Текст книги "Пока горит огонь… (сборник)"

Светлана Глинская
Пока горит огонь… (сборник)

…Когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе.

А. Чехов, «О любви»

Не устаю познавать себя. Очень интересно!

С. Васильева

 
…И в замкнутом кругу сплетающихся трасс
Вращение земли перемещает нас.
 

Ю. Левитанский, «Сон об уходящем поезде»

© Корнеева Светлана, 2016

© Издательство «Десятая Муза», 2016

Пролог

Ника стояла у окна и смотрела на пестрые осыпающиеся осенние листья, слушала меланхоличное завывание дышащего в редеющей листве ветра, мелким сквозняком пытающегося пробиться в оконные щели.

Сегодня воскресенье, замечательный и светлый погожий день! Можно позабыть о будничной спешке, налить в любимую чашку свежесваренный ароматный кофе (ей было известно одно уютное местечко, где можно купить хороший кофе) и, расположившись в удобном кресле – ее ровеснике, задуматься, скажем, о превратностях судьбы, вдоль и поперек, серьезно и с юмором проторив думками что-нибудь, всплывшее из анналов памяти. Как прекрасен этот мир, посмотри!

Да что говорить! Разве Ника не билась в попытках сориентировать себя в хаосе давнего и недавнего прошлого, живя в своем настоящем и не теряя надежды на светлое (простите за банальность) во всех смыслах этого слова будущее?

Впрочем, хаос того, что уже успело стать – пусть и недавним, но всё же – прошлым, остался позади: всё встало на свои места. К такому выводу она вдруг пришла в ту минуту, и мысль эта весьма понравилась ей своим чудесным, положительным посылом, пришлось даже постучать (так, на всякий случай) по деревянному подлокотнику кресла, предварительно трижды сплюнув на голову бесу-искусителю, согласно легенде сидящему на левом плече, и, возможно, огорчить его этим поступком.

Нынешнее же – вне сомнений! – радует сердце и врачует душу, вселяя свет и умиротворение, что постепенно, миг за мигом, капля за каплей, пядь за пядью замещают отчаяние и пустоту, что жили в нем длительное время.

Посмотреть за окно – вот радость! В мире царит осень, прекрасная пора… Сразу вспоминаются строки великого русского поэта, и другие, созвучные, его талантливых современников. Как легка и великолепна осень в любом своем обличье! – и ненастно-пасмурном, с хмуро-дождливым оттенком, постукивая тоненькими пальчиками дождя по клавишам настроения, насквозь пронизывая ветром состояние души и мыслей; и солнечно-ясном и прозрачном, обволакивая пряными запахами прелой земли и листвы, шуршащей под ногами… Осень, манящая приподняться над землей и раствориться в этой парящей легкости, и кажется – стоит только взмахнуть руками, словно крыльями, и вот-вот оторвешься от земли!

Ника улыбнулась.

Нахлынули воспоминания.

1

Та осень была уже глубокой, стылой, притихшей перед неотвратимо надвигающейся сонной суровостью зимы. Ранние сумерки с каждым днем всё быстрей поглощали догорающие ноябрьские дни, окутывая город с неровно мерцающим светом уличных фонарей и светящимися витринами мерзлой ветреной темнотой. Машины ползли плотным потоком по Садовому кольцу, отчаянно сигналя, пытаясь влиться в окрестные улочки, дабы сократить путь к месту назначения… Ежедневная картина жизни жителей мегаполиса.

Ника помогала девятилетнему сыну Ванюше осилить домашнее задание по английскому языку, когда дверной звонок пронзительной трелью заполнил пространство квартиры, нарушив ее тишину и продолжая напористо звенеть, заливаясь соловьем. Направив мысли ребенка в нужное русло и оставив его справляться с работой самостоятельно, она поцеловала его в макушку и устремилась в прихожую, нащупала выключатель и, включив настенный светильник, висящий возле входной двери, открыла ее.

