Текст книги "Путь Сумеречницы"

– Так ты сирота?

Айка кивнула, глянула на яркое солнце, и ее глаза наполнились слезами.

– Мне было пять, когда черная лихорадка забрала отца с матерью. Еще у меня был братик, но теперь и его нет.

Лайсве устроилась рядом и всмотрелась в исступленно яркое светило до ряби в глазах.

– А я свою маму никогда не видел. Говорят, она была красивая и добрая. Мне бы хотелось быть, как она…

– Но ты ведь парень, – усмехнулась Айка.

Лайсве напряглась. Взрослый бы давно догадался о ее тайне, но девочка продолжала светло улыбаться.

– К тому же ты и так самый красивый и добрый из всех, кого я встречала. Правда-правда!

Лайсве неуютно передернула плечами. Балахон на ветру уже высох. Она поднялась и принялась его штопать. Прорех оказалось много, и поэтому она начала с тех, в которые можно было просунуть целую ладонь. Айка повернулась набок и, щурясь, заметила:

– Ты похож на Посланника.

– Это демон такой?

– Нет! Божественный посланник. Они прекрасны, как никто из смертных. Они ненадолго спускаются с небес, чтобы принести людям покой и облегчить страдания. А когда наступит конец времен, они приведут в наш мир милостивого Господина, чтобы он сделал всех людей счастливыми. Надеюсь, у них получится.

Лайсве провела рукой по неровно остриженным волосам. Прекрасна, как никто из смертных, смешно, не правда ли? Затосковав, она сменила тему:

– А что случилось с твоей рукой?

Айка помрачнела и принялась баюкать изувеченную конечность, словно успокаивая боль в незатянувшейся ране.

– Если не хочешь…

– Нет, все в порядке. Просто… – Девочка громко всхлипнула, но продолжила: – Это произошло в Тегарпони, когда мой братик был еще жив. Мы спали в сточных канавах. Голодали. Стреляли голубей из рогаток на улицах нижнего города. Однажды братик заболел. Целители из храма Вулкана говорили, что это от грязи и плохой пищи. Он мучился несколько дней и постоянно просил есть. Я украла для него буханку хлеба из пекарни, рядом с которой вкусно пахло теплой едой. Когда вернулась, братик уже отправился на Тихий берег. Меня поймали и отрубили кисть.

– Кисть за буханку хлеба? Это жестоко и несправедливо!

Интересно, а что делали с теми, кто обманывал людей?

– Нет. – Айка снова светло улыбнулась. – Все верно: воровать плохо. И попрошайничать тоже. Так дядя Лирий учит. Он подобрал меня, выходил и взял с собой на поиски благостного края.

Что у них за вера такая? Благостный край, Посланники, спускающиеся с небес, Господин, который запрещал попрошайничать и воровать и должен был принести всем счастье?

Лайсве протянула Айке заштопанный балахон и помогла одеться. Они снова устроились в зарослях лопуха. Лайсве принялась собственным гребнем расчесывать пушистые волосы девочки. Та терпела, даже когда приходилось с силой раздирать колтуны. После они вдвоем растянулись на мягких листьях и махали руками и ногами, как бабочки крыльями. Солнце лениво опускалось за верхушки сосен, опаляя их закатным заревом.

– Идем с нами. Будешь нас защищать ото всех и приносить покой, и мы заживем свободные, как птицы! – Айка вложила свою костлявую ладошку в руку Лайсве и доверчиво улыбнулась. Золотисто-рыжие солнечные лучи преобразили ее лицо, смягчив худобу и сделав невероятно красивой.

– Рад бы, но у меня тоже есть братик. Если я его брошу, то ему никто даже буханку хлеба не украдет. И, кажется, он меня уже обыскался, – Лайсве попыталась отшутиться, но девочка расстроенно отвернулась.

– Я знала, что ты не согласишься. У тебя другой путь.

Треснули сучья. Кто-то шел к реке по лесной тропинке.

Вейас?

На опушке показался незнакомый босой мужчина в косоворотке и штанах из грубого сукна.

– Дядя Лирий? – спохватилась Айка.

Лайсве поднялась следом и присмотрелась.

Мужчина был невысокий, с заострившимися от худобы скулами. Его правую щеку пробороздил застарелый шрам, а карие глаза смотрели настороженно и хмуро. За поясом торчал большой охотничий нож с отполированной до блеска рукоятью. Шел он вначале степенно, но потом сорвался в бег.

