Текст книги "Путь Сумеречницы"

Надо же, сбежала. Бесстрашная! Глупая… Ведь на севере даже вдвоем с братом не выживет. А может, глупым на самом деле был Микаш, потому что боялся шагнуть в неизвестность и не возвращаться на опостылевшие исхоженные тракты.

– Я что, виноват, что эта дура истеричная напридумывала всякого? – продолжал отнекиваться Йорден.

– Ты готов подтвердить это перед дознавателями-мыслечтецами?

Йорден скис и опустил голову.

– Болван! – лорд Тедеску наградил его подзатыльником. – Ищи ее теперь, где хочешь, но пока за косы ко мне не притащишь и не женишься, я тебя на порог не пущу.

– Но я…

– Молчать! Перед орденом я все замну. Где твой оруженосец?

Микаш прочистил горло.

Лорд Тедеску резко обернулся и окинул его с ног до головы гневным взглядом.

– Купаемся, значит. Веселимся, да? Свободу почуяли?

Радушие его тона не обмануло. Впрочем, Микашу было настолько все равно, что он даже не стал отводить взгляд, как поступал раньше.

Лорд Тедеску ухватил его за шиворот и поволок подальше от лагеря. Они остановились на берегу речки, чтобы никто не подслушал.

– Что тебе сказано было, сучий сын? – зарычал лорд Тедеску. – Решил нагадить под конец? Почему не уследил за Йорденом?

– Вы хотели, чтобы я целовал его невесту и клялся ей в любви вместо него? – Микаш, конечно, мог внушить Йордену, чтобы тот хотя бы к служанкам не лез, но не пожелал этого. А принцесса… – Там было слишком много Сумеречников, меня бы засекли.

– Только не надо врать, что ты струсил. Я вспорю тебе брюхо, как бунтовщику, а потом заставлю мертвошептов призвать твой дух и все равно не отпущу!

– Думаете, будет хуже, чем сейчас?

Лорд Тедеску замахнулся, чтобы отвесить ему затрещину, но Микаш перехватил запястье хозяина, впервые бросив ему вызов.

– Передайте лорду Веломри, что я верну его дочь целой и невредимой. – Он отпустил старого шакала и направился обратно в лагерь.

Лорд Тедеску с небывалой стремительностью нагнал его и вцепился в плечо.

– Все будет прилично. Йорден вернет лорду Веломри его дочь и восстановит честь нашего рода, а ты проследишь, чтобы у него все получилось.

Опять тащить Йордена за собой? Совершать за него подвиги, смотреть, как он получает за них почет и любовь, которая ему даже не нужна?

Вероятно, оно и к лучшему. Принцессе и нищему вместе не бывать.

«Я спасу тебя чужими руками. И ты никогда не узнаешь, как сильно я люблю тебя».

Интерлюдия I
Тень

1526 г. от заселения Мунгарда.

Бессолнечные земли

В Бессолнечных землях нет ничего, кроме серых клубов предрассветного тумана. Сюда приходят умирать отжившие ночь сны. Эта унылая обитель и есть усыпальница, тюрьма и царство Ветра. Властелина Ничего, живущего созерцанием чужих грез.

Что за жалкая участь!

Ветер безотрывно смотрел вдаль, силясь хоть что-то разглядеть в зыбком мареве, но здесь всегда была одна лишь мертвая пустошь. Звенящая тишина заглушала даже музыку сфер мироздания, усиливая ощущение полного одиночества.

Большую часть времени Ветер забывался темным сном, иллюзорным несуществованием, о котором мечтал с первого дня своего развоплощения. Но иногда он пробуждался от кошмаров, вставал, бродил сомнамбулой по бесконечным пространствам небытия и уговаривал себя снова заснуть. Только бы не думать. Не чувствовать.

На этот раз бодрствование выдалось особенно долгим.

Ветер поднялся с каменного ложа и сел, скрестив лодыжки. Он уже позабыл, как выглядит его настоящее лицо, скрытое сейчас за овальной белой маской с тремя красными царапинами по левой стороне.

Кажется, смертные нарекли его Безликим. Не худшее из прозвищ, учитывая, что имени он тоже лишился.

Раздались хлопки крыльев и отрывистое уханье. На горизонте появился светлый силуэт птицы.