На пороге стояли ее муж Антон с приятелем, о чем-то громко споря и отчаянно жестикулируя. Лицо и облик приятеля мужа показались ей знакомыми… Внезапное воспоминание явилось ярким, как вспышка: она видела его несколько лет назад, лишь однажды и мельком: в тот день он пробыл в их доме несколько минут и вскоре, торопясь куда-то, ушел.

Да-да, это именно тот человек; геолог по образованию, он был тренером мужа по рукопашному бою и одновременно, так сказать, по совместительству, преподавателем одного из московских вузов. Всё это моментально возникло откуда-то из недр памяти Ники вместе с мыслью, пришедшей к ней тогда, и вдруг вернувшейся снова, сейчас: «Весьма разносторонний молодой человек. Как любопытно распоряжается порой судьба нашими жизнями…»

Мимолетным кивком головы она поприветствовала вошедших, рассеянно кивнувших ей в ответ и по-прежнему увлеченных диалогом, и, продолжая размышления, направилась сервировать стол к ужину в маленькой, но уютной шестиметровой кухоньке.

Кухонные посиделки она помнила еще с младых ногтей. В той, не существующей ныне, канувшей в Лету стране, где ей довелось родиться и вырасти, друзей и знакомых было принято встречать именно на кухне, что являлось своего рода символом уюта, весьма способствующего задушевным дискуссиям и навевающего романтические нотки.

Расставляя тарелки и зажигая свечи в старинном кованом подсвечнике в форме розы, подаренном бабушкой, Ника поглядывала на разгулявшуюся за темным окном непогоду.

Еще один ноябрьский вечер… Ветер, дующий сильно, порывами, раскачивает висящие над Садовым кольцом дорожные знаки; редкие деревья жалобно и обреченно машут промокшими насквозь ветвями. Тоскливо и холодно; то ли дождь сыплет, то ли снежная крупка метет…

Она не услышала, как ребята вошли в кухню. Обернувшись, внезапно встретилась глазами с гостем.

– Познакомься, – обратился к Нике Антон, указывая на него. – Это Николай. Возможно, ты помнишь его… А это – моя жена.

– Добрый вечер! Меня зовут Николай, – вошедший с улыбкой кивнул Нике.

– А я – Ника. Здравствуй… те… – улыбнувшись в ответ, Ника смотрела в серые глаза Николая, обладающие какой-то притягательной для нее силой.

– Я очень рад, – ответил он, не отрывая взгляда от ее фиалково-синих очей, распахнутых ему навстречу.

* * *

…Бывает так, что глаза людей, глядящих друг на друга, одновременно вспыхивают внутренним светом, и некое вещество невидимым облаком заволакивает обоих, отделяя от прочих присутствующих. И с этим ничего нельзя поделать.

Именно это и произошло с Колей и Никой в тот памятный вечер. И светлой была радость, возникшая внезапно, сродни неповторимому ощущению, поднявшемуся откуда-то из душевных глубин. Словно оба они, долго и безнадежно растрачивая силы, бредя по дну глубокого ущелья без дороги, неожиданно вышли к обетованным берегам полноводной реки, по обеим сторонам которой до самого горизонта расстилались бескрайние поля, усеянные прекрасными цветами с плывущим в вечернем воздухе ароматом, наполняя трепещущие сердца ожиданием счастья.

 
Колокол смолк вдалеке.
Лишь ароматом цветов вечерних
Отзвук его плывет.
 

Что явилось первопричиной написания волшебных строк, что двигало пером М. Басё, когда он создавал этот шедевр, – неспешное ли созерцание, муки любви или что-то еще, необъяснимое и уже навеки сокрытое покровом времени?.. Как бы там ни было, именно это хайку способно наиболее ярко описать то божественное ощущение радости, охватившее обоих.

Ника поняла, что в ее жизни начался новый виток.

