Текст книги "Пока горит огонь… (сборник)"

* * *

Впоследствии Николай будет называть ее своим Лучиком, он станет говорить: «Ты – мои глаза в мир красоты», «Ты – мой Лучик Света, и навсегда им останешься, что бы ни случилось», и Ника в такие моменты будет спокойна и счастлива.

3

Между тем минул год.

Что сие – мгновение ли, вечность? Как обозначить, чем измерить его?

Для Ники события этого года смело можно назвать своеобразной прелюдией к грядущим переменам, ожиданием, полным надежды и света, томления души и щемящей легкой грусти; причину последней она улавливала скорей интуитивно, нежели понимала ее истинные корни.

Иными словами, каждодневные события, неприметные по сути своей и не сто́ящие порой внимания, внесли свою несомненную лепту в события дальнейшие, сполна отыграв отведенные им роли. Впрочем, основная роль их сводилась к тому, что, соблюдая жизненную хронологию среди прочих, они стали своеобразными ступеньками к глобальным изменениям в дальнейшей судьбе Ники. Ведь кажущаяся беспричинность многих поступков является лишь следствием человеческой недальнозоркости и непроницательности; любой порядок вещей или ход событий непременно имеет свою, порой таинственную, подоплеку, вызывающую у людей недальновидных ту степень недоумения, которая нередко граничит с удивлением, и всё это занимает обособленную весомую нишу в характеристике людских эмоций.

Итак, прошел год.

Снова подступала зима.

* * *

Та зима была морозной и снежной. Температура воздуха держалась между двадцатью и тридцатью градусами по Цельсию со знаком минус, что совсем не характерно для бесснежной и слякотной городской зимы с ее стылыми, пронизывающими насквозь ветрами и мелкой крупкой, метущей с серого, свинцово-тяжелого неба. Оно нависало белесой дымкой, клубящейся ближе к горизонту, откуда каждое утро выплывало неяркое зимнее мглистое солнце, поглощаемое этой же дымкой каждый вечер по другую – западную – сторону горизонта в виде каменных джунглей. Иногда погода радовала жителей города прозрачной голубизной неба и ярким солнечным светом (мороз и солнце – день чудесный!). В такие дни мороз был особенно неумолим, но благодаря природному оптимизму людей, радостно смотрящих в чистое небо, с наслаждением вдыхающих свежий морозный воздух и жмурящихся от ярких лучей долгожданного солнышка, лучистое настроение преобладало.

Ника любила зиму. Среди своих знакомых и друзей она была единственной, кто от души наслаждался любой зимней погодой, и никто не мог в полной мере разделить с ней эту любовь, за исключением, конечно же, любителей мороза и солнышка. Яркие воспоминания детства, зимних каникул, проводимых у бабушки и дедушки, оставили в ее душе светлый след.

Как прекрасно было то время, когда она вместе с девчонками и мальчишками летела с горы на санках, визжа от восторга и с трудом дыша от тугого, ледяного ветра, который, казалось, пытался скинуть ее с санок, делая попытки перевернуть их на ходу; когда слепящее солнце било прямо в глаза, и ничего не было видно, а снег искрился, словно драгоценности, щедро рассыпанные волшебными руками деда Мороза и Снегурочки, в которых ей долго хотелось верить – и она верила, а родители, не сомневаясь в этом, полагали: дочка и не догадывается, что это – вымышленные персонажи.

Теперь, по прошествии стольких лет, Ника с теплом вспоминала то счастливое время, и эти воспоминания, словно целебный эликсир, поддерживали ее во взрослой и совсем другой жизни, которую она проживала сейчас.

Во время рождественской недели благодаря новому увлечению поэзией Ника была приглашена на творческую встречу, проводимую ежегодно в рамках широко известного литературного интернет-журнала, существующего не только в России, но и далеко за ее пределами. Она посетила такую встречу впервые, познакомившись с весьма неординарными людьми, интересными и приятными в общении, людьми творческой среды, каждый из которых без ложной скромности нес в себе самобытный талант. Пишущая братия делилась друг с другом творческими планами, интересно и много говорили, пели песни под гитарный аккомпанемент, и это общение произвело на Нику большое впечатление, подстегнув ее к продолжению творческого процесса. Стоит заметить, что она не считала себя большим поэтом, да, конечно же, им и не являлась, но всё же была не лишена способностей, с помощью которых ей удавалось создавать свои творения, подавляющее большинство которых, без ложной скромности, виделось ее читателям в талантливом свете, за что она была безмерно благодарна судьбе.

