Текст книги "Самосознание проблемных подростков"

ГЛАВА 2
Виды идентификаций

«… имя рождается через именователя в именуемом, но, родившись, живет уже своей жизнью».

С.Н. Булгаков

«Я сижу в своем имени, как гребец в лодке».

М. Павич

– Давным-давно – кажется, в прошлую пятницу – Винни-Пух жил в лесу один-одинешенек, под именем Сандерс.

– Что значит «жил под именем»? – немедленно спросил Кристофер Робин.

– Это значит, что на дощечке над дверью было золотыми буквами написано «Мистер Сандерс», а он под ней жил.

А. Милн

Именная идентификация отличается от других идентификаций тем, что человек отождествляется не с предметом, а со словом, знаком. И этот знак, обозначающий его, не менее важен в структуре личности, чем телесность. Тело является физической оболочкой Я, а имя – духовной.

«С давних времен люди заметили, что имя влияет на судьбу человека, играет определенную роль в становлении его характера. Зная имя, можно судить о происхождении, национальности, вероисповедании человека. Одно звучание имени дает большое количество информации. Имя может звучать благозвучно, ласково, возвышенно, приятно, а может – настораживающе, сухо, устрашающе, неприятно.

Французский исследователь П. Руже в своей книге «Влияние имени на жизнь человека» говорит о так называемой «музыке имени», определяющей, по его мнению, судьбу человека. Исходя из этой теории, каждая буква имени является источником определенной вибрации, влияющей на характер человека» (Миронов, 1998, с. 3).

В популярной литературе об именах, вызывающих неизменный интерес читателей, вопрос «каким образом имя влияет на судьбу носителя?» обсуждается с точки зрения связи имен со знаками Зодиака, цветами (спектром излучения), растениями, минералами, животными и т. д. Астрологи описали для каждого имени возможную судьбу, увлечения, интуицию, интеллект, нравственность, состояние здоровья, сексуальность, тип, поле деятельности и пр. Все это интересно, увлекательно и не лишено правдоподобия.

С научной позиции имя собственное и его социальное значение изучается в лингвистике (раздел антропонимии), этнографии, социальной психологии, антропологии, культурологии.

Социальный аспект имени собственного точно выразил филолог Никонов В.А.: «Личные имена существуют только в обществе и для общества, оно и диктует неумолимо выбор их, каким бы индивидуальным он ни казался. Личные имена социальны все и всегда» (Никонов, 1974, с. 8) Автор подмечает, что имя человеку нужно для того, чтобы «служить индивидуальным различителем его носителя. Но имя также «вводит в ряд». Имя связывает носителя с другими носителями того же имени и с той группой общества, в которой оно принято, независимо от его исходного этимологического значения» (Там же, с. 14).

Но имя – это не только социальный знак, способ общения, но и атрибут личности. Человек как называтель имени, как носитель имени, взаимное влияние имени и личности – эти аспекты феномена имени рассматриваются в философии и психологии.

Совершая философский экскурс, мы ограничимся представлением русской философской мысли, так как идеи именно русских философов кажутся нам наиболее интересными.

Рассматривая именную идентификацию, относящуюся к личностным идентификациям, мы понимаем, что «социальная сторона» в ней присутствует обязательно, но как достояние личности.

Деление на личностные и социальные идентификации условно, так как они не могут существовать изолированно: личностные идентификации в определенной степени социальны, заданы социальными образцами; социальные идентификации – личностны, поскольку принадлежат личности, выбираются ею. Иллюстрацией данной мысли может служить высказывание Н.А. Бердяева: «С точки зрения экзистенциальной философии, с точки зрения человека как экзистенциального центра, личность не есть часть общества. Наоборот, общество есть часть личности, лишь социальная ее сторона» (Бердяев, 1999, с. 53).

Ту же мысль, преподнесенную в другом контексте, относящемся непосредственно к имени, можно проиллюстрировать высказыванием философа А.Ф. Лосева: «…если имя есть только имя, но в то же время относится к какой-нибудь сущности и это отношение есть именно отношение именования и называния, то сущность необходимым образом должна содержаться в своем имени, что возможно только тогда, когда она хотя бы частично тождественна с ним, т. е. это значит, что имя, именуемо относящееся к сущности, ни в каком случае не может быть только именем» (Лосев, 1993, с. 224).