Лайсве испуганно замерла.

У него на шее качался сплетенный из ивовых прутьев амулет – круг, перечеркнутый четырехконечной звездой.

В ее голове что-то щелкнуло, с глаз будто спала пелена, и все слова Айки сошлись в целостную картину подобно мозаике. Это были бунтовщики-пресветловерцы. И поэтому их отовсюду гнали.

Пресветловерцы ненавидели Сумеречников. Нужно было бежать, но ее ноги вросли в землю и не двигались, точно как в кошмарном сне.

Мужчина остановился в нескольких шагах от берега.

– Айка!

– Дядюшка Лирий, что с вами? – недоумевала девочка.

– Это колдун, Айка. Беги! – закричал Лирий и выхватил из-за пояса нож. – Предупреждаю: если попробуешь меня заколдовать…

– Да вы что? – Айка замотала головой. – Никакой Лайс не колдун. Он спас меня в городе и угостил пирожками. Он хороший!

– Он тебя заколдовал. Беги! – Лирий шагнул вперед.

Лайсве вытащила из ножен меч и выставила перед собой. Руки предательски дрожали. Она сумеет защититься, должна суметь!

– Не подходите! Я не собирался причинять никому вред. – Она попятилась к реке, размахивая клинком. Пускай разум возобладает!

– Дядя Лирий, остановитесь!

Айка ухватила его за локоть, но он отмахнулся от нее, как от былинки.

– Вы обираете нас до нитки, калечите за то, что мы пытаемся урвать крохи из награбленного вами, и вешаете, если возмущаемся. Убийцы, душегубы, чума для всего Мунгарда! Каждый ребенок, погибший от голода и холода, на вашей совести!

Лайсве колотило от его злобы, будто сама смерть стояла позади них и ждала, кто не выдержит первым.

– Неправда, – ее голос сорвался на сип, но она изо всех сил старалась говорить уверенно: – Мы защищаем людей от демонов и получаем за это справедливую плату…

В темных глазах мужчины полыхнуло яростное безумие.

– Ложь! Все демоны – ваша морочь! Сдохни, тварь!

– Нет! – вскрикнула Айка.

Сверкнула сталь и скрылась за метнувшейся тенью. Лайсве не разглядела, что случилось. Меч звякнул о землю. В ее руки упало тщедушное тело Айки.

– Нельзя убивать… – отрывисто бормотала она, – Посланников. – Из ее спины торчала рукоять ножа. Кровь пятнала только что выстиранный балахон. – Кто приведет… – слова тонули в натужных хрипах, – господина?

Ее глаза закатились, голова запрокинулась.

– Айка! – грянул отчаянный вопль.

Чей?

Мертвая плоть упала на землю.

Лайсве спрыгнула с обрыва.

Глава 9
Влюбленный кузен

1526 г. от заселения Мунгарда.

Докулайская долина, Кундия

Лайсве пыталась выбраться из воды, но соскальзывала с крутого берега, и течение несло ее все дальше. Благо дно было не каменистым, иначе расшиблась бы еще в момент падения. От холода и напряжения ноги сводило судорогой. Она нашла спасение в отполированных водой корнях нависшей над рекой ивы. Лайсве схватилась за них, подтянулась и вскарабкалась на сушу, ободрав ноги об коряги и обжегшись крапивой.

Сердце бешено колотилось, словно хотело выскочить наружу, но даже отдышаться не вышло – страх погнал в чащу через колючий подлесок и бурелом. Деревья стали выше, появились просветы между ними, но Лайсве не обращала внимания.

Хруст сучьев под ногами преследователя нахлестывал ей в спину. Хриплое дыхание жгло затылок. Косматый и злой Лирий обгонял, заступал дорогу и угрожал окровавленным ножом:

– Сдохни! Сдохни, тварь! Сдохни за Айку!

Торчащий из земли корень схватил ее за ногу, и Лайсве упала, ударившись головой о сосновый ствол. Тело пронзило болью. Дышалось с трудом. К горлу снова подступила дурнота, а слезы смешались с теплыми струйками крови.

Лирия нигде не было – за ней гналась совесть.

