Текст книги "Осенний август"
Автор книги: Светлана Нина
Жанр: Историческая литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
33
Мысли, зарожденные здесь, на берегах Невы. Искусственность городской жизни на фоне неувядающих запахов деревни, где сейчас скалились и филонили мужики, так же исподлобья на чистеньких барышень косились замученные замужней жизнью бабы. И так же цвела земля. Откинешь голову – а над ней нависают, клубясь и пенясь, дымно-розовые облака и кроны деревьев. Не зеленых, нет, зелено-коричневых.
Они заражались страстью как вирусом. Пили жизнь, мчались в немыслимом темпе танго и были счастливы так, как могут только ослепительно молодые люди, не обремененные бедностью или болезнью. Как может быть счастливо переломное поколение, мнящее себя новой ветвью эволюции общества. Видящие вспоротую жизнь цельной и утоляющей несмотря на окружающие препятствия к достойному существованию. Вера чувствовала это каждый день, особенно когда светило солнце, а она бежала куда-то прогуляться или послушать лекцию в цветущем тогда идеями Петрограде. Она надеялась, что то же чувствует Матвей. Так было бы проще взаимодействовать с ним. Впрочем, она часто наделяла его своими мыслями и не задумывалась о его подлинных чувствах, хотя и оголтело искала в нем новизны для себя.
В августовском скромном солнце город просыпался, еще не неся в себе тяжеловесного классицизма зимы, которая, казалось, преследовала Петроград еще на подступах к лету. Он обрастал житейскими деталями – приоткрытыми воздуху окнами и бельем, которое сушилось на распластанных по дворам веревках.
Веру часто мучила мысль о непостижимости жизни и ее проявлений, о том, как неверно все отражаются во всех. Как в моменты усталости или просто наития от присутствия кого-то она говорит вовсе не то, что чувствует. Да и чувствует уже как-то извращенно, словно и не она это вовсе. Словно ее и нет, когда она проецирует себя на других. Веру мучила невозможность, находясь с людьми, хоть она это и любила – исследуя – отвлечься от них и понять, что чувствует и думает на самом деле, а не в комнате, запыленной энергетикой посторонних. Ее голова, засоренная злословием и слепотой остальных, наконец оказываясь в свежести одиночества, по инерции не в силах была соображать. И Вера боялась. С детства ее преследовал кошмар бесчувствия, а бесконечная русская зима лишь провоцировала вечную апатию и вечную флегматичность. Внутренняя меланхолия Веры, периодически сжирающая ее изнутри в конце насыщенного дня, обычно смолкала и размыкалась, впуская счастье, всплеск и внутренние монологи. Стоило Вере разразиться внешним, ее энергия поражала.
Особая боль вечного цикла времен года с ужасающей осенью. Особая окрашенность чувств конечностью, быстротечностью жизни в каждом миге по мере взросления. Чем дальше, тем более понимаешь… И тем тяжелее. Так хорошо, что плохо или так плохо, что хорошо. Лишь воспоминания окрашиваются в золотой отблеск чувственности, да редкие приливы счастья напоминают, зачем существовать.
А на страну наваливался голод. И даже богачи вроде Валевских начали осознавать, что Россия, такая богатая, не может выдержать столько глупых правителей разом. Мало кто лучше поколения их идейных детей умел отрекаться от комфорта во имя убеждений. Но сами они не желали ступать следом.
34
Интуитивно Поля угадала секрет удивительной власти женщины над мужчиной, власти ее глубинной тайны, которая навсегда останется неразгаданной. Но начавшийся ураган с Игорем не позволил реализовать ее.
Полина поняла, что женщина, умело ведя игру, может стать выше мужчины. Если полностью не отринет себя и свой род, уйдя за ним и служа слепому обществу. Она упивалась сознанием собственного превосходства и неотразимости. И делала все, чтобы поддержать их, ничего не требуя решать за себя.