А.Ф. Лосев в своей работе, посвященной имени, очень глубоко и скрупулезно исследует взаимодействие имени (слова) и сущности (в нашем контексте – носителя), приходя к выводу о том, что сущность и ее имя необходимо тождественны и различны в то же время. Эта диалектическая связь становится очевидной из посылки: если имя и сущность тождественны, то как их отличить? Если они различны, то имя не относится к данной сущности.

Посредством диалектического способа логического мышления мы получаем научный вывод.

П.А. Флоренский, исходя из платоновского соотношения идеи (по-тустороннее) и явления (по-сюстороннее), переносит способы их взаимоотношений на имя и именуемого: 1) между именем и его носителем признается сродство, как подражание имяносца своему имени; 2) именуемый участвует в своем имени; 3) имя присутствует в именуемом, является внутренней формой его. Имя его как бы оформляет, присутствуя в нем (Флоренский, 1999).

Беря за основу метод типизации, П.А. Флоренский рассуждает об имени как критерии, по которому определяется тот или иной тип личности. Подтверждение этому он видит в народной словесности, когда каждому имени соответствует один и тот же тип по своему психологическому складу, «нравственному характеру», линии поведения и судьбе. Также и в литературе художественные типы носят не случайные имена, а тщательно подобранные автором. «В литературном творчестве имена суть категории познания личности, потому что в творческом воображении имеют силу личностных форм» (Флоренский, 1999, с. 184).

Имя расценивается как тип, как некая норма бытия, как идея. Причем имя – онтологически первое, а его носитель – второе. Святой есть наилучший выразитель этой именной идеи.

Усмотренный тип закрепляется речью через имя. Имя равно типу личности. Этот тип невозможно передать перечислением отдельных черт и признаков, его можно схватить интуитивно; для типа характерны не отдельные черты сами по себе, а определенные сложные соотношения их – «конкретные универсалии». Это элементы – в химии, виды – в биологии, характеры – в психологии, культуры – в истории; т. е. трудно определяемые феномены, такие, как личность, но вполне понятные и пригодные для оперирования ими в научном обиходе.

Имя есть субстанциональная форма личности, но это не значит, что оно фатально для своего носителя или ограничивает свободу личности. Это как наследственность (музыкальный слух, алкоголизм и пр.), она оказывает некоторое влияние на личность, но не определяется ею. Имя есть ритм жизни, и только сама личность наполняет его различными гармониями в диапазоне от бездны до высоты. Будучи точно очерченным, имя предоставляет бесконечные возможности нравственных проявлений личности.

Идеи П.А. Флоренского приближают нас вплотную к психологическому пониманию именной идентификации. В имени психологически «присутствует» подражание ребенка взрослому, представленность взрослого в ребенке, активная (и избирательная) позиция подражающего ребенка.

Н.С. Булгаков рассматривает имя собственное как указательный жест, местоимение. Имя собственное – слово только по звуковой оболочке, и оно становится строго индивидуальным в соответствии с природой своего носителя, наполняется его (носителя) содержанием.

До наречения имени субъект аморфен, потенциален по отношению к имени. Человек, как существо родовое, как «всечеловек», имеет потенциально все имена и может быть назван любым именем. Но как индивид, он может быть назван только одним, определенным именем, исключающим все остальные имена.

Имя есть идея человека, в платоновском смысле, вторит Н.С. Булгаков П.А. Флоренскому. Всякое имя, как определенное слово, имело первоначальный смысл, который стерся с течением времени, поменялся, проходя через разные эпохи и народы. С утратой своей первичной внутренней формы имена приобретают новую форму – постоянно меняющуюся, усложняющуюся.

Имя-идея приклеивается к своему обладателю, он становится носителем имени. Имя становится идейным ядром носителя. Но индивид не обладает именем исключительно. Многие люди являются носителями одного имени, оно является для них общим, «генетическим» признаком. Оно становится уже не «собственным», а «нарицательным», обозначающим «особый вид человека, распределяющим человеческий род по классам, подобно тому, как он распределяется по всевозможным внешним признакам» (Булгаков, 1999, с. 240).

Имя выражает собой духовный тип, является естественной классификацией человеческого рода. Имя как семя формирует изнутри своего носителя. Он носит имя, и оно носит его, как аристотелевская энтелехия, как желудь «носит» в себе дуб. Умозрительно имя есть идея, по силе оно есть энтелехия.