Айка стояла перед ее глазами живая, прятала покалеченную руку за спину, улыбалась и протягивала букет васильков, но стоило Лайсве прикоснуться к ней, как та падала замертво. Пластами слезали кожа и плоть, оголяя кости. Из глазниц выползали жирные личинки, у которых было перекошенное от ярости лицо Лирия. Они тянулись к Лайсве и кричали:

– Это ты убила Айку! Тебе подобные уморили ее брата голодом и отрубили ей руку. Убийца! Умри!

Лайсве пыталась сосредоточиться на чем-то добром и светлом, но мысли снова и снова возвращались к Айке.

Жесткий сосновый ствол врезался в спину. Только он и удерживал ее на тонкой грани реальности. Темная бездна небытия надвигалась, уносила в туманную пустошь. Лайсве бродила по ней, звала кого-то, но отвечало лишь эхо.

Внезапно ее лицо утерли мокрой тряпкой. Пахнуло чем-то несвежим. Она дернула головой, отгоняя дурманный сон, и распахнула глаза.

На нее уставилась косматая бурая морда. Громадная пасть была распахнута, обнажая клыки, а затем раздался протяжный рык.

Лайсве затаила дыхание, не смея шелохнуться.

Медведь принялся слизывать запекшуюся кровь с лица. Сейчас откусит. И будет она без лица, как Айка без руки. А потом Вейас загонит ей нож в спину из жалости.

Нет! Нельзя сходить с ума.

Зверь замер. Бездонные глаза смотрели почти по-человечески.

– О Повелитель Зверей, – забормотала Лайсве, перебирая в памяти нянюшкины сказания. Слова молитвы приходили будто сами собой: – Именем твоей милосердной жены Повелительницы Земли заклинаю: прости, что пролила невинную кровь в твоем лесу. Я искуплю ее кровью демонов и благими деяниями во славу всей земли Мунгардской.

Медведь выпрямился во весь рост и закрыл собой небо. Спина прогнулась. Рев ударил по ее ушам. Передние лапы замолотили по воздуху.

Задерет! Просить бесполезно: чужая стихия не знает пощады.

– Брат мой, Ветер, спаси, умоляю, – зашептала Лайсве дрожащими губами.

Налетел ветер, поднял в воздух прошлогоднюю листву и швырнул в косматую морду. Медведь вскинул голову и уставился в небеса. Неподалеку залаяли собаки. Он неуклюже развернулся и скрылся в густых зарослях малинника.

Лайсве измученно выдохнула. Пустая, словно выеденная скорлупа. Ни одной мысли в голове не осталось, лишь тупая апатия и ломящая боль в окаменелых от напряжения мышцах.

Надвигалось темное беспамятство, но лес не отпускал, будоражил шорохами и запахами. Собаки залаяли совсем рядом, спугнув птицу. Затрещали ветки, будто кто-то ломился через чащу.

Над ухом раздался возглас:

– Она здесь, Вей, быстрее!

– Лайсве! – ее внезапно обняли и встряхнули жесткие руки. – Ты в порядке? Что случилось?

Она прищурилась в лучах яркого солнца.

Кто этот высокий стройный юноша?

– Да ты же промокла до нитки! – Он принялся стягивать с нее одежду.

Лайсве соображала как сонная муха, а двигалась и того нерасторопней. Вместо протеста получилось лишь нечленораздельное мычание. Резкий рывок отозвался такой болью, что она едва не лишилась чувств.

– Оставь ее! – возмутился Вейас.

Лайсве облегченно выдохнула и расслабилась.

– Я хотел помочь! Она сильно ободралась, на затылке шишка с кулак. Надо согреть ее и отвезти к целителю, – оправдывался незнакомец.

Лайсве ему не верила.

– Я брат ее, а ты чужак. Занимайся лучше своими гончими. – Вейас оттолкнул его в сторону.

Снова залаяли собаки, под тяжелыми шагами затрещали сучья.

Почему так громко?

– Тише, родная, – зашептал брат. – Я с тобой, теперь все хорошо.

Он развязал тесемки на ее рубашке, вынул руки из разодранных рукавов и стянул превратившиеся в лохмотья штаны. Когда он случайно задевал ссадины и синяки, Лайсве лишь тихо постанывала. Вознаграждением за пытки стал плотно обернутый вокруг нее плащ, который еще хранил тепло брата.

Лихорадочные мысли постепенно упорядочились.

