Текст книги "Императрица по случаю"

Глава восьмая. Политика – не женское дело?

Из истории я помнила, что в самом конце восемнадцатого века Франция тишком присоединила к себе Голландию под названием Батавской республики, а в Италии – Папскую область под названием Римской республики. Более того, заняла королевство Сардинии и начала проникновение на Балканы. Это уже были не почерпнутые из учебников знания: князь Адам Чарторыжский спешно покинул Сардинию и вновь объявился в России.

Швейцария подчинилась Франции под названием Гельветической республики, однако жители последней пришли в сильное волнение, некоторые кантоны восстали, а один попросил покровительства у Австрии и был занят 6-и тысячным австрийским отрядом.

С моей точки зрения, бОльшей глупости Австрия сделать не могла. Франция уже располагала внушительным войском, Наполеон одерживал победу за победой в Северной Африке и уже предоставил Конвенту план строительства Суэцкого канала, который лишил бы Англию монополии в области торговли с Индией. И шесть тысяч австрийцев, войска которой никогда не отличались особой храбростью, собрались противостоять этой военной мощи? Абсурд!

Примерно так я и высказалась, когда Александр поздней ночью пришел ко мне в спальню. Он выглядел сильно уставшим и как-то вяло реагировал на мои пламенные пассажи о том, что нужно послать ко всем чертям Англию вместе с Австрией.

– Душенька, император связан договором. А ты знаешь его представления о чести и достоинстве. Да фактически все уже решено: русские войска будут воевать против Франции в Италии и Голландии. Войсками в Италии определен командовать Суворов.

– Он же в ссылке и под опалой, – заметила я просто для того, чтобы поддержать разговор.

– Опала с него снята. Англия и Австрия настаивают, чтобы русскими войсками командовал именно Суворов. Император Франц Первый уже присвоил ему звание австрийского фельдмаршала.

Для меня это была оглушительная новость. Ничего подобного я в своей прошлой жизни не читала.

– И государь согласился?

– Без особого восторга. Мне кажется, Лизонька, он предпочел бы иметь в союзниках Бонапарта. Но обязательства…

– А если порвать эти обязательства и заключить новый договор с Францией?

– Вряд ли отец на это согласиться, – покачал головой Александр. – Ты же знаешь его взгляды на долг и честь.

– Тогда отложите свадьбу Александрин. Чует мое сердце, что австрияки опять учинят какую-нибудь подлость, государь все равно с ними порвет, а расплачиваться за это будет молодая эрцгерцогиня.

– Не забивала бы ты свою прелестную головку политикой, Лиз, – устало вздохнул Александр, стягивая ботфорты. – Достаточно того, что мне приходится этим заниматься. А с сегодняшнего дня придется уделять этому еще больше времени.

– Мы еще поговорим об этом, – уступила я. – Не о политике, а об Александрин. Меня беспокоит этот предполагаемый брак, она еще совсем девочка…

– Тебе было столько же, когда я на тебе женился, – сонно пробормотал Александр, поудобнее устраиваясь в постели. – Спокойной ночи, милая.

– Спокойной ночи, – пробормотала я.

Супруг уснул моментально, а ко мне сон не шел. Мешали мысли о том, что я вряд ли смогу убедить императора отказаться от союзнических обязательств. Конечно, этот союз все равно будет разорван, но… Но за две недели до этого великая княжна Александра будет обвенчана с эрцгерцогом Иосифом, братом австрийского короля. А потом уедет с ним за пределы России и скончается через несколько дней после родов.

Вот как это можно предотвратить, особенно учитывая тот факт, что жених и невеста были влюблены друг в друга?

Уже на рассвете меня осенила совершенно сумасшедшая идея: добиться, чтобы эрцгерцог, официально считавшийся еще и Палатином (королем) Венгрии, дал обязательство жить в своей резиденции именно там, и как можно реже появляться в Вене, желательно – без жены. Я помнила, что погубила Александру австрийская императрица, завидовавшая ее молодости и красоте. Отравить ее, что ли?

Ах, как же мне не хватало надежных, доверенных помощников! На шестом месяце беременности, одна, я вряд ли могла совершить что-нибудь путное. Разве что попытаться уговорить дражайшую матушку не отпускать Александру из России, по крайней мере, до тех пор, пока она не родит. А там видно будет.

С этим я, наконец, и заснула – за час до того, как Александру нужно было вставать и приступать к своим обязанностям престолонаследника. Та еще работа, скажу я вам. С ненормированным рабочим днем и полным отсутствием премиальных.

