельмовать и опорочить. И легче всего было отыграться на М.П.Щетинине, поскольку, будучи директором экспериментальной школы на Белгородчине, он числился научным сотрудником самого агрессивного института Академии педнаук, который возглавляла тройка известных и самых яростных академиков, прославившихся еще травлей Василия Александровича Сухомлинского. Тогда, в начале семидесятых, они обвинили Сухомлинского во всех смертных грехах, самым тяжким из которых было приклеивание его пронизанной гуманизмом и любовью к ребенку педагогической системе ярлыка буржуазного индивидуализма, несовместимого с советским коллективизмом. Отбиваясь от яростных нападок академиков, Василий Александрович написал удивительную по мудрости и человечности книгу «Мудрая власть коллектива», которая вышла после его смерти, и где он объяснил своим критикам: «Я хочу, чтобы ребенок чувствовал себя в коллективе не прутиком в венике, а цветком в букете». Но, неуслышанными были его слова и незамеченной была его позиция. Его затравили и раньше времени свели в могилу.

Теперь дошла очередь и до Щетинина. Как водится, в его школу была направлена команда пристрастных проверяющих, которые, конечно, постарались на славу, и началось. Тогда было принято такие судилища устраивать публично, на общих собраниях коллектива, куда сбегались и стар, и мал. В желающих выступить отбоя не было. Выступающие в выражениях не стеснялись, попытки Щетинина объясниться раздраженно прерывались выкриками с места. И он, в конце концов, обреченно замолчал.

Я к тому времени, будучи членом этого злополучного коллектива, сидела в дальнем углу и потрясенно наблюдала за публичным избиением несчастного Михаила Петровича. Собрание под председательством маститых академиков клокотало без малого четыре часа. Наконец народ устал и начал выдыхаться, собрание уже решено было закрыть, и тогда я попросила слово. Мне дали всего три минуты. И я смогла только сказать, что такое поведение не украшает нас как ученых и научные дискуссии в таком тоне не ведутся. Но этого было достаточно, чтобы мстительные академики взяли меня под свой прицел и отрыли боевые действия против меня.

Самое неприятное состояло в том, что все эти баталии развернулись накануне защиты моей докторской диссертации, когда я уже вышла на финишную прямую и должна была делать доработку замечаний после последнего обсуждения.

Шло лето 1988 года. Мы с приятельницей сняли чудесную дачу, уютный двухэтажный деревянный домик, в живописном дачном месте села Троицкое, под Истрой. Мой институтский режим работы с двумя присутственными днями в неделю позволял мне быть на даче с пятницы по понедельник включительно. И таким образом, я имела четыре свободных дня для работы над докторской.

Но, увы, мне было не до работы и не до докторской. Наторевшие в интригах академики устраивали мне за эти два присутственных дня, когда я должна была находиться в институте, такую красивую жизнь, что я в пятницу приезжала в свое Троицкое буквально невменяемая, не способная не только работать, но и спать, есть и разговаривать. Очень возможно, что проведи я в таком состоянии еще месячишко, дело кончилось бы нервным срывом с самыми неприятными последствиями для здоровья. И тогда, умудренная жизненным опытом приятельница, видя мое состояние, повела меня прогуляться до ближайшего храма, старинной церкви, стоящей на пригорке в окружении вековых деревьев.

К моему теперешнему стыду, это было мое первое посещение храма. Воспитанные искренними атеистами в пионерских и комсомольских отрядах, мы смотрели на религию, как на опиум для народа.

Рассматривая старинные иконы, я обошла храм и остановилась около иконы Божьей Матери Троеручницы. Миловидное, с затаенной грустью лицо молодой женщины приковало мое внимание, я остановилась и начала ее внимательно рассматривать. И от этого созерцания мне становилось все спокойней и легче на душе, я словно исцелялась и выдыхала из себя все ядовитые отравления, проникшие в меня от моего враждебного окружения. И так я простояла, испытывая все более овладевающее мною давно забытое душевное спокойствие, минут 30–40. Но самое удивительное, я заметила, что лицо молодой женщины, изображенной на иконе, буквально на глазах постарело, обозначились впадины губных складок, залегли тени под глазами, будто она приняла на себя всю мою душевную смуту и черноту. Я подумала, уж не чудится ли это мне, но подошедшая приятельница подтвердила произошедшие с иконой перемены.

