Текст книги "Пока горит огонь… (сборник)"

10

Прежде, пока мы только начинаем понимать, что же такое наша жизнь, еще не погрузившись в нее целиком – ни плотью своей, ни переживаниями, – она кажется нам замершим во времени пространством, застывшими красками на холсте; она неизменна в своем постоянстве. Изменения ее применимо к собственной персоне мы практически не ощущаем, разве что отсчитываем года, торопясь поскорей во «взрослую жизнь». Позже, сквозь призму с годами приобретаемого опыта («…опыт, сын ошибок трудных…» – как чудесно сказано!), становится ясно, что изменения свойственны абсолютно всему, что окружает нас, чем мы живем и дышим, и, безусловно, нам самим, вместе с нашим внутренним миром. Со временем мы всё больше становимся похожими на самих себя.

Опыт – это то, что может быть, скажем, занесено в дневники, использовано в фильме или наклеено в альбоме в виде фотографий; это, по сути своей, нечто осязаемое, хоть и нематериальное.

Переживания же опыта – интерпретация совершенно иного рода. Это образное восприятие жизни, которое можно охарактеризовать только личностными впечатлениями: чувство удивления, нежность прикосновения, горечь разлуки, трепет единения. Иными словами, это ощущение тесной связи со всем, что нас окружает, в самых разных формах. Оно присуще каждому человеку и всегда сонастроено с пульсом его жизни.

Когда человек любит, вся его жизнь сводится к маленькому пространству, которым он живет и дышит, пространству, в котором сосредоточены все его помыслы.

Нике, находящейся во власти собственных переживаний – безмерной боли, растерянности, любовного отчаяния и глубокой печали, – не приходило в голову, что в сложившейся ситуации есть другая сторона; что всё происходит не совсем так, как ей видится сейчас, и уж тем паче не является катастрофой – ни для нее, ни для кого бы то ни было, и не стоило бы воспринимать события и переживания, с ними связанные, столь трагично. Если бы она понимала всё это, если бы ее сознание не было затуманено страданием, ожиданием «у моря погоды», а также сильнейшим эмоциональным нагнетанием проблем в текущих событиях, бесконечным анализом, сравнением и перебиранием прожитых моментов вместе с их сортировкой «по надлежащим полочкам»; если бы она только смогла мысленно отпустить данную ситуацию «на волю», просто радуясь тому, что у нее уже есть, не стараясь воспринимать ее сообразно собственным, уже сложившимся, клише, тогда, вероятно, она смогла бы избежать растущего в ее сердце ощущения бездонной пустоты, которое мучило ее сильней и сильней, разрушая изнутри.

* * *

Человек представляет собой некое единство мысли и плоти, воздействующее на других людей, видоизменяя их слова, поступки и их самих, через это, так или иначе, преобразуя мир. И вдруг происходящие с ним различного рода метаморфозы это единство разрушают, оно начинает распадаться… что тогда? – человек теряет самого себя, а это – деструктивная потеря, несущая отрицательную энергию не только для него как индивидуума, но и для мира, его окружающего, поскольку человек не может существовать вне социума, вне общества. Самое же печальное заключается в том, что потеря эта совершенно бессмысленна, то есть попросту не нужна.

Мы несчастны, потому что слишком погружены в себя, а быть погруженным в себя значит быть в стороне, отделиться от внешнего существования, образно начертив вокруг себя некую границу между понятиями «это я» и «это не я», изолирующую свой внутренний мир от внешних воздействий и называющуюся «эго». Иными словами, быть погруженным в себя значит стать островом, несущим в себе все эмоции, мысли и чувства. Но если боль особенно сильна, можно попытаться скрыть ее даже от самого себя, что чревато превращением в замороженного, жесткого человека; ведь в глубине души мы прекрасно понимаем, что одна маленькая трещинка во льду способна освободить боль, которая снова начнет циркулировать внутри нас. Отпустить же (хоть ненадолго) боль нам помогают слезы. Являясь неким ключом, способным открыть дверцу к пониманию многого, они позволяют нам быть мягче к себе; в конце концов, мы обретаем возможность исцеления. Они стирают границы, становясь нашими союзниками вкупе со временем, которое, безусловно, является самым непревзойденным лекарем любых, как физических, так и душевных ран.

