Текст книги "Носи черное, помни белое"

– Рад был тебя увидеть. И оказаться полезным. Заеду еще через недельку, проверить нашу раненую. Если раньше не позовете.

Алекса пыталась сообразить, что он имел в виду: приглашение от нее или ухудшение здоровья собаки.

– В следующий вторник тебе удобно? – не стал дожидаться ее ответа Данил. – Я работаю до шести. По плану.

– Да. Спасибо большое, – искренне поблагодарила она, – будем ждать. Заезжай.

Когда он он уже перешагивал порог, Алексу вдруг осенило:

– Данил! Сколько я должна тебе за вызов?

Он обернулся, и от его взгляда у нее, как у Солы, чуть не отнялись ноги.

* * *

На следующее утро Алекса пришла в ресторан раньше назначенного времени, чтобы успеть предотвратить сюрпризы, которые могли взбрести в голову отвергнутому народному артисту. Его еще не было. Он появился минута в минуту, но в сопровождении какого-то солидного господина в строгом костюме. Проходя мимо Алексы, Евгений Львович наклонился и, щекоча ей усами ухо, прошептал:

– Рад тебя видеть. Я знал, что ты после такого перезвонишь.

– Ну еще бы, – усмехнулась Алекса.

– Все на тебе? Разобралась как надевать?

– О, не беспокойся, мы всем коллективом разобрались.

В этот момент его окликнул господин в костюме, расположившийся за соседним столиком.

– Иду-иду! – ответил он ему и прошептал Алексе: – У меня небольшая срочная встреча, подождешь? Представитель из министерства культуры приехал, внезапно, я не смог перенести. Но я улажу все оперативно и… буду параллельно общаться и с тобой. – Он заговорщически подмигнул и показал из кармана край какой-то пластмассовой штуки наподобие компьютерной мышки.

Алекса изобразила на лице удивление, подумав: «Точно дебил. Это, видимо, тот самый радиоуправляемый пульт, который в комплект не входил. Господи… что бы ему творчество не направлять в дело? На постановку адекватных спектаклей, например…»

Евгений Львович сел в десяти метрах от Алексы и серьезно начал беседу с «представителем из министерства», который уже успел достать из своего портфеля целую стопку бумаг. Художественный руководитель находился в приподнятом настроении, играя на два фронта. Каждый раз, когда его собеседник хоть на секунду опускал взгляд к бумагам, Евгений Львович поглаживал что-то рукой в кармане и косился на Алексу. Она брала в руки бокал с аперитивом, подносила его к губам и делала вид, что делает глоток и пытается распознать знакомые нотки в незнакомом вине, щурясь вдаль и морща носик.

Через полчаса эти игры ей надоели и, очередной раз встретившись взглядом с Евгением Львовичем, она серьезно показала ему на часы и, растопырив пальцы на руке, четко беззвучно произнесла: «Пять минут». Он понял, что рыбка может сорваться, и, быстро завершив деловую встречу, подошел к Алексе.

Она нервно произнесла:

– Если честно, я больше не могу ждать.

Он, довольный, расправил усы:

– О, я надеялся на это. Здесь есть довольно уединенные кабинки. Попросим официанта пересадить нас туда?

– Пожалуй, – согласилась Алекса. – Только, ради бога, побыстрее!

Евгений Львович засуетился, организовывая пересадку.

Когда они остались наедине, он сделал попытку дотронуться до ее руки:

– Как тебе ощущения? Даже меня потряхивает, если честно.

– Меня больше волнует, какие еще сюрпризы ты подготовил. Есть же что-то еще?

– Есть, конечно. Ты… – Он прислушался к голосам, доносящимся из соседнего зала ресторана, и спросил: – Ты хочешь прямо здесь?

– То есть остальные сюрпризы представляют собой лишь шалости в людных местах? Или…

– Ты хочешь в уединенных? Понимаю! Можем поехать… тут не очень далеко, на окраине города, есть отель. Полчаса туда, час там, полчаса обратно – должны успеть. Там хорошая звукоизоляция в комнатах!

– Ясно, – оборвала его Алекса, поняв, какой отель он имеет в виду, и вспомнила историю с Натальей. – Значит, речь об этом и ни о чем более?