* * *

…Вечер прошел, как говорят в таких случаях, на «ура»: с искрометным юмором, в легком, веселом настроении, с разговорами ни о чем, шутками и смехом, незаметно сменившись темной и ветреной ноябрьской ночью, в которую Ника с мужем и проводили уехавшего от них гостя.

– А вы, кажется, понравились друг другу, – иронически хмыкнув, заметил Антон после ухода Николая.

Ника мыла посуду.

– Он интересный человек, как мне показалось, – задумчиво возразила она и, удивленно приподняв брови, добавила: – Уж не ревнуешь ли ты?

– Ты же знаешь – мне всё равно, – прозвучал ответ.

– А мне показалось… – Она обернулась к мужу.

– Перекрестись – перестанет казаться, – скользнув по ее лицу насмешливым взглядом, перебил Антон и рассмеялся резким, отрывистым смехом. – К тому же через пару месяцев он уезжает в командировку, надолго, – добавил он словно между прочим. – Мы были еще в дороге, когда он упоминал об этом.

Ника снова посмотрела на мужа. «Не всё равно», – краем сознания подумалось ей; возникло ощущение, будто сказанным Антон пытается оградить ее от этого человека, не пуская ее к нему даже мысленно; впрочем, его нарочито равнодушное лицо и поведение доказывали обратное. Ведь Ника была для него своей, а своя территория – это святое, и в правилах мужчины ее «застолбить», очертить границы, а уж там видно будет.

– Ну, что же… Значит, так тому и быть. Пусть едет, – вздохнув и улыбнувшись своим мыслям, ответила Ника.

Это было уже не столь важно: у нее словно открылось второе дыхание и прибавилось сил для продолжения пути. Это было внове и удивительно.

Пусть даже его не будет рядом – Ника была молода, а посему твердо убеждена в том, что расстояние и время уже не способны порвать ту невидимую для глаз нить, связавшую их воедино.

* * *

…Позже, через некоторый временной промежуток, когда их тянущиеся друг к другу души будут впитывать благодатный бальзам долгих телефонных разговоров, Николай мимоходом скажет:

– Ведь ты талантлива, Ника! А талантливый человек, я уверен, талантлив во всем. Попробуй писать стихи, у тебя получится!

– Ты думаешь? – ласково и недоверчиво спросит она.

– Я уверен, – мягко и тихо ответит он.

И она станет писать, сплетая кружева слов в безмолвии вынужденной разлуки с ним, говоря с ним через свои стихи и через написанные от руки письма, которые часто (и безответно) будет посылать ему, раскрывая свои мысли и делясь ими с его чуткой и отзывчивой душой.

2

Прошлое лепит настоящее, закладывая основу будущего, и это не поддается сомнению; открещиваться от него, являющегося неотъемлемой частью жизни каждого из нас, так же неразумно, как неразумно пренебрегать накопленным жизненным опытом.

Что могла в то время рассказать о себе молодая женщина, мечтающая о нормальной семейной жизни и женском счастье, будучи немыслимо одинокой рядом с мужем, живя к тому же в его семье?

 
Лес лопочет у окна
          в полудреме.
Женщина живет – одна
          в чужом доме.
Дом не брошен, не забит.
          Войди в сени —
и почувствуешь: забыт,
          забыт всеми…[1]1
  Ю. Левитанский, «Лес лопочет у окна…» (здесь и далее – прим. автора).


[Закрыть]
 

Да ведь у многих похожая жизненная ситуация – ни лучше, ни хуже. Вот только люди-то разные, и у каждого – собственное восприятие мира, мысленное соотношение себя и пространства вокруг, наполненного другими людьми с их проблемами, радостями, горестями; тем не менее, субъективность здесь достойна нашего пристального, неослабного внимания.

Ника любила жизнь, несмотря на меланхоличность своей натуры, преобладающую над всплесками бьющей порой через край энергии и внутреннего восторженного состояния, которые, впрочем, ей удавалось прятать под маской созерцания и спокойной улыбкой; и всё же хотелось (а подчас и вполне получалось) радоваться всему, что окружает, каждый миг подмечая чудесные моменты жизни, ее красоту, которая призвана спасти человечество, несмотря на возникающие отчаянные его попытки воспрепятствовать этому процессу.