Именование есть новое рождение. Какова же власть именующего над именуемым? Во-первых, подчиняясь родовым законам, именующий не может не именовать, иначе появится суррогат имени, т. е. необщеупотребительное новое имя. Во-вторых, независимо от того, кто дает имя: мать, отец, родственники, священник,– он входит в раппорт с именуемым, устанавливая ономастический ток. Каковы бы ни были соображения при выборе имени именующим (мода, астрология, национальные традиции, политические пристрастия и т. п.), они имеют второстепенное значение, так как определяют как, а не что. Здесь допускается свобода выбора, как и во всех действиях человека.

«Дальнейшая судьба имени, здоровое или больное его развитие, сила и пр. зависят и от почвы, на которую падает семя, и от судеб этого существа. Имя не существует невоплощенно как трансцендентная идея, оно есть энтелехия, которая в наименовании обозначается как потенция, а нареченное становится энергией, действующей как энтелехия» (Булгаков, 1999, с. 252).

Раз данное имя становится идеальной плотью, образом воплощения данного духа. Человек сознает себя уже именованным, «имя есть его самосознание, с которым он застает самого себя в мире» (Булгаков, 1999, с. 257). Имя есть оболочка ядра индивидуального бытия, одна из наиболее внутренних. Человек не может быть безымянным, так же как не может быть бестелесным.

Неслучайность, важность имени, являющегося формирующим ядром психики человека, со всей очевидностью показаны в работах русских философов. Таким образом, различные философские подходы к феномену имени во многом определяют психологическое видение того же феномена.

Социальный и личностный аспекты именной идентификации

Мы уже упоминали о том, что имя собственное заочно несет в себе определенную информацию о своем носителе. Например, о его поле, национальной принадлежности, отчасти о возрасте: если говорят Олюшка, то скорее всего речь идет о маленькой девочке, если говорят Ольга Борисовна, то – о взрослой женщине. В былые времена форму личного имени определяло место, занимаемое носителем на иерархической социальной лестнице. Не только по фамилии, но и по имени можно было точно определить, к какому сословию относится его носитель. Например, в XYIII в. в России самыми частыми именами среди крестьянок были: Евдокия, Анна и Параскева (Прасковья). Среди дворянок – Екатерина, Софья, Вера, Надежда, Любовь. В XIX в. расклад был несколько иной, но сословные ограничения оставались достаточно жесткими. В деревне не встречались Елены и Ольги, а в дворянской среде невозможно было встретить Акулину или Меланью.

В древнем Риме женщину называли по имени отца, мужа или сына (чья дочь, жена или мать), тем самым указывая на подчиненное положение женщины, зависимость ее от мужчины (Никонов, 1974).

Имена современников практически утратили такие социальные признаки, как сословность или «именную дискриминацию» по отношению к женщинам. Социальной дифференциации имен сейчас в нашей стране нет. Можно говорить лишь о разнице в частотности называния в городах и сельской местности.

В двадцатом веке в России установился довольно компактный и постоянный ассортимент имен, которыми называют детей. Наиболее употребительными мужскими именами являются: Сергей, Александр, Андрей, Владимир, Игорь, Юрий, чуть реже встречаются: Олег, Алексей, Дмитрий, Валерий. Самыми популярными женскими именами являются: Елена, Ирина, Ольга, Марина, Татьяна, Наталья, Светлана, Галина. (Никонов, 1974). В данном контексте для носителя распространенность или редкость его имени может иметь некоторое значение. Когда речь идет о необычных для данной культуры именах, то можно понять, почему носители им недовольны, объяснить это с социальной точки зрения. «Болезненное ощущение, возникающее при осознании того, что твое имя могло бы быть другим, приводит к тому, что имя-клеймо становится крайне неприятным»,– говорит американский психолог Э. Гофман. (Цит. по: Харре, 2000, с. 8). Автор выделяет три пути, посредством которых можно сгладить или изжить эти неприятные ощущения. Первый – стать страстным сторонником нормы и изменить свое имя на традиционное имя той культуры, в которой человек оказался. Второй – сторониться того общества, в котором твое имя считается клеймом (этим приемом часто пользуются дети). Третий – сменить имя. Если это болезненно, то не обязательно менять его на новое. Можно поменять произношение, и имя станет другим (Давыдов – Давыдофф), можно превратить свое имя в кальку с языка того сообщества, в котором вынужден жить, например, Розенберг превращается в Монтроз.

Когда же речь идет об обычном для культуры (массовом) имени и носитель им недоволен, тогда встает чисто внутренняя психологическая проблема имяносца.

