Текст книги "Добротолюбие. Том III"

66) Ум Христов, который приемлют святые, – по сказавшему: мы же ум Христов имамы (1 Кор. 2, 16), – приходит не по лишению собственной нашей умственной силы, и не как существенно и лично переходящий в наш ум (на его место): но как своим качеством освещающий силу нашего ума и к одному с собою уносящий его действию. Ум Христов, по-моему, имеет тот, кто о всем помышляет в Его духе и чрез все приводится к мысли о Нем [2, 83].

67) Мы называемся телом Христовым, по слову Апостола: вы есте тело Христово, и уди от части (1 Кор. 12, 27), – не по лишению наших тел, Его телом бывая, и не потому, чтобы Он лично переходил в нас или разделялся по членам; а потому, что, подобно плоти Христовой, и наша освобождается от греховной тли. Ибо как Христос по естеству был безгрешен и плотию и душою, как человек; так и мы, верующие в Него и в Него облекшиеся Духом, можем произволением быть в Нем без греха [2, 84].

68) Пока кто в этой жизни находится, дотоле, сколько бы ни был совершен, по здешнему состоянию, в деятельности и умозрении, отчасти только имеет и ведение, и пророчество, и залог Святого Духа, но не во всей полноте, – имея некогда прийти в совершенное состояние, которое достойным показывает истину лицом к лицу, как она есть сама в себе: так что он не часть только полноты будет иметь, но самую полноту всю будет носить в себе по причастию. Ибо Апостол говорит, что тогда все (т. е. спасаемые) достигнут в миру возраста исполнения Христова (Еф. 4, 13); в Немже суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна (Кол. 2, 3); по проявлении чего еже отчасти упразднится (1 Кор. 13, 10) [2, 87].

69) Некоторые ищут, каково будет состояние удостоиваемых совершенства в Царствии Божием? Будет ли там преуспеяние и прехождение (к лучшему и лучшему) или будет одно, установившееся до неизменности, положение? Как будут тогда тела и души, и как об этом думать? На это, подумавши, кто-нибудь может сказать, что как в отношении к телесной жизни пища имеет двоякое значение, – то она служит к возрастанию, то к сохранению питаемых, – именно, – пока достигнем совершенной меры возрастания телесного, питаемся для возрастания, а когда тело остановится в прибавлении увеличения, тогда питается оно не для возрастания, а для сохранения: так и в отношении к душе пища двоякое имеет значение. Питается она добродетелями и умозрениями, когда преуспевает, пока, прешедши все сущее, достигнет в меру возраста исполнения Христова: но достигши сего, останавливается в преуспеянии или прибавлении себе возрастания положенными средствами, и будучи питаема непосредственно пищею нетленною, способом превышающим разумение, а, может быть, по тому самому и высшим возрастания, приемлет ее уже только для сохранения данного ей Боговидного совершенства и для изъявления безмерных услаждений от пищи оной, по коей приемля присещающее ее всегда одинаково благобытие, она бывает богом по причастию Божественной благодати, и сама преставши от всех по уму и чувству действий, и вместе с собою заставив престать и естественные действия тела, сообоженного вместе с нею в мере доступного ему обожения; так что чрез душу и тело просиявает Един Бог, с препобеждением естественных их признаков преизбытком славы [2, 88].

70) Ищут некоторые из любящих до всего доходить, в чем будет состоять различие вечных обителей и обетованных наследий, – местом ли оно будет определяться, или количеством и качеством духовных совершенств каждого? И одним кажется первое, а другим – второе. Кто познал, что есть: Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 21) и что: в дому Отца Моего обители многи суть (Ин. 14, 2), тот станет на сторону второго [2, 89].

71) Царство Бога и Отца по вседержительству есть во всех верующих, по благодати же в тех, которые всецело отложили всякое расположение к естественной жизни – душевной и телесной – и стяжали жизнь духовную; так что могут говорить: живу же не ктому аз, но живет во мне Христос (Гал. 2, 20) [2, 92].