Безликий провел рукой перед собой и сотворил из тумана шахматную доску. Фигурки из слоновой кости и черного дерева – точные копии тех, что были у него в детстве.

Белая сипуха села рядом, выросла до размеров Безликого и превратилась в Тень.

– Зачем звал, братишка? – смешливо спросил он.

– Скучно. – Безликий кивком указал на доску. – Сыграй со мной.

– Терпеть не могу шахматы. Ничего более нудного не придумал? – сварливо отозвался Тень, доказывая, что радушие было поддельным, как и все, что он делал.

– Странно, в детстве тебе нравилась игра.

– Только потому, что в других я победить не мог.

Раньше Безликий не обращал на такие мелочи внимания, а стоило, очень стоило.

– Сыграем, все равно здесь заняться больше нечем, – предложил он.

Мгновение помедлив, Тень устроился напротив.

– Нет уж. Сегодня белыми ходишь ты. – Он развернул доску черными фигурами к себе. – И это не будет твоя излюбленная партия в поддавки.

Безликий уже даже не помнил, что некогда предпочитал только черные – непролазные нетореные тропы.

Белая пешка двинулась на две клетки вперед, за ней черная, затем снова белая, конь Тени и слон Безликого – знакомая комбинация. Сквозь туманную пелену донесся голос отца. Тот учил сыновей играть в шахматы вечность назад.

Память проснулась. И ладно! Нужно продолжать, чтобы вернуть больше.

– Ты был снаружи? – тихо поинтересовался Безликий.

– В отличие от тебя, я на затворничество не соглашался, – криво усмехнулся Тень.

Издевается? Время, когда Безликого можно было поймать на глупые уловки, давно миновало. Или за тысячу лет сна он стал слишком самонадеян?

– Пахнет кровью. Ты кого-то убил. – Безликий и так все знал. В нем отзывалась каждая частичка мира.

– Поймал мышь на обед. Совам иногда надо есть. Да и котам тоже, верно? – Тень подмигнул и подался вперед.

Безликий молчал, разглядывая фигуры, просчитывая варианты. Терпением он не отличался, вот и сейчас намеки надоели слишком быстро.

– Зачем ты убил вельву? Тетка Седна и без того в ярости.

– Какое мне дело до склочной старухи с грязными волосами? – Тень съел слона, не замечая устроенной для него ловушки. – Пусть злится, пусть хоть всю сушу затопит. От неба все равно не убудет.

– Как же ты глуп, а еще на Небесный престол заришься. – Безликий покачал головой.

Когда-то и его посещали безумные мысли: найти компромисс с Тенью и Мраком и переложить бремя власти на их плечи. Но ему пришлось признать, что отец прав. При всех своих амбициях Тень с властью бы не справился – не смог бы поддерживать гармонию мироздания и равновесие между стихиями, не вынес бы тяжести земной тверди. А без этого все кануло бы в бездну: и смертные, и демоны, и даже Первостихии. Впрочем, Безликий тоже не справлялся. Почему отец не выбрал кого-то более подходящего? У него ведь было четыре сына! Братья Безликого.

Он вспомнил вдруг гибель Южного Ветра Гилавара: лужу отравленной черной крови, сокрушенное тело, свалявшуюся и потускневшую медь волос, тяжелые предсмертные хрипы и бескровные губы, последние слова: «Ты опоздал». Безликий не успел спасти Гила от вероломства Тени и за полторы тысячи лет не смог простить ни убийцу, ни себя.

– Нас и без того обвиняют во всех бедах мира. Проклятое Небесное племя, чума для обитателей всех сфер, – добавил Безликий.

Еще один обманный маневр. Белый ферзь пал за пределы доски, открыв вожделенный путь к королю.

– Снова поддаешься, – усмехнулся Тень, не замечая, как силок оборачивается вокруг его крыльев. – Когда это тебя заботило стороннее мнение? Иногда мне кажется, что мы с тобой поменялись местами и неумело играем роли друг друга, пряча свои лица за масками. А ведь мы можем их скинуть: я займу твое место в Чертогах вечности, ты отправишься к людям и вкусишь все плоды смертной жизни, а потом уйдешь за грань вслед за отцом. Ты всегда желал именно этого.