Недовольство своим именем, таким образом, служит маркером, в одних случаях – внешних конфликтов личности и социума, в других случаях – внутриличностных конфликтов индивида. В первом случае причина недовольства именем кроется в нем самом. Во втором, – не в форме имени, а в устойчивом эмоциональном неблагополучии индивида, вызванном его жизненной ситуацией.

Может происходить определенная личностная компенсация через прозвище, если, конечно, оно нравится индивиду и/или если оно его выделяет, возвышает в среде «его обитания».

Некоторые современные авторы, занимаясь исследованиями в разных областях психологии, тем или иным образом касаются именной идентификации. Например, французский психолог А. Шутценбергер, изучая семьи и их истории, составляет геносоциограммы своих клиентов. Анализ геносоциограмм довольно часто выявляет нарушения именной идентификации, порожденные семейной ситуацией.

«Многие женщины плохо переносят то, что их сестры выходят замуж за братьев мужа. Им трудно поделить свою новую фамилию с сестрой, от которой они надеялись «избавиться», покинув родительскую семью. Некоторые свекрови не могут делить свою фамилию с пришелицей-невесткой. Возможны различные семейные комбинации, иногда они вызывают проблемы и даже драмы» (Шутценбергер, 2001, с. 156). Молодая женщина, вышедшая замуж, спустя некоторое время заболевает раком. В процессе психотерапии А. Шутценбергер выявляет, что фамилию по мужу (мадам Раванель) вскоре получает и ее старшая сестра, выйдя замуж за брата ее мужа. Пациентка восприняла ситуацию как серьезную потерю своей идентичности и положения. Сестра «забрала» у молодой женщины новую фамилию и, вместе с ней,– место под солнцем. Появилась новая мадам Раванель, и младшая сестра стала ощущать себя лишней.

Довольно часто в семейных историях встречаются случаи замещающих детей, когда родители зачинают ребенка, чтобы заменить им недавно умершего младенца или родственника. Как правило, новорожденного называют именем покойного. Такой ребенок живет как бы не свою жизнь, он чувствует себя «узурпатором», занявшим место и носящим имя, предназначенные не ему. Подобное нарушение именной идентификации часто приводит к трагедии, как это случилось, например, с художником Винсентом Ван Гогом (Перрюшо, 1994).

Поскольку имя – это слово, оно подчиняется законам слов. Слово (называние, наименование) непосредственно связано с мышлением, мышление – с речью, языком. Развитие самосознания невозможно без знака, символа, составляющего речь (Выготский, 1934). Слово выступает как условный раздражитель. Второсигнальная система «построена» на знаке.

А.Р. Лурия подробно изучал регулирующую функцию речи, этапы понимания, или декодирования, слова и речевого сообщения, которое начинается с восприятия речи, затем идет стадия анализа содержания и, наконец, воспринимаемое высказывание превращается в мысль (Лурия, 1998, с. 339).

Кроме омонимичности, одно и то же слово имеет разные значения – понимание, смысл слова зависит и от контекста, в котором оно дается. Например, в контексте рыболовства слово «сеть» будет иметь значение приспособления для ловли рыбы, в контексте нейропсихологии («нейронная сеть») будет обозначать систему связей.

Имя, как и любое слово, тоже зависит от контекста, только переведенного в несколько иной план. Ребенок воспринимает (понимает) свое имя в контексте семьи. Здесь важна не столько семантика, сколько эмоциональное сопровождение. Восприятие собственного имени ребенком во многом зависит от того, с какой интонацией произносит мать (отец и другие родственники) его имя, какими жестами сопровождается называние. Если между словом и жестом идет рассогласование – трансляция противоположной информации, – ребенок дезориентируется и не может понять, принимают его или отвергают, хорошее или плохое его имя (Я).