– Не понял…

– Зато я поняла. – Она тяжело вздохнула, раздумывая, стоит ли продолжать этот спектакль.

– Ты же говорила, что больше не можешь ждать. Вот я и предложил…

Алекса с тоской посмотрела на Евгения Львовича: неглупый ведь, интересный мужик, отчего же, как только общение смещается в интимную сферу, становится предсказуемым, как входная дверь? Сейчас только намекни – и будет неспешно делать заказ в присутствии официанта, тайком наяривая свою «мышку», и балдеть от того, что собеседница отвечает невпопад и закатывает глаза, вцепившись в край стола. Скукотища…

Алекса вынула из рюкзачка коробку с розовой бабочкой и с размаху положила на тарелку народному артисту.

– Вот. Лень разыгрывать очередную комедию, чесслово, так что вот твои труселя, возвращаю. Они чистые, их никто не надевал. Я все думала, как ты удивишь меня… А оказалось, что на большее, чем на трусы, ты не способен.

– Ты ожидала чего-то другого? – растерянно произнес он, сняв с коробки крышку и заглядывая внутрь.

– От тебя – нет, – равнодушно ответила она и взяла в руку бокал, облокотившись на стол.

– Подожди, – засуетился он. – Разве не символично? Ты в прошлый раз забыла у меня трусики…

– Да? И ты нашел их?

– Да.

– Поздравляю! Это не мои. Я свои сразу забрала.

– Как это?

– Господи, как же с тобой скучно. – Алекса решительно поставила бокал с нетронутым аперитивом на стол. – И еще. Тебе не пришло в голову, что доставка товара из сексшопа в школу – затея не очень, мягко говоря?

– Я создал тебе проблемы? – всполошился Евгений Львович.

– А ты как думал? Слушай, – прищурилась Алекса, – а зачем ты пользуешься мобильным телефоном? Разговаривал бы с городского, шнур подлиннее приделал бы и таскал за собой по улицам.

– В смысле?

– В коромысле! Подобные штуки, – Алекса кивнула на коробку с интимным подарком, – уже делают с приложениями, чтобы управлять ими через смартфон, хоть с другого континента, лишь бы интернет был. Да и бельишко поизящнее бывает, а то выглядит как дразнилка для кошки на ремешках. Но провода, конечно, впечатляют! Охрана в школе заценила, хотела полицию вызвать. Если бы они приехали, я бы тебя точно сдала.

– Но ты заблокировала меня везде! Как я мог с тобой связаться? – возмутился Евгений Львович.

– Например, подождать около школы. Как в прошлый раз, а?

Он выпучил глаза.

– Это слишком просто для вашей творческой натуры, да? – передразнила его Алекса, скорчив такую же мину. – Евгений Львович, давайте признаем, что у нас не клеится, и вы прекратите все попытки дальнейшего общения. Иначе перед вашей женой я разыграю какую-нибудь другую сценку. Мне обманывать некого. О’кей? Мы друг друга поняли?

Она решительно встала и, не оборачиваясь, удалилась. Он кинул деньги на стол и рванул за ней.

– Александра, постойте! – Народный артист выскочил на улицу с дурацкой коробкой в руке и тут же столкнулся со своей женой.

Она выходила из такси, притормозившего напротив входа в ресторан.

Евгений Львович, бросив взгляд в сторону удалявшейся Алексы, нервно сглотнул и облизал в момент пересохшие и треснувшие губы:

– Дорогая…

– Что это? – ледяным тоном произнесла она, уставившись на открытую коробку в его руке, из которой торчали ремни и что-то розовое.

– Александра Павловна! – заорал Евгений Львович на всю улицу так, что все прохожие обернулись, и Алекса в их числе. – Я не буду это надевать! Ни один продюсер не заставит меня это сделать!

С расстояния нескольких шагов Алекса глянула на него и застывшую рядом с ним женщину в дорогой шубе с огромным овалом ярко накрашенных губ, молча пожала плечами и пошла прочь, оставляя супругов наедине.

* * *

Через два часа, точно со звонком Алекса вошла в класс:

– Всем добрый день. Сегодня говорим про «Старуху Изергиль» Горького. Прочитали?