– Заставила же ты нас поволноваться! Еще повезло, что у Петраса свора гончих имеется, иначе ни в жизнь тебя в этих лесах не сыскали бы. – Вей подхватил ее на руки.

Значит, то был кузен.

Лайсве помнила его сопливым мальчишкой, всего на год старше их с братом. Сейчас он стал такой взрослый и важный.

– Не расскажешь, что случилось?

Лайсве спрятала лицо у брата на плече.

– Ну и ладно. Жива главное. Целитель тебя быстро на ноги поставит, вот увидишь.

– Прости, – в ее горле будто встал ком, царапая изнутри. – Я не хотела добавлять хлопот.

– О чем речь? Ты вдохновляешь на подвиги! – И брат потащил ее к дороге.

– Что, даже лучше, чем селянки на сеновалах?

Рядом с братом страх отпускал, словно он был ее броней. Надо забыть и не думать, не вспоминать о произошедшем. Никогда больше!

– Селянок в Мунгарде, что грязи, а сестра у меня одна.

Сделалось совсем спокойно. Вей поудобней перехватил Лайсве за талию. В просветах между деревьями показались роющие копытами землю лошади и снующие вокруг них поджарые псы.

– К тому же, возможно, нам не придется ехать в Нордхейм. – Вейас усадил сестру в седло впереди себя и направился вслед за Петрасом.

Лайсве уснула в самом начале пути и очнулась, лишь когда брат снимал ее с лошади. Посреди дремучего бора притаилась двухэтажная усадьба из круглых бревен. Леса Докулайской долины примыкали к замку Будескайск и принадлежали древнейшему роду мертвошептов Гедокшимска – роду кузена.

– Охотничий домик, – пояснил Петрас и распахнул дубовую дверь. – Здесь удобнее, чем в моем замке, и не придется беспокоиться, что кто-то из слуг донесет ищейкам или вашему отцу.

Вейас устроил сестру на приземистой лежанке, покрытой соломенным тюфяком, спеленал шерстяными одеялами и подложил под голову побольше подушек. В камине потрескивали смолистые дрова. Брат взял кочергу и пошевелил их, чтобы разжечь пламя еще сильнее.

Кузен же скрылся в глубине дома. Должно быть, разыскивал следившего за хозяйством слугу.

Вскоре раздались возбужденные выкрики.

– Я уже не мальчик, а вы не мой наставник, чтобы меня отчитывать. Я хозяин и лорд, все будет по-моему!

Послышался успокаивающий, миролюбивый голос, похожий на тот, каким нянюшка усмиряла детские истерики близнецов. Наверху затопотали и бегом спустились по лестнице.

Вейас обернулся.

– Я договорился, за Лайсве присмотрят. Перекусим и будем выдвигаться. Нас уже ждут, – обронил Петрас и снова ушел.

– Вы уезжаете? – встревожилась Лайсве.

– Вернемся к ночи. Я обещал Петрасу кое в чем подсобить. – Вейас погладил ее по волосам, напоминая отца. Как он там один? Совсем, видимо, истосковался, раз решил отправить в погоню за ними ищеек. – Не грусти. – Он ущипнул Лайсве за щеку, прям как в детстве, и последовал на кухню за Петрасом.

По лестнице спустился невысокий мужчина в свободных штанах и рубахе из беленого льна. Это и есть обещанный целитель Петраса? Его лицо было плоское и круглое, как блин, смуглое, с узкими раскосыми глазами. Темные, побитые сединой волосы связаны в тонкую косу, спускающуюся до середины лопаток. Он опирался рукой на узловатую клюку с резной медвежьей головой вместо набалдашника. Вспомнив, как хозяин леса облизывал ее лицо, Лайсве передернула плечами. Взгляд у целителя был такой же – цепкий, пронзительный, изучающий.

Он поводил над ней руками, широко растопырив длинные пальцы. Ничего необычного в его жестах не было – так делали все целители, но почему-то Лайсве стало не по себе. Сдавленно закряхтев, он опустил ладони.

– Надо вернуть девочку отцу: она очень истощена, – крикнул целитель.

В дверном проеме тут же показался Петрас.

– Юле, мы ведь уже обсудили. – Он оперся плечом о косяк и сложил руки на груди. – Исцели ее. В конце концов, должен же ты свое содержание отрабатывать. Остальное тебя не касается. – Направившись к выходу, кузен позвал Вейаса: – Едем.