Большая часть мужчин опасалась ее – мало кто мог потягаться с Полиной в умении дать отпор. Она словно вызывала на поединок или, в крайнем случае, провоцировала, но никак не говорила, томно сжимая невинные, но порочные самой своей сутью губы, о своей беззащитности, да и красота ее отливала сталью. Женственной, выпячивая губки и декольте, она быть не умела, даже когда мать принуждала ее облачаться во что-то неземное. Это казалось Полине оскорбительным.
Окружение ее составляли либо неуверенные в себе почитатели, безвольно летящие на ее свет, либо бесшабашные весельчаки вроде Матвея. Все прочие, не признаваясь сами себе, боялись оказаться в ее тени. И, восхищаясь ей со стороны, женились на девушках более земных, более привычных и предсказуемых. У Матвея же одна мысль о подобном исходе вызывала яростный смех.
Полина привыкла получать то, что хотела, и не церемонилась с кавалерами. Матвею, с его природной тактичностью и незлобивостью, это импонировало. Поля была дочерью своего времени – той, которая впервые входила в историю и как спутница, и вместе с тем как автономный элемент. Она даже забивала, но с ней было легко, когда собеседник удосуживался понять ее или хотя бы пытался смотреть на мир под ее углом. По сути Полина была одиночкой, но бешеная энергия внутри не позволяла ей долго сидеть без движения. Прочие были нужны ей, как и любому человеку, как средство от скуки, для самоутверждения и реже, но ценнее, для развития.
Матвеем она надеялась мягко командовать. Какое-то время ей это даже удавалось, пока он верил, что Поля делает это из каприза. Он был достаточно уверен в себе, чтобы не показывать собственную независимость каждую минуту. Как большинство мужчин, он был львом в карьере и сторонним наблюдателем в быту.
А Игорь почти сразу дал понять Полине, что с ним у нее не получится быть той снисходительно-равной со смещением в сторону главенства, какой она была с другими мужчинами. Полина тяжело переживала раскол власти в их паре и то, что Игорь не пожелал, как Матвей, спокойно отдать инициативу ей. Похоже, он даже с удовольствием боролся за отстаивание своих интересов, подспудно намекая на повсеместный патриархат. Когда в очередной раз она оказалась в его квартире, вместо жарких объятий и желанного для Игоря продолжения она обдала его холодностью и прочитала отповедь, что женщина – ровня, значит, заставлять ее он не может.
Она вдруг почувствовала себя задетой, несчастной. Ей захотелось плакать, раскинувшись на полу, пока кто-то будет бегать вокруг нее с утешениями. Но Игорь был не из тех, кто способен просто обхватить ладонями женскую голову и прижать ее к себе.?
35
В тот же вечер Игорь явился в ресторан с Верой, которую уверил, что Полина устроила званы ужин. Вера с молчаливой досадой думала о Матвее, но наивно надеялась, что эти двое задумали объяснить ей свое поведение.
Вера нутром чувствовала в нем что-то ненатуральное. Что-то визжал оркестр, Андреянов пытался убедить ее каким-то калейдоскопом света и мелькающих нарядов танцовщиц, а у Веры разболелась голова. Она не испытывала к своему невольному спутнику ничего кроме непонятного отвращения и недоумения, чем он покорил Полю. Его обходительность нисколько не действовала на нее. И сталь в глазах… Причем сталь худшего пошиба – безжалостная. Безжалостная, вероломная, но при этом ироничная до омерзения.
Игорь молча наблюдал за неуловимым очарованием Веры. Вот оно было – и уже растворилось, она замкнулась в себе, и даже ее взор ушел куда-то вглубь, оставив на поверхности лишь цветные радужки глаз. Смолкал ее яркий нежный смех, который, когда она забывалась, мог переходить в режуще громкий.
– Вы менее яркая, чем сестра, но все же красавица. Выйдя из ее тени, вы расцветаете невиданно.