Субъекта формирует язык, слово, считает Ж. Лакан. Субъект – это место в коммуникации, и он порождается речью. «То, что я ищу в речи,– это ответ другого. То, что конституирует меня как субъекта,– это мой вопрос. Чтобы получить признание другого, я говорю о том, что было, лишь ввиду того, что будет. Чтобы найти его, я называю его по имени, которое, отвечая мне, он должен либо принять, либо отвергнуть. В языке я идентифицирую себя, но лишь для того, чтобы затеряться в нем как объект…» (Лакан, 1995, с. 69). Говоря о себе нечто, например, «я – ребенок», человек идентифицирует себя с некоторым объектом, квалифицирует себя как объект определенного возраста. «Но если, говоря с кем-то, я обращаюсь к нему по какому-то определенному имени, я вменяю ему тем самым субъективную функцию, которую, отвечая мне, он обязательно возьмет на себя – хотя бы для того, чтобы от нее отречься» (Лакан, 1995, с. 69). Человек осознает себя в средствах языка. А язык реализуется как речь, как конкретные коммуникативные акты. Прежде чем стать основой самосознания, нечто должно быть произнесено и услышано, воспринято как адресованное индивиду. Я отождествляю себя с тем, к кому обращены слова другого, и тем самым становлюсь для него субъектом. Я – это тот самый, к которому обращаются.

Это отождествление зарождается еще до формирования сознания, на аффективной, эмоциональной основе, в отношениях матери и дитя. Ребенок становится тем, кем называет его мама, к кому она обращается, о чьих желаниях она знает или догадывается. Ребенок капризничает – и мать знает, что он хочет спать, хотя сам ребенок об этом еще не знает. Иногда в том, что знает мать о ребенке, содержатся ее собственные неосознаваемые желания, которые ребенок затем учится принимать за свои. Глобальная потребность младенца, еще не дифференцированная и не имеющая наименования, структурируется речью окружающих его людей и подчиняется законам слов.

Итак, мы можем говорить о двух сторонах именной идентификации. Одна – отношение индивида к своему имени изнутри, с позиции Эго; другая – отношение индивида к своему имени через других, Я‐зеркальное, Супер-Эго. Первая сторона – личностный аспект идентификации, вторая – социальный.

В онтогенезе социальный аспект определяет личностный. К подростковому возрасту личностный и социальный аспекты начинают постепенно уравновешиваться в созревающей личности, благодаря развивающемуся самосознанию. В раннем детстве, когда личность еще в зачатке, идентификационные механизмы служат для усвоения, интериоризации общественного опыта. С ростом самосознания личность уже может выбирать свои идентификации. Здесь еще социальное определяет личностное. Зрелая личность «вырывается» за пределы социума, вбирает его в себя. Н.А. Бердяев дал прекрасное определение этой высшей стадии. «Индивидуум представляется (малой!) частью общества. Он отстаивает свою относительную самостоятельность, но он все же пребывает в лоне рода и общества, он принужден рассматривать себя как часть, которая может восставать против целого, но не может противопоставить себя ему, как целое в себе. Личность – другое дело. Личность – категория духа, а не природы, и не подчинена природе и обществу, личность не часть природы и общества, не есть и часть мира, космоса, а наоборот космос и мир есть часть личности. Личность есть целое, микрокосм, она не может быть частью» (Бердяев, 1999).

В личностном плане человек больше социума, в индивидном – всегда зависим от социума. Пока ребенок не стал зрелой личностью, социальное в нем определяет личностное.

Возрастные аспекты именной идентификации

Первый механизм, позволяющий новорожденному адаптироваться к миру, есть идентификация. В индивидуальном генезисе первоначально возникает готовность к идентификации с другим человеком (кем-то), затем – с чем-то. Сначала младенец идентифицирует себя с кем-то, позже кого-то (что-то) – с собой (чтобы понять того, другого, и то, другое).

По В.С. Мухиной, первым актом начала развития личности является выделение ребенком себя как персоны, как носителя данного имени (Мухина, 1999, с. 136).

Отождествление себя со своим именем на каждом возрастном этапе происходит по-разному. Сначала ребенок слышит свое имя от матери и усваивает интонации, относящиеся к нему. Затем он различает некое слово, которое относится непосредственно к нему, затем понимает, что это слово его имя. Так шестимесячный ребенок уже опознает свое имя – услышав его, он оборачивается в сторону взрослого, радуется. Девятимесячный ребенок уже точно знает свое имя, идет на зов. На чужое имя, произнесенное в его присутствии, не реагирует (Детская практическая психология, 2003).

Вскоре ребенок сам начинает называть себя именем так, как делают это родители: «Коля хочет гулять», «Дай Коле мяч». На третьем году жизни «Коля» (3-е лицо) переходит к использованию местоимения «я» (1-е лицо), равнозначного для ребенка его имени. Местоимение «я» становится для индивида интимным называнием себя для себя, а имя – называнием себя для других. Я ребенка вбирает в себя все оттенки обращения к нему других по имени. Имя и Я равны. Отношение к своему имени (позитивное или негативное) – это отношение к своему Я.