Не успела она положить вещи на учительский стол и оглядеть присутствующих одиннадцатиклассников, сидящих полукругом за одноместными партами, как прилетел вопрос от Глеба:

– Александра Павловна, вам самой-то нравится эта фигня? – нарочито громко произнес он, развалившись на своем стуле.

Щурясь на слепящее зимнее солнце, все повернулись к окну, на фоне которого пламенела голова Глеба. Рыжая шевелюра буквально горела, так что не сразу удавалось разглядеть ее радикально изменившуюся форму.

«Неужели новая стрижка вынудила его приковывать к себе внимание столь примитивным способом, который он практиковал года три-четыре назад? – пронеслось в голове у Алексы. – Прическа, конечно, огонь во всех смыслах, но держать голову анфас к публике, специально демонстрируя наилучший ракурс… что-то тут не то».

– Я тоже не вижу смысла читать это откровенно слабое произведение, – с вызовом раздалось из другого угла аудитории.

Алекса повернулась на незнакомый голос с едва уловимым нотками неестественных для русского языка интонаций и наткнулась на дерзкие, почти черные глаза – загорелая темноволосая девушка сверлила преподавателя взглядом.

– Тесса, – представилась она, наслаждаясь вниманием класса.

«А-ааа, вот и разгадка – та самая новенькая. Значит, спектакль не для меня. Ясно, Глеб поворачивался не ко мне, а к ней», – мысленно выдохнула Алекса и коротко ответила девушке:

– Приятно познакомиться.

– Не знаю, как другим, мне рассказ понравился, – отчетливо выговорила Стеша, сидевшая справа от Глеба.

– Итак, мнения разошлись – это отличная возможность для дискуссии, – взяла инициативу в свою руки Алекса. – Сначала отвечу на вопросы в порядке их поступления. Первый: нравится ли мне произведение? Тут я как спортивный комментатор: не могу выражать свое мнение об играющих командах.

– Почему? – искренне удивился Алик.

– Потому что вы должны сначала сформировать свое собственное, а мое мнение будет вам мешать, влиять на него.

– Но чтобы сдать ЕГЭ по литературе, нужно уметь отвечать так, как ожидает проверяющий, а не высказывать свои мысли, – не сдавался Глеб.

– К сожалению, часто это так, – признала Алекса. – Кстати, напомните, сколько человек из вас сдают литературу?

Все уставились на Алика. Тот смущенно улыбнулся.

– Итак, возвращаемся к «Старухе Изергиль», – строго сказала Алекса и повернулась к новенькой. – Вопрос номер два – про целесообразность чтения «откровенно слабого произведения». Тесса, скажи, пожалуйста, как ты смогла сделать вывод о рассказе, не прочитав его?

Девушка была готова к этому вопросу: она откинула волосы назад – на черном фоне мелькнули несколько ярко-розовых прядей – и процитировала с экрана планшета:

– «Если же он – имеется в виду Горький – родился бы в семье богатой и просвещенной, он не написал бы в такое короткое время четырех томов… и мы не увидали бы многих бесспорно плохих вещей… “Макар Чудра”, “Старуха Изергиль”…» И перечисляется еще целый ряд произведений. – Она бесстрашно посмотрела на учителя.

«Вот уж у кого глаза как угольки», – подумала Алекса и задала ей вопрос:

– И чья же это цитата?

– Это написал Меньшиков, – с достоинством произнесла Тесса.

– Сам граф Меньшиков? – картинно всплеснул руками Глеб.

Одноклассники засмеялись. Тесса метнула на шутника колкий взгляд, который только подхлестнул его продолжать острить:

– Скажите, а уж не сам ли государь Петр Первый надиктовал сие генерал-губернатору Меньшикову?

Сдерживая улыбку, Алекса обратилась к новенькой:

– Если бы ты сначала уточнила, кто такой Меньшиков, назвала его имя-отчество, то поводов для смеха не было бы.

– Только дурак мог подумать про того Меньшикова, который жил в другом веке, – подчеркнуто не глядя на рыжего оппонента, заметила Тесса.

– А-аааа, так вы про другого Меньшикова? – не унимался Глеб. – Простите, ради бога! Это который в «Сибирском цирюльнике» и «Легенде № 17» играл?