И хотя академики не унимались, были они теперь уже не так страшны. Всякий раз, как я приезжала в Троицкое, я шла к своей спасительной иконе, восстанавливала свое душевное равновесие и принималась за работу. Баталии продолжались еще какое-то время и потребовали от меня немало усилий и нервных затрат, но в конечном счете все разрешилось благополучно, вражеские силы иссякли и диссертация была успешно защищена.

Встреча с этой чудодейственной иконой в такое критическое для меня время не прошла бесследно, я приняла решение креститься, и так начался мой путь к Богу.

Когда человек делает шаг к Богу, Бог тоже идет навстречу человеку. И моя судьба сложилась так, что мне удалось побывать в наших главных христианских святынях. И прежде всего, в Сергиевом Посаде, монастыре, основанным Сергием Радонежским, духовная сила и святость которого положила начало единению разрозненных и враждующих русских княжеств и одержать историческую победу русского воинства, предводимого Дмитрием Донским на знаменитом Куликовом поле. С этого исторического сражения в 1380 году, на которое благословил русских воинов Сергий Радонежский, началось освобождение древней Руси от 250-летнего татаро-монгольского нашествия.

Удивительна судьба этого святого и удивителен духовный подвиг, совершенный им. 25-летним юношей удалился он для уединенной жизни и молитв в лес, и 10 лет длилось его добровольное отшельничество, когда креп и просветлялся он духом, и потянулись к нему люди. Вначале присоединилось 12 братьев монахов, основавших вместе с Сергием Радонежским монастырь на Маковце, а затем, за советом и благословлением, стали приезжать со всех русских земель и князья, и простые смертные. И сам Сергий с сумой и посохом обошел немало городов и весей, освятив почти сорок монастырей, которые, как грибы, начали подниматься по всей земле русской, единить и укреплять народный дух.

Тяжелое, гибельное это было время для русских людей. Помимо татаро-монгольского ига раздирали земли русские тяжелейшие междоусобицы с кровопролитием, взаимным разорением сел и городов, княжеским коварством и предательством. Пожары и чума опустошали города русские, Москву и Тверь, Суздаль и Владимир. От этих бесконечных бед и напастей дичал народ и грубели нравы, и, казалось, неоткуда было ждать спасения.

Не имея ни рычагов власти, ни прессы в теперешнем понимании, позволяющей доносить высказанные мысли в разные уголки страны, ни просто почты, только с Божьей помощью и силой духа, влиял Сергий из своего монастырского уединения на умы, сердца и волю своих соотечественников. И прозревали русские люди, и забывали про старые распри и междоусобные войны, и собирали единое воинство, и крепли духом.

И не раз потом Сергиево-Посадская лавра становилась оплотом, в самые трагические и кризисные периоды российской истории. Юный царевич Петр спасался здесь от расправы взбунтовавшихся стрельцов, подстрекаемых царевной Софьей.

А еще раньше, в начале XVII века, когда поляки, предводительствуемые Лжедмитрием, хозяйничали в Кремле, отсюда, из Троице-Сергиевой лавры, уходило сражаться за Москву, за Россию народное ополчение, собранное в Нижнем Новгороде Мининым и Пожарским.

И сейчас в возрожденную Лавру приложиться к мощам Сергия Радонежского стекаются люди со всей России. И потому живет надежда, что будет преодолена очередная российская смута, которая пришла не с иноземным нашествием, а вкралась незаметно, исподволь, когда под лозунгами демократических свобод, по которым стосковался и в которые поверил народ, к экономической и политической власти пришли олигархи, коррупционеры и просто криминальные элементы. И в который раз был обманут доверчивый и романтичный российский народ.