Но, Боже мой! Какими только муками не испытано безумство страсти! Куда девается честолюбие, являющееся доселе основной движущей силой жизни! Любовь сидит занозой в сердце; она реальна до боли – сродни веретену, на которое, как на основу, события наматываются в виде нитей вместе с переживаниями и бесконечным их осмыслением. Нить рвется, начинается новая; и среди этих нитей – главным замыслом жизненного романа – заповедные события-вехи, моменты безраздельного счастья и необъятной печали, что, сочтя короткий (в сравнении с вечностью) век, оставляют в душе неизгладимый судьбоносный оттиск.

* * *

Вечером следующего дня Нике позвонила подруга с весьма заманчивым предложением: отправиться в стольный град Ярославль небольшой, но приятной компанией, дабы насладиться его красотами и достопримечательностями. Отъезд планировался в ближайшие выходные, поездка исчислялась несколькими днями.

Будучи в совершенно расстроенных чувствах, Ника с удовольствием дала согласие на эту замечательную авантюру, понимая, что ей жизненно необходимо сделать очередную попытку убежать от себя, пусть хоть такую, но тем не менее дающую ей возможность сменить обстановку и отвлечься от невеселых дум. К тому же она всегда была легкой на подъем, быстрое принятие решений по наитию не являлось для нее чем-то сверхсложным. Да и город посмотреть очень хотелось, и это было еще одной веской причиной, побудившей ее согласиться: прежде в Ярославле она никогда не бывала.

Хаотичность и спонтанность принятого решения заставили ее спешно подыскивать себе замену, чтобы оставить этого человека с ребенком на даче в этот маленький период ее отсутствия. Ей вовсе не хотелось везти сына в пыльную и душную Москву, тем паче времени наслаждаться прелестями загородного лета оставалось совсем немного. Ника обзвонила возможных претендентов на роль временной няни, в результате чего неожиданно свое согласие дала ее сестра, по удачному стечению обстоятельств располагающая несколькими днями отпуска в данный период времени и отсутствием собственных планов на эти дни; к тому же требовалось побыть с мальчиком максимум неделю.

На следующий день Ника встретила сестру на станции и, осуществив своеобразную рокировку, на несколько дней попрощалась с Ванюшей, который, хоть и выглядел немного расстроенным в связи с отъездом мамы, всё же был весьма рад приезду любимой тети. Наконец, все приготовления были завершены, ценные указания даны, и Ника отправилась в Москву.

Пока она ехала в электричке, под стук колес перед ее мысленным взором проносились возможные картины грядущего путешествия, и с каждой минутой она укреплялась во мнении, что поступила верно, согласившись на эту поездку.

Ника считала путешествия одним из необходимейших жизненных аспектов, обновляющих кругозор человека, дающих энергию и силы для дальнейшего существования, а также для поиска великого и неуловимого смысла земного бытия, над которым она, как любой мыслящий человек, частенько задумывалась. Впрочем, в разные периоды времени и душевного состояния она приходила к пониманию, что его попросту нет, либо к тому, что сам процесс жизни и является ее высоким и неизбывным смыслом.

Бывали моменты, когда в ее душе просыпалось трепетное желание долгих странствий. Ведь путешествие – это своего рода дверь, через которую можно выйти из знакомой действительности, дабы перейти в действительность неизведанную, кажущуюся сном. Невозможность для нее частых путешествий, как и для многих других людей, заключала в себе общеизвестную причину: отсутствие двух характерных и наиважнейших вещей – времени и денег, и, если бы не этот тормозящий совокупный фактор, она объездила бы весь мир, а в некоторых, особенно полюбившихся местах, побывала бы по нескольку раз. Но ведь существует множество людей, которых невозможно привлечь подобными предложениями, которым не хочется никуда отправляться, при этом нахождение всю жизнь на одном месте для них является залогом стабильности и комфорта. Парадокс!

Внезапно ее посетила странная мысль: вот так, запросто, решив вопрос с временной няней для сына, она едет в Москву, в которой живет любимый ею человек, а он ничего об этом не знает. Оказывается, выбраться в город совсем нетрудно, были бы стремление и, что самое главное, ощущение своей нужности другому. Вот только… он ни разу не позвал ее. Настроение сразу упало, и яркий солнечный день за окнами мчащейся вперед электрички на какое-то время перестал радовать.