Тесса закатила глаза:

– Оч-ччень смешно.

Алекса исподлобья глянула на Глеба и подняла ладонь вверх, давая понять, что шутки закончились.

– Пожалуйста, уточни, – обратилась она к Тессе, – кого именно ты цитировала и где взяла информацию?

Девушка посмотрела в свой экран:

– Это Эм О Меньшиков написал в одна тысяча девятисотом году.

– Другое дело! – опять крикнул Глеб и осекся, встретившись глазами с Алексой, которая продолжала общаться с Тессой:

– Уже лучше. Подробнее можешь объяснить, кто это и почему мы должны прислушаться к его мнению?

– Вот именно, – вполголоса вставила Стеша, у которой Алекса впервые заметила накрашенные губы.

Новенькая замешкалась, и Александра Павловна ее выручила:

– Так, достаем телефоны и планшеты, ищем, кто такой М. О. Меньшиков. В «Гугле» и «Яндексе», надеюсь, никто не забанен? У всех есть интернет? Раздайте соседям, если надо. Оперативнее!

Наступила тишина: дети и учитель углубились в гаджеты. С разных сторон доносилось:

– Михаил Осипович Меньшиков – одна из самых интересных фигур не только в русской журналистике конца девятнадцатого – начала двадцатого века, но и в критике и философии.

– Консерватор и националист.

– Редактор газеты «Неделя».

– Ведущий сотрудник газеты «Новое время».

– Отлично, молодцы! – похвалила Алекса. – Как думаете, можем доверять его мнению?

– Раз он в газете работал, значит, разбирался в литературе, – неуверенно произнес Алик.

– Ничего это не значит! – возразила раскрасневшаяся Стеша, похоже, ей было жарко в новой яркой толстовке. – Будто в газетах продажные журналисты не работают! Как можно доверять этому Меньшикову, если он консерватор был? Конечно, ему Горький не мог нравиться.

– Зато он всех писателей знал и про многих писал: и про Чехова, и про Толстого. Его мнению можно доверять! – возразил ей Глеб и в подтверждение выдал цитату: – «Меньшиков подчеркивал психологические и психопатологические корни революции и насилия…» Разве он не прав был?

– Меньшикова казнили! – вдруг вскрикнул Алик, огромными от ужаса глазами глядя на свой экран: – Это сделали не большевики, а эсеры.

– «Расстреляли с какой-то уму непостижимой жестокостью, на глазах жены и шестерых детей, среди которых были малолетние…» – прочитала Стеша.

Класс притих.

– Получается, прав был Меньшиков, – серьезно сказала Тесса. – Царя тоже расстреляли. Вместе с детьми! А теперь к лику святых причислили.

– Да это лобби РПЦ! – возмутилась Стеша. – Страну до голода и войны довел, а потом святым стал! А как же те, кто из-за его политики умер с голоду или был убит? – метала она молнии в сторону новенькой.

– Стоп, дискуссию в другую сторону не уводим, – подняла руку вверх Алекса. – Ищем непосредственно статьи, из которых была взята цитата. Надо убедиться, что слова не вырваны из контекста.

– Я нашел! – через минуту выдал Глеб. – О Горьком Меньшиков упоминал в своих статьях: «Красивый цинизм» и «Вожди народные».

– Отлично. Эта половина класса, – Алекса указала рукой, – ищет и читает «Красивый цинизм», а эта – «Вожди народные». Цитируем вслух только самое ценное.

– Фига се он настрочил, такая статья огромная, – прошептал кто-то.

– Да он тут про все произведения Горького пишет, прям по косточкам разбирает, – пробубнил Глеб, быстро пробегая глазами по экрану телефона.

– Не все, читай внимательнее! – повернувшись к нему, возразила Стеша. – Он вообще у Горького только первый том и читал, а выводы про все творчество сделал!

– Да! Цитата отсюда, из «Красивого цинизма»! – Первым справился с заданием Глеб. – Вот дальше громит его – угу, угу, вот: «…впадает кое-где в вычурность, в крикливую, холодную жестикуляцию слов. Таковы его подражательные, явно подсказанные плохим чтением вещи – “Макар Чудра”, “Старуха Изергиль”…» А вот еще, слушайте: «Г. Горький…»

– А почему «г»? – громко перебил его Алик. – Его же Максим звали.