После подобных вечеров, интереснейших и многогранных, Нику охватывало недоумение, когда она вновь попадала в среду простых обывателей, не способных отличить Рэмбо от Рембо́, не знающих ни строчки стихотворений Бродского или Ахматовой (которую, к слову сказать, из-за созвучия фамилий – Ника слышала это собственными ушами! – некоторые, с позволения сказать, индивидуумы путали с Чингизом Айтматовым, и возмущению Ники не было предела), бездумно едящих и пьющих… – иными словами, живущих той простой, непритязательной и примитивной жизнью, создающей полновесное впечатление ненужности знаний, где, казалось, не требовалась воспитанность, где были чужды такие понятия, как нравственные задачи, идеи и вкусы. Впрочем, Ника осознавала не вполне справедливый факт огульных обвинений в примитивизме, но это были мысли, соответствующие данному моменту; ведь любой вывод подобного рода, основанный на некой среднеарифметической величине, никогда не бывает абсолютным. К тому же, как утверждала ее близкая подруга, незнание не является пороком; истинный порок – агрессивное невежество.

Жизнь не стоит на месте: всё течет, всё изменяется, как верно отметил в своем великом труде (к вящему сожалению, целиком не дошедшем до наших времен) философ Гераклит. Середина января была ознаменована нежданным и печальным семейным событием, случившимся в момент отсутствия мужа Ники, который отбыл на неделю к морю, взяв с собою Ванечку: умерла бабушка Антона, жившая с супругами под одной крышей, и Нике пришлось незамедлительно взять на себя хлопоты, связанные с похоронами.

Эта смерть была не первой в ее жизни, она теряла близких людей и раньше, и всё же событие это опечалило ее, в который раз напомнив о неизбежности смерти. Но сквозь подавленное состояние из ее души пробивался лучик жизни, яркий незыблемый огонек, горевший ровно и тепло, огонь душевной молодости и силы, огонь надежды.

Надо сказать, что в мрачных заботах принял участие и Николай, любезно предложив ей, растерявшейся, свою помощь.

Вторая половина января, помимо обычных жизненных коллизий, несла в себе дату, явившуюся поворотным моментом дальнейшего течения жизни Ники. Жизнь любого человека, впрочем, изобилует поворотными моментами, только люди не всегда могут разглядеть их и понять их предназначение.

Так случилось, что Николай и Ника договорились о встрече.

Прежде они ни разу не встречались вот так, друг для друга. Как до, так и после возвращения из длительной командировки Николай время от времени приезжал в дом мужа Ники, когда тот приглашал его для обсуждения совместных дел. Он не торопился уходить, стараясь бывать в этой семье подолгу, дабы иметь возможность побыть рядом с женщиной, о которой думалось, к которой невольно стремился.

Ему хотелось смотреть на нее и слышать, любоваться теплым сиянием ее прекрасных глаз (никогда ему не доводилось видеть таких глаз), жестами и нежной улыбкой, чуть трогавшей красиво очерченные губы и формирующей ямочку на левой щеке, к которой (он много раз ловил себя на этой мысли) мучительно хотелось прикоснуться губами; исподволь наблюдать хлопоты по дому, когда она готовит, с любовью ухаживает за цветами, буйно цветущими и зеленеющими молодыми побегами под ее руками; помогает сыну выполнять школьные задания, когда это необходимо, или занимается другими каждодневными делами. Пару раз он даже забирал Ванюшу из школы, когда Ника, смущаясь, просила его об этом, поскольку не могла вырваться раньше с работы, а Николай не возражал и – она знала – как раз располагал соответствующим временем, и других вариантов для решения данной проблемы у нее попросту не было.