Туманная пустошь была промозглой и холодной, и порой ему так хотелось простого смертного тепла. Вспомнились поцелуи жены, нежные прикосновения тонких пальцев, мягкость тела и сладкий фиалковый аромат волос. Восхищение и любовь плескались в родных глазах цвета серого жемчуга. Только разлука длилась вот уже вечность.

Тень прекрасно знал, чем он может соблазниться.

– Я был глуп и эгоистичен. Провидение заставило меня за все поплатиться. – Безликий провел пальцами по царапинам на маске. К нему возвращалось все, разбередив старую рану. Из-под содранных корок хлынул гной вместе с разрывающей сердце болью. Он зажмурился и затаил дыхание. Несколько мгновений он умирал в агонии, но потом пришло облегчение.

Память вернулась, а вместе с ней и желание бороться.

Безликий вдохнул полной грудью и распахнул глаза. За ним оставался финальный ход: отдать последнего слона, прикрывавшего короля.

– Скажи лучше, за что ты меня ненавидишь? – спросил Безликий.

Тень дернулся, в последний момент почуяв опасность, но жажда победы пересилила чутье.

– Так это ты променял меня на смертную потаскуху и кучку жалких охотников. И я подумал: если удастся уничтожить весь мир, ты вернешься ко мне, и никто не сможет нас разлучить.

Нельзя отворачиваться от сумасшедшего взгляда, нельзя закрывать глаза на проступки, как раньше. Малодушие было всему виной, но больше подобных ошибок он не совершит.

– Извини. – Безликий пожал плечами и грустно усмехнулся.

– За что? – Тень сделал последний предсказуемый ход. – Шах и мат. Ты проиграл, как всегда.

– Что значит партия в шахматы в сравнении с вечностью? – Безликий взмахнул ладонью. Незаметно сгущавшийся туман вздыбился и спеленал Тень плотным коконом. – Ты, кажется, забыл, что я властелин Ничего. – Он склонился над поверженным врагом.

– Ах ты коварная сволочь! – прошипел Тень, извиваясь в путах. – А еще меня предателем зовешь. Я рано или поздно выберусь: твои силы на исходе и больше меня не удержат. Мрак уже рядом!

Безликий пожал плечами и вскинул руку. Туман закопошился и потянул Тень в его старую темницу, сокрытую в недрах земли.

А ладони и правда стали совсем бледными, почти прозрачными. Вот-вот исчезнут, как и сам Безликий.

Впервые за вечность Тень оказался прав.

– Значит, нужно возвратить их, мои силы… Одной капли веры в океане отчаяния будет достаточно.

Он опустился на ложе и свернулся калачиком, обхватив себя за плечи.

Мир вновь умирал в медленной агонии призрачных снов.

Глава 8
Сумеречники и пресветловерцы

1526 г. от заселения Мунгарда.

Гульборг, Кундия

Путешествие на север оказалось гораздо труднее, чем представлялось дома. В седле приходилось проводить по восемь-двенадцать часов, искать водопой и выпас для лошадей, удобные места для стоянок. По ночам – мерзнуть под ветхими навесами, поочередно следя за постоянно затухающим костром. Будили и заставляли вздрагивать раздававшиеся совсем рядом звуки леса: скрип деревьев, птичий плач, волчий вой и лосиный рев. Одежда выпачкалась и прохудилась. Тело гудело от усталости и зудело от налипшей грязи. Припасы быстро заканчивались, а отыскать хоть что-нибудь съедобное в едва пробудившемся от зимней спячки лесу было трудно.

Отойдя от замка на расстояние недельного перехода, близнецы выбрались на тракт и присоединились к купеческому обозу. Тот вез на торжище пряности и шелка из южных стран и закупал пушнину у северных охотников. Закон обязывал помогать Сумеречникам всем, чем только можно, а потому купцы поделились с близнецами едой, одолжили теплую одежду и развлекали рассказами о диковинных землях по ту сторону Рифейских гор.

Только тревожило что-то в их показном радушии.

Вскоре с купцами пришлось расстаться. Их путь лежал на запад в Дюарль – пышную столицу богатого Норикийского королевства, а близнецов ждала дорога через вольные города Лапии на крайний север.

Отдав почти все деньги картографу, они заполучили подробный план местности и прокладывали путь так, чтобы всегда ночевать с людьми – ближе к северу легко было нарваться на демонов. К тому же неокрепший дар, как у Вейаса, привлекал их внимание.