С раннего детства Ника занималась музыкой, любовь к которой прививала ей мама – чуткий, тонкий, удивительно душевный человек. Игра на фортепиано доставляла радость; Ника ощущала душевную легкость, когда из-под пальцев лилась мелодия, наполняя сердце чудесными ассоциациями; ей казалось, она не только исполнитель, но и словно бы автор этих звуков, проникающих в нее, словно обновляя.

Она очень любила своего отца, замечательного, доброго и великодушного человека, который был способен понять и поддержать дочь во всем, как никто другой. С его легкой руки она научилась азам игры на гитаре, к помощи которой зачастую прибегала в дальнейшем. К тому же нередко она бывала душой компании, исполняя под гитарный аккомпанемент негромким голосом с приятным мягким тембром музыкальные композиции, несущие в себе для людей нескольких поколений способность окрылять и согревать душу.

Она черпала вдохновение в классической музыке и литературе, ища в них одухотворения, а подчас и утешения, таким образом, помогая себе не потерять связь с тем чудесным миром, что существовал в прежние времена; впрочем, если говорить о классической музыке, заслушивалась она не только ею, но и теми великолепными мелодиями-современниками, что, подобно редким семенам культурных растений среди бескрайних полей сорняков, проникают в самое сердце, трепетно прорастая там и расцветая волшебными цветами.

Как творческий человек, Ника вращалась в анналах собственного внутреннего мира, слушая себя изнутри, да и внешний мир рассматривала, пропуская через мыслительные фильтры, обдумывая всё, что видела и слышала, и неважно, касалось ли то или иное действо непосредственно ее жизни, или же она оказывалась сторонним наблюдателем, вольным или невольным. Тем не менее столь частое курсирование внутрь себя и обратно, а также стремление к саморазвитию не слишком мешали ей уделять внимание близким, с которыми она делила свое существование, и выполнять всё то, что от нее требовалось. Иными словами, живя во власти необходимости, она была человеком-тружеником «на поприщах»: делала самые прозаические дела, по мере сил и настроения пытаясь наполнить их смыслом.

Ее спокойствие было полно неясной тревоги, бередящей душу и не дающей сердцу впадать в летаргию. Истоком наблюдательности, свойственной ее характеру, был пытливый и ясный ум с неутомимым стремлением утолить его потребности. Ей было несвойственно легкомыслие; будучи ответственным человеком, она относилась к жизни весьма серьезно, но не без юмора, который органично вплетался в ткань повседневности, и которым она щедро делилась с окружающими людьми. Ведь, как известно, юмор – традиционный помощник людей, не просто имеющих мозги, но пользующихся ими по назначению, то есть способных к синтезу и анализу обширного потока жизненной информации, в которой, как показывает опыт, никогда не бывает недостатка.

Впрочем, от банальности происходящего вокруг и вынужденного в этом участия иной раз накатывала гнетущая тоска, выливавшаяся в острое ощущение никчемности бытия, что окрашивало в безнадежно серый цвет череду дней и месяцев, проходящих, казалось, зря. Мысль о том, что так живет подавляющее большинство, погрязшее в проблемах и барахтающееся в них, словно в болоте, не видя белого света, не согревала вовсе.

Серость же и пошлость, бич нашего уклада жизни (по А. П. Чехову, гениальнейшему русскому писателю XIX века, произведениями которого Ника зачитывалась с ранней юности, неизменно возвращаясь к ним в разные периоды жизни), шагая рука об руку, словно врисовывались в лица, растворялись в событиях, не минуя закоулки времени, что течет в бесконечность подобно песчинкам, струящимся из верхней колбы песочных часов наших судеб в нижнюю, – неотвратимо и неизменно.