Ника обращала внимание на его взгляды, они смущали ее, волновали и… радовали, да и не могли не радовать: ведь истинной женщине всегда приятно мужское внимание, в частности, если внимание это выливалось в подобное немое обожание, словно Николай имел в глазах Ники статус тайного поклонника, в сущности, им и являясь. Иными словами, он пользовался жизненными обстоятельствами, не слишком способствуя им, отчетливо понимая, впрочем, что только игрой воображения и чувств можно добиться себе места в сердце женщины.

Их телефонные разговоры, случающиеся, к слову сказать, нечасто – пару раз в месяц – стали для нее отдушиной в рутине повседневной жизни. Они разговаривали подолгу, бывало, по нескольку часов кряду или ночь напролет, и только под утро, с наступлением нового дня, когда приходила пора собираться на работу, Ника, попрощавшись с Колей и бережно положив возле себя трубку, вмиг превращавшуюся в безжизненно замерший кусок пластмассы, пыталась унять восторженность сердца, вызванную впечатлениями от разговора. После такого общения ее день всегда начинался легко.

* * *

Инициатором той первой памятной встречи стал Николай. Это случилось в один из вечеров, когда, обсуждая по телефону различные жизненные аспекты, ребята коснулись темы дружбы в отношениях между людьми.

Николай утверждал, что испытанная и прочная, иначе говоря – настоящая дружба для него – понятие священное, и по определению такая дружба возможна главным образом между мужчинами. Он аргументировал это тем фактом, что в данных взаимоотношениях (в том, разумеется, случае, если это самые что ни на есть настоящие друзья, а не просто приятели) исчезающе малую толику составляют причины, поднимающие, скажем, агрессивно-соревновательный дух; при этом между друзьями почти не возникает зависти, ревности и сопернических побуждений, в случае же их появления гораздо проще найти общее решение и нивелировать проблему. А еще они намного легче идут навстречу друг другу в каких-либо важных вопросах, и понимают друг друга лучше, в отличие от женщин, обремененных вышеперечисленными характеристиками в полной мере в силу психологических и эмоциональных особенностей. Ника соглашалась с ним лишь отчасти, уверяя, что и между женщинами может иметь место священная дружба, не раз описанная писателями-классиками, несмотря на некоторые отличия от дружбы мужской, являясь, вне всяческих сомнений, настоящей и очень ценной для тех, кто связан этими узами. Достаточно вспомнить неоспоримую истину: друзей выбираем мы, а лучших оставляет время.

Николай поделился с Никой рассказом о своем лучшем друге, об их знакомстве, о рождении и укреплении этой дружбы, о том, что их связывало и связывает поныне, насколько хорошо они понимают друг друга, и Ника мысленно пожелала познакомиться с этим замечательным человеком, чтобы иметь представление о лучшем друге своего наперсника. Потом, в свою очередь, тоже поделилась с Николаем вариациями женской дружбы на примерах из жизни знакомых, а также и своей. Николай был весьма рад, что женщина, которой он симпатизирует, умеет дружить, что у нее такие светлые и теплые отношения с подругами; и, словно между прочим, он произнес тихим голосом:

– У нас с тобой тоже отчасти дружеские отношения, – слово «отчасти» он выделил секундными паузами, – так почему бы нам не встретиться и не поговорить? Благодаря тебе я узнал столько интересного! Мне хочется смотреть на тебя, когда ты говоришь, а еще – когда молчишь…

Нельзя сказать, что это предложение застало Нику врасплох. Признаться, уже не однажды она размышляла о подобном варианте развития событий, мысленно примеряя его к своей жизни, понимая, что ей, как и Николаю, этого тоже очень хочется. В какие-то моменты совершенно отвлеченно – просто так, ради самой этой фантазии – она принималась мечтать о том, куда они могли бы пойти, где побывать, что увидеть, какими впечатлениями поделиться друг с другом, да и просто побыть вместе, глядя друг на друга… В этот момент она притормаживала свою фантазию, не позволяя себе даже мечтать о том эмоционально-чувственном вихре, способном закружить их обоих, и о том, что может из этого выйти. Мечтая и размышляя, в то же время она понимала: если они решатся на встречу, она, как бы то ни было, ознаменует собой новую эпоху их взаимоотношений. Ника хотела этого и страшилась тех изменений, что естественно и неминуемо должны будут последовать.