Религий много, Бог один. И религия не только путь к Богу, она как бы помогает человеку осознать высшие ценности и делает более доступным для человеческого понимания это непостижимое, в конечном счете, понятие БОГ. Конечно же, для современного цивилизованного человека, само собой разумеющимся является веротерпимость, признание права другого человека на свободный выбор вероисповедания, уважение к религиозным чувствам человека.

И все-таки, и все-таки, я не могу не согласиться с Даниилом Андреевым, когда, в своей знаменитой книге «Роза мира» он писал о том, что католицизм инвольтирован Дьяволом. А как иначе объяснить эти кровавые крестовые походы, совершаемые с именем Христа, эти изощренные пытки инквизиции, эти, полыхавшие по всей Европе без малого пять столетий костры, на которых публично сжигали ведьм. Разве все это имеет что либо общее с личностью Христа и его учением? «Возлюби ближнего как себя самого», – заповедовал Христос. Любовь и мир нес Он людям, за что и был распят фарисеями, которые ждали от миссии восшествия на царский трон во всеоружии силы и власти, покоряющей все новые и новые народы. Призывы к любви и милосердию были признаны книжниками как неслыханное смутьянство, заслуживающее самого страшного наказания – распятия на кресте.

Долгое время мне, уже окрестившемуся человеку, не верилось в то, что Христос существовал в реальности, казалось, это миф, красивый, благородный, заслуживающий всяческого уважения и очень нужный человечеству, но все-таки миф. И убедило, что это вовсе не миф, а абсолютная реальность, только посещение Израиля и святых мест, бережно сохраненных первыми христианами, начиная от Вифлеема, где родился Христос, Назарета, где рос в семье Марии и Иосифа, реки Иордан с ее зелеными водами, где Он принял крещение из рук Иоанна Крестителя, Галилеи и Галилийского озера, где совсем недолгий срок, три коротких, но навсегда вошедших в историю человечества, перевернувших ее, три коротких года проповедовал Он и творил свои чудеса. И наконец, Иерусалим, с камнем в Гефсиманском саду, на котором молился Он, зная, что не избежать мучительной и искупляющей человечество казни. И крестный путь к Голгофе, по узкой улочке восточного города, тесно уставленной лавчонками с пестрым восточным товаром. И Голгофа, и распятие, и воскрешение, и купол Храма Гроба Господнего над местом его последних смертных страданий.

И больше всего поразило то, что в том же Храме Гроба Господня, под одним куполом – шесть пределов разных христианских церквей, когда католический предел находится рядом, без всяких перегородок, с православным. Словно хочет тем самым призвать Господь людей к миру и согласию, несмотря на все их национальные и религиозные различия. И в соседних кварталах, рядом с христианской святыней – Стена плача – иудейская святыня и мусульманская мечеть – место паломничества мусульман. Три святыни трех разных народов и религий, и все рядом. И опять, Господь словно говорит: один Бог, а религии разные, но не должно это мешать людям жить в мире и согласии.

Простая и понятная эта истина, но как непросто доходит до нее человечество.

Идеи любви и милосердия, за которые Христос заплатил распятием, не погибли, а проросли и воскресли вместе с первыми христианами, последователями Христа. Дорогой ценой платили эти первые смельчаки, принявшие заповеди христианства, их жестоко преследовали, подвергали пыткам, казнили, но не отрекались они под пытками и страхом жестокой насильственной смерти от веры христовой, и вера завоевывала все новые сердца все новых поколений.

Но коварен и силен Искуситель и, не победив христианство страхом пыток и казни, он, как всегда, начал действовать хитростью и расколол христианский мир; появилось католичество, с его иезуитскими пытками и кровавыми крестовыми походами, которое мечом и огнем насаждало веру Христову и искажало Божий промысел.