На следующий день я узнала, что император определенно склоняется к неуклонному выполнению своих союзнических обязательств. Обед на этот раз прошел в гробовом молчании: Павел Петрович, глубоко убежденный в том, что всю свою жизнь он посвящает благу родины, явно пытался понять, как гибель российских солдат за другие государства может этому самому благу поспособствовать.

Рождество тоже отметили как-то не слишком весело: княжны-невесты были поглощены приготовлениями к замужеству, старшие Великие князья сутками пропадали в императорском кабинете на бесконечных совещаниях, императрица с головой ушла в благотворительность, которой и без того отдавала большую часть своего времени. А я прислушивалась к первым толчкам своего ребенка и молила Бога о мальчике.

На Масленице Александр сделал мне щедрый, хотя и странный для других (если бы они о нем узнали) подарок. Он подобрал трех кавалергардов, безусловно умных и проницательных, и поручил им создать «Тайную службу». Работа их заключалась в том, чтобы прислушиваться и приглядываться к окружавшим их людям (мужчинам, разумеется) и отмечать малейшие признаки недовольства или грядущего заговора. Если бы им понадобились помощники, они вольны были сами их избирать, но вся ответственность ложилась исключительно на «трех мушкетеров», как я их про себя окрестила.

Моими (точнее, нашими с Александром) «глазами и ушами» стали Алексей Охотников, Николай Депрерадович и Иван Ершов. Все трое – с безупречными послужными списками и манерами, беззаветно преданные Великому князю Александру, равно как и государю-императору, тайно защищать которого вменялось им в обязанность.

Кстати сказать, кавалергардский полк был сформирован совсем недавно – 11 января 1799 года и первоначально насчитывал всего 189 человек. Но уже через год, 11 января 1800 года, корпус был переформирован в трехэскадронный Кавалергардский полк императорской гвардии.

Но это случилось позже. А пока верный своим увлечениям Павел Петрович учредил регулярный Кавалергардский корпус, как личную гвардейскую часть великого магистра ордена св. Иоанна Иерусалимского (каковым являлся сам Павел). В него входили только дворяне, награжденные за заслуги знаком Мальтийского креста.

Эта особенность отразилась и в форме Павловских кавалергардов, на красных супервестах которых красовались белые мальтийские кресты. Само же присвоенное в 1799 году кавалергардам обмундирование было белого цвета с красным и с серебром, по форме кирасир того времени, и с кирасирским же вооружением. Причем кавалергарды обыкновенно носили треугольные шляпы, но в торжественные дни надевали серебряные кирасы и серебряные же шишаки со страусовыми перьями.

Создавал корпус генерал-фельдмаршал граф Валентин Платонович Мусин-Пушкин, который и стал первым шефом кавалергардов.

В общем, я получила больше, чем хотела: мальтийских рыцарей русского происхождения в качестве своих информаторов и помощников. К этому времени я успела создать какое-то подобие собственного двора. До этого у нас с Александром был только гофмейстер придворного штата великого князя Александра Павловича, граф Николай Головин, назначенный императором Павлом в 1706 году. Но ни придворного штата, ни двора, как такового, не было: до моего появления в ее теле великая княгиня Елизавета дружила только со своей старшей фрейлиной, супругой графа Головина.

Эта замкнутость моей предшественницы доставила мне немало хлопот. Пришлось срочно набирать фрейлин: княжну Софью Голицину, графиню Анну Толстую, княжну Наталью Шаховскую, княжну Варвару Волконскую. Делала я выбор по рекомендации графини Головиной и ни разу об этом не пожалела, потому что в результате сложился небольшой кружок близких мне по духу людей.

Ну, а где фрейлины – там и музыка, и пение, и молодые люди, прошедшие строгий отбор у моего супруга. Три мои мушкетера совершенно органично вписались в атмосферу моего маленького двора, хотя бывали далеко не на всех вечерах. Зато великая княгиня Анна не пропускала ни единого вечера, да и днем мы с ней частенько прогуливались вместе: я уже нуждалась в опоре.

– Знала бы ты, как я тебе завидую, – со вздохом призналась мне во время одной из таких прогулок Аннет. – Муж на руках носит, пылинки сдувает, ребенок уже вовсю крутится, на свет просится… А я – соломенная вдова. Уж и не помню, когда муж со мной ласков был. Если такое вообще было.