«…Жизнь люблю, но нашу жизнь, (…) русскую, обывательскую – терпеть не могу…»[2]2
  А. Чехов, «Дядя Ваня».


[Закрыть] – и всё же, сублимируясь в надежды и мечты, что должны непременно сбываться (а иначе – какой же во всем этом смысл?!), жизнь виделась Нике прекрасным фрегатом, легко скользящим по спокойной водной глади в лучах восходящего солнца. Он грезился входящим в гавань в свете солнечных лучей рано утром, на заре, качаясь на легких волнах и блистая шелком белых парусов, вздувающихся порывами ветра, неся свет душе и радость сердцу; получалось же иначе: фрегат был темен и разбит, кренился на один борт, расчерченный пробоинами, скрипя старыми переборками, и вечерние волны омывали мрачные стены его бортов, щедро захлестывая через края, покрывая пенными всплесками грязную палубу, черные рваные паруса полоскались на ветру… Он входил в вечернюю гавань сумрачным видением, и сердце сжималось от этого зрелища, и замирала душа.

«Неужели это и есть мой жребий, моя судьба?» – размышляла Ника, отчаянно пытаясь найти выход. В попытках этих, впрочем, она была не одинока: многие ищут себя, проживая дни один за другим, но в наших ли силах изменить установившийся порядок своей жизни? Да и возможно ли это?..

Ожидание лучшего свойственно живой человеческой душе, оно рождается и присутствует в крови и плоти сродни надежде, что всегда рядом, поддерживая человека в любой момент пути; главное – никогда не забывать об этом природном свойстве двух человеческих качеств. Ника явственно понимала это, принимая как данность то, что невозможно изменить, но снова и снова возвращаясь к попыткам «взбить лапками масло», невольно проводя параллель с поступком импонирующего ей персонажа русской народной сказки. Так поступает множество людей, ищущих свое «я» в бесконечной временно́й спирали жизненного пространства, делая мысленные попытки откорректировать это пространство с помощью эмоций, ибо по-другому оно не поддается никакой корректировке, даже несмотря на имеющую место теорию о материальности мысли. Не являясь фаталисткой, Ника подобные идеи всё-таки не отторгала, «вылавливая» их из происходящего и услышанного и примеряя к некоторым событиям собственной жизни, и нередко (но, впрочем, и нечасто) они оказывались очень кстати, словно из той же оперы.

Аналогичны истоки связующих звеньев между людьми, волею судеб представленными друг другу: многое ясно в первый момент знакомства, даже не знакомства – взгляда, непроизвольно синтезирующего на уровне мыслей-полутонов некую образную оценку одним человеком другого; в этот неповторимый момент, когда ничего еще не сказано и не сделано, тембр молчавшего доселе голоса не уловлен на слух, улыбка не встречена взглядом, мимика не изучена, – иначе говоря, никакого посыла пока что нет – лишь восприятие друг друга на весьма тонком, подсознательно-сенсорном уровне. Но: первое восприятие является основополагающей деталью дальнейшего общения, разумеется, при условии, если оное следует из данного знакомства, переводя количество в качество. Другими словами, искра или не искра, но некий момент истины в подобных встречах, вне всякого сомнения, присутствует.

Определение значимости событий, важных и не очень, зависит большей частью от того, какое место им отводит человек в собственной жизни; при этом любое, мало-мальски незначительное на первый взгляд событие может иметь самые непредсказуемые последствия, отражающиеся не только на судьбе человека, но и на судьбах тех, кто его окружает. Ведь в жизни любого из нас ничто не пролегает само по себе, изолированно от всех прочих вещей; обычно связующие звенья просты и самоочевидны, но порой совершенно неощутимы и незаметны, как, например, стечение обстоятельств, приведшее Николая в дом Ники, что повлекло за собой дальнейший ход событий.