Вера посмотрела на него с негативным недоумением, которое обычно вызывает явная бестактность собеседника.
– Мне наскучило сравнение меня с сестрой. Мы не близнецы и не один человек.
Игорь прекрасно знал о непростых отношениях между сестрами – странной смеси ревности, обожания и отрешенности. Они смотрели друг в друга как в зеркала и видели что-то потустороннее. Они смотрели друг в друга как в прямую свою противоположность, а видели родственность.
– Вы испытываете скуку, потому что что избалованы.
– Меня удивляет ваша манера объясняться. Впрочем, видимо, именно на такой эффект вы и рассчитываете.
Про себя Вера подумала, что он не только ждет подобного эффекта, но и пытается задавить собеседника наглостью и скрытой агрессией. Но она, то ли взрослея, то ли невольно подражая непробиваемости Полины, отлично играла невозмутимость.
– Кто еще скажет вам правду?
– Какую? Исковерканную вашим самомнением?
– Словом, – продолжал Игорь самоуверенно, не обращая внимание, что Вера дала ему отличный отпор, – я предлагаю вам стать моей женой.
Размер глаз Веры, когда она повернулась к нему, удивил даже Игоря.
– Что вы несете? – грубо бросила она, забыв о необходимости быть вежливой.
– Рекомендую вам соглашаться. Поклонников – то у вас, видно, не кишмя, – Игорь небрежно отхлебнул вино из хрустального бокала, который держал с подчеркнутой небрежностью.
Вера рассмеялась от абсурдности слышимого. Голос ее стал злым и жестким.
– Рекомендую вам пойти к дьяволу.
Пока Игорь зубоскалил (как показалось Вере, отвратительно), она думала, что, стоит им с Полиной помириться, и он выбросит ее без всякого сожаления, а она останется в дураках. Они с сестрой попеременно были то жертвами, то победителями. Каждая то думала, что у другой все отлично, то что сестра ни на что не способна.
– Вот за что я люблю девушек вашей семьи.
Вера почувствовала ярость и потребность ответить. Ей наскучило безмолвно внимать чужой наглости.
– К сожалению, я вас никак не люблю. И не вижу, что нашла в вас Полина.
– Думаю, ее ваше мнение не интересует.
– Мне это безразлично.
– Не верю.
– И это мне безразлично тоже.
– Вы всегда будете девочкой, которая считает сестру выше себя. Едва ли кто-то кроме меня это понимает.
– Вы преувеличиваете свои достижения в проницательности. Всевозможные выводы о внутреннем мире другого достойны высмеивания. Потому что даже когда вы угадываете, то лишь малую часть, а человек под авторитетом начинает верить, что тот верно все интерпретировал.
Вопреки ожиданиям Веры, Игорь не был обескуражен ее мудростью.
– Вы придумали себе эту любовь. К ее жениху. Хитро все сплелось, не так ли?
Веру передернуло. Щеки загорелись от гнева. Как он посмел коснуться Матвея, тыловая крыса?! Откуда он узнал?.. Полина… Полина сказала? Но переубеждения или оскорбления только позабавили бы Игоря – он умел черпать в них силу.
– Вы придумали себе то, что сейчас говорите.
Ей, наконец, удалось заставить Игоря опешить – он прищурился, раскрыл рот и не выдавил из себя ни звука.
– Что? Нет слов?
– Удивительных девушек воспитала ваша мать… Другим женщинам не повезло схватить все.
– О чем вы?
– О семье.
– Какая нежданная сентиментальность.
Вера ухмыльнулась и с чувством, будто кто-то грязными руками запачкал ее летящее платье, удалилась. Выйдя на улицу, она поняла, что только что наедине сидела с мужчиной за столиком без компаньонки у всех на глазах. Но неужели в империи еще остались дураки, которым не плевать на поведение других людей??