– Почему ты не потребуешь развода? – в который раз удивилась я. – Ты молода, красива, здорова – найдешь себе хорошего мужа, пусть бы и не цесаревича, а герцога…

– Маменька запретила мне даже думать об этом, – всхлипнула Аннет.

– Твоя маменька?

– Нет. Государыня.

– Так поговори с государем, – предложила я. – Он вовсе не злой человек и чрезвычайно галантен по отношению к женщинам.

– Не знаю… Я его боюсь. Константин пригрозил мне, что если я пожалуюсь папеньке, изобьет меня до полусмерти.

– Тяжелый случай… – вздохнула я. – Знаешь, потерпи до моих родов. Потом я с папенькой приватно побеседую. Полагаю, меня князь Константин бить не будет.

– Но император… разгневается.

– Я сделаю так, что он разгневается на своего сына, – успокоила я ее.

Вроде бы мы гуляли вдвоем и вокруг никого не было, но в тот же вечер меня вызвали «на ковер» к государыне императрице.

Вообще-то с тех пор, как я забеременела, она относилась ко мне почти ласково. Нотаций, во всяком случае, не читала и губы не поджимала. Один только раз попробовала, когда я начала устраивать у себя «малые приемы», проще говоря, вечеринки. Это Марии Федоровне совсем не понравилось: все придворные должны были собираться только на ее приемах.

– Дочь моя, – холодно сказала она мне, вызвав в свой будуар, – вы, кажется. возомнили себя императрицей?

– Откуда такие мысли, маменька? – искренне изумилась я.

– Создали собственный двор…

– Вы называете «двором» десяток молодых людей, которые играют в шарады, поют и музицируют?

– Но вы и о политике говорите.

– А куда же от нее деваться, если Бонапарт всю Европу взбаламутил?

– Не знаю, не знаю… Мне эта затея не по душе.

– Простите, маменька, а разве у вас не было своего двора при жизни покойной императрицы Екатерины?

– Но это естественно! Мой супруг был тогда наследником престола…

– Волшебно, – холодно отозвалась я. – Не припомните, за кем я замужем? И не вы ли постоянно попрекали меня тем, что я чураюсь общества и предпочитаю одиночество и книги?

– Но…

– Могу вас заверить, маменька, что я не примеряю на себя роль будущей императрицы. Вы с папенькой еще в самом расцвете сил, так что впереди у нас еще очень много времени, если будет на то милость Божия.

– Но ваши вечера посещают мужчины! – выложила императрица последний козырь. – В том числе, и кавалергарды.

– Кавалергардов обычно приводит мой супруг – это его друзья. А моим фрейлинам надо уже подыскивать подходящих женихов. Да и скучно им без мужского общества. Так что не стоит возвращаться к прошлому и приписывать мне романы Бог весть с кем. Особенно в моем теперешнем положении.

– Не дерзите дочь моя!

– Простите, маменька, больше не буду. Дерзить.

На том беседа и закончилась. И вот теперь – новый приказ явиться. Надо полагать, для очередного сеанса воспитания.

Мария Федоровна, облаченная по случаю Великого Поста в черное, восседала на кресле в своем будуаре, праздно сложив руки на коленях. Уже это было для нее нехарактерно: обычно она либо вышивала, либо плела кружево, либо занималась еще каким-нибудь рукоделием.

Я довольно неуклюже присела в реверансе. Восьмой месяц, как никак.

Величественным взмахом руки мне указали на соседнее кресло. Ну, слава Богу, стоять не придется. А сидеть я могу сколько угодно.

– Как мой внук? – осведомилась императрица.

– Благодарю, маменька. Живостью явно пошел в своего деда.

– Сама здорова?

– Вполне, благодарю вас.

Похоже, вступительная часть на этом закончилась. Императрица поджала губы и посмотрела на меня очень недобрым взглядом.

– До меня дошли слухи, дочь моя, – начала она ледяным тоном, – что вы склоняете мою младшую невестку к разрыву священных уз брака…

– Слухи сами дошли? – осведомилась я. – Или кто-то доброжелательный принем их к вашим августейшим ногам?

– Опять дерзишь? – взвилась императрица.

– И в мыслях не было, маменька. Так кто сообщил вам сию занимательную новость?

– Неважно. Это правда?

– Что – правда?

– Что ты подговариваешь великую княгиню Анна расторгнуть брак с моим сыном?

– Неправда. Я уговаривала ее припасть к вашим стопам и попросить защиты от грубости и тирании супруга.

– И это все?

– Нет, не все. Вас Аннет боится до смерти, государя – тем более, и я предложила сама поговорить с кем-нибудь из вас, чтобы вы вразумили великого князя Константина. А буже сие невозможно – добиваться развода.