Как-то раз они остановились в особенно бедной деревушке. В прошлом году ей сильно досталось из-за нашествий демонов. Жителей тут осталось совсем немного. Половина покосившихся, покрытых копотью развалюх пустовала, а из других испуганно выглядывали изможденные лица. Кормили там скудно: пустым бульоном и водянистой кашей из полевых растений. Спать постелили на жестких лавках у отсыревшей и покрытой плесенью стены. А детей – двух шестилетних девочек и совсем крохотного мальчонку – выдворили в сарай. Старшие, понурив головы, поплелись за порог, а малыш упал на пол, заколотил кулаками о доски и истошно вскричал:

– В сарае живет бабай! Он всех съест!

Как ни старалась мать его утихомирить, ничего не выходило. Отец не выдержал и замахнулся на ребенка.

Лайсве не смогла на это смотреть и схватила меч, который Вей позаимствовал из отцовского арсенала.

– Я заночую в сарае, – грозно выкрикнула она. – Подкараулю этого бабая и отсеку ему голову, чтобы не смел больше маленьких детей есть!

Мальчонка тут же успокоился, а родители уставились на нее с испугом и заговорили хором:

– Извините благодушно! Нам нечем заплатить за помощь.

Вейас укоризненно покачал головой, сама, мол, кашу заварила, вот и расхлебывай. Но Лайсве и подумать не могла, что взрослые воспримут ее слова всерьез. Так что ей пришлось ночевать в ветхом сарае. Было холодно, пахло плесенью, а в гнилой соломе копошились мыши. Зато дети остались дома. Вскоре к ней пришел злой, как стая саблезубых демонов, брат. Он костерил сестру последними словами полночи, пока обоих не сморил сон.

Наутро они проснулись продрогшие и простывшие.

Шмыгая носом, Вейас не преминул напомнить о девичей дурости и ушел в дом. Лайсве же отправилась прогуляться по окрестностям. На берегу заросшего ракитами озера ей под ноги попалась мореная коряга. Лайсве срезала с нее ножом сучья и тоже поспешила в хозяйский дом. На пороге ее встретили дети.

– Это рога демона-бабая. Мы с братом подкараулили его ночью в сарае и обезглавили. Больше бояться нечего, – Лайсве показала корягу.

Дети выхватили у нее трофей и принялись толкаться и вырывать его из рук друг друга. То и дело раздавались восхищенные вздохи. А вот взрослые подозрительно напряглись. Отец куда-то убежал, а мать тараторила и беспрестанно кланялась:

– Спасибо! Простите за доставленные хлопоты и скудный прием.

Лайсве с братом позавтракали постной похлебкой, поседлали лошадей и уже собирались ехать дальше, как к ним подбежал запыхавшийся глава семейства.

– Благодарю сердечно за избавление от демона-супостата! – Он всучил Лайсве тощий кошель. – Все, что удалось занять у соседей. Вы уж не серчайте, нет у нас, убогих, больше ничего.

Она порывалась отказаться, но Вейас сунул кошель за пазуху, запрыгнул в седло и помчал вперед, поднимая столбы пыли. Сестра бросилась следом, опасаясь отстать, подставить, опозорить.

– Простолюдины не приняли бы деньги обратно – так уж заведено, – уверял брат на дневной стоянке.

– Все равно это гадко! Мы как мошенники, воры! – протестовала Лайсве, вспоминая лицо того мальчика.

Туго семье теперь до первого урожая придется. Совсем голодно.

Это случилось в небольшом селе близ городка Гульборг, на подходе к Докулайской долине, куда Вейаса посылали за шкурой белого варга.

Ночевать им пришлось в доме зажиточного селянина. Близнецы с аппетитом обгладывали копченые телячьи ребрышки и запивали их сбитнем, когда в сени забежала молодая жена одного из младших сыновей хозяина. Она была невысокая, пухлая, с широкими бедрами. Ее крепкие руки дрожали, в глазах стояли слезы, а она сама смотрела исключительно в пол.

– В курятнике перья и кровь! Три лучших наседки пропало, – горестно причитала девушка, страшась того, что старшая хозяйка заругает.