Ника взяла с собой томик Дафны дю Морье (она всегда брала с собой книгу, когда собиралась в дорогу – близкую ли, далекую, неважно – не могла ехать в транспорте, тупо уставившись в пространство или разглядывая чью-либо физиономию, как это делали другие; к тому же ей становилось безумно жаль попусту потраченного времени, которое можно было употребить с пользой для восполнения пробелов в знаниях или получая интересную информацию, удовольствие от прекрасного слога читаемого произведения), открыла ее на странице, где лежала любимая закладка – прозрачно-тонкий сиреневый остов листка, вырезанный в форме крошечного опахала и отороченный китайской соломкой (весьма тонкая работа), – но никак не могла сосредоточиться на чтении, словно текст перестал быть доступным ее пониманию, превратившись, скажем, в иероглифы. Она закрыла книгу и стала смотреть в окно, стараясь не давать хода грустным мыслям, представляя, как совсем скоро ее будет мчать поезд по маршруту «Москва-Ярославль», а за окном замелькают бескрайние пейзажи, оттененные разным временем суток: вечерним, ночным, рассветным утренним…

Спустя час Ника сошла на перрон родного города и глубоко вздохнула, будто вернувшись назад во времени, словно не было всех этих недель вдали от города, этих спокойных минут наедине с природой и сыном, а также тягостных моментов внутренней борьбы и любовных переживаний; вместе с тем она явственно осознала факт несомненных изменений, произошедших в ней за текущее время, изменений, которые не могли не оставить свой след в ее душе.

Она твердо решила не сообщать Николаю о своем приезде в Москву. В конце концов, если бы ему было нужно знать, где она и что с ней, он знал бы об ее приезде, как, впрочем, и о других событиях, из которых состояла ее жизнь. Препятствий для общения и встреч ему никто не чинил, кроме разве что него самого. Но Ника не осуждала его; наверное, у него были на то свои причины… Она решительно запретила себе думать об этом.

Тряхнув головой, она поправила сумку на плече и бодро зашагала в сторону метро.

* * *

Вечером встретились у подруги, дабы обсудить подробности будущей поездки и решить множество текущих вопросов: кто и что с собой берет, где лучше встретиться, что надо купить, и прочее. Ника была чрезвычайно рада с ней повидаться, и первые два часа ушли на то, чтобы поведать друг другу накопившиеся новости.

У подруги было довольно редкое имя – Гелана, в повседневной жизни ее звали Гелей, но чаще – Ланой. Из-за профессии отца, уроженца Ленинграда, военного врача, семья Ланы долгое время пребывала в постоянных разъездах, обосновавшись в Москве не так давно – около двенадцати лет назад, из которых более десяти лет Лану с Никой связывала проверенная временем дружба.

Они познакомились на одном из спектаклей театра «Сфера», куда Ника пришла в компании своей сестры, а Лана – с молодым человеком; но сама судьба усадила девушек рядом, и в антракте они разговорились, обсуждая замечательную игру актеров и интересный сценарий. Позже все четверо переместились в кафе неподалеку, продолжив интересное общение. Лана и Ника обменялись телефонными номерами, и с того дня родилась дружба, длящаяся и по сей день.

Подруги делились друг с другом практически всем, что выпадало на долю каждой, пережив немало непростых моментов, еще более скрепивших это единство. Ника гордилась такой крепкой дружбой, да и Лана искренне утверждала, что это взаимно. Будучи близкими подругами, они хорошо понимали и слышали друг друга, им нравилось проводить время вместе. Бывало, решив обсудить «пару формул», встретившись, засиживались за разговорами до утра, а потом – с началом нового дня – окунались в многообразие его дел обновленными приятным, чистосердечным общением. Обе знали, что всегда помогут и поддержат друг друга, что бы ни случилось.