– Браки совершаются на небесах, – глубокомысленно заявила императрица.

– Не спорю. Только вот люди в этих браках живут на земле. И не всегда, к сожалению, в любви и согласии.

– Великий князь Константин, конечно, иногда бывает вспыльчив…

– Осмелюсь напомнить, маменька, что ваш супруг, наш государь, тоже голубиной кротостью не отличается. Но руки на женщину никогда не поднимал и не поднимет. Я не права?

Ответом мне было молчание и еще плотнее сжатые губы.

– Вразумите сына, маменька. Ведь старший его брат – ангел во плоти. Хотя иногда и сердится.

– Кстати, хотела тебя предупредить. Когда мой внук родиться, воспитывать его буду, конечно же, я.

Меня словно обухом по голове ударило. Нашла-таки уязвимое место. Ну, это мы еще, как говориться, будем посмотреть.

– Я на это никогда не соглашусь, маменька, – как можно спокойнее ответила я.

– А кто тебя спрашивать будет?

– Вы – не императрица Елизавета, а я – не Великая княгиня Екатерина с полусумасшедшим мужем. Там этот вариант прошел, со мной – даже не мечтайте. Мальчик ли родиться, девочка ли – своих детей я буду воспитывать сама. Вы и так заняты сверх всякой меры, совершенно себя не щадите.

– Но разве ты умеешь воспитывать детей?

– А вы разве забыли, как страдали, когда у вас отняли старших сыновей? Хотите, чтобы и я так же страдала? К тому же сейчас мы живём в одном дворце, приходите, когда угодно, нянчитесь с ребенком, сколько пожелаете, все ваши советы я приму с почтением и благодарностью. Но и только.

– Посмотрим, что скажет император, – уже менее уверенно произнесла императрица.

– И так знаю. На носу война с Францией, в Европе все бурлит. А он будет тратить время на воспитание внуков? Не рано ли вы, маменька, государя в старики определили.

– Какая дерзкая! – взвилась императрица. – До болезни слово боялась вымолвить, по углам от всех пряталась, а тут ишь как осмелела.

– Да, – кротко согласилась я, – я вас совершенно не боюсь. И если вы трепетали перед своей августейшей свекровью, царствие ей небесное, то я этого делать не собираюсь. Вы не Екатерина Великая и никогда ею не станете. Вы – супруга императора Павла Первого, и только. Такая же урожденная принцесса из небольшого княжества, как и я. И тоже когда-то были Великой княгиней, супругой наследника престола. Возможно, кстати, нам с Александром тоже придется долго ждать коронации – мы к этому готовы и никуда не торопимся. Живите с папенькой долго и счастливо на радость родным и подданным.

Здравый смысл у моей свекрови все-таки присутствовал, хотя иногда она об этом забывала. Поэтому она вновь вернулась к первоначальной теме разговора.

– И все равно я запрещаю тебе вмешиваться в семейные дела князя Константина. Не твоего ума это дело.

– Тогда вмешайтесь вы сами.

– Но княгиня Анна мне не жаловалась никогда… – с некоторой растерянностью сказала свекровь.

– Во-первых, она вас боится. Во-вторых, она боится, что супруг, узнав о ее жалобах, изобьет ее. В-третьих, соблаговолите посмотреть на ее руки, плечи и шею, которые она всегда прячет под шалью. Думаю, зрелище синяков и кровоподтеков вас убедит… Впрочем, если вам это почему-то неудобно, я могу поговорить с папенькой.

– Нет! – чуть ли не взвизгнула свекровь. – Он придет в ярость.

– Ну, не убьет же родного сына.

– Не надо… Я сама. А пока великой княгине Анне, думаю, полезно было бы навестить своих родственников. Пусть встретиться с близкими, отдохнет. А когда война с Бонапартом закончится…

– Мы вернемся к этой теме, – продолжила я за нее. – Но к тому, что вы заберете у меня ребенка, возвращаться не будем ни-ког-да! Вы меня поняли, маменька?

– Точно у тебя с головой что-то случилось из-за болезни, – пробормотала она. – Можешь идти. Роды-то когда ожидаешь?

– По моим подсчетам – на Страстной или на Пасху.

– Ну вот Великий Пост проведем с Богом, а потом приданным займемся. Хотя я слышала, ты уже занимаешься.