36
Поля удивлялась, что одобрение Игоря получить непросто… Что его вообще надо получать. Прежде так много людей восхищались ей просто так. Но он был настолько уверен в себе, что Поля не допускала и мысли, что она может быть не уверена в нем. Ее считали эгоисткой, и в мелочах так и было. Но в крупных судьбоносных вещах она проявляла редкостное великодушие. К прочему так, как она боготворила Игоря, никто ни к кому больше не относился. Была ли это страсть, помешательство или истинная любовь, масштабы самоотрешенности Полины поражали.
Игорь напряженно стоял и смотрел на нее, прижавшуюся к стене. На морщину между бровями, взгляд, уставший и все же готовый бороться. Он раздумывал, получится ли у него сейчас подойти к ней. И медленно сдвинулся с места. Полина напряглась, но молчала.
Полину охватило отчаяние. Она поняла, что больше сопротивляться не может. Что ходом с Верой Игорь надломил стену, которую она из последних сил достраивала. Жизнь, которую она прежде планировала и разрисовывала сама, внезапно оказалась не в ее власти. Поля испытывала небывалый прежде объем эмоций, которые опутывали ее, лишали разума, все окрашивали своей особой кружевной пеленой, но были ей неподвластны.
Игорь сделал уверенный шаг навстречу, Полина попятилась и, увидев, что Игорь движется к ней, побежала к двери, длинной юбкой зацепившись за тахту. Игорь порывисто приблизился к ней и прижал к стене.
– Не надо, – прошептала она хрипло.
Игорь в ответ рассмеялся, рассматривая ее беззастенчиво и повелительно. Его гибкое тело с ровной мягкой кожей успокоило ее и взбудоражило, но уже по-иному.
Вместе с отчаянием пришли странное облегчение и жар, который так долго топился и тлел внутри нее. Который она не могла выплеснуть, да и не знала, как. Теперь, когда так близко от себя Поля чувствовала прерывистые поцелуи и бесстыдные руки, уверенно стягивающие с нее блузку, все встало на свои места.
Вырываться было бесполезно. Уступить хотелось сладкими позывами. Раньше Полина недоумевала, как можно стать чьей-то любовницей. Но взросление оказалось сложнее, чем она предполагала. Напускная серьезность и суровость суждений отрочества в подражание взрослым, еще не понятые, рассеивались.
Выросшие в странной семье, девочки плохо представляли, что такое эротическая любовь. Они видели столько натянутости в отношениях родителей, что не понимали, как это вяжется с романами, которые они читали. Полина поначалу не могла отделить любовь от духовности. Для нее это был предмет властвования над ней, но счастье быть с Игорем искупляло это. Ее опутали прорыв, откровение. Скорее, все же, моральные, чем физические.
И пошли эти безумные дни и вечера, когда она, рассеянно пропуская смысл бесед за трапезами (ни Вера, ни она так и не поехали к родителям) бежала к нему в квартиру. Сквозь Петербург ее юности, клокочущий ожиданием глобальных перемен и неохотно, но неотвратимо переходящий от запустения к прогрессу. Встречи тайные и вырванные, а оттого втройне сладостные. Встречи бунинские. Встречи, перемешанные с буйным и нежным цветом увядающих деревьев за окном и архитектурой, совершенной, канонической, идеально переплетающейся с низкорослой северной природой. Дополняющей ее и приходящей на выручку, когда природа эта умирает в преддверии вечной петербургской зимы.
Игорь облизывал ее пальцы и подшучивал над ее невинностью на фоне черных петербургских дней за отступившими белыми ночами.?
37
Ворвавшись домой, окрыленная, занеся своим вихрем в холл запах влажной листвы, Полина, улыбаясь и храня на себе поцелуи Игоря, наткнулась на леденящее лицо вернувшегося в столицу отца, который хрипло-разъяренным тоном приказал ей следовать в библиотеку.