72) Возмогший трудами доброделания умертвить уды, сущия на земле (Кол. 3, 5) и чрез исполнение заповедей Слова победить сущий в нем мир, никакой не будет иметь скорби, как оставивший уже мир и начавший пребывать во Христе, Победителе мира страстного и всякого мира Подателя. Ибо не оставивший пристрастия к вещественному, конечно будет иметь скорбь, изменяясь в чувствах вместе с изменением того, что изменчиво по природе; а начавший быть во Христе, ни под каким видом не восчувствует уже изменения в вещественном, каково бы оно ни было. Почему Господь говорит: сия глаголах вам, да во Мне мир имате: в мире скорбни будет, но дерзайте, яко Аз победих мир (Ин. 16, 33). То есть во Мне, Слове, вы иметь будете мир, будучи избавлены от превратности и смятения земных вещей и страстей в мире же, т. е. в пристрастии к вещественному будете иметь скорбь, по причине непрестанного в нем одного в другое изменения. Скорбь будут иметь оба, и действующий добродетельно, по причине соединенного с тем труда, и любящий мир, по причине потерь и лишений в вещественном; но у одного она спасительна, а у другого разорительна и пагубна. Для того же и другого покой есть Господь: для первого тем, что по трудах доброделания дает ему покой бесстрастия в состоянии созерцания; а для второго тем, что чрез покаяние отнимает у него обычное пристрастие к тленному [2, 95].

73) Нам надлежит быть не только телесных страстей убивателями, но и душевных страстных помыслов истребителями, подражая тому святому, который говорит: во утрия избивах вся грешныя земли, еже потребити от града Господня вся делающия беззакония (Пс. 100, 8); т. е. телесные страсти и душевные беззаконнующие помыслы [2, 97].

74) Кто с благочестивым и правым ведением сохранит путь добродетели непокривленным чрез уклонения на противную ей сторону: тот будет уразумевать бывающее ему ради бесстрастия посещение Божие, как уверяет тот же святой пророк, говоря: пою, и разумею, в пути непорочни, когда приидеши ко мне (Пс. 100, 2) [2, 98].

75) Вводимому на путь благочестия не должно руководствоваться одною благостию к исполнению заповедей, но и памятованием о строгости судов Божественной правды почаще быть возбуждаему на подвиги; чтоб как любовию вожделевать Божественное, так страхом воздерживаться от худого. Почему говорит: милость и суд воспою тебе, Господи (Пс. 100, 1), свидетельствуя, что как любовию услаждаемый молитвенно с Богом беседует, так страхом укрепляемый песнь к Нему воссылает [2, 99].

76) Едино есть пребезначальное и пресущественное благое Существо, Триипостасная Единица, Отец, Сын и Дух Святый, трех беспредельных беспредельное сущие; относительно бытия Коего, как Он есть, что есть и каков есть, для сотворенных умов недоступно всякое разумение. От всякого убегает оно уразумений умствующих, отнюдь не исходя из естественной своей внутри сокровенности, и всякое всех ведений безмерно превосходит ведение [3, 1].

77) Един Бог Отец, Единого Сына Родитель и Единого Духа Святого Изводитель; Единица неслиянная, и Троица нераздельная; Ум безначальный, Единый Родитель Единого, существенно безначального Слова, и Единой присносущной Жизни, т. е. Духа Святого, Источник [3, 4].

78) Един Бог, Единица безначальная и пресущная, частей не имеющая и нераздельная; один и тот же и Единица и Троица [3, 5].

79) Рождается Христос Бог и, с приятием плоти, имеющей разумную душу, соделовается человеком, – Он, даровавший бытие всему сущему из не сущего, Которого Дева, родив преестественно, не лишилась никакого знамения девства. Ибо как Он человеком соделался, не изменив еетества и не преложив силы; так и родившую Его и Материю содевает, и сохраняет Девою, в одном и том же на чудо чудом указывая и вместе каждым из них прикрывая другое. Бог Сам по Себе, по естеству Своему, всегда таинственно сокровен, и если выводит иногда Себя из естественной Своей сокровенности, то так, что самым проявлением ее делает ее еще более сокровеннейшею. Так (и в Своем рождении человеком) Он делает Деву рождающею материю так, что само рождение содевало неразрешимыми узы девства [3, 9].