Грубели нравы, черствели человеческие сердца, и люди теряли человеческий облик, в средневековой Европе, покрытой мраком иезуитского мракобесия. В знаменитом Бельведерском дворце, в Вене, есть стена с миниатюрными портретами горожан XV–XVI веков. Посетители предпочитают не задерживаться перед этой стеной, уж очень удручающее впечатление производят изображенные на портретах физиономии, которые и лицами-то нельзя назвать, столь искажены и по-звериному грубы их черты.

И вот в этой огрубевшей и потерявшей человеческое лицо средневековой Европе наступает эпоха Возрождения – необъяснимое чудо, ниспосланное Господом. Как могли в одно и то же время, не раньше и не позже, появиться эти титаны —

Рафаэль и Микеланджело, Тициан и Леонардо да Винчи. Где брали они модели для своих прекрасных художественных полотен и скульптур, как вдохновлялись на столь бессмертные шедевры?

«Красота спасет мир», – говорил Ф.М. Достоевский. И Господь послал этих титанов, наделил их талантом и силой духа, чтобы своими прекрасными и бессмертными произведениями – Сикстинской Мадонной, Моной Лизой с ее непостижимо загадочной улыбкой, скульптурой совершенного и мощного Давида и всеми другими, созданными ими совершенными творениями, вернуть заблудшее человечество к истинному пониманию своего назначения, создавая которое по образу и подобию своему Господь наделил душой, чуткой к красоте, истине и справедливости.

За эпохой Возрождения последовала эпоха Просвещения, с ее французскими философами просветителями, неистовым Вольтером и, подкупающим детской непосредственностью, Жан Жаком Руссо, которые разбудили спящие умы своих современников и поселили в обществе неприятие жестокости и религиозного фанатизма.

И еще столетием позже Европа получила мощный стимул к духовному развитию в лице целой плеяды выдающихся композиторов и музыкантов – Бетховен, Моцарт, Бах, Паганини и позже – Шопен, Лист, Шуман, Штраус-отец и сын. Вена – музыкальная столица того времени, притягивала к себе как магнит и будоражила сердца и души чарующими звуками, рожденными ее музыкантами и композиторами.

Из средневекового мракобесия Европа выбиралась не столько благодаря католической церкви, сколько вопреки ей. Достаточно вспомнить, что отголоски крестовых походов можно увидеть и в 20-м веке, когда на пряжках ремней нацистских молодчиков значилось «С нами Бог».

Для Европы спасительным оказался путь к прогрессу, прежде всего, через достижения культуры и искусства. Но и этот путь, не одухотворенный божьим промыслом, может стать губительным и становится губительным, что в полной мере доказал XX век со своим разнузданным навязыванием через СМИ, телевиденье, шоу-бизнес морали насилия, вседозволенности, половой распущенности. И здесь Искуситель нашел возможность противостоять Богу и совращать души людей, и прежде всего молодых.

Кого Бог любит, того испытывает

У России тем временем был свой путь и свои отношения с Господом.

Православие не поощряло захватнических войн, да и не было в них необходимости. Прирастание российского государства шло мирным путем. Миролюбивые и веротерпимые русские люди неуклонно продвигались все дальше на Восток и в отличие от кровавых завоевателей Северной и Южной Америки, почти поголовно истребивших местное население, присоединяли новые сибирские и дальневосточные земли и народы добровольно и естественно, не нарушая их привычный уклад жизни.

А если и шли войны на Юге, за завоевание Крыма и южных земель, так это были войны, вынужденные набегами крымских татар, превративших юг России и Украины в Дикое Поле и угонявших жителей этих сел на невольничий рынок в Бахчисарай – столицу Крымского ханства.

«Не убий» – первая и главная заповедь христианства свято соблюдалась православием.