– Ничто от вас, маменька, не ускользает, – улыбнулась я. – Надо же чем-то мне и моим фрейлинам руки занять, пока кавалеры о высоких материях рассуждают. Или их вовсе в иной вечер нет.

– Иди уж, отдыхай. Я сама поговорю и с сыном, и с государем.

– Благодарю вас, маменька. Я же знаю, что вы – добрейшая из женщин.

Лесть моя свекровь-императрица любила до беспамятства.

Вечером перед сном я пересказала нашу беседу Александру. Как и следовало ожидать, в восторг он не пришел.

– Ну уж нет. Мой сын будет воспитываться у меня на глазах, а не у бабушки.

– Неужели она не помнит, как сама страдала, когда тебя и Константина у нее отобрали?

– Помнит, конечно. Потому и любит младших больше, чем нас с братом. Но она вбила себе в голову, что будет второй Екатериной Великой.

– То есть царствовать? – обомлела я.

– И такие мысли были. Просила отца, чтобы написал завещание в ее пользу. Добилась только того, что отец вообще запретил наследование трона по женской линии. Я числюсь первым наследником, а за мной – Константин.

– Во Франции тоже так было, – вспомнился мне «салический закон».

– Я знаю. Только не помню, там-то почему?

– А потому, что жена наследника престола навесила мужу такие рога, что все засомневались, от кого их единственная дочь – следующая наследница престола. Жену отправили в вечное заключение, а потом там убили потихоньку. Ее супруг, уже став королем, женился вторично, но его отравили до того, как королева разрешилась об бремени сыном. А потом отравили и младенца. На престол взошел средний брат покойного короля, у которого только что родился сын, и добился принятия того самого салического закона: «корона не переходит через чрево».

– Я этого не знал, – признался Александр. – И что же, его сын унаследовал престол?

– Нет, умер в младенчестве, а потом отравили и его отца. Престол перешел к младшему из братьев, но у него были только дочери. Так что после его смерти корона перешла к младшей ветви Валуа – двоюродному брату покойного короля. После чего и началась столетняя война между Англией и Францией.

– Англия тут при чем?

– Королевой Англии была сестрой трех французских королей и после смерти младшего не признала салического закона и предъявила свои права на корону. Ну и пошло-поехало…

– Как ты много знаешь!

– Просто люблю читать исторические хроники.

– Но если ты родишь сына, – хмыкнул Александр, – завещание придется переписывать. Братец останется с носом.

– Кстати о братце. Ты знаешь, что он бьет свою жену?

Александр не слишком удивился.

– Подозревал.

– И не пытался его образумить?

Александр как-то странно посмотрел на меня.

– Знаешь, до твоей болезни мне самому иной раз хотелось тебя поколотить.

– В смысле? – опешила я.

– В прямом. Я к тебе – с лаской, а ты от меня – в самый дальний угол кровати и слезы градом. Подозреваю, что Аннет ведет себя примерно так же. Воспитание-то у вас одинаковое.

– Кстати. Меня маменька сегодня вызывала – для показательной порки. Я посоветовала Аннет развестись, кто-то тут же донес ее величеству.

– Не вмешивайся в это дело, Лиза, – покачал головой Александр. – В каждой избушке – свои игрушки. А маменька в гневе, поскольку папенька завел себе новую пассию.

– Любовницу?

– Нет, он для этого слишком рыцарь. Осенью прошлого года папенька зачем-то посетил Москву, и там на одном из балов ему представили девицу Анну Лопухину, якобы влюбленную в него заочно до безумия. Все Кутайсова интриги, он маменьку, мягко говоря, недолюблювает. Ну, папенька и влюбился, а, влюбившись, предложил отцу девицы перебираться со всем семейством в Петербург.

– Переехали?

– Куда же они денутся? Правда, маменька попыталась вмешаться и написала Анне Лопухиной письмо с советом остаться в Москве. Папеньке об этом стало известно, с тех пор у них с маменькой разные покои. Правда, смежные, но дверь теперь заперта.

– Прямо роман! – восхитилась я.

– И еще какой! Лопухины переехали в подаренный им дом на Дворцовой набережной, отец в начале этого года назначен генерал-прокурором, возведен в княжеское достоинство с титулом светлости, мачеха пожалована в статс-дамы, а виновница всех этих милостей 6 сентября 1798 года пожалована в камер-фрейлины, через три месяца – в кавалерственные дамы большого креста державного ордена св. Иоанна Иерусалимского и вот только что – в кавалерственные дамы ордена св. Екатерины большого креста.

– Как-то все это прошло мимо меня, – покачала я головой. – Такая головокружительная карьера.