80) Будем с верою смотреть на таинство Божественного воплощения и только прославлять без пытливости Того, Кто благоволил быть сему для нас. Ибо кто, надеясь на силу исследования своего разума, может изречь, как Бог Слово зачинается? Как без семени образуется для Него плоть? Как рождается без истления? Как Матерь Та, Которая и по рождении пребыла Девою? Как превыше всякого совершенства Сущий преуспевает возрастом (Лк. 2, 52)? Как чистый крещение приял? Как насыщал Сам алчущий? Как Сам утруждающийся подавал силу? Как Сам страждущий подавал исцеления? Как Сам умирающий оживотворял? И, – изрекая первое последним, – как Бог человек бывает, и – что еще паче таинственнейше есть, как Слово, по ипостаси существенно есть во плоти, по естеству ипостасно все пребывая во Отце? Как один и тот же и Бог есть по естеству, и стал естественно человеком, отнюдь не отрекшись ни от какого естества, ни от Божеского, по коему Бог есть, ни от нашего, по коему стал человеком? – Все сии таинства вмещает одна вера, исповедающая сущими вещи, кои суть выше слова и разума (Евр. 11, 1) [3, 13].

81) Адам, преслушав заповедь, узнал, что рождение естества нашего имеет начало от чувственной сласти. Господь, изгоняя сию из естества, не признал уместным для Себя зачатие от семени. Жена, преступившая заповедь, показала, что рождение естества нашего начинается муками. Господь, отревая сии от естества, родившись, не попустил родившей потерпеть истление; чтобы вместе и произвольную сласть, и по причине ее непроизвольные муки изъять из естества, соделавшись истребителем того, чего не был Творцом, – и чтобы научить, что в духе таинственно должна зачинаться другая жизнь, начинающаяся, может быть, муками и болезнями, но оканчивающаяся всячески услаждением Божественным и обрадованием бесконечным. Для сего бывает человеком и рождается, как человек, Создавший человека, да спасет человека, и страсти страстями уврачевав, явится умертвителем наших страстей, паче естества Своими по плоти лишениями человеколюбно обновляя наши духовные благорасположения [3, 14].

82) Для добродетели благотворно подвизаться среди болезненных трудов; ибо в таком случае она благодушно все претерпевающим в награду приносит бесстрастие души, по коему душа, любовию соединяясь с Богом, отторгается расположением от плоти и мира. Измождение тела есть укрепление души [3, 17].

83) Увлеченные обольщением чувственной сласти, предпочли мы истинной жизни смерть. Понесем же благодарно убивающий сию сласть труд телесный, чтобы, когда смертию ее уничтожится вместе с нею чрез нее происшедшая смерть, восприять возвращающуюся к нам жизнь, прежде проданную за сласть, а теперь опять купленную за немногие труды плоти [3, 18].

84) Если, когда плоть здорова и в довольстве, обычно возрастает сила греха; то явно, что когда она в скудости, юнеть следует силе добродетели. Будем же нести мужественно измождение плоти, – сию очистительницу душевных скверн и виновницу будущей славы. Недостойни бо страсти нынешняго времени к хотящей славе явитися в нас (Рим. 8, 18) [3, 19].

85) Как врачи, тело врачующие, не одно и то же для всех предлагают лекарство; так и Бог, врачуя душевные болезни, не один, для всех пригодный, знает способ врачевания; но каждой душе подавая благопотребное, совершает исцеления. Возблагодарим же Его, будучи врачуемы, хотя бы бывающее с нами и муку имело: ибо конец блажен [3, 20].