* * *

Взаимоотношения Ники с мужем складывались весьма непросто. Ни злым, ни глупым человеком Антон не был. Его целеустремленность относительно задуманных планов всегда имела место, даже несмотря на то, что некоторые из этих планов, к слову сказать, менялись в его голове с завидной регулярностью, и – что удивительно! – каждый раз он верил в необходимость их реализации с одержимостью человека, нисколько не сомневающегося в своей правоте (и это было бы неплохо, обладай его характер хотя бы малой толикой лояльности и гибкости – качествами, столь необходимыми в повседневной жизни). Вместе с тем это был человек весьма специфичный, что выражалось практически во всем: в словах, поступках, высказываемых мыслях, в совершенно иных, нежели у Ники, взглядах на различные аспекты жизни.

Антон и Ника были слишком разными – Ника видела и понимала это. Но молодость струилась из сердца и окутывала мир ярким светом надежд, поэтому ей казалось, что всё можно изменить, если есть желание менять и меняться, всё объяснить, если есть слова у одного и уши у другого, и обо всем договориться, если есть конструктивный диалог.

Ведь в конечном итоге подавляющее большинство хочет одного и того же – быть счастливыми, а значит, цель у людей одна. Только вот правда у каждого своя, и понятие «счастье» порой сильно разнится, витиеваты и цели его достижения… К вящему сожалению (а может, и – к счастью), подобные тонкости жизни неведомы молодым в силу их возраста, а значит, не могут быть учтены в поиске решения вопросов из контекста жизненной философии, когда речь идет о взаимоотношениях между людьми, являющихся самой сложной наукой из всех тех, что есть на нашей земле.

Ребята были ровесниками; они поженились, едва им исполнилось по девятнадцать лет. Нельзя сказать, что это была любовь – скорее, случайное стечение обстоятельств и следствие столь же случайно принятого решения.

Они пересекались в институте, учась на одном потоке, много общались, встречали друг друга на студенческих вечеринках. Это было безоблачно счастливое время. В определенный момент Антон завладел вниманием Ники, и как-то незаметно их общение перетекло в нечто большее: возникли два взаимодействующих полюса – заинтересованность Ники и влюбленность Антона. На предложение Антона стать его женой Ника согласилась легко, не особенно задумываясь о последствиях такого решения.

Как бы там ни было, многие всё же прочили двум юным студентам скорый развод, ибо молва людская твердит о чреватости ими ранних браков; впрочем, покамест они жили под одной крышей. Дальнейшие же события оставались в руке божьей.

Надо сказать, что в семье Ники разводов не случалось, и ей хотелось надеяться, что замужество ее продлится всю жизнь, а значит, любые неровности, возникающие в отношениях с мужем, нужно сглаживать. Единственным, о чем она пока не подозревала, выходя замуж в безоблачно-юном возрасте, был тот факт, что возникающие в процессе совместной жизни шероховатости подлежат сглаживанию непременно обоими супругами, что «игра в одни ворота» в семейной жизни невозможна, ибо отношения несут в себе каждодневный кропотливый труд для обеих сторон. Если их «тащит» только один из данной пары, а второй живет так, как ему удобно, прислушиваясь только к себе, своим чаяниям, желаниям и настроению, то они обречены. И это – лишь вопрос времени.

Вскоре после окончания института, повинуясь естественному стремлению, Ника родила мальчика, назвав его Ванюшей – отчасти в честь своего дедушки, отчасти потому, что ей нравилось это имя: ни иноземной вычурности, ни режущего слух буквосочетания в нем не было. Ванюша был желанным ребенком, и, не будучи осведомленной о поле малыша, растущего внутри нее, исподволь Ника чувствовала: сын. Дочку, разумеется, она любила бы столь же трепетно, но Бог дал сына, и Ника была счастлива.

Всю любовь она отдавала Ванечке, вплотную занимаясь его воспитанием. Ей хотелось делать всё разумно и правильно, она прилагала массу усилий для того, чтобы мальчик вырос здоровым, мудрым, стал настоящим человеком. Ведь это самое важное – всегда, в любой ситуации, оставаться человеком. Ника не жалела для этого сил, и сынок подрастал, радуя маму.