– Как у тебя только совести хватило?! – бушевал Иван Тимофеевич, пока Мария Павловна, сидя в кресле в тени, хранила молчание.
Мария всегда была потрясающе недоступна от всего и недосягаема для бытовых встрясок, а отец, такой привычный и припеваючи живущий, становился со временем каким-то пластилиновым, хотя в детстве вызывал у Полины восторг своей щедростью и незлобивостью по сравнению с матерью, которая не упускала возможности указать ей на промахи.
Полина продолжала стоять, испепеляюще глядя на обоих. Опоганили, опошлили то прекрасное, что она обрела. Разве они понимали, в каком вихре запахов, прикосновений и света она теперь жила?! Многое обесценилось совершенно, а другое, напротив, приобрело удивительный смысл.
– Что ты молчишь? Совсем ни о нас, ни о сестре не думаешь! Хорош двадцатый век, раз незамужние девушки на считают себя в праве вытворять такое!
– Если ваше видение давно прогнило, не значит, что молодежь плохая. Возможно, причина в вас.
– Причина?! Причина в нас?!
– Да, в вас! – заорала Полина, едва сдерживая слезы стыда и обиды. – Нам претит ваша безынициативность, нытье, то, что вы ничего не хотите и не можете в силу своей мягкотелости сделать на благо! Даже ты, мама, а уж от тебя этого я точно не ждала… И после всего это вы хотите, чтобы мы вам были подпоркой? Да нас тошнит от вашего образа жизни. Вы гниете заживо и нас пытаетесь утащить за собой!
– Да как ты смеешь, дрянь! – завопил Иван Тимофеевич.
– Я не хочу больше отвешивать реверансы каждому вшивому генералишке, сделавшему состояние на пьянстве и связах, не хочу носить неудобные платья и зависеть от других! Я люблю! Ты вообще знаешь, что это такое – любить?!
– Любишь?! А последствия?! Или из-за твоей любви вся семья должна кануть в безызвестность?!
– Сейчас не те времена, отец. Не о том ты думаешь.
Не дожидаясь, пока ее отпустят, Полина бросилась из комнаты. Иван Тимофеевич через некоторое время понуро повернулся к жене.
– Почему ты молчишь?
– А что ты хочешь от меня услышать?
– Я хочу, чтобы ты меня поддержала хотя бы. Наша девочка…
– Но это было бы с моей стороны лицемерием. Дочь пошла по стопам матери, только и всего. С одной только разницей – она влюблена. В этом нет греха.
– Нет?.. Но что же нам делать теперь?
– Известно, что делают в таких случаях.
– Увезти ее?
– Только если он откажется жениться.
– Надо было раньше думать о женитьбе. Прежде чем соблазнять нашу дочь, – проворчал Иван Тимофеевич, странно утихомиренный спокойствием жены.
38
Вечером младшая сестра проникла в комнату к старшей.
– Что ты за меня цепляешься? – заорала Полина, еще не успев ничего выслушать. – Я тебя всю жизнь пытаюсь контролировать и предостерегать, поучаю, вмешиваюсь в твои отношения!
Она была прекрасна с распущенными блестящими волосами, злоязычная, с воспаленным взглядом… Вера засмотрелась на нее.
– Какие еще отношения?
– Михаила к тебе.
Вера застыла, поведя головой.
Полина воодушевилась произведенной сенсацией. Это было как раз по ней.
– Не из добрых побуждений, а, чтобы не чувствовать собственное бессилие перед наполненными любовью людьми, – отчеканила Полина. – Я ее так дарить окружающим не могла тогда…
Вера сузила глаза.
– Если удалось что-то разбить, значит, не очень оно было крепкое. Мужчины любят собственную нерешительность оправдывать женским коварством.
Полина едко рассмеялась.
– Ты не уйдешь. Для тебя же семья-не пустой звук. Каждый вечер, история наших предков! Кем бы мы были без нее. Кем бы мы были и друг без друга?