86) Ничто так не обличает настроения души, как восстания плоти изможденной: ибо если она поддастся им, то покажет, что любит плоть паче Бога; а если пребудет непоколебленною такими приражениями, то обнаружит, что чтит добродетель паче плоти; ради чего Бога сожителем в себя восприимет, благоволившего ради нее страдать нашим естеством и, как древле ученикам, взывающего: дерзайте, яко Аз победихмир (Ин, 16, 33) [3, 21].

87) Если все святые были причастны обучительному наказанию; то будем вместе с ними благодарны и мы, когда обучительно наказуемы бываем, чтоб сподобиться быть причастными и славы их. Егоже любит Господь наказует, биет же всякаго сына, егоже приемлет (Притч. 3, 12; Евр. 12, 6) [3, 22].

88) Адам, прияв ребро (жену из ребра), предлагавшее ему сласть, изверг человечество из рая. А Господь, благоволивший пронзенным быть копием в ребро, ввел в рай разбойника. Возлюбим же болезненное преутруждение плоти и возненавидим ее сласти: ибо то вводит в рай и делает причастными благ его; а те изгоняют из него и лишают благ его [3, 23].

89) Если Бог страждет плотию, быв человек; то кто не порадуется, когда страдает, имея Бога соучастником в страдании? Ибо спострадание Ему виновно бывает Царствия. Истинен сказавший: с Ним страждем, да и с Ним прославимся (Рим. 8, 17) [3, 24].

90) Если всячески необходимо болезновать, по причине срастворенной прародителем с нашим естеством сласти; то будем доблестно переносить временные болезненности, притупляющие в нас жало сласти, и избавляющие нас вечных за нее мучений [3, 25].

91) Конец всех благ есть любовь, так как она всех ходящих в ней ведет, приводит и приближает к верховнейшему из благ Богу, Виновнику всякого блага, как всегда верная, никогда не отпадающая и всегда неизменною пребывающая. Вера есть основание за нею следующих надежды и любви, как твердо установляющая истину. Надежда есть крепость стоящих по краям ее справа и слева – любви и веры, как собою самою обеим им показующая верность (веруемого) и достолюбезность (любимого), и путь к тому творить собою научающая. Любовь есть исполнение их, как вся все последнее желательное объемлющая и упокоение в нем подающая, вместо веры в то, что есть, и надежды того, что будет, вводя собою (и в себе) обладание сим, как настоящим, и вкушение того, как присущего [3, 26].

92) Есть три зла, величайшие и злоначальные, и всякого, сказать просто, зла породители: неведение, самолюбие и ненависть, друг с другом родственно сочетанные и взаимно друг друга поддерживающие. Ибо от неведения Бога – самолюбие, а от этого – ненависть в отношении к соестественному. И никто не противоречит тому, что лукавый производит и возбуждает их в нас, научая нас злоупотреблять своими силами – разумом, вожделением и энергиею [3, 31].

93) Надлежит разумом, вместо неведения, к Богу возноситься чрез познание Его взысканием – вожделением, очистив его от страсти самолюбия, только к Богу устремляться всем желанием – энергиею, отрешив ее от ненависти, усидиваться улучить Единого Бога и создать в себе Божественную и блаженную любовь, с Богом соединяющую и Богом являющую Боголюбца, – любовь, которая из них (т. е. Боговедения и Богожелания) и ради которой они [3, 32].

94) Когда отвергнем самолюбие, – это, как я сказал, начало и матерь всех зол, тогда вместе с ним отторгнется и все, что из него: ибо когда его не будет, тогда никакой вид или след зла не может уже никак устоять в нас [3, 33].

95) Надлежит нам так себя самих и друг друга чтить и любить, как Сам Христос первый Своим примером показал, благоволив пострадать за нас [3, 34].

96) Действо и доказательство совершенной любви к Богу есть искреннее и благожелательное расположение к ближнему. Ибо не любяй брата, егоже виде, Бога, Егоже невиде, как может любити, говорит божественный Иоанн (1 Ин. 4, 20)? [3,36].