* * *

Время шло.

Нельзя сказать, что совместная жизнь супругов протекала гладко. Ника не могла припомнить ничего подобного, несмотря даже на то, что начинался их путь вдвоем весьма оптимистично: случались хорошие моменты, как в любой другой семье, были и радужные планы относительно будущего, тогда еще туманного и отдаленного. Но вскорости всё ушло, канув в небытие и оставив после себя недоумение, пустоту и каждодневную рутину. Отношения были лишены не только остроты чувств и взаимопонимания; в них не было также уверенного спокойствия в завтрашнем дне и стремления к гармонии в дне сегодняшнем. К тому же юноша, ставший мужем молодой девушки, сделав необдуманно этот шаг и не будучи вполне зрелым для подобного поступка, а будучи скорее одиночкой по натуре, не считал нужным душевно сблизиться со своей женой, при этом невольно, но явно отторгая ее многочисленные попытки уравновесить колеблющийся маятник их взаимоотношений.

Позже, спустя время после расставания, когда у каждого из них будет другая жизнь, он всё-таки признается Нике, что многого не понимал в юные годы, и что всё у них, возможно, сложилось бы иначе… Но мысль эта не несла в себе ни капли сожаления, скорее напоминая некую мгновенную вспышку, минутное отступление от его пути, столь нехарактерное для его персоны, всегда уверенной в правоте собственной точки зрения относительно чего бы то ни было.

Иными словами, основополагающим, некой отправной точкой, можно считать свершившийся факт того, какой человек тебе достается, и как складываются ваши отношения; всё это во многом зависит от случая и от тысяч последствий неосознанного выбора, так что никому на свете никакими разговорами не удастся исправить того, что с самого начала пошло наперекосяк.

Связующее звено в виде общих интересов отсутствовало: каждый давно жил, в сущности, своей жизнью. Год от года для Ники всё загадочней и непостижимей становилась причина их женитьбы во времена оные, так же, как и совместного сосуществования ныне. В этом их точки зрения, как ни странно, совпадали. Жили уже по инерции, странной жизнью – вдвоем, но словно поодиночке. Ее многочисленные попытки воззвать к мужу, повлиять на всё происходящее с ними оканчивались ничем, натыкаясь на стену его непонимания, безразличия и нежелания идти навстречу. В какой-то момент она ясно осознала: у мужа никаких чувств попросту нет. Он не любит ее и, скорее всего, не любил никогда. Чувство же долга и ответственность он трактовал по-своему, весьма своеобразно: в моменты отчаяния у Ники возникало ощущение полнейшего их отсутствия с его стороны, что поначалу безмерно ее удивляло и очень расстраивало, и она снова и снова делала попытки своими отчаянными усилиями исправить эту пагубную для них обоих ситуацию.

Позже, с годами, она не без горечи осознала невозможность этих перемен, целиком уйдя в воспитание ребенка. Ей удалось внутренне сжиться со всем этим, постигнув и приняв для себя простую, но грустную истину: невозможно ничего изменить в человеке, пока ему самому этого не захочется. Они с Антоном не могут (и впредь не смогут никогда) служить друг другу дополнением в жизненных коллизиях и быть опорой в неудачах и несчастьях. Этот вывод являлся следствием разницы в стремлениях и взглядах на жизненные приоритеты, что внушало Нике чувство страшной безнадежности. Но мудрая народная поговорка «Худой мир лучше доброй ссоры», испокон веков сохраняя в себе прежний глубокий смысл, подтверждала свою правоту день ото дня множеством примеров и никогда не давала сбоев, и Ника всегда старалась поступать соответственно оной, понимая, впрочем, что для нее это – не выход, и надеясь на позитивные (но пока еще неясные) изменения в собственной судьбе.

