Текст книги "Избранные стихи"

 
В твоих краях цветет сирень
и тихо бродит воздух пьяный,
и долго дышит летний день
на разомлевшие поляны.
 
 
Когда луны тяжелый круг
отображается в озерах,
леса смыкаются вокруг,
тая крамольный свист и шорох.
 
 
Бессонный лес! И там, и тут,
гонимы страстью, зверь и птица
подругу ищут и зовут,
стремясь в любви соединиться.
 
 
Ты мне прислал в письме цветок,
и он в пути пыльцу осыпал.
Он долго шел, и он засох,
и тенью из конверта выпал.
 
 
Уже не твой, уже ничей,
хранится он в прохладе комнат
и шелесты лесных ночей,
бессмертным став, уже не помнит.
 
 
Аукнется ль в чужом краю —
в пути развеется дыханье.
Так мудрость ясную мою
оберегает расстоянье.
 
 
И муза со своих высот
не так ли в дольний мир взирает?
Покуда чувство к ней дойдет —
оно до остова сгорает.
 
 
Что ж, муза! Перейдя предел,
очерченный для Божьих тварей,
люби постылый свой удел,
копи печальный свой гербарий.
 
 
1989
 

 
Лето в разгаре, и странен союз
солнца и холода. Сердце щемит.
Вздрогнет под ветром черемухи куст,
вытянет ветви и прошумит.
 
 
Клонится бледный березовый строй,
кроны трепещут, свиваются в жгут.
Шелест и шум по равнине пустой
ходят – и места себе не найдут.
 
 
Словно бы полем, поляной, рекой,
небом и космосом, всеми и вся
невосполнимо утрачен покой,
и ни на что опереться нельзя.
 
 
В час рокового смещенья эпох
сущее общий находит язык:
шум несмолкающий, трепет и вздох,
долу клоненье и сдавленный крик.
 
 
1989
 

 
Как ослепшего – за рукав
и как тонущего – на плот,
пусть затянет меня в декабрь,
пусть хоть это меня спасет.
 
 
Заметет с четырех сторон,
занавесит со всех высот.
Это – зыбка, а в зыбке – сон,
пусть хоть это меня спасет.
 
 
Не страшна небесная твердь:
ватой выложен небосвод.
Что поэту русскому – смерть!
Пусть хоть это меня спасет.
 
 
В свой тулуп меня заверни,
о декабрь, и неси, храня.
Так носили в детские дни
полусонную в сани меня.
 
 
И уже во сне досмотреть
нескончаемый санный путь.
Что для русского – умереть!
О, не более, чем заснуть.
 
 
Ибо жизнь ему – то тесна,
то неслыханно широка.
И ему потребны века
для его короткого сна.
 
 
1989
 

 
Все те же тоска и сон,
все так же поля легли.
Осенняя стая ворон,
как невод, прошла вдали.
 
 
Гляди, заходит опять,
растекшись в туманной мгле.
Но нечего неводу взять
на голой, пустой земле.
 
 
Метнуться за косогор,
лететь до ночи, до звезд
и чувствовать, как простор
в безумное око врос.
 
 
Лететь от версты к версте,
не смея на отдых сесть.
И даже в самой пустоте
великая тяжесть есть.
 
 
О Русь! У кого и как берешь
ты таких пустот,
где даже бессмысленный знак
отчетливый смысл несет!
 
 
1989
 

 
Слишком все недвижно окрест.
Может, солнце нас обмануло
и пока садилось за лес,
над землею вечность минула.
 
 
Как проверю? Душа – и та
недоступностью легкой дышит,
вроде ласточкина гнезда,
притулившегося под крышей.
 
 
Дотянись и тихонько тронь
птичий домик, комочек ватный —
и внутри полыхнет огонь
неожиданный, непонятный.
 
 
Лишь на миг озарится высь,
обозначится лес бескрайний.
Ветви, листья – вы с чем сплелись,
с чем повязаны общей тайной?
 
 
Почему столько раз уже вы,
неясным молчаньем вея,
странный знак послали душе,
словно в чем условились с нею!
 
 
1989
 

 
Выше тепла и жилья,
словно изверившись в нем,
птиц перелетных шлея
зыблется в небе пустом.
 
 
Горних струя воздусей
где-то над нами прошла,
и не она ли гусей в русле
своем повлекла?
 
 
Поздно проситься в траву:
тяге земной вопреки
выдержит птиц на плаву
стрежень воздушной реки.
 
 
Долго им по небу течь,
плыть без руля и ветрил
мимо встающих навстречь
грозных осенних светил.
 
 
1989
 

О себе

Я родилась в 1957 году, в деревне Русско-Тимкино Уржумского района Кировской области на древней Вятской земле, откуда происходят и все мои предки.

Годы самого раннего детства прошли в ветхой и кособокой крестьянской избушке, где наша семья снимала небольшой угол. Весной всю окрестность заливала талая вода, а зимой за стеной выли волки. Появление «лампочки Ильича» под закопченным потолком нашего дома совпало с полетом Гагарина в космос.