97) Вот дверь, коею входящий вступает во Святая Святых и сподобляется быть достойным зрителем неприступной красоты Святой и Царственной Троицы [3, 38].

98) Невозможно содружится с Богом нам, бунтующим против Него страстями и охотно платящим дань греха злому тирану и губителю душ, диаволу, если прежде не восстанем решительною войною против этого лукавого. Ибо дотоле мы состоим врагами и противоборцами Богу, несмотря на то, что прилагаем к себе имя верных, пока самоохотно рабствуем страстям бесчестия. И никакой нам не будет пользы от мира мирского, когда душа наша худа по своему настроению, восстает против своего Творца и не хочет быть под Его царскою властию; между тем, как продает себя бесчисленным злым господам, ввергающим ее в грехи и льстиво научающим вместо спасительного пути избирать паче путь, ведущий в пагубу [3, 41].

99) Бог на то создал нас, чтоб мы соделовались общниками божеского естества (2 Пет. 1, 4) и причастниками Его присносущности и подобными Ему являлись (1 Ин. 3, 2) по благодатному обожению, ради коего все сущее устроено и пребывает, и не сущее еще приводится в бытие и порождается [3, 42].

100) Если хотим именоваться и быть Божиими, то восприимем подвиг – не предавать страстям Слова, подобно Иуде, или не отрекаться от Него, подобно Петру. Отречение же от Слова есть отказывание делать добро из-за какого-либо страха, а предательство есть преднамеренное согрешение делом и самоохотный порыв к согрешению [3, 43].

101) Самолюбие и плотское мудрование людей, отторгши их друг от друга и криво истолковав закон, рассекло единое естество (едино-естественных) на многие части, и введши в силу ныне всех обдержащее жестокосердие, таким настроением вооружило природу саму против себя (т. е. людей друг против друга). Почему всяк, кто здравым смыслом и благородным мудрованием успеет уничтожить такое настроение природы, самому себе прежде других оказывает милость, настроив сердце свое, как следует по природе, и к Богу по такому настроению естественно приближась и показав на себе, что значит быть по образу, и как благолепно Бог, в начале создав нашу природу подобною Себе и преясно отображающею в себе Его собственную благость, устроил ее во всем себе самой равною, не буйною, мирною, не возмутительною, с Богом и с самой собою тесно любовию связанною, – такою, по коей мы Бога объемлем вожделенно (т. е. как вожделенное благо), а друг друга сочувственно (как одного сущих естества) [3, 46].

102) Человеколюбивый Бог для того соделался человеком, чтобы человеческое естество (т. е. всех людей) собрать к Себе и остановить его от падкости на зло; по коей оно само на себя разделяется и само против себя восстает, никакой не имея остановки по причине непостоянной подвижности (изменчивости) расположения в отношении к другим [3, 47].

103) Отречемся, сколько силы есть, от удовольствий настоящей жизни и от страха прискорбностей ее, и всеконечно избавимся от всякого страстного помысла и от всякой злокозненности демонской. Ибо ради удовольствия любим мы страсти, и по причине прискорбностей бегаем добродетели [3, 52].

104) Прелесть и сласть греха обыкновенно исчезает вместе с приведением в исполнение способов, коими он совершается; почему человек, находя по указанию самого опыта, что за всякою сластию греховною преемственно всегда следует скорбное неудовольствие, к сласти возымел все стремление, а к неудовольствию и прискорбности – все отвращение, – первую изыскивая всею силою, а вторые предотвратить всячески стараясь, полагая, – что впрочем совсем невозможно, – сим способом отделить их друг от друга и только одним удовольствием услаждать свое злое самолюбие, не терпя совершенно никакой прискорбности, забыв, как обычно в ослеплении страстию, что сласть греховная никогда не бывает без горечи неудовольствия. Ибо с сластию греховною срастворена естественно горечь скорби, хотя вкушающие и забывают об этом по причине возобладания над ними страстной сласти: так как обладающее всегда так занимает внимание, что совсем закрывает от чувства, что предлежит потом. Таким-то образом за сластьми по самолюбию гоняясь, всякой горечи же по той же причине стараясь всячески избегать, мы бесчисленные в себе порождаем тлетворные страсти [3, 53].