Лана была замечательным человеком с добрым сердцем, мягким, отзывчивым характером и близкими Нике жизненными понятиями. Обе подруги словно дополняли друг друга нравом: Лана, как истинный экстраверт, без общения не могла прожить ни дня и, несмотря на накопившуюся усталость тяжелого рабочего дня или целой недели, стремилась куда-то умчаться, что-то увидеть или услышать, поучаствовать в интересном мероприятии, выставке, совершить многочасовую прогулку, и помешать осуществлению всего этого могло только ее собственное плохое самочувствие; Нике же зачастую хотелось побыть в тишине, хотя и у нее нередко бывали подобные порывы, которые она стремилась утолить в полной мере. Обе подруги прекрасно владели даром рассказчика и искрометным остроумием, но обе были, что называется, людьми настроения, поэтому общение порой варьировало между веселым юмором и едкой иронией, старательно не допускаемой обеими до своей крайней точки – сарказма.

Вместе с тем Ника была истинно прямодушна и откровенна в беседах с близкими людьми (а Лана была для нее, бесспорно, таким человеком). Поэтому она всегда щедро делилась с подругой глубинными эмоциями и размышлениями на разные темы, в то время как Лана сдерживала себя, считая безоговорочную откровенность излишней и ненужной, за что Ника порой обижалась на подругу, хоть и не подавала вида. Откровенность всегда была для Ники доказательством привязанности и величайшего доверия; но, может статься, это не самое главное, размышляла она, каждый человек уникален по природе своей, и нет нужды мерить всех одной мерой, это глупо и нелепо – дружба намного важней. Кроме того, степень открытости в общении каждый видит по-своему; возможно, собственно откровенность Ланы была верхом чистосердечия и искренности, поэтому не стоило корить ее за некие расхождения с восприятием жизни подруги.

В настоящее время Лана испытывала определенные трудности, что называется, личностно-адаптационного характера. Так случилось, что ей, в последнее время долго находившейся в поиске работы, наконец-то удалось разрешить этот вопрос, но на новом месте было необходимо попривыкнуть и, что вполне понятно, найти первоначальный подход к весьма непростому коллективу. Кроме того, ее личная жизнь была расцвечена романом, длившимся уже несколько лет с переменным, надо сказать, успехом, который нес в себе неразрешимую проблему: она не любила молодого человека, с которым встречалась. Как говорят в таких случаях, не было «химии». Он же любил ее давно, но, как утверждала Лана, не совсем так, как ей бы этого хотелось – иными словами, на свой лад. Их связывала многолетняя разнокалиберность отношений (если только такая характеристика приемлема и прилагаема к межличностной стороне вечного вопроса).

Дело осложнялось, кроме того, еще одним, небольшим, но важным обстоятельством: Лана была влюблена в другого человека, отношения с которым носили специфичный характер, были периодическими и не взаимными с его стороны, что чрезвычайно печалило подругу Ники, но попытки что-то изменить, весьма, впрочем, бесплодные, она всё-таки предпринимала.

Иначе говоря, целый комплекс никак не разрешающихся дилемм не давал Лане возможности наслаждаться жизнью; ей так же, как и Нике, была необходима смена обстановки, и такая возможность вскоре не преминула появиться.

Позвонила приятельница, с которой Лана познакомилась во время учебы во втором по счету ВУЗе и с которой она продолжала общаться после окончания академии; как выяснилось, у подруг было немало объединяющих тем, и жизненные пути их не разошлись в разные стороны, как это частенько случается, а шли параллельным курсом. На предложение присоединиться к собравшейся для поездки в Ярославль компании Лана с радостью дала согласие, впрочем, сразу же вспомнив про Нику. Иными словами, вопрос поездки был решен; оставалось только воплотить задуманное в жизнь.

– Привет, моя дорогая! Как я рада тебя видеть!

Открыв дверь квартиры, Лана обняла Нику и пропустила ее вперед, посторонившись и внимательно рассматривая.

– Похорошела, загорела, но видно, что чем-то расстроена. Что случилось? Все здоровы? Как сынок?

– Привет, Ланочка! Сколько вопросов сразу! – Ника ласково улыбнулась подруге, пожав плечами. – Что ты, у меня всё хорошо, – трижды сплюнула через левое плечо. – Я очень рада, что, пусть ненадолго, вырвалась из дачной ссылки, и благодарна тебе за это.

Обе рассмеялись.