– Но это же псевдоним! – закатил глаза Глеб, недовольный тем, что его оборвали на полуслове.

– А! Точно, – успокоился Алик, – его же на самом деле звали…

– Алексей Пешков, – помогла ему Стеша и тут же съязвила: – Это отлично объясняет букву «г».

– Сама ты «г», – буркнул Алик.

– Какие еще есть варианты? – спросила Алекса. – Статью внимательно читали? Везде ли «г» заглавная?

– А! Ясно. Это сокращение от слова «гражданин»! – догадалась Тесса.

– Молодцы, соображаете, – улыбнулась Алекса. – Год какой? Как тогда пишущие люди обращались друг к другу? «Гражданин»? «Гражданин начальник»? «Гражданин писатель»? «Гражданин крестьянин»?

– Скорее «господин»! – сообразила Стеша.

Алекса показала ей большой палец, поднятый вверх, и обратилась к Глебу:

– Дочитай, пожалуйста.

– Итак, «Господин Горький… дал доказательство того, что может писать и хорошо, и плохо, и вот это «плохо» может возобладать, заглушить немногое прекрасное, на что он способен».

– А я что говорила! – победоносно задрала нос Тесса.

– А вот для сравнения дальше, – произнесла Алекса, цитируя со своего планшета: «…читая господина Горького, всегда убежден, что он видел то, что описывает, самолично пережил в себе самом душу своих бродяг, воров, проституток и чернорабочих, что он вместил в себя их природу…», то есть Меньшиков анализирует творчество писателя, а не только критикует. Тесса, пожалуйста, прочитай последний абзац статьи.

– «Что же такое господин Горький? Это перебежавшая яркая искра между двумя интеллигенциями, верхней и нижней, – соединяющая их в грозовое «безумство храбрых». Это выходец не из народа, и голос его не народный. Но он заслуживает того, чтобы к нему прислушаться».

– А значит, как минимум, – продолжила слова критика Алекса, глядя в глаза Тессе, – ознакомиться с его произведениями лично и сделать выводы самостоятельно. Согласны?

Новенькая сложила губы в трубочку, раздумывая, что ответить.

– Согласны, – вместо нее сказала Стеша, тайком глянув на Глеба, который притих на своем месте.

Алекса присела на край своего стола и обратилась ко всем:

– Я вас призываю, думайте сами, относитесь критически даже к высказываниям великих, включайте мозг, анализируйте, чувствуйте. Читая книгу, живите наедине с текстом. По крайней мере при первом прочтении не позволяйте ни критикам, ни экранизациям, ни мнениям друзей и учителей влиять на ваше восприятие, устанавливайте свой собственный эмоциональный контакт с героями, мыслями автора, развивайте эмпатию.

– Что развивать? – поднял голову Алик.

– Умение не перебивать других, блин, – рыкнул на него Глеб.

Алекса показала ему кулак.

– Скорее, это умение сопереживать и не хамить.

– Александра Павловна, а как же исторический и социально-культурный аспекты? – задала вопрос Стеша.

– Конечно, их нужно учитывать, – ответила ей Алекса. – К примеру, нельзя судить Татьяну Ларину с точки зрения морали сегодняшнего дня. Типа «в чем проблема – почему она не ушла от мужа, которого не любила?»

– Да, почему? – вставила Тесса.

– Надо иметь в виду, что это в двадцать первом веке считается нормальным выйти замуж по любви и уйти от супруга, если разлюбил его. А в девятнадцатом столетии и ранее развод был огромной редкостью, семью создавали раз и навсегда, исключительно в своем сословии. Женщина не могла выжить без семьи – физически. Брак между дворянином и крестьянкой был практически невозможен.

– А как же Фенечка и Николай Петрович у Тургенева? – с вызовом спросила Тесса.

– Хорошо, давайте вспомним, когда были написаны «Отцы и дети»?

– В тысяча восемьсот шестидесятом – шестьдесят первом годах, – подсказала Стеша.