Традиционно православные священники благословляли воинов на поле брани, когда речь шла о защите отечества и освобождении от иноземных поработителей. И неоднократно за историю своего существования подвергалась Россия опустошительным нашествиям, когда неприятель занимал столицу и хозяйничал в Кремле. Но недолго длилось торжество поляков, воздвигших на российский трон Лжедмитрия, разорявшего Москву и Россию. Еще меньше, всего 40 дней, торжествовал Наполеон, когда после памятного Бородина занял сожженную и опустошенную Москву. У народа и государства российского находились силы даже и в этих, казалось бы, безнадежных ситуациях, когда занята практически основная территория страны вместе со столицей, чтобы отразить нашествие и залечить раны, оставленные безжалостными оккупантами.

И как же объяснить, что в могучем российском государстве со столь славной историей, государстве, где расцвет культуры, науки, состояние экономики, промышленности, сельского хозяйства не только не уступало, но во многом и превосходило развитые западные страны того времени, случился в октябре 1917 года правительственный переворот, ввергший страну на долгие десятилетия в пучину тяжелейших несчастий, оплаченных миллионами безвинных жертв. И разве можно объяснить это массовое увлечение революционной идеей в стране, переживающей в конце XVIII и в начале XIX века буквально промышленный и культурный ренессанс, только с позиции социально-экономического неравенства и классовых противоречий? После столыпинских реформ активная трудоспособная часть крестьянства, поддерживаемая государственными субсидиями, устремилась на восток, в Сибирь, где практически неограниченно могла осваивать свободные земли. Эксплуататоры и толстосумы, о которых писали наши учебники по истории КПСС – Ряпушинские, Морозовы, Третьяковы, Щукины и прочие, не вывозили капиталы за границу, а помимо того, что создавали рабочие места и расширяли производство, щедро меценатствовали, открывали всемирно известные галереи, где собирались полотна самых выдающихся отечественных живописцев, основывали всемирно известные театры и, среди них, МХАТ, основывали научно-исследовательские институты, в том числе и в такой отрасли, как психология и психоневрология – Психологический институт в Москве (1914 г.) и Психоневрологический в Петербурге (1908 год), и конечно же, повсеместно возводили храмы. Не было такого, даже самого захолустного городишка и отдаленного села, где бы ни был выстроен исключительно на пожертвования свой храм.

А имена, какие русские имена того времени записаны золотыми буквами в историю мировой цивилизации во всех сферах науки, культуры, искусства! В литературе – Достоевский, Толстой, Чехов. В музыке – Чайковский и целая плеяда композиторов «могучей кучки». В живописи – Репин, Шишкин, Суриков и художники-передвижники. В театре – Станиславский, Мейерхольд, Комиссаржевская, Ермолова, Качалов. В балете – Павлова и Нежинский. В науке – Менделеев, Сеченов, Бехтерев, Павлов. И здесь названа только небольшая часть самых выдающихся российских деятелей культуры и науки того предреволюционного времени. Так неужели же страна, имеющая столь мощный культурно-интеллектуальный потенциал и столь славную героическую историю, не смогла бы найти мирные эволюционные пути более совершенного общественного развития, к которому всегда будет стремиться человечество, традиционно испытывающее недовольство существующим порядком вещей?

Думается, что, чтобы ответить на этот вопрос, надо начинать не с привычного социально-экономического и политического анализа, а с особенностей русского национального характера и духа русской нации, позволивших себе так преданно поверить коммунистической идее и так самоотверженно ей служить. Ведь нельзя забыть и вычеркнуть из памяти то, что сотни тысяч, если не больше, наших соотечественников, по сути дела, повторили подвиг Христа, добровольно приняв мученическую смерть за коммунистическую идею.

Что это была за идея, почему так крупномасштабно удалось ей завоевать души российского народа и почему она не только не состоялась, но и была оплачена столь кровавой ценой?