– Проходи, пожалуйста! Как хорошо, что ты наконец-то приехала ко мне! В последнее время мы редко видимся. Проходи поскорей! – засуетилась Лана. – А я приготовила крылышки на гриле и овощной салат.

– Отлично! Я привезла Pinot Bianco, кажется, так это звучит, что вполне подойдет к нашим крылышкам.

– Да уж! У нас с тобой крылышки всегда имеют место, – Лана задорно вскинула правую бровь.

– Надеюсь, ты имеешь в виду те крылышки, которые помогают нам летать, а не те, что отрастают по обе стороны туловища, превращая его в некое подобие свиной тушки? – Ника недвусмысленно указала приблизительные места залегания вышеупомянутых валиков, и обе подружки покатились со смеху.

– О чем ты говоришь, ну, ты даешь! – Лана продолжила накрывать на стол. – Ты у нас вообще богиня-нимфа, никаких валиков и в помине нет!

– А у тебя есть, что ли?

Ника помогала подруге, попутно рассматривая недавно сделанный в ее кухне ремонт, который, впрочем, она уже видела, хотя некоторые детали в прошлый раз ускользнули от ее внимания.

Кухня, являющаяся гордостью Ланы, была выполнена в классическом стиле с преобладанием множества вкраплений оттенков зелени, начиная от нежного салатного и оканчивая более темными вариациями зеленого цвета, включая шторы, обои и плитку, и обставлена мебелью из светлого дерева. Обладая великолепным вкусом, в некоторых деталях интерьера Лана проявила собственную фантазию, благодаря чему общий вид получился абсолютно законченным и очень оригинальным.

– Ланочка, мне так нравится твоя кухня! Ты просто умница! – восхищенно проговорила Ника.

– Да ладно, перестань, – Лана слегка смутилась, не сумев скрыть довольного вида.

– Не скромничай, пожалуйста! Надо гордиться своими золотыми руками и светлой головой, – Ника наполнила бокалы вином. – Предлагаю тост: за прекрасных женщин – за нас с тобой, и да присоединится ко мне ее величество Скромность! – Она засмеялась и продолжила: – Пусть нам всегда будет счастье и, конечно же, здоровье. Ура!

Зазвенели бокалы.

– М-мм, как вкусно получилось, просто чудо. Пальчики оближешь! – Ника покачала головой от удовольствия. – Ставлю пять с плюсом!

– Ну, так я же старалась! И потом, когда блюдо готовится в аэрогриле, его испортить чрезвычайно сложно, надо очень постараться, ей-богу! Мне хотелось порадовать тебя вкусненьким. К тому же мы давно не виделись.

– И тебе это удалось. Да-да, ты права, мы долго не виделись. Обстоятельства… совсем одолели. Расскажи-ка мне: что с твоей работой?

Ника знала: подруге удалось устроиться главным бухгалтером в совместную российско-германскую компанию, это было непросто; в данный период времени она ощущала на собственной шкуре все «прелести» испытательного срока.

– Что тебе ответить… Нормально. Как везде. Обыкновенный офисный коллектив со всеми вытекающими последствиями. Масса работы. В общем, не впервой, как говорится. Прорвемся! – Лана нахмурила лоб и шумно выдохнула. – Расскажи мне, что собираешься делать ты в связи с утратой, гм, «тепленького» госместечка? Намерена восстановиться, или станешь, наконец, подыскивать нормальное место с человеческой зарплатой?

– Мне понятна твоя ирония, – ответила Ника со вздохом. – Но ты ведь не хуже меня знаешь, что нормальное место с человеческой зарплатой обуславливает наличие ненормированного рабочего дня, отсутствие при этом возможности брать бесконечные больничные по уходу за ребенком, а также и возможности вовремя забирать его из школы после окончания занятий. Уже не говоря о дополнительных нагрузках вроде тренировок дважды в неделю, опять же в дневное время, конной секции и иностранного языка; ведь кто-то должен всем этим заниматься! Этим кем-то, как ты, думаю, давно догадалась, являюсь именно я. Мы с тобой всё это уже обсуждали бесчисленное множество раз! Сколько же можно, Ланка?!

– Но ведь есть бабушки, отец, в конце концов! – резонно возразила Лана. – Почему бы им не развязать тебе руки и не взять какую-то часть нагрузки на себя, чтобы хоть немного облегчить твою задачу?