Брат вышел следом, дожевывая кусок хлеба и запахивая на груди плащ.

– Удачи, куда бы вы ни шли. – Лайсве протянула к нему руку.

Он полуобернулся и подмигнул ей уже у двери.

– Шустрей! Упустим время, и они уйдут, – забранился с улицы Петрас, и Вейас поспешил за ним.

– Эх, молодость, отцовский погребальный костер еще не остыл, а он уже себя властелином Мунгарда возомнил. – Целитель покачал головой, глядя на дверь, за которой скрылись мальчишки.

Лайсве приподнялась на локтях, чтобы получше рассмотреть его. А вдруг он как Лирий? Выпутавшись из одеял, она забилась в самый угол лежанки у стены. Нет, нельзя так, она не должна бояться каждой тени, иначе точно сойдет с ума.

– Вас зовут Юле? – заговорила Лайсве, чтобы развеять собственный страх. – Необычное имя. Вы не из этих краев?

– Юле-икке, если полностью, – он говорил правильно, только картавил и тянул слова. – Я родился на крайнем севере, у самой Червоточины, в племени оленеводов. Только не осталось их совсем. Тоже молодость из Полночьгорья выгнала, заставила судьбу на чужбине искать. – Он с досадой махнул рукой и ушаркал за дверь на кухню.

Надо же, из самого Полночьгорья! А говорили, что там никто не живет.

Юле принес таз и кувшин с кипяченой водой. Он обтер льняной тряпкой раны и ссадины и на очищенное место наложил заживляющую мазь. Тревожность и боль немного отпустили, и Лайсве обмякла. Затем Юле сходил на кухню за чашкой дымящегося отвара. Она взяла ее и с опаской принюхалась: корень валерьяны, солодка, мята, масло облепихи – лишь ничтожную часть ингредиентов ей удалось узнать, но отравой питье не показалось. Лайсве сделала глоток. Напиток обжег горло и быстро согрел, обволакивая изнутри мягкостью и спокойствием. Ее глаза начали слипаться.

– Расскажите про север, – попросила она, разглядывая подернутое сеткой морщин лицо целителя.

Юле удивился, но все же заговорил, наблюдая, как Лайсве медленно, глоток за глотком опустошает чашку.

– Там снег. Его так много, что в некоторых местах он не тает даже в середине лета. Полгода там властвует солнце, а полгода – луна. Горы так высоки, что подпирают собою небо и пиками достают до парящих в облаках городов Первостихий. Ущелья уходят так глубоко, что на дне бурлит Сумеречная река, неся души к новому рождению. Она единственная не замерзает, даже когда океан сковывает толстая корка льда, а воздух становится густым и плотным настолько, что гудит и с треском двигается даже без ветра. В полугодовую ночь в небе появляется огненная корона. Зеленые, синие и красные полосы сливаются в диком танце, изгибаясь зубчатыми волнами, и пульсируют под музыку сфер мироздания, хотя ухо ничего различить не может. Человека охватывает безумие, и он следует за Северной звездой через семь врат Червоточин. А дальше, внутри подземного лабиринта, его уже ждет новорожденный демон, чтобы полакомиться вдоволь, прежде чем выбраться на свет мунгардский.

– Зловеще! – завороженно выдохнула Лайсве и сделала последний глоток. Перед ее глазами возникали целые картины, почти как когда нянюшка рассказывала истории о героях древности. Она придвинулась к целителю. – А демоны, вы их видели?

Юле надавил ей на плечи, заставляя лечь обратно, положил руки на голову и начал перебирать пальцами ее волосы, отчего кожу едва заметно покалывало.

– Демонов я видел множество: и мохнатых конеподобных ненниров, и косматых, ростом со скалу, гримтурсов, и остроухих туатов, и коварных Лунных Странников, и зубастых варгов, и сладкоголосых никс, и трудолюбивых ниссе и еще бездну всяких созданий, великих и малых, хитрых, злокозненных, но иногда даже мудрых и могущественных.

– Они настоящие? Но люди говорят…

– Людям трудно поверить в то, чего они не видят. Наш мир гораздо больше, чем можно познать глазами, ушами, носом, ртом или через касание. Даже мы, кто вместе с родовым даром награжден развитым чутьем, ощущаем только малую часть.