– Вот именно. В это время речь уже шла об отмене крепостного права, но даже и тогда роман стал сенсацией и наделал много шума. И Николай Петрович, если помните, со стеснением сообщает сыну о связи с Фенечкой, хотя ведь он уже был вдовцом, а не женатым человеком. Так что учитывать реалии, в которых живут герои, очень важно. Что называется, «включайте мозг». Но я предлагаю вам сначала включать сердце. Иначе превратитесь в Базарова.

– Ну ясно, – разочарованно протянул Глеб, – а то жизнь убьет вас в самом расцвете сил, как Тургенев Базарова, а добродушным Кирсановым выдаст все плюшки и радости бытия.

Класс засмеялся.

– Обобщения и упрощения, кстати, штука эффектная, и их можно выгнуть в любую сторону, – заметила Алекса. – Поэтому я призываю вас, учитывая все культурно-исторические условия, в которых действуют герои произведения, все равно оставаться наедине с персонажами. Думайте, чувствуйте, старайтесь понять их. Имейте в виду, что современники могли высказываться об авторе, его работе и героях, исходя в том числе из своих личных соображений или конфликта с писателем. Не доверяйте неаргументированным мнениям. Ищите первоисточники. Изучайте деятельность и личность того, чью цитату нашли. Благо далеко за этим ходить сейчас не надо. А вот отличать фейки от оригиналов – важно.

– То есть Меньшикову, который критиковал Горького, все-таки доверять не стоит? – ловко ввернула Стеша.

– Стоит самому искать ответ на вопрос, кому стоит доверять, – ответила ей Алекса. – Давайте спросим себя: а какого мнения были о критике Меньшикове современники и сам Горький? У нас еще двадцать минут есть. Ищем.

– Вот! – На этот раз первой успела Тесса. – «Горький в одном из своих писем замечал, что любит Меньшикова и называет своим “врагом по сердцу”, а враги “лучше говорят правду”…»

– Хорошо. – Алекса сложила руки на груди и пошла вдоль ученических столов. – То есть между писателем и критиком была полемика.

– О! Нашла статью «М. О. Меньшиков», – воскликнула Стеша, вытаращив глаза, – прикиньте, кто ее написал?

– Кто?

– Корней Чуковский!

– Мойдодыр? – серьезно спросил Алик.

– Небось однофамилец, – усмехнулся Глеб.

Алекса довольно улыбнулась:

– Ищем: Корней Чуковский. Что мы о нем знаем?

Опять ребята сновали по своим гаджетам и делились найденной информацией:

– А вы знали, что на самом деле его звали Николай Корнейчуков?

– Корнейчуков?

– Да, Корней Чуков…

– А! Фамилия стала основой для псевдонима – «КорнейЧуков» плюс «ский».

– По ходу он, кроме детских стишков, еще и статьи писал… – потрясенно признал Алик.

– Я вам больше скажу, – уточнила Алекса, – он любил литературу страстно и говорил о себе: «Пишу во всех жанрах, кроме доносов». И был, в том числе, и блестящим переводчиком. Возможно, вы читали Марка Твена, Оскара Уайльда и Киплинга именно в его переводах. Что еще принес вам в своих сетях интернет о Чуковском?

– Публицист, литературный критик, переводчик, литературовед, журналист.

– В тысяча девятьсот пятом году он написал статью об этом Меньшикове в «Одесских новостях».

Алекса глянула на часы:

– Так, быстренько читаем. Вслух только самый сок.

Глеб процитировал:

– «По ремеслу своему он – то есть Меньшиков – критик, но посмотрите, с каким добродушием относится к разбираемым авторам, не то что какой-нибудь господин Михайловский…»

– А кто это? – раздался чей-то голос.

– Дома посмотрите, не отвлекаемся, – ответила Алекса, кивнув Глебу, чтобы он продолжал.

– «…не то что какой-нибудь господин Михайловский, который зверь зверем кидается на каждого из них. Господин Меньшиков любит всех писателей, о которых пишет. «Я имею честь знать и любить их лично», – говорит он («Критические очерки» 1901 г.)». Слушайте, да наш детский поэт язва был знатная, – восхищено продолжил Глеб. – Вот тут дальше: «…и исступленные вопли Гоголя, извывшего в тоске по мистическому идеалу, и мрачная проповедь Достоевского, с ее жестоким апофеозом страдания, и саморазрушительная, титаническая работа суровой совести гр. Толстого, – все это из-под пера г. Меньшикова выходит таким чистеньким, маленьким, а главное, таким добреньким, что хочется выдать каждому из них по одному спелому яблоку…». Он бы сейчас ВКонтакте главным троллем был!