– Бабушки, безусловно, есть, но они, как тебе известно, работают и не располагают временем на что бы то ни было, кроме работы и себя… Гм, все живут своей жизнью. Что же касается отца – так он и подавно ею живет. Он может что-то пообещать и даже пару раз выполнить обещанное, но на этом свое участие в процессе считать завершенным. А что мне прикажешь делать после, как выходить из положения? Хватит об этом, – сдвинув брови, Ника сделала отрицательный жест рукой, – не надо портить мне настроение. Оно у меня и так не ахти.

– Дорогая моя, у меня нет ни малейшего желания испортить тебе настроение! – участливо проговорила Лана. – Я только хочу помочь. Ведь это очень важно – хорошая работа с качественной зарплатой. Ты не согласна со мной?

– Я совершенно с тобой согласна, мой дорогой друг, – с жаром ответила ей Ника. – Работа по душе – большая редкость и безмерное счастье. Среди известных мне людей есть несколько человек, – задумчиво продолжала она, – совмещающих таким вот образом призвание души и фактическое трудоустройство.

– Я хочу сказать, что хорошая работа – это работа денежная, позволяющая нам жить по-человечески. А работа, совмещенная с призванием – это скорее исключение, нежели правило, – иронически хмыкнула Лана.

– Отчасти я с тобой согласна, Ланочка. Но могу сказать с уверенностью, что главная цель – не в том, чтобы больше заработать, отхватить кусок пожирней, или пристроиться в местечко потеплей. Человек должен работать, чтобы зарабатывать себе на пропитание, но главная его цель в том, чтобы давать пищу своему воображению, и я знаю многих людей, полностью разделяющих мое мнение.

– Можно, конечно, смотреть сверху вниз на тех, кто стремится заработать, – хмыкнула подруга, – но при этом не гнушаться пользоваться плодами трудов этих людей.

– Если говорить обо мне, я пользуюсь плодами исключительно своего труда, и ничьего более, в полной мере осознавая тот факт, что могу рассчитывать большей частью только на себя. Тем не менее, в моей жизненной иерархии материальное благополучие стоит на несколько ступеней ниже духовного.

– Ну, ты у нас девушка возвышенная, натура романтическая. Только загвоздка состоит в том, что этим сыт не будешь. Это ничего, что я, жутко меркантильная, сижу с тобой рядом? Потерпишь ведь, правда? – в голосе Ланы послышались ехидные нотки.

– Ланочка, ну, что ты, ей-богу! Перестань обижаться! – Ника примиряюще улыбнулась и погладила подругу по руке. – Что у тебя за привычка такая – переходить на личности! Никто тебя меркантильной не называет. Мы обсуждаем тему «Что есть хорошая работа», и каждый из нас высказывает свое мнение, которое, кстати, обязательно должно быть у каждого, и это правильно. Только и всего! Давай прекратим дебаты на эту философскую тему и выпьем еще по бокалу вина. У меня есть тост.

– Гм, нет возражений! Наливай.

Лана достала из холодильника и порезала небольшими ломтиками бри и пармезан к вину, красиво уложив сыр на продолговатую прозрачную тарелку.

– Итак: выпьем за то, чтобы всегда уметь ставить перед собой разумные цели, понимать, чего мы хотим от жизни, и обладать мудростью для непременного отличия главного от не главного! – провозгласила Ника.

– Прекрасный тост! – поддержала ее Лана и, сделав несколько глотков, продолжила: – Ну, так что стряслось-то, чем ты так озадачена и почему невесела? Рассказывай!

– Нет уж, нет уж! – с тебя самый главный, третий тост, а потом обсудим.

– За любовь! – Лана высоко подняла бокал, в котором плескалось вино, переливаясь в отсвете угасающего летнего дня разнообразнейшей гаммой солнечных оттенков. – За любовь! Пусть она будет у нас именно такой: настоящей, красивой, с удачным финалом и, само собой, при жизни!

– Лучше и не скажешь, поддерживаю каждое слово! – рассмеялась Ника. – Позволь мне, в свою очередь, на правах гостьи этого дома сказать о том, какая ты замечательная хозяйка, умная женщина и хорошая подруга. Я очень рада…

Ника не успела окончить фразу – раздался телефонный звонок, и Лана, отхлебнув из бокала и дружески кивнув подруге, отправилась в глубину квартиры на поиски трубки.