Душевная неустроенность всё же выматывала и опустошала. Неотступно Нику преследовало ощущение: тратя впустую безумное количество времени и энергии, как небезызвестный дон Кихот, она сражается с ветряными мельницами; или, подобно Сизифу, она вынуждена совершать бесплодную, бессмысленную работу; или она топнет в болоте и не может из него выбраться, а оно вот-вот поглотит ее целиком, без надежды на спасение; или она бьется, как рыба – об лед; или… Какими еще эпитетами и сравнениями можно охарактеризовать состояние усталой от одиночества, живущей, словно в вакууме, отчаявшейся женщины? Те, кому знакома подобная ситуация, поймут ее; тем же, кто с нею не знаком, весьма непросто описать тот спектр внутренней борьбы, которой не видно конца, да и начало затерялось где-то в будничной рутине, и упущен момент, когда был предпринят, возможно, неверный шаг, совершена какая-то ошибка, и можно было что-то изменить…

Человек способен усвоить по большому счету лишь те уроки жизни, которые прошел сам, прочувствовал на собственной шкуре, а не уловил понаслышке – в виде, скажем, интересной и вполне убедительной истории, с фактами и выводами – от кого бы то ни было. Мы учимся, как правило, на собственных ошибках – такова, за редким исключением, человеческая сущность. Мы приходим в этот мир одинокими, и одинокими – в положенное время – покидаем его. Но в течение жизни каждому хочется встретить близкого человека, почувствовать тепло его сердца, заботу, и непременно заботиться самому, разделяя друг с другом тяготы жизни, без которых существование наше попросту немыслимо, иными словами, стать опорой другому. В глубине души мы очень одиноки, но всегда стремимся к общению, в конечном итоге страшась остаться в одиночестве: ведь это противоречит человеческой природе. Людям трудно жить в нелюбви, в равнодушии – от этого можно погибнуть.

Слово «измена» не несло для Ники реального смысла, хоть и было покамест эфемерным понятием. Оно подразумевало ту неистовую страсть, которая могла бы отвратить ее от мужа, или, что вероятнее всего, некие отношения иного порядка, когда, помимо чувственности, людей связывает нечто большее и могучее.

Но… картина ее семейной жизни развивалась, увы, по иному сценарию. Давно минуя этап холодной натянутости, отношения супругов были тусклыми и бессодержательными. Новизна близости между ними, надежды и мечты, жившие довольно долго в сердце Ники, – всё было безнадежно утрачено. Оставалось обыкновенное сосуществование, некоторым образом напоминающее совместное проживание людей в коммунальной квартире, с той лишь разницей, что супруги пересекались не только в так называемых «местах общего пользования», но и на прилегающей к ним территории квартиры; к тому же иногда их связывали заботы о сыне.

Ника была слишком одинока; одиночество, как известно, ранит… Излишне говорить, как непомерно страдала ее душа от равнодушия, отчуждения и непонимания, не имея сил и возможности примириться со своим положением.

Приход Николая в их дом совпал с моментом безраздельного отчаяния Ники. Когда их пути пересеклись, Ника невольно, но явственно осознала возможность позитивных изменений в собственной судьбе, вероятность стать услышанной другим, близким человеком, надежду на счастье.

Ей казалось, Николай – хороший, светлый и бесспорно надежный человек, могущий поддержать ее в трудную минуту, в непростое время ее жизни, в темные дни душевной смуты. Ей было достаточно того, что он есть, что оба они живут под небом одного города, дышат одним воздухом, и он, возможно, думает о ней… а значит, она уже не одинока. Душу ее согревала мысль о светлых и прекрасных отношениях, которые могут случиться с ними, и тогда всё перемелется и переменится и непременно будет хорошо; в ее голове разрастался целый мир, состоящий из расплывчатых фантазий… Она чувствовала в себе силы стать для него маяком в столь непростой жизни, словно в бушующем море, полном подводных камней и опасностей, и душа ее, подобно цветку, раскрывалась ему навстречу.