То, как относились к ребенку в детстве родители, остается «отпечатанным» в имени. По мере взросления, отношения с миром расширяются. К подростковому возрасту становятся важны взаимодействия со сверстниками, а, значит, и то, что они думают обо мне. Эти отношения Я и Другие тоже отражаются на имени в самовосприятии ребенка. Например, пренебрежение к имени, насмешки над именем (фамилией) вызывают у имяносца снижение уверенности в себе.

Имя ложится в основу самосознания, приобретает особый личностный смысл. Имя помогает ребенку обособиться, индивидуализироваться, осознать себя как уникальную личность. По мере взросления имя помогает индивиду почувствовать и осознать свое единство с миром через идентификацию с великими тезками, жившими до него, а также тезками-современниками и ровесниками.

Прозвище как отражение отношений в подростковой среде

Прозвища, также как и имена, являются социальными знаками. Кличка (ее смысл, вид, категория) очень точно отражает положение подростка в среде сверстников. Исследования, проведенные среди детей, показали, что существуют четыре основных принципа происхождения прозвищ (Харре, 2000):

1) прозвища – описания качеств индивида (интеллектуальных, физических, свойств характера);

2) прозвища, даваемые в связи с определенными событиями, происходящими с индивидом (внешне мотивированные);

3) прозвища, внутренне мотивированные, в основе которых лежит вербальная аналогия, например, прозвище – производное от фамилии или имени ребенка (Андрей – Дрон, Букина – Букашка, Васин – Вася);

4) традиционные клички, ассоциируемые с внутренне мотивированными прозвищами либо с социальной ролью, продиктованной внешними данными (Толстяк, Децл).

Р. Харре говорит о трех тенденциях в детском сообществе, по которым идет именование. Прозвищами отмечаются те, кого группа отвергает; прозвища обозначают сплоченную группу тех, кто обладает привилегией величать друг друга по прозвищам; посредством прозвища выдвигаются (отмечаются) лидеры группы. Если эти тенденции расписать не с социальной, а с личностной точки зрения, то получится, что дети не любят свои клички, если эти клички – клеймо их отверженности; и детям нравятся их прозвища, если они служат самоутверждению их в группе.

Автор предполагает, что в сообществе детей в возрасте до 11–12 лет отсутствие прозвища свидетельствует о периферийном положении ребенка.

Также в возрасте 11–12 лет происходит перемена в системе присвоения прозвищ. Прежние прозвища отвергаются, а новые прозвища начинают в большей степени определяться внешностью и особенностями поведения подростков.

В подростковой среде прозвища очень распространены. Меняясь качественно после 12 лет, прозвища выполняют несколько функций в сообществе подростков. Прозвище свидетельствует о статусе подростка в сообществе (классе); посредством кличек создается «свой» подростковый мир, его границы; прозвище выступает как обязательный атрибут подростковой субкультуры, общения друг с другом.

Прозвище отличается от имени тем, что всегда имеет тот или иной субъективный смысл и фиксирует в себе ту или иную характеристику носителя.

Смысл прозвища может быть однозначно негативным (например, один мальчик, из исследованных нами групп, не решился произнести свою кличку, поскольку «она неприличная») или однозначно позитивным, но чаще прозвище само по себе звучит нейтрально, а эмоциональный заряд обретает через субъективное отношение индивида к нему.

Бывает, что прозвище подростка вытесняет его имя в среде сверстников, его называют так не только друзья и одноклассники, но и он сам себя тоже. В этом случае желание «переименоваться», обрести другие черты, статус совпадает со смыслом прозвища. Часто подростки сами себе придумывают клички, которые «приживаются» в подростковой среде. Но бывает и так, что подросток отрицает свое прозвище и активно борется за то, чтобы его перестали им называть. Одни подростки «воюют» против своего прозвища, потому что оно унизительное, насмешливое, другие в принципе не хотят иметь клички, а хотят, чтобы их называли по имени.

Многие подростки имеют одновременно два и более прозвищ, данных в одной малой группе или в нескольких. Какие-то из этих прозвищ подростку могут нравиться, а какие-то – нет. Одни прозвища закрепляются за подростком с детства, и он живет с ними до юности, до окончания школы, или даже всю жизнь. Клички других подростков с возрастом меняются.

Прозвища в подростковой среде имеют широкое распространение, они выполняют различные социальные функции, в силу чего их можно назвать «вторым именем» подростка.