Оставшись одна, Ника подошла к окну и окинула взглядом видимый городской пейзаж, в котором вместо бескрайнего дачного вечернего неба, уже столь привычного глазу, увидела лишь маленький кусочек алого заката, загроможденный каменно-блочными высотками. Как ей в эту минуту не хватало того простора, потрясающе красивого неба, прекрасного в любое время суток и в любую погоду! Вдруг захотелось отказаться от идеи грядущей поездки и вернуться к сыну, по которому она уже скучала. Стало невыносимо грустно.

Чего она добьется тем, что сменит обстановку и уедет куда-то? Что и кому она пытается доказать, от чего убежать? Да разве от себя убежишь?!

В кухню вернулась Лана с телефонной трубкой в руке и написанным на лице желанием поделиться только что услышанными новостями, но замолкла на полуслове, уловив потерянный Никин взгляд.

– Что случилось за то время, пока меня не было?

– Я засомневалась в том, что поступила правильно, согласившись на эту поездку. – Ника обессиленно опустилась на стул.

– Ты с ума сошла, королевна? – брось! Перестань есть себя поедом. Тебе непременно нужен отдых, и как можно скорее! Это пойдет тебе на пользу. Даже не думай отказываться!

– Кому и зачем всё это нужно? – уныло проговорила Ника. – Ах, Господи, как я устала!

– Нужно это в первую очередь тебе, ведь ты живая, а не робот и не манекен, и нуждаешься в отдыхе и новых впечатлениях. А что касается дальнейшего и настоящего, ответь-ка мне: ты не знаешь, что делать… гм… со своей любовью, или тебя беспокоят проблемы, связанные с семьей?

– Боже, как официально, – невесело усмехнулась Ника в ответ. – Любовь отдельно, семья – отдельно, к тому же слишком… условно. Просто мечта, а не жизнь! Меня беспокоит всё, Ланочка, и я измучилась совершенно, до последней возможности.

Лана присела к столу, поставила на него локоть и, опершись подбородком на ладонь, участливо проговорила:

– Во-первых, расставь приоритеты, это поможет принять верное решение. А во-вторых, вспомни о том, что человек может вынести всё, что посылает ему судьба, и нет ничего такого, что было бы ему не под силу. Ты, может быть, просто не там ищешь выход?

Ника смотрела на подругу, словно не видя, взгляд ее скорее был обращен вглубь себя.

– Да, наверное… Я в тупике, и при бесконечных попытках поиска настоящего выхода я попадаю в еще бо́льшие дебри. Не знаю, что делать. Но не прошу совета, пойми меня правильно. Просто делюсь, потому что тяжело. А с кем можно поделиться, как не с близкой подругой?

– Спасибо, мой драгоценный друг! Я всегда это ценю и всё понимаю. Но ты должна сама принять решение и сделать всё от себя зависящее – то, что ты в силах изменить, и только потом ждать результатов. Ты должна разобраться и понять, что тебе нужно. Без четкого ви́дения общей картины в твоей голове, вне понимания конечной конкретной цели ты не сможешь (посуди сама!) в реальности до нее добраться.

– Да, да, ты права. А ждать и догонять – хуже не придумаешь. – Ника тяжело вздохнула. – Особенно – ждать. Когда ты догоняешь, ты находишься в движении, тратишь силы, энергию, одним словом, действуешь, и создается иллюзия того, что от тебя хоть что-то зависит. Ожидание же основательно выматывает… Ладно, – выдохнула она. – Этот разговор не будет иметь конца. Расскажи-ка лучше о себе. Может быть, хоть в твоей жизни появились какие-то сдвиги. Я вся – внимание…

* * *

Домой Ника возвращалась поздно, в негустой, подсвеченной фонарями темноте городской летней ночи. Время близилось к полуночи, когда она вошла в квартиру.

Дома никого не было.

Она прошла в кухню, вскипятила чайник, налила себе некрепкого чая, бросив в чашку тоненькую дольку лимона и добавив маленькую ложку липового меда, и отправилась собирать вещи.