– Это хорошее сравнение, Глеб, – похвалила Алекса, не обращая внимания на смех в классе. – Мы сейчас поговорим об этом. Но посмотрите все на текст. Глеб, выдели цитату и брось в общий чат, чтобы всем не искать. Обратите внимание, здесь опять встречаются сокращения с «г». Но! В одном случае просто «г», когда речь про Меньшикова, а в другом «гр.», когда про Толстого. Почему?

– Он называет Толстого гражданином, высмеивая его народнические взгляды? – сумничала Стеша.

– Или выражает ему особое уважение? Такое может быть? – спросила ее Алекса.

– «Гражданин Толстой» – это очень уважительно, – усмехнулся Глеб.

– А если «гр» – это не гражданин, а… что? – подняла бровь Алекса. – Ну, ну? Кем был Толстой?

– Писатель?

– Граф! – выкрикнула Тесса.

– Точно! – подпрыгнула Алекса, показав ей пальцами «о’кей». – А теперь про троллинг друг друга в соцсетях. Давайте задумаемся, что собой представляли газеты и журналы начала двадцатого века? По сути, это сборники постов на волнующие тебя темы, события, людей, их творения. Что такое статьи коллег по литературному цеху в следующих номерах журналов? Это комментарии на статьи, вышедшие ранее. Но более развернутые, потому что так оперативно, как сейчас, это было сделать невозможно, и имело смысл писать лонгриды.

– Что писать? – спросил Алик.

Все махнули на него рукой, мол, не отвлекай.

– Смотрите, в каком году Горький написал «Старуху Изергиль»? – спросила Алекса.

– В тысяча восемьсот девяносто четвертом.

– Так. А Меньшиков в своей статье когда этот рассказ упоминает?

– В тысяча девятисотом.

– Шесть лет прошло, видим? Но он там много произведений рассматривает. Дальше, Чуковский в каком году пишет о Меньшикове?

– В девятьсот пятом.

– Небыстрый темп беседы, да? – подытожила Алекса. – Кто может процитировать Чуковского о том, как Меньшиков пишет о Горьком?

– Я! Я нашел! – выбросил руку вверх Глеб и сразу начал читать: – «Что же касается М. Горького, то он, несмотря на все старания г. Меньшикова, добреньким не сделался, яблока не заслужил, и наш автор так и не приобрел “чести любить его”…»

– Обратите внимание, – понизила голос Алекса, – как аргументирует свои слова Чуковский: везде в скобках мы видим название статьи плюс название издания и год. Сейчас это называлось бы ссылки. А тогда нельзя было кликнуть по ним, надо было идти в библиотеку, а их было ох как мало. И искать в подшивках номер за соответствующий год.

– Огнище! – вырвалось у Глеба, который продолжал читать статью. – Смотрите, как жестко Мойдодыр стебет Меньшикова: «Благодаря таким приемам господину Меньшикову удается просунуть в сердце читателя самую тухлую мерзость, самое гнилое мировоззрение… Но зато он такой добрый, такой добрый!» – с восторгом процитировал Глеб.

Алекса пробежала статью глазами и согласилась:

– Да… Он высмеивает многие его взгляды… вот о том, что «Народное образование – вещь совершенно ненужная», «Прогресс – ерунда!», «Женский вопрос тоже не выдерживает напора его здравого смысла»… Слушайте, ребята, какую интересную статью вы откопали! Я ее не читала раньше, спасибо. Действительно, до сих пор в интернете идут жаркие споры на эти же темы! Так, у нас заканчивается время.

– Уже?.. – раздались недовольные возгласы.

– Что ж, урок получился интересным, ярким, спасибо за дискуссию, ребята. Объясняю домашнее задание. Вам надо представить, что вы сотрудник газеты начала двадцатого века. Ваша задача – написать рецензию на рассказ Горького «Старуха Изергиль». Срок – неделя, объем три-шесть тысяч знаков с пробелами.