105) Не испытывает никто такого чувства сласти и горечи, когда, освободившись от всякой плотской склонности, соединяется или паче прилепляется умом к Богу, воистину достолюбезному, дражайшему и превознесенному благу [3, 54].

106) Как Богу никто не может чисто служить иначе, как совершенно очистив душу: так и твари не может он служить, не лелея тела самоугодливо. Совершая это тлетворное телесное служение, и по тому самому сластолюбив сущи, человек непрестанно имел в силе и действии сласть и горечь, вкушая всегда от древа преслушания, в коем в одно и то же время растворено познание добра и зла, чувством испытываемое на самом деле [3, 55].

107) Где разум не властвует, там обыкновенно присуща власть чувственная, с коею некако срастворена сила греха, чрез сласть влекущая душу к жалению сродной с нею по естеству плоти: вследствие коего она, на себя прияв, как бы естественное ей дело, страстное и сластолюбное попечение о плоти, отводит человека от настоящей естественной жизни и склоняет его сделаться для себя устроителем не имеющего самостоятельного существования зла [3, 56].

108) Зло для разумной души есть забвение естественных своих благ, происходящее от страстного отношения к плоти и миру, которое ум, став руководителем, уничтожает по своему ведению духовных порядков, истолковывая, как следует, происхождение и природу мира и плоти и гоня душу в сродную ей область духовную, куда отнюдь не переступает закон греха, не имея чувства, которое могло бы послужить ему, как бы мостом для препровождения его к уму (или в умную духовную область); так как прежние отношения сего чувства к душе уже разрушились и все чувственные зрелища пройдены мимо, так что ум, перешед их, уже совсем не чувствует их, став чужд им по настроению, как и по природе [3, 57].

109) Как ум, держа страсти в своей власти, делает чувства орудиями добродетели; так и страсти, когда держат ум в своих руках, настраивают чувства ко греху. И надобно трезвенно смотреть и обсуждать, как следует душе блюсти подобающий добрый образ действования, пользуясь тем же к порождению и утверждению добродетелей, чем прежде пользовалась при совершении грехов [3, 58].

110) Святое Евангелие вводит отречение от плотской жизни и восприятие жизни духовной. Я говорю о тех, кои всегда умирают (1 Кор. 15, 31) по человеку, т. е. по человеческой во плоти в мире сем жизни, живут же только для Бога Духом, по божественному Апостолу, – живут никак уже не своею жизнию, но живущим в себе имеют Христа (Гал. 2, 20). Таким же образом мертвыми плотию почитаются и те, которые имеют в мире сем великие скорби, мучения и притеснения и с радостию терпят гонения и всякого рода искушения [3, 59].

111) Всякая страсть слагается и порождается от сочетания чего-либо чувственного с чувством, при уклонении естественных деятельных сил, – разумею, – раздражения, или похотения, или разума, – от правого естественного своего образа действования. Если теперь ум, усмотрев цель этого их друг с другом сложения, т. е. чувственного предмета, чувства и естественной деятельной силы в сем участвующей, возможет своим рассуждением каждое из сих воззвать в свойственный им по природе чин и каждое созерцать само по себе, т. е. чувственный предмет без отношения к нему чувства, чувство без сродства с ним чувственного предмета, и деятельную силу в сем участвующую, вожделение, к примеру сказать, или другую какую, без страстного к предмету чувственному и чувству расположения, не давая самой страсти направлять его умозрение – если, говорю, успеет ум это сделать; то он измельчит и рассеет подобно тельцу, слиянному древле Израилем (Исх. 32, 20), это сложение страсти, какая бы там она ни случилась, и рассыплет ее по воде ведения, совершенно уничтожив и самое тонкое помышление о страсти, чрез возвращение производящих ее вещей, к тому чину, какой свойствен им по природе [3, 60].