Известно, что наши недостатки – продолжение наших достоинств. Привитые православием заповеди «Возлюби ближнего как себя самого», «Положи живота за други своя» обострили у русского человека чувство сострадания и желания счастья для всех. Русский не может, не замечая страдающего рядом, углубиться в молитву о спасении и очищении своей души, успокаивая себя тем, что спасая себя, ты спасаешь других. Милосердие у русских должно носить действенный характер, и потому коммунистические лозунги о социальной справедливости нашли такой массовый и горячий отклик в России. Но идея социальной справедливости, понимаемая как братство и равенство, легко может перейти и легко перешла в большевистское «отнять и поделить», что и начали повсеместно с революционным азартом и горячностью делать. И таким образом парадокс русской истории, выразившийся в октябрьском перевороте и в последующих драматических и кровавых событиях, заключался в том, что православие, которое, в отличие от католицизма, избежало непосредственной дьявольской инвольтации, но невольно подготовило психологию русского народа к активному восприятию коммунистической идеи о равенстве и братстве, увы, достигаемому посредством насилия и при помощи насилия.

В 1917 году, незадолго до октябрьской революции, испанским пастухам было богоявление Божьей Матери, когда она сказала: «Молитесь за Россию. Ее ждут большие испытания, которые спасут мир».

На долю России действительно выпали тяжелейшие испытания на своем горьком опыте провести социальный эксперимент – реализовать на практике заманчивую идею построения общества всеобщего равенства и братства насильственным путем. В достижении своей такой привлекательной и благородной цели большевики не останавливались ни перед чем. Нужно было деморализовать армию и народ, проиграв войну с немцами, – шли на это, заодно одолжив у противника на революционные нужды несколько сот тысяч марок. Нужно было любой ценой удержать только что захваченную власть – пошли на страшнейший по своим условиям Брестский мир, когда большая половина европейской части страны, включая Украину, была отдана немцам.

Ну, а уж когда власть была окончательно захвачена, то никаких тормозов и ограничений не стало, а главное, напрочь обесценилась человеческая жизнь. Вначале безжалостному истреблению подлежали эксплуататоры, помещики, фабриканты, дворяне, белые офицеры. Без больших колебаний и раздумий их истребили. Затем принялись за крестьян, тех самых крестьян, которые поддержали большевиков, поверив их обещаниям раздать крестьянству помещичьи земли. Не успели крестьяне обосноваться на этих землях и отойти от ужасов продразверстки, когда под вой обезумевших баб выгребали подчистую все зерно, включая посевное, как грянула коллективизация. И здесь главным врагом советской власти стал середняк, то есть рядовой сельский труженик, своим тяжким трудом кормивший и свои семьи, и страну. И по уже привычной революционной традиции с ним, этим многомиллионным середняком, расправились решительно и беспощадно, одних насильственно загнав в колхозы, предварительно лишив личного имущества, лошаденки и коровы, без которых не мыслил крестьянин своей жизни, других вообще вместе с многочисленными малыми детишками выслав в труднодоступные необитаемые места. Благо что в России чего-чего, а таких мест предостаточно.

Ну а затем, как водится, врагов народа начали искать промеж собой, среди бывших соратников и сподвижников и конечно же, с успехом находили и беспощадно истребляли.

Но при всем при том, несмотря на кровавую вакханалию, беспрерывно чинимую большевиками, им, тем не менее, удалось внушить подавляющей массе российского населения, что все эти расправы оправданы и необходимы во имя светлого будущего. И народ истово верил в это будущее и, не жалея сил и здоровья, строил его.

О, эта способность и стремление русского народа к истовой вере, ради которой хоть куда, хоть на амбразуру, хоть на плаху! Как же тебя можно нещадно и беззастенчиво эксплуатировать, как же ты можешь и спасать свое отечество в критические моменты и заводить его в исторический тупик?!