– А можем потом напечатать настоящую газету и повесить в коридоре? – спросила Стеша.

– Отличная идея, – сказала Алекса под одобрительные возгласы одиннадцатиклассников. – Предлагаю издать к концу года толстый журнал с вашими рецензиями. Будем писать критические заметки по каждому произведению, которое изучаем, а потом отберем лучшие статьи в журнал.

– Да!

– А редактор будет?

– Конечно. Надо выбрать редактора, корректора, верстальщика. Иллюстратора. Но уже не сегодня.

– Я могу рисовать, – робко предложила Стеша.

– А можем каждому по номеру напечатать? – поинтересовалась Тесса.

– Давайте потом обсудим детали, – пыталась собрать свои вещи Алекса. – Сначала давайте статьи напишем. Вы можете попробовать себя в роли новатора или консерватора – неважно, главное – в любом случае аргументировать свои слова, приводить цитаты. И учитывать жанр произведения! Ранние рассказы Горького к какому литературному направлению принадлежат?

– Романтизм? – высказала предположение Тесса.

– Правильно. А значит, речь о необычных героях в необычных обстоятельствах. Можно подробнее разобрать не весь рассказ, а одну из легенд – о Ларре или Данко. Но лучше поразмышлять об их отличиях.

Несмотря на прозвеневший звонок, вопросы продолжали сыпаться:

– А можно больше шести тысяч знаков написать?

– Нет, укладывайтесь в обозначенный объем. Раз уж мы играем в газету, то надо соблюдать реальные требования к периодике.

– А можно потом будет писать рецензии на статьи друг друга?

– Можно.

– Ну все, Глеб, я тебя разнесу, как Меньшиков Горького, – заявила Стеша.

– А я тебя – как Чуковский Меньшикова, – парировал тот.

– Товарищи ученики! – закричала Алекса. – На сегодня все! Расходимся! Освободите помещение!

* * *

В течение недели Алекса так и не решилась написать или позвонить Данилу. Она рассчитывала, что их договоренности остаются в силе и во вторник вечером он заедет. Она никуда не отлучалась из дома, держа в уме, что до шести он точно работает. После десяти она решила, что Данил не приедет и начала готовиться ко сну, но получила сообщение: «Привет! Только освободился. Как вы?» – и тут же ответила: «Ждем тебя», – не поставив в конце никакого знака препинания или смайлика.

Следующие полчаса Алекса тяготилась не столько ожиданием, сколько предстоящей необходимостью общаться на темы помимо здоровья собаки и, самое главное, неизбежностью каким-то образом начать разговор.

Когда в квартире пропел видеодомофон, она сняла трубку и увидела на черно-белом экранчике огромный смеющийся рот, лишь по щербинке на верхних зубах опознав Данила. «Нажрался, что ли?» – пронеслось в голове у Алексы, и она настороженно спросила:

– Ты в порядке?

– Не совсем, – сквозь хохот ответил гость.

Она замерла на мгновение, раздумывая, стоит ли вообще ему открывать, но все-таки нажала кнопку на домофоне и осталась стоять около входной двери, прислушиваясь к звукам на площадке: вот тронулся один из лифтов… едет… остановился на ее этаже. Алекса распахнула дверь до того, как Данил успел прикоснуться к звонку, и задала контрольный вопрос, оценивая внешний вид гостя:

– Ты на своей машине приехал?

Данил выглядел абсолютно трезвым.

– На своей. Тебя надо куда-то отвезти? – с готовностью предложил он.

– Н… нет, – повертела головой Алекса.

Он удивленно посмотрел на нее, не понимая, зачем тогда вопрос. Хорошо, что на шум выбежала Сола и ничего не пришлось объяснять. Собака именно выбежала, а не приползла: она так быстро перебирала лапами, что задние ноги почти не касались пола, пролетая над ним. Задняя часть туловища с начавшей отрастать шерсткой теперь казалась приставленной от молоденького поросенка, а не от ощипанного куренка, как было раньше.

– О-ооо! Кто это у нас тут ковыляет? – сразу переключил внимание на свою пациентку Данил. – Молодец какая! Ходить пробует! Так-так… пойдем, посмотрим на тебя. Где тут освещение получше?