Немного помолчав, неожиданно для себя она ответила:

– Почему бы и нет… Давай выберем время и встретимся.

Вымолвив это, она почувствовала, что балансирует над пропастью, но так, словно это происходит во сне и вовсе не опасно, словно она защищена чем-то или кем-то свыше – незримым, но близким.

– Я очень рад, – Николай улыбался – она чувствовала это. – Что ты делаешь завтра во второй половине дня?

– Я занята в основном в первой его половине, – размышляла вслух Ника, – поэтому… – она запнулась, – практически ничего. Ну, разве что за исключением некоторых мелких текущих дел, которые вполне можно отложить на «потом», – окончила она свою мысль, сформулировав, таким образом, желание встретиться с ним.

– В таком случае я буду ждать тебя завтра в шесть часов вечера в центре зала твоей станции метро. Тебе это удобно?

– Вполне.

– Значит, договорились?

– Да, конечно. Мы с тобой куда-нибудь пойдем?

– Мы решим этот вопрос при встрече, ладно, Никуш? Я буду ждать столько, сколько нужно – до тех пор, пока ты не придешь.

Окончание последней фразы Ника едва услышала – так тихо его произнес Николай.

– Я приду, – так же тихо повторила она.

– Тогда до завтра. Доброй ночи и хороших снов.

– Доброй ночи…

* * *

Надо ли говорить, что всю ночь Нике не удалось сомкнуть глаз. Вступив в тревожный мир опасений, надежд, угрызений совести, бесконечно – до самого рассвета, едва забрезжившего за окном, – она размышляла, сомневалась, испытывала чувство вины, волновалась, делая попытки разрешить извечный вопрос «быть или не быть», вставший перед ней ныне столь отчетливо.

Наступило утро, не запоздав ни на миг. Неспешной поступью в свой черед оно привело девушку в некое равновесие мыслей и чувств, несмотря на ночные душевные мытарства, которые, казалось, будут длиться вечно. Сделав традиционную двадцатиминутную зарядку и приняв для бодрости контрастный душ, она в задумчивости побрела пить любимый кофе с кардамоном, являющийся обязательным ежедневным пунктом ее утреннего ритуала, несмотря на многочисленные советы не делать этого каждый день. Кофе – напиток бодрости и хорошего настроения, во всяком случае, он всегда оказывал на общее состояние и самочувствие Ники именно такое влияние, а посему она традиционно и регулярно прибегала к этому проверенному временем средству.

Немного взбодрившись, она занялась запланированными делами, мысленно пребывая по-прежнему в тех же пенатах, что и накануне ночью и, наконец, откровенно признавшись самой себе, что, как бы то ни было, она хочет этой встречи и не смеет теперь отказаться от нее – даже мысленно. Она отправится туда, где Николай будет ждать ее. А потом… будет то, что должно случиться. И, как бы там ни было, она сделает всё от себя зависящее для воплощения своей мечты в реальность.

4

Николай ждал Нику в условленное время. Он пришел раньше назначенного срока и, достав книгу, углубился в чтение, мгновенно отрешившись от столпотворения и суеты, которых не переносил совершенно. Он умел защитить себя от внешней агрессии, неминуемо наполняющей пространство с большим скоплением людей. Собственный внутренний мир был для него священным, он никогда не терял контроля над собой, своими желаниями и чувствами. Этому его научила жизнь, или лучше сказать так: этому он научился у жизни.

У него было много друзей. Его мнением дорожили, с ним считались. Он нравился женщинам; они, подобно виноградной лозе, листьям, гроздьям, оплетали его, пытаясь завладеть его сердцем. Многим из них хотелось найти способ перевести непринужденность взаимоотношений в серьезность его намерений, но пока никому этого не удавалось. А он шел по жизни, словно странник, не задумываясь о будущем, живя днем сегодняшним. Он был доволен своей жизнью, но словно чего-то ждал.