112) Жизнь, запятнанная многими грехопадениями от плотских страстей, есть оскверненная одежда (Иуд. 23). Ибо образом своей жизни, как одеждою какою, всякий человек обыкновенно проявляет каков он, праведен, или неправеден: один имеет одежду чистую, т. е. жизнь добродетельную, а у другого жизнь вся испачкана злыми делами. – Или лучше оскверненная от плоти одежда есть внутреннее настроение и расположение, которое дает образ душе, какой имеет она по совести (или пред совестию), в силу воспоминания об исходящих от плоти худых движений и действий, – каковую одежду непрестанно видя на себе, она (душа) поражается зловонием страстей. Ибо как от духа чрез разумное сочетание добродетелей одной с другою в душе делается одежда нетленная, – коею облекшись, она является доброю и преславною: так от плоти чрез сплетение разных страстей, по сродству их одной с другою, производится для нее некая одежда нечистая и испачканная, являющая собою, какова душа, налагая на нее другой образ и подобие вместо Божественного [3, 61].

113) Твердое и верное основание надежды на обожение для естества человеческого есть вочеловечение Бога, в такой мере делающее человека богом, в какой Сам Бог соделался человеком. Ибо явно, что соделавшийся без греха человеком может обожить и естество без преложения его в Божество, в такой мере возвысив его до Себя, в какой Сам смирил Себя человека ради. – Чему таинственно поучая, великий Апостол говорит, что в вецех грядущих явится на нас презельное богатство благости Божией (Еф. 2, 7) [3, 62].

114) Нечистотою сластей, как ржавчиною, покрытую душу очищает болезненный труд и совсем истребляет в ней всякую склонность к вещественному, когда она делом познает вред от любления его; чего ради Бог попускает диаволу, по праведному суду, угнетать людей мучительными скорбями [3, 64].

115) Удовольствие и скорбь и следующие за ними пожелание и страх, не были первоначально созданы вместе с естеством человеческим: иначе они принадлежали бы к числу черт, определяющих сие естество; но говоря согласно с учением великого Григория Нисского, они введены после потери свойственного нашей природе совершенства, быв привиты к неразумнейшей части нашего естества; и чрез них тотчас по преступлении заповеди обнаружилось явно и ясно наше подобие бессловесным животным, вместо блаженного образа Божия. Ибо надлежало, чтоб по омрачении достоинства разумности, человеческое естество праведно несло наказание от того самого, чем оно усвоило себе черты неразумности.

Так премудро устроил Бог, чтоб человек приходил чрез то в чувство превосходства разумности [3, 65].

116) Хороши бывают и страсти в руках ревнителей о добром и спасительном житии, когда, мудро отторгши их от плотского, употребляем к стяжанию Небесного; именно: когда вожделение соделоваем стремительным движением духовного возжелания Божественных благ; сластолюбие – живительным радованием под действием восхищения ума Божественными дарами; страх – предостерегательным тщанием о том, как бы не подвергнуться будущему мучению за прегрешения; печаль – раскаянием, направленным на исправление настоящего зла; и коротко сказать, когда страстями этими будем пользоваться к уничтожению или предотвращению настоящего или ожидаемого зла, равно как к стяжанию и сохранению добродетели и ведения, подобно тому, как мудрые врачи уничтожают или предотвращают сущее уже в теле повреждение от яда или имеющее проявиться – телом ядовитого зверька ехидны [3, 66].

117) Закон первого Завета деятельным любомудрием очищает естество наше от всякой скверны; а закон Завета Нового созерцательным тайноводством мысленно возводит ум от телесного к сродным ему зрелищам вещей мысленных [3. 67].