А может, в этом как раз и было предназначение России, чтобы на своем горчайшем и трагедийнейшем опыте показать тупиковость для человечества этого пути насильственного достижения всеобщего счастья и благоденствия, намеченного пролетарскими вождями

Вслед за Россией, Советским Союзом коммунистическую мечту об обществе всеобщего равенства и братства при активном влиянии и поддержке старшего брата попытались реализовать и в других странах, и всюду это завершилось крахом. А в странах Юго-восточной Азии коммунизм по-кампучийски завершился невиданным самоистреблением народа, когда треть населения страны, за неимением другого орудия убийства, была просто забита тяпками и мотыгами. Недалеко по масштабам истребления и массовым публичным зверствам ушли во время культурной революции в Китае. Ну и уж совсем показательны успехи социализма в Восточной Германии и Северной Корее, соответственно по сравнению с Западной Германией и Южной Кореей. История так распорядилась, что эти страны с одним и тем же народом, культурой, экономикой оказались насильственно разъединены жесткой границей и одновременно приступили к строительству новых государств, принадлежащих к разным социальным системам. Не прошло и пятидесяти лет, как выявилась разительная разница в уровне социально-экономического развития этих государств, в уровне жизни их населения, а главное – в уровне демократических свобод, которые были доступны их гражданам.

Казалось бы, все ясно с преимуществами социализма. Сама история расставила все точки над «и». Но нет, сколько сожалеющих о прошлых порядках, о сильной руке у нас и, что интересно, не только у нас, еще осталось.

Мне вспоминается, как в 1994 году, через три года после распада Советского Союза и краха КПСС, мы с небольшой делегацией работников высшей школы находились во Франции и в рамках нашей программы встречались с руководителем фракции коммунистов во французском парламенте. Седовласый, немолодой, благородного вида мужчина от имени французских коммунистов выражал искреннее сожаление по поводу краха Советского Союза и КПСС, которые, как он выразился, были оплотом международного освободительного и рабочего движения.

Я спросила этого господина, а как он считает, почему социализм и коммунистические идеи не оправдали себя ни в одной стране, а не только в Советском Союзе. Господин задумался и искренне признался, что не знает ответа на этот вопрос.

Да, всячески критикуя социалистическую уравниловку и коммунистов, наши политики нового толка как-то не утруждают себя объяснением, почему все-таки оказалось невозможным построение коммунистического общества ни в одной из стран, несмотря на безусловную привлекательность его лозунгов о братстве и равенстве.

А ответить нужно, как и нужно извлечь уроки из столь недавней трагичной и кровавой нашей истории.

Но наш классик Федор Михайлович Достоевский давно дал ответ на этот вопрос, когда сказал, что ни одной слезинкой ребенка нельзя заплатить за чье-либо счастье. А разве может быть построено счастливое общество на фундаменте, замешанном на море слез и крови. Общество, где нарушается главная христианская заповедь «Не убий», где отрицается и попирается сам Бог, а взамен его насаждаются коммунистические идолы – кровавые коммунистические вожди.

Да, приходится признаться, что коммунизм, в его безбожном, насильственном варианте – это тоже дьявольская инвольтация, возможность которой предопределена доверчивостью и нетерпеливостью русского национального характера в своем милосердном стремлении немедленно перестроить и осчастливить мир. Христианство со своими гуманными заповедями мешало непримиримым большевикам перестраивать мир на свой лад, не считаясь с человеческими жертвами. В годовщину Октябрьской революции Патриарх Тихон в своем послании к Совету Народных Комиссаров назвал развязанную большевиками гражданскую войну «небывалым по жесткости братоубийством.» «Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть и заглушили в нем сознание греха, но какими бы деяниями ни прикрывались бы злодеяния – убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к небу об отмщении грехами и преступлениями».

В ответ церкви и священнослужителям была объявлена беспощадная война. Чего стоит наказ вождя мирового пролетариата своим сподвижникам в письме от 19 марта 1922 года «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и потому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешенной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления…Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства нам удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше».

И наказ вождя успешно выполнялся. Если в 1918 году в России было сто пятьдесят тысяч священнослужителей, то к 1941 году сто тридцать тысяч из них было либо расстреляно, либо погибло в Гулаге. Повсеместно сносились и разрушались храмы. За годы советской власти было уничтожено более двух третей православных святынь, а из оставшихся большая часть осквернялась и использовалась не по назначению. Полуистребленная, находящаяся практически в полуподполье церковь, жила и молилась за своих заблудших современников и переживающую не лучшие времена отчизну.