– Ну, ты придворными делами никогда особо не интересовалась. Да и Лопухина – милейшая девица, очень тактичная и скромная. Сторониться придворных интриг и пользуется своим влиянием на императора только для просьб о попавших в немилость или о наградах для кого-нибудь.

– Очень мило, пробормотала я.

Вот, оказывается, с кем нужно говорить о судьбе великой княгини Анны.

– С папенькой она не ругается, а плачет или куксится, пока не добивается желаемого.

– Так ведь папенька не терпит женских слез.

– Ее – терпит и выполняет все ее капризы. Он действительно искренно к ней привязан и у неё отдыхает от трудов правления. Он открыто выказывал свое глубокое чувство к ней: её именем назывались корабли («Благодать» – русский перевод еврейского имени Анна), её же имя теперь красуется на знаменах гвардии.

– Немудрено, что маменька гневается, – вполголоса заметила я.

– Намедни на очередном балу просто анекдот случился. Тебя там не было – а жаль. Лопухина уронила перчатку, а батюшка, как истинный рыцарь, тут же поднял и во всеуслышание заявил, что стены Михайловского замка будут окрашены в цвет перчатки дамы его сердца.

– Значит, в белый?

– Ну, не совсем. Любимый цвет нашей прелестницы – малиновый.

Я в очередной раз потеряла дар речи. Малиновый цвет – капризный, он очень мало кому идет, а уж молодой девице и вовсе неприлично его использовать. Но мимо такой возможности просто грех пройти.

– Пожалуй, я сделаю подарок мадемуазель Лопухиной, – сказала я. – Прикажу сшить малиновое платье с рубиновой отделкой. Мне нужно с ней встретиться, а без подарков в гости не ходят.

– Ты только сначала поговори с ее портнихой, – усмехнулся Александр. – Мадемуазель, мягко говоря, дурно сложена: коротышка, одно плечо выше другого, талия лишь слегка обозначена.

– А лицо?

– Брюнетка с красивыми глазами и прекрасными зубами. Но все портит вздернутый нос.

Я вспомнила предыдущую фаворитку императора – Нелидову – и подумала, что государь явно унаследовал от своего покойного батюшки слабость к дурнушкам.

– Если соберешься нанести ей визит, то имей в виду, что девица не получила должного воспитания и умом ее Бог не наградил. Так что веди себя соответственно.

– Спасибо, что предупредил, – усмехнулась я. – Побеседуем о балах, нарядах и несчастной княгине Анне.

– Разумно. Давай спать, милая, у меня завтра трудный день.

Приготовления к походу отнимали у него практически все время, хотя сам он, естественно, в нем участвовать не собирался. В отличие от Константина, который так докучал своим нытьем императору, что тот, наконец, разрешил ему отправиться в поход под началом Суворова.

Платье для императорской фаворитки я заказала в греческом стиле, как бы для маскарадов. Получилось очень красиво, особенно когда к нему добавили малиновый, богато расшитый золотом шарф. Но вот как вручить?

Дождавшись очередного приглашения императора «на партию в шахматы» я первым делом выложила перед ним малиновое платье.

– Папенька, передайте это мадемуазель Лопухиной. Мне хотелось поблагодарить ее за то, что она скрашивает вам жизнь. Вы стали добрее и спокойнее.

– А сама что не отдашь? Молчи, знаю. По этикету не положено. Сам передам, а Аннушка тебе визит нанесет – поблагодарить. Она девочка добрая.

– Да уж точно добрее меня.

– Ревнуешь? – рассмеялся крайне довольный император.

– Нет, просто вы теперь реже со мной будете в шахматы играть и беседовать.

– Может быть. Только Аннушка мне тебя не заменит. Она – для души, ты – для ума. Иной раз такое скажешь – все мои дипломаты и генералы не додумались бы.

– Вы мне льстите, папенька.

– Вот уж не имею такой привычки. Вот ты меня от похода на Бонапарта отговаривала. Чувствую, что ты права, но поделать пока ничего не могу. Обязательства.

– Австрияки всенепременно какую-нибудь пакость учинят. Или подведут вас. Воевать-то они никогда не умели.

– Тогда разорву договор к чертям собачьим и заключу соглашение с Бонапартом.

– Папенька, прошу вас, не говорите об этих намерениях прилюдно. Бог с ними, с австрияками, но у англичан при вашем дворе слишком много сторонников.

Император только хмыкнул. Но я была уверена, что мои слова он запомнил.