До четырех лет моим воспитанием занималась бабушка Евлампия Васильевна Сырнева, в прошлом учительница. Она научила меня читать. Бабушка очень любила поэзию Некрасова, и благодаря ей я знала наизусть многие стихи и поэмы этого неповторимого поэта.

После смерти бабушки я и моя младшая сестра остались дома без присмотра, и мама, учительница русского языка и литературы София Александровна Сырнева, стала брать нас в школу к себе на уроки. Так я познакомилась с русской классикой, и она в то время воспринималась мной не как литература, а как сама жизнь.

Стихи великих русских поэтов соединялись в моем воображении с картинами нашей деревенской природы, органично сливались с ней в одно целое. Поэтому природа и вся наша скудная жизнь казались мне одухотворенными, полными глубокого, порою драматического смысла.

Транспортное сообщение с райцентром Уржумом было плохое, и жители нашей деревни ходили туда пешком. Мама, отправляясь в город по делам, брала меня с собой. В дороге мы, импровизируя, сочиняли рассказы и сказки. Мама декламировала мне стихотворные строки своего брата Анатолия Сырнева, молодого поэта, погибшего в блокаде Ленинграда:

 
Луна свой серебряный бросила плед
Под след моих желтых ботинок.
Скачу через лужи – как будто балет
Танцую на сетке тропинок.
 
 
И лужи, и грязь говорят про свое,
А мне и тепло, и красиво —
Как будто бы в самое сердце мое
По трубам ввели Куро-Сиво…
 

Рукописи дяди Толи потерялись во время блокады, и мама хранила его творчество в памяти. Вслед за ней отдельные стихотворения запомнила и я.

С семи лет я стала сама сочинять стихи, а с 1967 года они постоянно публиковались в районной газете «Кировская искра». Здесь их заметил ответственный секретарь газеты Евгений Замятин, единственный профессиональный поэт в районе. Он стал моим первым критиком и первым учителем в литературе. Наша дружба продолжалась до самой смерти Евгения Петровича в 1980 году.

В годы юности я занималась в литературном объединении при Кировской областной писательской организации. Очень доброжелательно относился к моему творчеству кировский поэт-фронтовик Овидий Любовиков. Но в целом мои литературные опыты считались не особенно удачными: они выбивались из привычных рамок молодежной поэзии 70-х годов.

В 1988 году на Кировский областной фестиваль поэзии приехал известный московский поэт Николай Старшинов. Благодаря его доброму участию мои стихи попали в несколько столичных изданий и в издательство «Современник», где ими заинтересовался литературный критик Дмитрий Ильин.

Трудно переоценить роль Ильина в моей жизни. Он не только указал на сильные и слабые стороны моего творчества, но и познакомил меня с настоящей поэзией XX века, открыл возможность общения с крупнейшими поэтами и мыслителями современности – Юрием Кузнецовым, Вадимом Кожиновым, Станиславом Кунаевым. Бескорыстно влюбленный в поэзию, Дмитрий Петрович во многом определил характер моего творчества и взаимоотношения с миром литературы.

Давняя дружба связывает меня с литературным критиком Ларисой Барановой-Гонченко. В этой талантливой женщине меня привлекают бескомпромиссность, верность своему призванию и высокая мера требовательности ко всему, что закрепляется в слове.

Среди моих друзей – замечательный литературовед, блистательный знаток поэзии, профессор Литературного института Владимир Павлович Смирнов.

С 1990 года моя творческая судьба неотделима от журнала «Наш современник».

Не перечислить всех, кто добрым словом и делом помог мне на литературном пути – от именитого уроженца Вятки Владимира Крупина до многих и многих земляков, чьи имена совсем не известны. Видя во мне какую-то искру способностей, ей не дали погаснуть простые деревенские люди.

Помню, как в третьем классе, пройдя все «отборочные туры», я была направлена на районный смотр художественной самодеятельности – читать свои стихи. Для этого выступления директор нашей маленькой школы Алексей Михайлович Староверов купил мне платье и туфли. В день поездки разыгралась сильнейшая снежная буря, все дороги замело. А до райцентра – 30 километров. И тогда директор школы запряг лошадь, закутал меня в тулуп и на санях повез в город. Лошадь в сумерках тяжело шла по снежной целине, проваливаясь в бесчисленные овраги. Но Алексей Михайлович не отступил, и я смогла выступить на районном смотре.

До сих пор многие уржумцы с горячим пристрастием следят за моей судьбой, помня маленькую девочку, которая в те давние годы еще не знала такого понятия, как совокупная народная воля.

Я не принадлежу к числу поэтов, которые много пишут, часто издаются и стремятся к широкой известности. На мой взгляд, литература дышит свободнее, если качественный отбор проникающих в нее произведений производят сами авторы – не дожидаясь, когда это за них сделает время. У меня не так уж много читателей, но они, как правило, – умные, глубоко чувствующие люди.

С. Сырнева