– Вера, прекрати умасливать меня. Все решено.
Вера не сдавалась несмотря на то, что Полинино «решено» действительно значило что-то, в отличие от вечных мужских разглагольствований о планах и свершениях. Голос ее зазвучал напористо.
– Мы, не зная тонких и подчас нелепых побуждений чужой души, охотно комментируем изменение в отношении с женщиной появлением в ее жизни мужчины. Принято думать, что мужчина затмевает и заслоняет все. Но другой человек неспособен изменить никого, он может лишь обострить то, что и так есть. А разговоры эти растут от глубокого неравноправия между полами в нашем обществе. И ты тоже попалась на это. Никуда ты не уйдешь, ты слишком самобытна, чтобы опуститься до такой дешевки. И рассориться со мной из-за мужика я тебе тоже не дам. Получше других знаю, как часто такое бывает. В гимназии поняла.
Полина в изумлении смотрела на сестру, забыв даже убрать босые ступни под покрывало. А Вера в исступлении откровенности и сбывшихся лишь в мыслях разговоров продолжала:
– Как бы ты не культивировала различия между нами, мы одной крови. При мелких склоках мы – единое целое с общим детством и воспоминаниями, семьей и кругом, как бы тебе ни хотелось от этого отгородиться. Мы – общий зачин, а это всего важнее! Мы обе строго оберегаем то, во что верим и кого любим. А я тебя люблю. И никакая война это не перечеркнет! И я тебя оберегать буду, а не этот Игорь. Раз он так исподтишка действует, то он просто подлец.
39
Иван Тимофеевич не успел ничего предпринять – через два молчаливых дня на страну свалилось свинцовое известие о перевороте в Зимнем.
Рухнула на них. В клочья разметала то, что они столько лет поколениями собирали по крупицам. Люди, сбитые с колеи, воодушевленные невесть чем, подталкиваемые неведомой стихией торжества интеллекта и силы, вместе со всеми орали на площадях поздне-осеннего Петрограда, терзаемого глупостью правителей и войной, бедностью и яростной надеждой на могучий двадцатый век. Коллективная истерия достигла апогея. Вера, заслоняясь тетрадками из последнего, седьмого курса гимназии, где перестали ко всеобщему удовольствию преподавать слово божие, сквозь толпы прорывалась в тишь дома, а душа ее замирала от грусти и подъема. Но неосмысленные и лютые лица необразованности повсюду пугали ее.
– Столько людей, – произнесла она, – терзаемые одной мыслью, как сделать страну лучше для себя же.
– Вера, – вздохнула в ответ Мария, – при чем здесь страна? Просто мужланы нашли удобный выход агрессии, которая подтачивала их годами с самого рождения. А доселе выплескивали они ее лишь на жен да на детей. Потому что угроза каторги не позволяла особенно расслабляться.
Вера неодобрительно покосилась на мать.
– Неправда. Люди борются за свободу.
– Это просто стадо, улюлюкающее вожаку. Поразительно, как люди незримо для самих себя поддаются моде, времени, авторитетам, даже когда их отрицают. Это так смешно и печально для меня, – подхватила Мария Павловна и принялась кашлять. – Но не мне судить…
А Вера с тревогой и отрадным чувством свершения посмотрела на толпы внизу, мчащиеся на какой-нибудь митинг. И душа ее рвалась к ним. По большому счету, какая разница, кто пришел? Она была молода и чувственна, она хотела жить.
Валевские не боялись большевиков, но и не понимали их предназначения. В их обители каким-то непостижимым сном уживались смутные очертания жизни без грязи царского дома, без смехотворного засилья церкви, во всеобщей любви и гармонии, с долгожданной конституцией и прогрессом. Без поколений бедняков, тянущих на своих детей и внуков несмываемую печать рабов. Но монстр, таящийся в глубинах сознания Руси, просто так не отпускал своих детей на волю.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