Юле поднес ладонь к ладони Лайсве, но не прикоснулся. Между их пальцами вспыхнули светло-голубые искры, почти такие же, как в святилище дома.

– Здорово!

– Только малая часть. – Юле снисходительно улыбнулся, и в уголках темных глаз заиграли мелкие морщинки. – Скажи, у тебя недавно не было обмороков?

– Это от волнения. Столько всего произошло, – смущенно потупилась она. – Я мало ем и плохо сплю, да?

Он тяжело вздохнул и покачал головой.

– Знавал я людей, которые питались солнечным светом и спали всего по два-три часа. Твое восприятие изменилось, разум начал перестраиваться, а тело за ним не поспевает. Обычно с женщинами такое случается позже, когда за плечами есть муж и взрослые дети. Но в твоем возрасте подобный переход опасен. Тело или, того хуже, разум может не выдержать. Поэтому я и сказал, что лучше вернуться к отцу.

– Нет. – В груди поднялась волна горечи и упрямства, хотя по родителю Лайсве тосковала безмерно. – Дома меня выдадут замуж за недостойного человека, и я умру либо на родильном ложе, либо от яда. А если нет, то что за жизнь в золоченой клетке? Только покинув дом, я увидела мир, узнала… Нет, я еще ничего не узнала, но хочу понять. Вот вы, к примеру…

– Я? – Юле смешно сдвинул сросшиеся на переносице брови.

– У вас сильный дар. Вы знаете больше, чем многие из наших, но родились-то не в замке, не в семье Сумеречников. Откуда у вас дар?

Целитель смутился, но думал недолго.

– Вы, южане, слишком печетесь о происхождении. А богам и дела нет, родился ты в замке на холме, в семье рыцаря или кухаря, в рыбацкой деревушке на берегу бескрайнего океана или в племени оленеводов на дальнем севере. Как бы люди ни старались в своей гордыне подчинить силу богов, она все равно будет следовать высшим замыслам, которые разумом объять не дано даже книжникам. Предназначение можно лишь почувствовать, вот здесь. – Юле коснулся ее груди, где билось сердце. – Когда ты ощущаешь трепет или благоговение, знай: боги проходят рядом, дотрагиваются крыльями, защищают и направляют.

– Но есть ли боги на нетореных тропах? – Лайсве покачала головой.

Юле снял с шеи массивное ожерелье и передал ей. Оно было собрано из клыков и деревянных бусин с вырезанными на них колдовскими рунами.

– Если когда-нибудь нетореная тропа заведет тебя в наш суровый край, сожми его в ладони и позови. Помощь придет, пускай не от богов, но от людей уж точно.

– Надеюсь, что помощь мне больше не понадобится.

Усталость погружала ее в вязкое марево между сном и бодрствованием, хотя тревожные мысли не позволяли успокоиться. Лайсве снова задала вопрос, ведь Юле казался ей таким мудрым, он обязательно должен был знать ответ.

– Почему пресветловерцы называют нас убийцами?

Целитель неловко отвел взгляд.

– Потому что идет война. Она повсюду, в каждую душу тернии запустила, а что после останется – никто не ведает. Может, головешки, а может, и похуже что из тех терний прорастет. И убивать будет уже каждый. Но если не хочешь, не надо. Спи. – Он поднес руку к зажженной на тумбочке свече и пальцами потянул из нее пламя, пропуская сквозь себя. Огонь мелкой сетью выходил из другой его руки и окутывал Лайсве пламенеющим покровом. – Иногда раны прячутся настолько глубоко, что на теле их не увидеть. Они гноятся, вызывают лихорадку и никогда не зарастают до конца, разъедая тебя изнутри. Не отдавай душу Мраку – он убьет ее. Забудь боль, оставь лишь вопрос, на который надо отыскать ответ. Это поможет не сойти с ума.

Голос Юле убаюкивал не хуже зелья: тревога отступала, уходило в туман искаженное гневом лицо Лирия, перепачканный в крови балахон Айки и медвежий рев. Теплая безмятежность заполнила царивший в домике полумрак. И казалось, сама мать братьев Ветров, Белая Птица, поет ей волшебную колыбельную.