Встретив Нику, он почувствовал вибрацию в солнечном сплетении. Этой женщине, при всей ее скромности и романтичной, словно из позапрошлого века, недоступности, неожиданно ставшей в какой-то момент средоточием его стремлений, удалось мгновенно завладеть его вниманием и помыслами, постоянно возвращающимися к ней. Он стал мечтать, представляя ее то нежной и страстной в его объятиях, то недоступной и словно отрешенной, пытаясь уловить биение ее сердца в такт со своим. Ему хотелось растворить ее в себе без остатка, но он понимал, что может не справиться с собой, что это – серьезная игра, в отличие от прочих, тех, что шли сквозь его жизнь, практически не задевая ее, порой даже не оставляя следа.

Она часто снилась ему. Во сне он слышал ее мелодичный, нежный голос, ее смех, звучавший сквозь печаль, которую всеми силами хотелось отвести, загородив ее собой от невидимого врага, что словно ждет своего часа… Ее глаза, говорившие больше, чем могут выразить слова, заставляли трепетать его сердце, он тонул в них, усилием воли заставляя себя возвращаться в действительность, в реальную жизнь – ту, в которой она пребывала отдельно от него, в своем кругу забот и надежд, в попытках выстроить ее так, как умеет.

Но… ничто не случайно. Памятуя об этом, он понял: надо действовать, и – будь, что будет.

* * *

Ника не любила опаздывать, согласно поговорке считая точность вежливостью королей, и ей не нравилось, когда это делали другие.

На этот раз усилием воли она все-таки заставила себя немного задержаться – буквально на пару минут, на большее ее попросту не хватило. Постояв возле входа в метро, глубоко вдохнула морозный воздух и подняла голову – взглянуть на низкое зимнее небо, нависающее темным куполом над вечерней Москвой (черная бездна… звезды… восторг!). Потом глянула на часы. Пора.

Она спускалась по эскалатору. Постепенно перед ней разворачивалась картина гудящего людского муравейника: люди непрерывно сновали туда и сюда. Был четверг, время подходило к часу пик, когда народу в общественном транспорте бывает особенно много; людская масса продолжала прибывать, потоками стремясь по своим делам во всевозможных направлениях.

Память Ники ярко и отчетливо запечатлела момент, когда ее ищущие глаза разглядели Николая, стоящего в зале возле центральной колонны. Он ждал, читая книгу, и, глядя на его позу, становилось ясно, что пришел он раньше назначенного срока.

Внезапно он поднял голову от страницы. Его глаза удивительным образом мгновенно отыскали ее в толпе, вспыхнув радостью и затаенной страстью, которые усмирила нежность. Его лицо словно просветлело. Наверное, и у нее было такое же лицо…

– Здравствуй. Я очень рад тебя видеть, – негромко проговорил Николай подошедшей Нике.

– Здравствуй. Я тоже рада, – ответила она с легкой улыбкой.

Ее глаза восторженно и смущенно обшаривали его лицо.

– Сегодня довольно холодно, настоящая зима! Ты, наверно, уже успел здесь согреться?.. Давно ждешь меня?

Николай слегка пожал плечами, не отрывая взгляда от ее глаз.

– Минут пятнадцать, может, чуть больше… Не знаю. Это неважно.

Он смотрел на Нику словно завороженный, а она пыталась «поймать» и осознать необычный момент своей жизни, дабы запечатлеть его в памяти, ведь встреча эта – первая для них, и только для них, как некое овеществление мечты, которое только что случилось…

Помимо сильного взаимного притяжения, их связывало множество тем, обсуждаемых в телефонных разговорах (им всегда не хватало времени, чтобы наговориться, они превосходно слышали и понимали друг друга, находясь, как говорят в подобных случаях, «на одной волне») и письмах, которые Ника писала ему, поэтому неловкого молчания не возникло. Кроме того, накануне встречи и предшествующего ей разговора о дружбе в разных ее проявлениях ребята обсуждали тему существования во времена оные атлантов и лемурийцев, согласно множеству версий живущих ранее на нашей планете. Ника как раз и везла для Коли обещанную книгу, подаренную ей на одном из творческих вечеров самим автором (сделавшим к тому же дарственную надпись), где тот обстоятельно и с увлечением раскрыл данную тему.