118) Св. Писание лишь только вводимых (новоначальных) и еще в предвратиях Божественного двора добродетелей находящихся называет боящимися (руководящимися страхом); стяжавших же соразмерный навык в разумении и в образе совершения добродетелей обыкновенно называет преуспевающими; а тех, кои духовным разумением взошли на самый верх истинного ведения добродетелей, называет совершенными. Итак отвратившийся от ветхого вращания в страстях и все свое расположение, по действию страха, предавший Божественным заповедям, никакого из благ, подобающих новоначалным, не лишается, хотя не стяжал еще навыка в добродетелях и не сделался причастником премудрости, глаголемой в среде совершенных (1 Кор. 2, 6). Равно и преуспевающий не лишается ни одного из благ, принадлежащих его степени, хотя не стяжал еще такого же презельного ведения Божественных вещей, какое свойственно совершенным. А совершенные, таинственно сподобившиеся уже созерцательного богословия и ум свой соделавшие чистым от всякого вещественного мечтания, являются внедрившими в себя и Божественную любовь, носящую полное без всякого недостатка подобие образа Божественной красоты [3, 68].

119) Страх двояк: один чистый, а другой нечистый. Тот страх, который порождается по причине прегрешений под действием ожидания мук, нечист; так как причиною имеет сознаваемый за собою грех, и не пребудет навсегда, потому что вместе с отъятием чрез покаяние греха исчезает. А тот, который и без этого боязливого беспокойства из-за грехов всегда стоит в душе, этот страх чист, и никогда не отойдет; потому что он некако соприсущ Богу, как дань от лица тварей, проявляя собою естественное всем благоговеинство пред Его величием, превысшим всякого царства и силы [3, 69].

120) Дух Святый во всех вообще есть, как всех объемлющий, и о всех промышляющий, и во всех приводящий в движение естественные семена (добра). Но в сущих под законом Он определительно есть, как указатель преступления заповедей и просветитель предсказанного относительно Христа обетования. Во всех же, сущих по Христе, кроме сказанного, и как сыноположитель, или усыновления производитель. А как премудрости податель, ни в ком из сказанных лиц не есть Он просто или безусловно, но только в тех, кои, разумея дело, соделали себя достойными Его Божеского вселения своею Богоподобною жизнию. Ибо всякий, не творящий Божиих волений, пусть он и верный, неразумное имеет сердце, как детелище злых помыслов, и тело грехам (т. е. во грехах виновное) повинное, как всегда полное нечистыми страстными похотями [3, 73].

121) Желающий всем человеком спастися и алчущий обожения их, Бог их кичение и тщеславие, как бесплодную смоковницу, иссушает проклятием (Мф. 21, 19), чтоб они, предпочетши действительную праведность тому, чтоб только казаться праведными, и сбросив с себя лицемерный хитон добронравной показанности, неподдельно приступали к добродетели, как сего хочет Божественное слово, и благочестно прочее проводили жизнь, стараясь паче пред Богом держать доброе расположение души, нежели пред людьми выставлять внешне добронравную показность [3, 74].

122) Диавол и враг есть Божий, и мститель. Враг, – когда из ненависти к Нему являя притворную, но пагубную любовь к нам, человекам, при возбуждении разных страстей, сластию, от них чаемою, прельщает произволение наше предпочитать вечным благам временные, и ими похищая все расположение души, совсем отторгает нас от любви Божественной и делает произвольными врагами Сотворшего нас. Мститель, – когда, излив всю к нам ненависть, требует казни в наказание нам, чрез грех соделавшимся как бы подчиненными ему. Ибо ничто так не любезно диаволу, как видеть человека казнимым. Когда же это бывает ему попущено, он, подобно буре, налетает на тех, на коих по попущению Божию получил власть, придумывая одни за другими наведения им непроизвольных страданий (за произвольные страсти), не повеление Божие исполнить хотя, но желая насытить свою к нам страстную ненависть; чтоб душа, изнемогши под тяжестию скорбей и бед, отбросила всякую надежду на Божественную помощь, и наведение прискорбных случайностей, вместо вразумления, соделала причиною потери веры в самое бытие Бога [3, 80].