Лайсве проснулась от хлопка двери в прихожей. Раздались шаги, зашелестела одежда, кто-то едва слышно переговаривался. Юле рядом не оказалось. В комнате было темно, лишь угли дотлевали в камине, подмигивая рыжеватыми всполохами. На пороге показался огонек свечного фонарика. В его неровном сиянии вырисовался стройный силуэт Вейаса, потом и Петраса, шедшего следом.

– Чего не спишь? – удивился брат.

Лайсве пожала плечами. Не рассказывать же ему, что они шумели, как табун бешеных лошадей, и весь сон разогнали.

– Где вы были?

Вейас потупился и перевел взгляд на кузена. От них несло кровью, огнем и смертью. У брата этот запах смешивался со стыдливостью и едва заметным страхом, а вот Петрас, напротив, был уверен в себе и спокоен. Но он – мертвошепт. Они всегда смердели кладбищем, и находиться рядом с ним было немного жутко.

– В окрестностях объявилась шайка бунтовщиков. Простолюдины жаловались, что те подстрекают их к восстанию. Надо было разобраться, – нехотя сознался Вейас и отвернулся.

Лайсве вздрогнула.

Он же говорил о товарищах Лирия и Айки!

– Что произошло? – она схватила брата за руку, заставив посмотреть ей в глаза.

Вейас покачал головой из стороны в сторону, ища поддержки у Петраса. Кузен достал из ножен меч и принялся стирать с него бурые пятна.

– Милость им оказали. – Обрисовав пальцами петлю вокруг шеи, он свесил голову набок, закатил глаза и высунул язык.

Вейас неловко рассмеялся, за что Петрас пихнул его в бок локтем.

Лайсве отпустила руку брата и отвернулась, не желая смотреть, как они потешаются над смертью.

– Среди них был темноволосый мужчина со шрамом на щеке?

– Да, предводитель их. Совсем из ума выжил – на меня с топором бросился. А почему спрашиваешь? – Петрас развернул ее к себе. – Это он тебя обидел? Не бойся, я выпустил ему кишки.

Значит, Лирий был мертв. Они все мертвы. И Айка бы тоже умерла, даже если бы не встретилась с Лайсве.

Она тихо всхлипнула. Влажные губы Петраса коснулись ее лба. Как он не понимал, что сейчас не время? Почему не видел, что ей плохо и хочется побыть одной?

– Оставь ее! Идем. – Вейас потащил кузена за руку на кухню, одарив сестру понимающим взглядом.

Лайсве снова задремала.

Под утро разбудил скрип половиц. Вейас. Крался так тихо, пройдоха. Он прилег рядом на одеяло и зашептал:

– Не спишь?

– Да как тут уснешь, если тебя постоянно будят?

– Я тоже не сплю. Не могу. Вспоминаю их лица. Не думал, что смерть это так ужасно, особенно когда сам помогаешь затянуть петлю, – его будто прорвало. Слова лились нескончаемым потоком, и Лайсве не все фразы удавалось разобрать. – Кузен сказал, что научит меня быть Сумеречником, сказал, что это проверка на смелость… Я думал, он покажет, как выслеживать демонов, заманивать их в ловушки, использовать дар, но эти бунтовщики… Кроме их сумасшедшего главаря, никто не сопротивлялся. Они просто стояли на коленях и молились, пока мы надевали им на шеи удавки. Я слабак, раз не могу преодолеть жалость, да? Давай вернемся. Кого мы пытаемся одурачить? Мне никогда не стать доблестным воином без страха и упрека, а ты еще одной такой ночи не выдержишь.

Лайсве вгляделась в искаженное рассветными сумерками лицо брата, самое родное, но все же способное ее удивлять. Вейас всегда выглядел уверенным, и это она постоянно искала у него поддержки. Страхи и сомнения нужно преодолеть, пусть и ради него.

– Мы справимся. Я сильнее, чем кажусь. И ты тоже. – Лайсве переплела с ним пальцы. – Только давай уедем отсюда поскорей. Не нравится мне, что Петрас заставляет тебя делать.

Он отстранился.

– Мы не можем. Тебе нужно время, чтобы восстановить силы. Нам нужны деньги на жизнь. К тому же Петрас обещал помочь с испытанием. Надо быть честными с самим собой, Лайсве: я слаб. Даже тебя защитить не смог. Верхом самонадеянности было думать, что мы доберемся до Нордхейма. Петрас поможет мне попасть в орден без этого.