Но улыбчивая пожилая женщина лишь повела плечами и тяжело вздохнула.

– Опять хоря нелегкая принесла. Придется Полкашу на входе сажать, только он лаем всех наседок распугает – совсем без яиц останемся.

Вейас перестал жевать и хитро прищурился. Лайсве вдруг стало не по себе. Вскоре им предстоял длинный переход по безлюдному краю. Надо было запастись едой и сменить отощавших лошадей, но денег у них почти не осталось. Вечера близнецы коротали в размышлениях о заработке. Не побираться же им, в самом деле. Они все-таки были детьми лорда Веломри, рыцаря славного ордена Сумеречников… хоть и беглецы. Тогда у Вейаса появилась дурацкая затея охотиться на демонов за вознаграждение. Но они, точно назло, куда-то попрятались. Не то чтобы Лайсве желала встречи с ними, вот только братишка совсем стал несносен, заболев жаждой подвигов.

– Часто у вас куры пропадают? – Он вывернул сомкнутые замком пальцы и смачно ими хрустнул, как делал всегда перед шалостью.

– Случается, – хозяйка пожала плечами. – Лес-то рядом. Но хорьки – это не беда. Вот волки зимой, бывает, целые дворы вместе с собаками выгрызают до последней косточки.

– А что, если это не хорь, а кто похуже? – загадочно предположил Вейас, передразнивая интонации сестры.

Лайсве насупилась.

– Думаете, бешеная лиса? – пискнула молоденькая невестка и вся сжалась.

В бешенстве приятного было мало. Да и какая разница, от чего умирать: от нашествия или от обычной болезни? Но так думали только посвященные в тайны ордена Сумеречники.

– Скорее, демон, – голос Вейаса опустился до заговорщического шепота. Женщины вздрогнули и во все глаза уставились на Сумеречника. Он приподнял палец, вглядываясь в напряженные лица слушателей. – Точно, это демон-куродав! Я его нечистый дух отсюда чую!

Лайсве захотелось встать и выйти. Сумеречники ведь честные и благородные. Нельзя обманывать людей, даже если живот от голода сводит! Но возмутиться она не посмела. Вдруг селяне решат, что они мошенники, и, не разбираясь, поднимут на вилы? Никто не сможет подтвердить, что они действительно дети лорда Веломри, а не разбойники, присвоившие родовой знак.

– Что же теперь будет? – выдохнула невестка, сложив на груди руки. – Неужто все по Сумеречной реке отправимся?

– Не отправитесь. – Вейас ободряюще подмигнул им и пихнул сестру, заставляя сделать то же самое. – Боги привели нас под крышу этого дома, и теперь мы защитим вас!

Лайсве выглянула в окно. День был ясный и солнечный – ни следа бури или дождя. Брат мой, Ветер, если ты существуешь, то как терпишь весь этот обман? Он не ответил. Вдали от дома, от родового святилища, Лайсве больше не чувствовала с ним связи. А может, Вейас прав, и боги – лишь сказка для простолюдинов, чтобы держать их в узде и использовать? Есть только безмолвная стихия, которой Сумеречники подпитывают свой дар.

– Так вы поможете? – впечатлительная девушка захлопала в ладоши. Старшая хозяйка, наоборот, посмурнела и задумалась.

– Конечно, это наш священный долг! – яркие голубые глаза Вейаса по-кошачьи сощурились, улыбка стала шире. Перед ней ни одна служанка в замке устоять не могла. Вот и невестка зарделась, взгляд отвела и, казалось, даже позабыла, что на запястье обручальный браслет посверкивает.

– Подкараулим куродава, придушим и сожжем, чтобы никакое демонское проклятье на вашу землю не пало, – продолжил брат и мысленно обратился к сестре: «Не сиди, словно корзину недозревшей клюквы без сахара съела. Подыграй, они ничуть не обеднеют от этого!»

Уф, мыслечтение!

Лайсве не знала, что он так умеет. Или же Вейас только притворялся бестолковым, чтобы отца позлить? Чем дальше они отдалялись от дома, тем серьезнее и увереннее становился брат, словно с его лица спадала маска детской непосредственности и проступали черты настоящего мужчины. Но иногда, как сейчас, Лайсве боялась: он вырос, а она так и осталась наивным ребенком.

Она выдавила из себя некое подобие улыбки.

– Ох, какую же плату вы за свои хлопоты потребуете? – поинтересовалась старшая хозяйка.

– Что вы, кто награду вперед подвига просит? Вот принесем вам х… – Вейас запнулся. Лайсве закрыла лицо руками. – Куродава, потом и обсудим.

«Прекрати, а? Почему тебе проще поверить в бога Ветра и колдовство полоумной старухи, чем в собственную кровь? Переночуем в курятнике – теплынь такая стоит, что точно не замерзнем. Хоря этого придушим – только милость сделаем. А без денег нам сейчас нельзя. Если кузен Петрас не согласится помочь, придется возвращаться домой. Тебе-то ничего: с девиц спросу никакого. Выдадут замуж да в степь увезут, а вот меня из ордена наверняка вышвырнут. И никакие отцовские взятки не помогут».

Лайсве отняла руки от лица и снова вымученно улыбнулась.

– Не беспокойтесь, много не возьмем. Вы и так на нас истратились.

Старая хозяйка расслабилась и подобрела.

Отужинав, они отправились ночевать у курятника, где укутались в шерстяные одеяла и бросили жребий, кому спать первым.

Выиграла Лайсве. Она облокотилась спиной о стенку сарая и закрыла глаза, прислушиваясь к доносящемуся изнутри кудахтанью. Вейас походил-походил и пристроился рядом.

– Я только малость отдохну, – сказал он и тут же засопел.

Ухнула сова, зашелся лаем дворовый пес, увидев пробегающую мимо кошачью свадьбу, и от дремы и след истаял. Лайсве поднялась и прошлась вокруг курятника, разминая затекшие ноги. В небе висел тонкорогий серп месяца, как никогда ярко мерцали звездные узоры. Пульсировал холодным белым светом наконечник стрелы Охотника – Северная звезда, по которой путешественники и мореходы сверяли курс. Близнецы направлялись прямо к ней, в царство вечной мерзлоты Нордхейма.

Лайсве приобняла себя за плечи. Одиночество казалось холоднее лютых морозов, отчуждение – горче волчьего яда. Может, стоит повернуть назад?

Вейас перекатился на другой бок и снова притих. Нет, брат верно сказал: ее простят, а вот ему пути назад не будет. Лайсве обязана идти с ним до конца – и не как вечно хныкающая и попадающая в неприятности сестра, а как брат и надежный товарищ. Возможно, это и есть ее нетореная тропа, железные башмаки, посохи и караваи. Надо все преодолеть и стать лучше – только так можно обрести свою судьбу.

Из курятника донеслись шорохи, переполошенное кудахтанье. Лайсве подхватила с земли палку и ринулась в сарай. Во тьме сверкнули глаза. Кудахтанье перешло в сдавленный хрип, почти человеческий. Лайсве замахнулась со всей силы и ударила.

Коротко пискнув, тварь с грохотом шмякнулась об стену.

В дверном проеме появился Вейас, освещая пространство лучиной, отстранил сестру и опустился на корточки рядом с поверженным зверем.

– Ну даешь, сестренка, с одного удара прикончила! – он восхищенно присвистнул.

Лайсве тоже присела. На земле еще дергалась пеструшка с разодранным горлом. У стены неподвижно лежала черно-бурое тельце. Вейас подхватил его под мышку и погасил лучину, чтобы тлеющие угли не подпалили разбросанные повсюду пучки соломы и перья.

Демона рассматривали уже на улице. Как и предполагали селяне, супостатом оказался обычный хорек. Жирный, подранный, немного облезлый по бокам и с перепачканными в крови зубами.

– Что теперь будем делать? – поинтересовалась Лайсве. За убийство хоря никто раскошеливаться не станет. Да еще и шею намылят, что байками про демона людей пугали.

– Ты пойдешь спать, а я что-нибудь придумаю, – ответил Вей не терпящим возражений тоном, вручил сестре одеяло и направился прочь от селянского двора.

Лайсве все же заставила себя вздремнуть, пока над ухом не начали драть горло петухи. Она встала, подмела перья в курятнике и закопала дохлую птицу, чтобы никто не видел.

Вейас по-прежнему не возвращался.

Лайсве не выдержала и отправилась на его поиски.

Ее повело в сторону сеновала. Она даже не могла объяснить тому причину. Стараясь ступать как можно тише, Лайсве толкнула дверь и заглянула в щель. Пахнуло пряностью сушеного разнотравья. Приглушенные стоны незадачливых любовников обожгли ей уши.

Она едва не вскрикнула. Вот Вейас и нашелся. Какой ужас!

Лайсве хотела тихо притворить за собой дверь, но ржавые петли как нарочно скрипнули.

Через несколько минут вышел Вейас в нижней рубахе. Он нес в руках сверток, от которого пахло горячей выпечкой.

– Не охай. Не совала бы нос, куда не следует, ничего бы не увидела.

– Зачем тебе это понадобилось? – Она поднялась и взяла себя в руки. – У нас же дела. Куродав, забыл? Что станет, если ее муж прознает?

– Так он сам и предложил. – Брат пожал плечами. – Наверное, надеется, что я их брак благословлю, или хочет оплату снизить.

– Оплату за что? – нахмурилась Лайсве.

– За демона-куродава, конечно. – Вейас указал на прислоненную к сеновалу жердь. На нее была насажена жуткая тварь: ярко-алая, в зеленоватых и синих разводах, желтые колдовские глаза выпучены, косматая морда ощерена, видны внушительные клыки с запекшейся кровью.

Это чудище – давешний хорек? Что брат с ним сотворил?

– Пришлось схитрить. Но ты бы видела, как селяне перепугались! Чуть ли не ноги мне целовать бросились за спасение.

Лайсве отвернулась. К горлу подступила дурнота.

– Да перестань! Не ты ли первая взялась людей обманывать?

– Я хотела развеселить детей!

– Какая разница?

Как он может такое сравнивать?!

– Нужно нашего демона сжечь побыстрее. Сомневаюсь, что краска на нем долго продержится. А потом позавтракай. – Брат протянул сверток. – Там пирожки с капустой и мясом. Только, умоляю, ни с кем не делись! Голодным и убогим твои подачки не помогут, а если ты упадешь от изнеможения, мы не сумеем оторваться от погони.

– Какой погони? – всполошилась Лайсве.

– Слухи ходят. – Вейас замялся и почесал затылок. – Похоже, отец поставил на уши весь орден и послал по нашему следу отряд ищеек во главе с твоим женишком. Вряд ли бы отец стал усердствовать так из-за меня, а вот тебя вознамерился вернуть. Если мы не поторопимся, рискуем попасться.

– Мастер Вейас, почему так долго? Вы обещали! – раздался из-за притворенной двери капризный голос.

– Все будет хорошо. Справимся. – Он подмигнул и ушел ублажать селянку.

Лайсве потопталась на месте, пытаясь унять панику, но ничего путного в голову не приходило в голову. Как там в Кодексе Сумеречников говорилось: «Нужно решать насущные проблемы, а не переживать о том, чего еще не случилось»?

Она взяла шест с куродавом и направилась к ближайшему перекрестку, чтобы скрыть следы обмана.

Языки пламени обгладывали «куродава», обдавая запахом паленой шерсти. Прохожие исподтишка косились на Лайсве, но она старалась их не замечать.

«Я уверена в том, что делаю. В сжигании куродава на перекрестке нет ничего необычного. Сумеречники всегда так поступают, чтобы огородить людей от злых чар».

Лайсве пробубнила только что придуманное «заклинание» и подбросила в костер пучки травы. Вроде так больше походило на таинство.

«Брат мой, Ветер, даже себя обмануть не получается!»

Когда костер потух, она закопала обугленные косточки, снова бормоча нелепицу и присыпая могилку полынью и подорожником, а затем подобрала с земли сверток и побрела в Гульборг. Стражники у ворот пропустили ее внутрь за пару медек. Никуда не сворачивая с широкой главной улицы, Лайсве вышла на центральную площадь. Посреди рыночных рядов возвышался стройный деревянный храм с круглыми, похожими на луковицы зелеными куполами. Дом Повелительницы Земли и ее тринадцати сыновей и дочерей – богов-покровителей ремесел и земледелия.

Лайсве уселась на ступени, раскрыла сверток с пирожками и попробовала один из них. Кусок встал в горле сухим комом. Студеная вода из фляги кое-как протолкнула его внутрь.

Перед глазами до сих пор мелькала постыдная сцена с участием брата. Все вокруг чувствовали любовь или хотя бы страсть, но только не Лайсве. Ее ни к кому не тянуло, живот не полнился бабочками – так вроде это чувство описывали в любовных балладах. Но почему именно бабочки? Ведь тогда, получается, в живот набросали склизких мохнатых гусениц. Они поедали потроха, пока не сплели из кишок коконы. Оттуда и вылупились те самые любовные бабочки.

Лайсве усмехнулась и принялась оглядывать собравшийся на торжище люд. Среди пестрой толпы выделялась девочка лет восьми, может, десяти. Невысокая, худенькая, темноволосая и необычно смуглая для этой местности. Одета она была в прохудившийся холщовый балахон, а ноги вместо башмаков укутывали тряпки. Правую руку девочка прятала за спину, а левой держала букетик васильков и предлагала прохожим:

– Возьмите! Всего за одну медьку или кусочек хлеба! Или овсяную лепешку! Или недозрелое яблоко!

Все шарахались от нее, словно та была заразной. Видимо, девочка сильно проголодалась, раз терпела такое. Надо бы поделиться с ней пирожками – так, чтобы Вейас не узнал.

Лайсве оставалось до нее всего несколько шагов, когда девочку кто-то толкнул, и она распласталась на земле. Ее букет затоптали спешившие по делам прохожие. Как бы кроху не постигла та же участь! Лайсве протянула ей руку и помогла подняться.

– Простите. Не стоило. Я такая неуклюжая, – стеснительно пробормотала девочка, пряча глаза.

Может, она из манушей, которые большим табором кочевали по всему Мунгарду? Но мануши глазами обладали ярко-голубыми, а у этой – темные угольки.

– Еще как стоило. Идем!

Лайсве отряхнула ее от пыли и хотела было устроиться возле храма, но на порог снова вышел жрец и покачал головой. Но почему? Сюда пускали всех, даже нищих и больных. Лайсве сделала еще один шаг, но тут уже заупрямилась девочка.

– Нет! Меня побьют палками. Я не хотела ничего дурного, только кусочек хлебушка выменять. Клянусь!

Лайсве присмотрелась внимательнее. Вот почему девочка прятала правую руку. На ней не хватало кисти, а рукав лохмотьями свисал так, чтобы это скрыть. Воровка? Но ведь она была совсем кроха. У Лайсве и красть-то нечего, кроме злосчастных пирожков и затупленного меча. Она улыбнулась как можно ласковее и повела девочку прочь из города.

На опушке леса неслась узкая река с сильным течением. Они искупались на мелководье и выстирали одежду, затем поднялись выше, где берег становился обрывистым и крутым, а дно уходило на большую глубину и сверху даже не проглядывалось.

Девочка в посеревшей от времени нижней рубахе разлеглась на огромных мягких листьях лопуха и принялась уплетать пирожки. Она постоянно давилась и кашляла, откусывая слишком большие куски.

– Не торопись так, а то плохо станет, – предупредила Лайсве с улыбкой.

– Простите! – залепетала она, обсыпая себя крошками. – Я так давно не ела ничего, кроме лебеды и сосновой коры. Хотела цветы на кусок хлеба выменять. Дядька Лирий предупреждал, что нельзя попрошайничать, но я не послушала, вот и… – Говорила она торопливо, с гортанным придыханием на некоторых звуках. Ее взгляд бегал, словно она чего-то опасалась.

Лайсве не могла оторвать глаз от ее искалеченной руки. Кто же эта девочка?

– Давай лучше знакомиться, – она подбадривающе подмигнула. – Я Лайс… Да, Лайс из Белоземья. Это на юго-востоке. Мы с братом на север едем – лучшей доли искать. Ты тоже с юга?

– Я Айка, из Тегарпони, – она хмуро потупилась.

Это был один из самых больших южных городов в Сальвани, почти на границе с Гундигардом. Дальше и придумать нельзя.

– Мы… скитаемся. Нас отовсюду гонят. – Айка развалилась на огромных листьях лопуха, вытянув руки и ноги в стороны. – Мы ищем благостный край, где нет ни голода, ни нужды, ни холода, ни болезней. Где люди добры, честны и милосердны, а дети не бывают сиротами.