– Мы ведь можем еще поговорить? – с надеждой спросил Николай, устраивая в папке книгу, переданную Никой. – Я надеюсь, ты располагаешь временем?

– Конечно. Куда мы можем пойти? – твои предложения! – откликнулась она. Ей тоже не хотелось так скоро расставаться с ним.

– На улице сильный мороз – не слишком удачное время для прогулок, – Николай пожал плечами. – А здесь неловко как-то, шумно. Может быть… поедем ко мне? Ты увидишь, как я живу, мы побудем вместе, хоть несколько минут…

Это приглашение было озвучено им не впервые. Ему действительно хотелось побыть с ней, увидеть воочию и услышать вживую, а не через пластмассу телефонной трубки, или находясь в доме ее мужа. Прежде – то ли в шутку, то ли всерьез – очень ненавязчиво, но так, чтобы Ника могла утвердиться в этом решении и, будто бы самостоятельно приняв его, сделать этот шаг, Николай предлагал ей приехать к нему; возможно, он приучал ее к мысли, что когда-нибудь это должно случиться.

Она медлила, прекрасно понимая, что от ее вердикта зависит всё, что будет происходить с ними отныне, что этот эпизод – решающий; хотя, в конце концов, как ей тогда казалось, всегда и всё можно повернуть вспять – даже реки порой поворачивают вспять свои русла, иной раз и усилиями людей.

Да, можно повернуть вспять всё, кроме времени. Она была уверена в этом. И она согласилась. Ребята, не сговариваясь, взялись за руки и вбежали в уже закрывающий двери вагон поезда.

* * *

Выйдя на нужной станции, Коля с Никой направились к остановке автобуса. Коля жил в некотором отдалении от метро; он посетовал на крепчавший вечерний мороз, могущий застудить его прекрасную спутницу, сожалея еще и о том, что сегодня не сможет по этой же причине показать ей аллею сказочных зимних деревьев, любуясь которой, они могли бы прогуляться пешком до его дома.

Николай жил на первом этаже типовой блочной многоэтажки. Когда они вошли в подъезд, он кивнул в сторону висевших на стене почтовых ящиков.

– Я очень жду твоих писем. Почти всегда безошибочно угадываю, когда подхожу к своему ящику, еще не успев открыть его, есть там письмо от тебя или нет: от него словно тепло идет…

Открыв дверь квартиры, он пропустил Нику вперед. В тот же миг в прихожую выбежал мальчик лет четырех. Увидев постороннего человека, ребенок остановился, как вкопанный и, чуть повернувшись к двери, из которой выбежал, прокричал тоненьким голосочком, в котором сквозило неприкрытое удивление:

– Мама! Здесь еще какая-то женщина! – чем вызвал у Коли и Ники, оторопевшей поначалу, приступ неудержимого смеха: так трогательно, открыто и непосредственно прозвучало это восклицание в устах малыша.

– Очень хорошо, – донеслось из комнаты в ответ. – Иди сюда, не мешай.

Коля погладил мальчишку по светленькой кудрявой голове и произнес с ласковой улыбкой:

– Это мой племянник.

– Привет, малыш! Как поживаешь? – Ника подмигнула ему.

– Хорошо… – смущенно засопев, проговорил мальчуган.

– Я живу с сестрой и ее семьей, – пояснил Николай, помогая Нике снять шубку и бросившись на поиски подходящей для нее домашней обуви.

– Тетя, пойдем, я покажу свои игрушки! – Ребенок доверительно смотрел на Нику.

– Пойдем, посмотрим, что у тебя есть интересного, – она взяла малыша за руку, которую он протянул ей, и вознамерилась следовать за ним.

– Не надо, – тихо сказал Николай.

Ника оглянулась, вопросительно посмотрев на него.

– Вот моя комната, – поспешил он добавить. – Проходи, пожалуйста.

Мальчик сразу же выпустил ее руку и мгновенно скрылся за соседней дверью. Ника была удивлена и озадачена, но не подала виду. Она кивнула Николаю и вошла в комнату, куда он жестом приглашал ее. Он вошел следом, плотно прикрыв за собой дверь.

Комната Николая, в которой оказалась Ника, была весьма необычно оформлена. Здесь преобладали вкрапления японской тематики: акари,[3]3
  Акари – японская лампа из бумаги Седзи, натянутой на бамбуковый каркас.


[Закрыть] теплый, рассеянный свет которой дарил глазам мягкость и умиротворение; два шкафа в коричневых тонах с раздвижными дверьми, занимающие пространство от пола до потолка, эскизы которых (что выяснилось чуть позже) Николай сам рисовал и собирал; японский меч катана, стоящий в углу на подставке; низкая кровать со светильником в изголовье, письменный стол, на котором царил аскетический порядок. Кроме того, внимание Ники привлекли несколько висящих на стене гравюр в соответствующем стиле. Оформление пока не было завершено, пояснил Николай; ему еще предстояло над всем этим поработать.

Ника обратила внимание на заметный слой пыли, покрывающий предметы в комнате. Николай, поняв и проследив ее взгляд, вполголоса заметил:

– Я намеренно не стал вытирать пыль, чтобы не стирать уют и сохранить энергетику моего маленького мира. Чтобы ты почувствовала его. Чтобы тебе здесь понравилось и захотелось приехать снова.

– У тебя очень уютная комната, – Ника обернулась к Николаю. – И я абсолютно уверена, что приехать к тебе снова я уже хочу…

* * *

Это был волшебный, незабываемый вечер – с горящими свечами, этнической музыкой, благовониями и ароматным чаем «Ройбуш» с земляникой, который Коля наливал в светлые глиняные пиалы, заварив в маленьком японском чайничке с костяной ручкой, и было тепло и уютно вот так пить чай, обхватив ладонями пиалу, словно напитывая ее содержимое своей энергетикой. Еще он приготовил жареный рис, и Нике понравился его необычный вкус – она никогда не пробовала такое специфичное блюдо.

Коля показал ей свои рисунки и наброски. Их тематика была разнообразна: человеческие фигуры, натюрморты, пейзажи. Ника даже не подозревала, что он так хорошо рисует. У него было вполне классическое ви́дение мира; но вместе с тем в свои творения он вносил что-то особенное, самобытное, какую-то неуловимую изюминку собственного восприятия окружающего, и это было здорово. Вне всякого сомнения, он был творческим человеком, видевшим глубже и чутче многих других, умеющим разглядеть и понять немалую толику многослойности и многоликости нашего мира, на что способен далеко не каждый.

Беседа текла легко и свободно, общение было понятным с полуслова; за небольшой промежуток времени они обсудили множество тем. Обоих не покидало удивительное ощущение, что они нашли друг в друге не только слушающих и слышащих собеседников, но обрели, наконец, и самих себя.

Их тянуло друг к другу; понимая, что эта встреча подтолкнула обоих к сближению, к некоему продолжению, начало которого было положено приблизительно год назад, в течение которого они незримо шли навстречу друг другу, оба играли роль некоего сдерживающего фактора, и желая, и не желая торопить эти трепетно-чудесные минуты, и волшебство витало в воздухе, не сублимируясь во что-либо чувственно-конкретное. Они словно шли по краю, балансируя между эмоциональным накалом, полным символических намеков, и дружеской беседой, насыщенной занимательной информацией в полной мере. Время шло незаметно.

– Если ехать, то сейчас, Никуш, – спохватился Коля, посмотрев на часы. – Уже поздно, и автобусы плохо ходят…

Он замолчал, не отрывая взгляда от Никиного лица, словно ожидал ее решения. Повисла тишина, наполненная невысказанными эмоциями. Ника подняла на него глаза, взгляды их встретились. Тонкий румянец мгновенно разлился под ее кожей, внезапно стало душно. Помолчав немного в нерешительности, она перевела дыхание.

– Ты хотел бы, чтобы я осталась? – сказала с ударением на втором слове фразы, а потом повторила ее, ставя ударение уже на последнем слове: – Ты хотел бы, чтобы я осталась? – В висках стучало, дышала едва-едва.

– Да. Я очень хочу, чтобы ты осталась, – медленно произнес Николай, взяв ее ладони в свои.

Ника вздрогнула, словно от тока, пробежавшего между ними; в горле пересохло. Она вдруг увидела, что Николай тоже сильно волнуется. Он не отпускал ее руки, крепче сжал ладони, жадно ощупывая взглядом ее лицо:

– Прошу тебя: останься у меня, пожалуйста…

Они смотрели друг другу в глаза, не отрываясь, словно перетекая друг в друга. Мир на несколько секунд перестал существовать. Нужно было принимать решение.

– Я остаюсь… – выдохнула Ника после паузы.

* * *

Полная луна на иссиня-черном небе сияла ярким неземным светом, освещая город. Одинокий лунный луч лежал на подоконнике Колиной комнаты…

Они сидели рядышком и, словно преодолев некую невидимую для глаз преграду, оставшуюся где-то позади, шепотом говорили о важном и неважном, делясь тем, чем еще не успели поделиться. Говорили, пытаясь высказать то, что не успели, замолкали, продолжая диалог непредсказуемыми мысленными ассоциациями, боясь нарушить нежную и тонкую грань уже иного свойства, не решаясь переступить ее.

…Он целовал ее волосы, гладил руки и плечи, касаясь их губами, а она, отрешенно глядя затуманенными глазами в окно, пыталась мысленно отпустить себя, понимая всю неизбежность и ощущая вместе с тем нереальность происходящего…

* * *

Немногим позже, в поисках истины и уже в преддверии безумств, о коих ее посещала лишь туманная догадка, Ника отыщет изумительное по сути и зрящему в корень смыслу стихотворение современной талантливой поэтессы, которое будет выучено наизусть и станет для нее неким символом их отношений с Николаем. Для полноты картины его стоит привести здесь целиком.

 
Жизнь усмехнулась, заварив
напиток горького бессилья…
Я знала, что готов обрыв,
но понадеялась на крылья…
 
 
Туман навеян не судьбой —
сама в печали виновата:
я знала – бездна подо мной…
И всё же верила – крылата!
 
 
Был так естественен разбег
(кто в спину: ангел или демон?) —
и взлет, казавшийся для всех
паденьем… А для нас – Эдемом,
 
 
тем миром, что в веках храним
для Счастья – им и наказуем:
тем миром, где нельзя – двоим
единым слиться поцелуем,
 
 
не потеряв (на миг, на век)
небес торжественную милость…
 
 
Прыжком закончится разбег.
Прости, что не остановилась…[4]4
  Е. Асенчик (А.Е.Ф.), «Жизнь усмехнулась, заварив…»


[Закрыть]
 

* * *

Через два дня после той памятной встречи, взяв альпинистское снаряжение, Николай уехал с группой ребят на сборы – готовить молодежь к летним выходам и знакомить их с азами профессии горного спасателя (это тоже было одним из его увлечений, впрочем, весьма профессиональным), пообещав Нике вернуться через десять дней. Таким образом, у нее появилось время для осмысления произошедшего.

Надо сказать, что, находясь всем своим существом во власти сильных чувств и эмоций (никогда раньше с ней не случалось ничего подобного!), Ника была всё же немного растеряна. Отчасти ею владело туманное ощущение какой-то незавершенности, сродни обману ожиданий, и вместе с тем, уже вполне осязаемое, – абсолютной неизвестности грядущего, совсем чуть-чуть, как некая червоточинка в большом яблоке, снаружи незаметная глазу, но исподволь, понемногу, делающая свое дело. Было очевидно, что эти отношения приобрели другой масштаб и иную реальность, нежели ей виделось изначально. Всё случившееся было сказочно прекрасным, но мысль о том, что «…нельзя двоим единым слиться поцелуем, не потеряв (на миг, на век) небес торжественную милость…», оттеняла общее настроение тихой ноющей грустью, и мысль эту Нике никак не удавалось выбросить из головы.