– А как же вэс и твое желание доказать всем, что ты сам чего-то стоишь? – возразила Лайсве. Значит, они не увидят чудеса севера, о которых вчера рассказывал Юле, и… ледяной саркофаг, раскачивающийся на огромных цепях за вратами Червоточин. – А как же я? Мне придется вернуться к отцу и выйти замуж за Йордена.

– С этим Петрас тоже обещал помочь.

– Как?

– Не знаю, но это наш единственный шанс.

От такого шанса стало тошно.

– У тебя сейчас взгляд, совсем как у отца после провального поединка. – Он улыбнулся так печально, что от жалости засосало под ложечкой. – Разочарована, да?

Ну вот, обидела брата из-за глупой прихоти! Лайсве поспешила обнять его.

– Нет! Я люблю тебя. Ты мой брат. И, что бы ни случилось, всегда им останешься.

Вейас натужно выдохнул и ушел.

Когда Лайсве проснулась, Вейас с Петрасом снова куда-то запропали на целый день. Под вечер Лайсве решила размяться. На стуле рядом с лежанкой Юле оставил распашное мужское платье с поясом. Лайсве накинула его поверх рубахи и поковыляла по комнате на занемевших ногах.

Входная дверь вдруг распахнулась.

– О, гляди-ка, она уже ходит! – восхитился замерший в проеме Петрас. – Я же говорил: мой целитель быстро ее подлатает.

Вчера от изнеможения все плыло перед глазами, и только сейчас ей удалось хорошенько разглядеть кузена. Он стал настоящим красавцем: нос орлиный с изящной тонкой горбинкой, густые волосы насыщенного темно-каштанового оттенка были стянуты в пучок на затылке, а уголки чувственных губ приподняты в обаятельной улыбке, – не такой шаловливой, как у Вейаса, но гораздо более интимной. От нее даже у Лайсве, равнодушной к мужским чарам, по спине пробежали мурашки. Темные, почти черные глаза смотрели прямо и дерзко, не зная ни стыда, ни страха. Под расстегнутой у во́рота на несколько пуговиц белой рубахой бугрилось мускулами натренированное тело.

Лайсве тряхнула головой, отгоняя неприличные мысли.

– Не стоило тебе вставать. – Вошедший следом Вейас поднырнул под руку кузена и внимательно осмотрел ее. – Отдохни хорошенько, нам спешить некуда.

– Соскучилась, – шепнула Лайсве ему на ухо, вглядываясь в родные голубые глаза с жемчужными крапинками. – Ты был не в себе, я переживала.

– Забудь, – отмахнулся тот. – Отдыхай.

Вернувшись в коридор за тюками, Вейас взвалил их на плечо и потащил на кухню. Лайсве покорно поплелась к постели, растянулась на перине и уставилась в потолок, совершенно позабыв о Петрасе. А он не забыл: прожигал ее пристальным взглядом, а потом устроился на лежанке рядом. На его устах играла все та же соблазнительная улыбка.

– Не хмурься. Тебе не идет.

Лайсве суматошно пыталась придумать, что на это ответить. Почему с Вейасом перебрасываться колкостями и делиться самым сокровенным было так просто, а с другими мужчинами она словно язык проглатывала? Хорошо хоть, не жеманничала.

Не дождавшись ответа, Петрас продолжил:

– Вей из-за предстоящей охоты переживает. Я тоже в первый раз волновался, но потом привык. Сейчас это не страшней, чем вепря или лося убить.

– Так вы собираетесь охотиться на демона, настоящего демона? – насторожилась Лайсве.

– На белого варга. Мы хотим добыть трофей для ордена.

– Но вельва переменила назначение. Теперь Вейас должен добыть клыки вэса.

– А кто подтвердит ее слова? – ухмыльнулся тот.

Она недоуменно пожала плечами.

– Отец, гости, дядя Кейл – все, кто присутствовал на церемонии взросления.

– А вот и нет, – хохотнул Петрас. – Все они сделают вид, что этого не было. Был только приказ ордена, скрепленный печатью и подписью глав Совета. Там сказано: чтобы стать Сумеречником, Вейас должен принести шкуру белого варга. Вашему отцу надо было понять это, а не пороть горячку.

От его пренебрежительного тона сделалось неприятно. Внешний лоск и обаяние молодого Сумеречника как ветром сдуло, и теперь кузен казался Лайсве высокомерным и злым. Говорить стало намного проще: