Текст книги "Поцелуй змеи"

5

Вскоре объявился и Лао Тань, и не где-нибудь, а в местных вечерних новостях.

В тот вечер его случайно увидела жена, которая тотчас закричала из гостиной:

– Скорее, скорее, тут Лао Таня по телевизору показывают!

Я второпях выбежал из ванной комнаты, даже не успев как следует натянуть штаны. В кадре как раз показывали почти лысого мужчину в блестящих наручниках, которого сотрудники органов общественной безопасности конвоировали на место преступления. Камера послушно поворачивалась в ту сторону, куда указывал мужчина, и наконец остановилась у тех самых развалин. Что до меня, я не мог смотреть на это место без содрогания, ведь в тот день именно я по неосторожности обнажил таинственную пещеру. Единственно, сейчас никакого трупа внутри уже не было, со всех сторон место было оцеплено красно-желтой охранной лентой, отчего приобрело важный и броский вид.

Затем в кадре неприглядным крупным планом снова появилось лицо лысого мужчины – скорее всего, тем самым телевизионщики хотели подчеркнуть зверские черты подозреваемого. В ту же секунду я почувствовал, что мой рот от удивления раскрылся во всю ширь, мне даже стало больно. Я никак не мог поверить, что это Лао Тань! Поскольку мужчину вели под конвоем, то его лицо словно застыло, в опущенных уголках рта читалось одновременно желание дать отпор и безысходность, глаза выражали редкое спокойствие и безразличие, лишь нервно дрожали скрюченные пальцы, словно не желали слушаться. Это был определенно тот самый, ушедший в себя Лао Тань, которого мы встретили на водохранилище и который поразил нас своим сходством с бритоголовым монахом. Но только сейчас вместо национальной рубахи с воротником-стойкой и воздушными петлями на нем была серая безразмерная тюремная роба. Голос за кадром, как и положено в таких случаях, тараторил напористо и убедительно, сообщая что-то об отягчающих обстоятельствах, о зверских методах убийства, о полном признании вины заключенным, о заслуженном им наказании… В самом конце сюжета сообщалось, что, по словам преступника Таня, на жестокое убийство бывшей супруги его сподвигло то, что каждая встреча с ней заставляла его вспоминать сына, безвременная кончина которого вызывала у него бесконечные муки и страдания.

Этот новостной репортаж длился каких-то десять секунд, но мне показалось, что прошла целая вечность. Как бы то ни было, мне никак не верилось, что такой начитанный и красноречивый человек, как Полуночник Тань, мог докатиться до подобного положения. Вместе с тем я вдруг осознал, что являюсь бессовестным доносчиком и обличителем. Выходило, что вся наша группа, поддавшись стадному инстинкту, взяла и донесла на этого бедолагу. Создавалось ощущение, что конечной целью нашего дурацкого сборища стало не что иное, как содействие полицейским в раскрытии преступления. Не слишком ли это абсурдно и жестоко? Больнее всего было то, что Лао Тань спрятал труп некогда любимой им женщины в том самом месте, которое хранило у нас воспоминания о безвозвратной молодости.

Я быстро выбежал на лоджию, пальцы мои дрожали не меньше, чем у Лао Таня, которого только что показывали по телевизору, мне с трудом удалось зажечь сигарету. Я высунул голову за раздвижное стекло. На ночной улице слабо светились фонари. Выпущенное в темноту густое облако дыма из-за ветра тут же вернулось обратно. Закашлявшись, я быстро закрыл глаза. В этот момент ко мне тихонько подошла жена и, молча накрыв ладонью мою руку, стала поглаживать ее, словно успокаивала ребенка. Долго-долго мы стояли так, не произнося ни слова. Да и что тут скажешь?

Мы с Чжоу Цяном и Чжао Цзянем договорились, что навестим Лао Таня втроем. Но, к моему удивлению, буквально на полдороге Чжоу Цян вдруг резко затормозил, мучительно припал к рулю и, немного помолчав, сказал:

– А может, вы съездите вдвоем?

Чжао Цзянь, посмотрев на меня, недовольно ответил:

– Без него я тоже не поеду.

Чжоу Цян на это удрученно сказал:

– Мы же с тобой не сиамские близнецы, что ты шагу без меня сделать не можешь.

Однако Чжао Цзянь снова пробормотал:

– Ну-ну, типа окружному начальнику можно и пожары устраивать, а простому люду и лампы зажечь нельзя.

Чжоу Цян тут же вспылил и уже развернулся, чтобы дать Чжао Цзяню оплеуху, но тут вмешался я:

– Сколько можно, кончайте уже так себя вести, если ехать – то вместе, не ехать – тоже!

После этих слов они оба вроде как присмирели.

Чжоу Цян принялся что-то бормотать и, поколебавшись, наконец объявил:

– Мне нужно кое-что вам рассказать. На самом деле, пока Лао Тань учился в университете, он был тайно влюблен в одну девушку.

То, что Чжоу Цян именно сейчас затронул эту тему, выглядело более чем странно. Мы с Чжао Цзянем озадаченно переглянулись и почти одновременно спросили:

– В какую?

Чжоу Цян напряженно сглотнул, по всему было видно, что этот разговор доставляет ему мучительную неловкость.

– Как бы вам сказать, неужели вы сами ничего не замечали?

Мы совсем потерялись в догадках, не понимая, кого он имеет в виду:

– Кончай уже ходить вокруг да около, рассказывай скорее, в чем там дело?

Под нашим напором Чжоу Цян наконец перестал увиливать и перешел к сути.

Оказывается, тайной любовью Лао Таня всегда была нынешняя жена Чжоу Цяна. В годы студенчества он никак не осмеливался раскрыть ей свою душу, поэтому на выпускном вечере, когда их группа собралась на водохранилище, Лао Тань по секрету открыл свою тайну Чжоу Цяну, который и должен был наладить между ними мосты. Ради такого случая Лао Тань не пожалел времени и накатал длиннющее любовное послание, полное самых страстных излияний. Однако сам Чжоу Цян и во сне не мог себе представить, что, когда пригласит девушку в рощу для разговора, та вдруг прямо признается, что на самом деле ей нравится он сам. Такого поворота он никак не ожидал, поэтому, когда стали развиваться их собственные отношения, он всегда испытывал неловкость перед Лао Танем. И только когда тот женился и обзавелся семьей, на душе у Чжоу Цяна стало немного спокойнее. Все эти годы, едва он вспоминал о признании Лао Таня, в душе его все переворачивалось. У каждого из нас есть свои тайны, которые не стоит раскрывать, чтобы потом они, не дай бог, никому не принесли страданий. Я знал, что Чжоу Цян обладает определенной харизмой, перед которой девушки не в силах устоять. Но весь вопрос заключался в том, почему на это никак не отреагировал Лао Тань, которого нельзя было назвать совсем уж робким и забитым. Чжао Цзянь недовольно заметил:

– Я давно подозревал, что все его красноречие – всего лишь пшик, он обычный пустобрех. Достаточно вспомнить, как Лао Тань вел себя на свадьбе.

На сей раз вместо того, чтобы оспаривать слова Чжао Цзяня, Чжоу Цян лишь задрал голову и тяжело вздохнул:

– Если бы Лао Тань и правда женился на моей жене, то такой развязки конечно бы не случилось и, скорее всего, он был бы счастлив.

Теперь мне стало понятно, почему в тот вечер Чжоу Цяну так не терпелось вместе со мной съездить к Лао Таню. С его стороны это было вполне обдуманное желание, а что до его рассуждений о «счастье», то здесь, как говорится, было бы, да «бы» мешает.

Возможно, Чжоу Цян был прав. Для нас это короткое свидание с Лао Танем стало крайне болезненным. То, что наш бывший сосед по комнате, которого мы когда-то очень уважали, в одночасье превратился в заключенного, вызывало смешанные чувства. Чжоу Цян все что-то мямлил, пока наконец не пробормотал:

– Лао Тань, надо как-то с этим смириться.

Чжао Цзянь в свою очередь поднял вверх большой палец и добавил:

– Через двадцать лет ты еще будешь в самом соку. Считай, что борешься со злом от имени народа.

Мне хотелось как-то извиниться перед Лао Танем, но я так ничего и не сказал. Я не знал, что, собственно, говорят в таких случаях: просить прощения казалось одновременно и недостаточным, и чрезмерным, я так и не понимал, какую долю ответственности в этой истории с Лао Танем несем лично мы. К тому же было неясно, почему Лао Тань совершил это преступление именно на водохранилище. Неужели и он делал любовное признание своей бывшей жене именно там? Узнать об этом было невозможно, а спрашивать – неудобно, но перед самым нашим уходом Лао Тань совершенно обыденно обронил:

– Боюсь, вы не в курсе, но мы с моей бывшей женой по году рождения оба змеи.

Мы втроем растерянно переглянулись. Неожиданно всплыла в памяти история Лао Таня про поцелуй ядовитой змеи. Мы были шокированы, казалось, в горле у каждого застряла рыбья кость.

Интересно, что это водохранилище у местных жителей обрело вторую жизнь, ведь теперь там обнаружились так называемые развалины древней стены. Говорят, соответствующие структуры мобилизовали необходимые ресурсы для реконструкции и эксплуатации данного участка и даже вроде как подали заявку на включение его в список Всемирного культурного наследия. Так или иначе, успешно раскрытое дело об убийстве совершенно спонтанно вызвало приток туристов. И теперь на любой праздник или выходные сюда сплошным потоком едут отдыхающие. Но лично для нас путь туда точно заказан, так что пусть все эти встречи выпускников и романтические вылазки катятся к чертям собачьим.

Закон Архимеда

1

Ма На изящным пальчиком легонько потыкала Чжу Аньшэня через мягкий кокон одеяла.

Был уже второй час ночи. Притворяясь спящим, Чжу Аньшэнь лишь что-то буркнул. Плотно завернутый в одеяло, как мумия, он не шелохнулся. Ма На шумно выдохнула через нос и усмехнулась. Словно змея, очнувшаяся от спячки и приметившая в темноте добычу, она жаждала проявить все свои способности…

– Кончай прикидываться, я же вижу, что ты не спишь, – прошептала она, источая влажно-жаркий аромат женского естества.

Она выждала несколько секунд, после чего ее белоснежная рука поползла вверх по одеялу. Алые ногти пылали ярким пламенем – не далее как позавчера Ма На потратила в ближайшем маникюрном салоне шестьдесят юаней, чтобы навести марафет, и теперь по-кошачьи пошкрябывала одеяло, в которое закутался Чжу Аньшэнь, нашептывая становящуюся все более откровенной нежно-интимную дребедень.

– Я знаю все твои мыслишки.

Чжу Аньшэнь все это время молчал и никак не отвечал на столь явные домогательства. Он долго не решался повернуться к этой обворожительной прелестнице, и ему оставалось только довериться темноте одеяла.

Ма На легла на бок, пристроившись поближе к Чжу Аньшэню, и продолжила не без обиды шептать:

– Давай же, войди в меня, ты так всхрапываешь, что мне уже не уснуть.

Пока она городила всю эту чушь, Чжу Аньшэнь места себе не находил. Наконец он глухо отозвался:

– Что за бред, кто это всхрапывает? Всхрапывают только хряки! – В его голосе отчетливо слышались отвращение и злоба. – Задолбала уже, спи давай!

Ма На, девушка умная, все поняла. Она не рассердилась, так как никогда не брала в голову всякие пустяки. Надо сказать, мужчин на ее пути встречалось словно машин на пароме, и если бы она всерьез воспринимала каждое слово этих уродов, то давно бы уже перерезала себе глотку или повесилась.

– Ну, значит, ты и есть хряк, потому что я отчетливо слышу, как ты всхрапываешь, – чарующе прошептала Ма На и еще теснее прижалась к Чжу Аньшэню.

Она действовала крайне осторожно, продвигаясь вперед по сантиметру, как гусеница. Проделав уже две трети пути по одеялу, она вдруг изловчилась и скользнула прямо в кокон, к Чжу Аньшэню.

Сначала Чжу Аньшэнь сопротивлялся. Словно напуганная черепаха, он демонстративно выставил свой воображаемый панцирь и головой зарылся поглубже в подушку.

– Нет… не приставай… какая же ты… У нас ведь честный уговор!

Однако едва к нему крепко прижалось округлое, разгоряченное и податливое тело, его строптивость растаяла как дым. Чжу Аньшэнь хотел было воспротивиться, но это было все равно что отмахиваться легким перышком от раскаленного угля – в один миг тот сжег его без остатка. Из горла Чжу Аньшэня вырвался неестественно звонкий выкрик, он извернулся и оголодавшим тигром стремительно подмял под себя доставшийся ему прелестный трофей. Теперь, когда их глаза оказались друг против друга, искрящийся взгляд лисы-кокетки полностью сосредоточился на лице мужчины. В тот же миг она вся напряглась в замешательстве. Наружность Чжу Аньшэня и правда поражала, и Ма На инстинктивно стала отталкивать его. От его жуткого уродства у нее перехватило дыхание сильнее, чем от грубого напора и грузной тяжести.

Лицо Чжу Аньшэня было ужаснее всех мужских лиц, которые Ма На когда-либо встречала. А уж ей-то какие только монстры не попадались: и великаны-мастодонты, и толстомордые ушастики, и прохвосты с крысиными глазками, и обладатели торчащих наружу заячьих зубов, и посланцы судьбы с обезьяньими ушами, и косолапые увальни с носом-картошкой, и даже горбуны – в общем, уроды всех мастей, однако Чжу Аньшэнь переплюнул их всех.

Как бы это выразиться? От его мерзкого вида перехватывало дыхание, при этом он был отвратителен везде и сразу, а не какой-то определенной частью тела. Более того, он сочетал в себе все уродства, которые Ма На доводилось видеть в самых разных мужчинах. Как в тарелке со всякой всячиной, в нем чего только не было намешано, и все пробуждало в ней животный страх: и глаза, и нос, и зубы, и брови, и волосы, и кожа. Другого такого чудища, как говорится, и днем с огнем не сыщешь. Немного смягчали отталкивающее впечатление его скромность и щедрость, и все же к принятию окончательного решения Ма На подтолкнуло то, что у нее вот-вот должны были начаться «женские дни», а это означало, что ее бизнес больше чем на неделю накрывался медным тазом. Но на счастье именно тогда к ней и заявился этот боязливый, застенчивый уродец. С выражением робости и полной безысходности на лице он промямлил, что если она притворится его невестой и вместе с ним навестит его родителей, отлучившись из города на два-три дня, то заработает тысячу юаней.

Сначала Ма На сомневалась – все-таки такая просьба выглядела абсурдной и даже пугающей. Возможно, ей было бы спокойнее, изображай она невесту какого-нибудь красавчика, а не такого урода. В душе у нее то и дело возникало подозрение, что этот тип какой-нибудь псих или маньяк, который, чего доброго, где-нибудь ее прикончит. С другой стороны, Ма На за свою жизнь кого только не встречала. Мужики, которые просто искали удовольствие на стороне, у нее подозрений не вызывали. Такие обычно без всяких обиняков сразу шли в бой: расстегнули ремень, сделали свои дела, иной раз даже и слова не говорили. А этот гадкий уродец во время их первой встречи смотрел на нее с надеждой и мольбою в глазах, в разговоре проявлял раболепие и даже предъявил ей свое удостоверение личности, рассказав, кем работает и где конкретно проживает. Как правило, среди клиентов парикмахерских салонов[12]12
  В Китае парикмахерские салоны негласно являются притонами, где предлагаются интимные услуги.


[Закрыть], задумавших развлечься, такие дурачки не встречаются. С их языков не слетает ни одного правдивого слова: недавно женившиеся говорят, что только-только развелись, а женатики с многолетним стажем обвиняют своих жен во фригидности.

В тот вечер этот уродец во время разговора вытащил из кошелька пять бумажек с изображением дедушки Мао[13]13
  Купюра достоинством в 100 юаней, на которой изображен Мао Цзэдун.


[Закрыть] в качестве аванса, пояснив, что по завершении дела он выплатит ей вторую половину. Ма На тут же поджала губы и, хмуро глядя на деньги, спросила:

– Ты же не извращенец?

Лицо уродца вдруг резко стало серьезным, казалось, он вот-вот разозлится, словно своим вопросом она задела его достоинство.

– Хочешь верь, хочешь нет, а я тебя даже пальцем не трону, обещаю!

По его тону и взгляду Ма На сразу же поняла, что ему можно довериться. Женщины ее профессии умеют определять, у кого что на уме, поэтому стоило ей лишь мельком взглянуть на мужчину, как она с точностью понимала, что за тип перед ней. А может быть, в ней проснулось сострадание: и правда, кто согласится быть женою такого урода? Ладно бы он был толстосумом, сорящим деньгами направо и налево, или сынком какого-нибудь влиятельного чиновника… Можно сказать, именно его безобразная наружность и успокоила Ма На. Она решительно приняла деньги, а для спокойствия еще и буркнула: «Кто при деньгах, тот и друг. Что я, дура, отказываться от такой легкой работы?»

– Не люблю, когда на меня пялятся, мне от этого не по себе, и вообще, ты меня сейчас раздавишь, – кокетливо произнесла Ма На и с силой отпихнула от себя Чжу Аньшэня.

В темноте ей было слышно частое хриплое дыхание мужчины, сгорающего от желания. Сейчас он походил на разъяренного быка, которого вдруг стреножили. Из его глотки то и дело вылетало страдальческое мычание, от возбуждения лицо налилось кровью и теперь напоминало свиную печенку, отчего сделалось еще безобразнее. Воспользовавшись заминкой, Ма На поспешно отвернулась, зарылась в подушку и умостилась поверх одеяла, разведя ноги. Она решила, что такая поза подходит лучше всего – пусть делает, что хочет, лишь бы глаза его не видели. Конечно, не ей диктовать свои условия, девушкам ее рода занятий вообще не пристало выбирать клиентов, но это лицо не на шутку пугало Ма На, особенно сейчас. Пролежав какое-то время, она так ничего не дождалась. Мужчина с хриплым стоном повалился рядом, как подстреленное животное, и остался лежать недвижим, тяжело дыша.

– Что такое? – Не меняя позы, Ма На с любопытством покосилась в сторону Чжу Аньшэня. – На импотента ты не похож… Вы, мужики, только на словах бойцы, а как дело до сражения доходит, так тут же сдуваетесь.

Не сдержавшись, она разразилась легкомысленным хохотом. В интимных сумерках этот ее преувеличенный смех казался совершенно излишним, в нем слышались презрение и гордыня. Чжу Аньшэнь молча подтянул к себе одеяло и снова туго запеленался.

Ма На даже расстроилась. Ее клиент оказался уродом не только внешне, его поведение тоже настораживало. В одну минуту он вдруг изменился до неузнаваемости. Неудивительно, что он не смог найти себе жену. И поделом! А вдруг он и вправду импотент, а она только что так жестоко посмеялась над ним, задев за живое? Ведь все мужчины пекутся о своей репутации, особенно в таком деле. Рассуждая так, Ма На почувствовала некоторую неловкость: ей никогда не удавалось сдержать свой язык при общении с клиентами. Чтобы снова снискать милость Чжу Аньшэня, она аккуратненько придвинулась к нему под самый бок. Но она и подумать не могла, что едва коснется его своим пальцем, как он вмиг оживет и, словно ужаленный, рывком усядется на кровати, натянув на себя одеяло.

– Эй, держись-ка лучше от меня подальше! – прикрикнул на нее Чжу Аньшэнь. – Между нами ничего быть не может!

С этими словами он снова повалился на кровать, демонстративно повернулся к Ма На спиной и заснул.

«Больной! – злобно подумала Ма На. – Настоящее чудовище!» Отчасти она даже раскаивалась, что согласилась, дура такая, поехать с этим уродом к его родителям.

Сперва они планировали провести в деревне лишь одну ночь и на рассвете сразу вернуться в город, однако домашние ни в какую не хотели их отпускать – раз уж они в кои-то веки к ним выбрались, то должны задержаться как минимум дня на два-три. Чжу Аньшэнь был в семье самым младшим, у него было три сестры, которые уже давно повыскакивали замуж. Но узнав, что из города приехал младший брат, да еще и с красавицей невестой, они все захотели полюбоваться на его долгожданную избранницу, так что, начиная со вчерашнего вечера и вплоть до утра, в родительском доме проходили непрерывные визиты сестер с мужьями. Его матушка радовалась, словно наступил Новый год, она собрала вокруг себя дочерей и все хлопотала, распределяя обязанности: кто поедет в поселок закупать спиртное и сладости, кто забьет и ощиплет кур, кто займется тестом и испечет лепешки, кто пригласит родственников и знакомых. Так уж повелось в родных местах Чжу Аньшэня – первую встречу с невестой следовало обставить со всей помпой, а родственники вдобавок должны были преподнести невесте подарки. Поэтому целый вечер Чжу Аньшэнь не находил себе места. Если бы он заранее знал, что все обернется именно так, то ни за что на свете не привез бы в родительский дом фальшивую невесту.

Чжу Аньшэнь и правда заранее не обдумал свою поездку как надо. В этот раз его поспешный приезд был вызван тем, что его уже давно болевший отец в последнее время почувствовал себя хуже. Мать, переживая, что Чжу Аньшэнь так и не застанет отца в живых, попросила дочерей позвонить ему и попросить срочно приехать домой. Сестры в разговоре стали рыдать и причитать, увещевая его: «Братец, тебе пошел четвертый десяток, нашим родителям уже снится, как они будут нянчить внуков, а ты все никак не найдешь себе жену, чтобы обзавестись семьей. Хватит уже слоняться в городе бобылем, а то дождешься, что отец так и умрет в ожидании…» Чжу Аньшэня пронзила такая душевная боль, будто в его сердце воткнули что-то острое. Он весь содрогнулся, и из глаз выкатились две крупные слезы. Он осознал, какой он плохой сын – ведь все эти годы родители и сестры терпели горести и страдания ради того, чтобы он получил образование. С большим трудом его пристроили в сельхозинститут административного центра провинции. Там давали неполное высшее образование, и учился он управлению животноводством. Ничего хорошего об учебе он вспомнить не мог, а после окончания института его распределили зоотехником на одну из животноводческих станций. Его однокурсники – те, что имели нужные знакомства и связи, – в большинстве своем устроились как надо, и только таким как он, у кого не было покровителей и кто лицом не вышел, пришлось покориться судьбе.

На животноводческой станции он с утра до ночи возился с разной скотиной. Работа его, по сути, не сильно отличалась от деревенской, и все же здесь он получал стабильный доход, что вызывало зависть у многих его земляков. Чжу Аньшэнь до сих пор вспоминал, как под руководством своего наставника помогал случать животных. Посудите сами, каково это было молодому парню, которому едва исполнилось двадцать с лишним лет и который еще никогда не держал девушку за руку, увидеть дикую сцену случки. Можно себе представить его потрясение. Помнится, тот племенной бык, который своими размерами напоминал Нюмована[14]14
  Мифический персонаж из китайского классического романа У Чэнъэня «Путешествие на Запад» (XVI в.).


[Закрыть], увидев незнакомую корову и решив показать всю свою мощь, утробно взревел, ринулся к ней и горделиво закинул на нее свои передние копыта. Его детородный орган, подобно кочерге, беспорядочно тыкался в коровий зад. Испуганная телочка перебирала копытами, силясь убежать, и уже давно бы это сделала, если бы не Чжу Аньшэнь с наставником, которые преградили ей путь к отступлению. Когда же наступил ключевой момент, наставник вдруг попросил подсобить – поднять коровий хвост, чтобы быку было удобнее попасть куда следует. В тот день, когда Чжу Аньшэнь стал свидетелем того, что произошло между быком и коровой, он, помимо сильного возбуждения, в еще большей степени испытал отвращение. Особенно омерзительным ему показалось дикое мычание быка и повисшая на его морде и шее пена – от этого зрелища Чжу Аньшэня прямо там и вырвало. Наставник, который все это время недовольно щурил на него свои глазки-гусеницы и мусолил во рту сигарету, увидев, что Чжу Аньшэнь, словно баба на сносях, присел у загона на корточки, чтобы проблеваться, насмешливо процедил:

– А ты и впрямь еще сосунок, выходит. Даже не верится, что в институте ты девок не трахал.

Об этом лучше было не вспоминать. Разумеется, Чжу Аньшэнь и рад был бы делать это, тем более что по вечерам романтичная обстановка в кампусе весьма к любви располагала. Однако это оставалось прерогативой других, Чжу Аньшэнь все годы учебы оставался в стороне от подобных развлечений. В одиночку он пропадал в читальном зале или забивался куда-нибудь в угол аудитории, изо всех сил притворяясь, что ему нет никакого дела до остальных и что он целиком погружен в учебу. Четыре года учебы обернулись для Чжу Аньшэня сущим кошмаром – и все из-за его жуткой наружности. Пока был подростком и учился в школе, он мало знал об интимной стороне отношений мужчин и женщин, и если даже какой-то озорник над ним насмехался, Чжу Аньшэнь не придавал этому особого значения, потому как считался отличником и любимцем учителей. Но в институте началась совершенно другая жизнь: буквально за одну ночь он осознал себя жутким уродом и отдался во власть стыда. С тех пор проблема собственной внешности стала остро его волновать. На выходных и в праздники в их группе непременно устраивались выезды за город или дискотеки в общежитии, характерной чертой которых была возможность интимных соприкосновений. Но, к его ужасу, из-за эмоциональных нагрузок, а может, просто из-за акклиматизации, в эндокринной системе вдруг произошел сбой, и на его и без того уродливом лице, словно мартовские завязи цветов, повыскакивали прыщи. Физиономия стала похожа на задницу старой обезьяны, поэтому у Чжу Аньшэня не хватало смелости присоединиться к веселым студенческим сборищам.

Он даже тайком сходил в медпункт на консультацию, где медсестрой работала здоровенная тетка средних лет, которая, по слухам, приходилась родственницей кому-то из институтского начальства. Целыми днями она орудовала бамбуковыми спицами, воодушевленно подхватывая нитки из пестрых клубков, что делало ее похожей на старую игривую кошку. Бывало, если к ней заходили студенты, она долго не обращала на них внимания, пока наконец не освобождала одну руку от своего вязания, чтобы для вида пощупать шею больного или надавить палочкой на его язык и заглянуть в горло. Затем следовал вердикт: «Ничего особенного, пей больше воды и соблюдай гигиену». Похоже, единственной панацеей от всех бед была вода. Когда на прием явился Чжу Аньшэнь, спицы в ее руках двигались как обычно, но когда она искоса взглянула на него, то вдруг застыла с разинутым ртом, забыв, что хотела зевнуть. Было совершенно очевидно, что внешность этого парня сразила ее наповал. Но поскольку ей приходилось видеть самых разных людей, она тут же надела на себя маску профессиональной беспристрастности и заявила: «Ничего особенного, у тебя ведь период полового созревания. Поменьше ешь острого и, главное, не дави прыщи, соблюдай гигиену, и они сами пройдут». Однако после деликатных уговоров Чжу Аньшэня врачиха все-таки снизошла до того, чтобы выдать ему две коробочки с витаминами. Для такой скупердяйки, как она, которая принципиально никому ничего не выписывала, это было неслыханной щедростью. А может быть, ей просто не хотелось долго пялиться на его уродливое лицо, вот она и решила побыстрее его выпроводить.

И все-таки даже его прыщавая физиономия привлекла к себе внимание одной одногруппницы. Как-то раз по пути в аудиторию, где по вечерам студенты занимались самоподготовкой, его вдруг нагнала и нежно окликнула девушка по имени Сяо Сяохун. Вокруг уже сгустились сумерки, никто к ним не приглядывался, а девушка между тем, словно шпионка из кинофильма, молниеносно передала ему небольшой пакетик и так же быстро произнесла:

– Протирай этим лицо. Мой младший брат пользовался, ему сразу помогло. Протирай каждый день, как написано в инструкции.

Чжу Аньшэнь даже не успел как следует разглядеть девушку, а та уже скрылась из виду. Все случилось мгновенно – словно ничего и не произошло. Но именно эта мимолетная забота вдруг разбудила спящее до сих пор сердце Чжу Аньшэня.

Вернувшись в тот вечер в общежитие, Чжу Аньшэнь тотчас вынул из пакетика небольшую пластиковую бутылочку белого цвета, на которой была приклеена этикетка: «Лосьон с цинком, для наружного применения, используется как вспомогательное средство при аллергии, фурункулах, экземе и кожном зуде». За все свои двадцать лет Чжу Аньшэнь впервые получил подарок от девушки, тем более такой подарок, в котором он сейчас действительно нуждался больше всего на свете. Наконец-то он избавится от своих переживаний, не будет страдать, думая, что останется таким навсегда. Не в силах унять бешеное сердцебиение и дрожь в пальцах, он так крепко обхватил бутылочку, что та стала скользкой от его пота; Чжу Аньшэню чудилось, будто он сжимает обжигающее сердце той самой девушки. Прежде чем лечь в кровать, он тайком прокрался в умывальную комнату и там, в углу, при тусклом свете лампы, словно юная дева, которая впервые решила накраситься, взял ватный диск, смочил его прохладным, словно святой источник, лосьоном и тщательно протер лицо. И пускай от резкого запаха лосьона у него защекотало в носу и зажгло кожу, ему еще никогда не было так приятно. Ему даже показалось, что в этом зловонном препарате он уловил какой-то благоуханный девичий аромат. Улегшись в кровать, он еще проворочался полночи, представляя себе ту девушку, Сяо Сяохун, чей образ то прояснялся, то вдруг снова затуманивался. Чжу Аньшэнь вновь и вновь мысленно прокручивал слова Сяо Сяохун, подобно тому, как во время бессонницы считают баранов, и почти каждый раз ему казалось, что он что-то упустил. Он упорно верил, что она наговорила ему кучу важных вещей, просто все произошло настолько неожиданно, что он растерялся и едва не лишился чувств.

Для Чжу Аньшэня тот период стал очень значимым. Примерно после двух недель ежедневного протирания лосьоном состояние его кожи заметно улучшилось и красные прыщи сошли на нет. Вера и благодарность, которые приходят после избавления от тяжелого недуга, поселившись в Чжу Аньшэне, неожиданно сделали его совершенно другим человеком. Апатичный и молчаливый прежде, теперь он мог во время занятий перекинуться с другими парой фраз или даже посмеяться. На уроках физкультуры он добровольно вызывался поучаствовать в соревнованиях по баскетболу, проявляя лучшее качество крепкого деревенского парня – выносливость; так что теперь и окружающие стали смотреть на него другими глазами.

Ежедневно около шести часов вечера студенты спускались из общежития в столовую и каждый из них непременно брал с собой один, а то и два пустых термоса. Перед ужином все эти пестрые бутылочки складывались в общую кучу у входа в комнату, где брали горячую воду, а уже на обратном пути владельцы термосов наполняли их доверху кипятком и попарно разбредались по комнатам. Это стало уже своего рода студенческим ритуалом. Чжу Аньшэнь, пусть и не вышел внешностью, зато был наделен физической силой. Как-никак рос он в деревне и в страдную пору вместе с семьей вкалывал в поле. Чжу Аньшэнь старался побыстрее поужинать, после чего быстро покидал столовую и летел прямиком к комнате, где набирали кипяток. Там он безошибочно выуживал из пестрой кучи два термоса Сяо Сяохун (на них были стикеры с ее именем и курсом). Иногда он еще прихватывал и два термоса подруги Сяо Сяохун, которая жила с ней в одной комнате. Втихаря он наполнял их термосы кипятком, а затем, неся в каждой руке по две штуки и чуть ли не подпрыгивая от переполняющей его энергии, возвращался назад. Женское общежитие располагалось прямо напротив мужского, день-деньской по нему сновали разряженные красотки, притягивая взгляды парней, которые, глядя на них, уносились мыслями далеко-далеко. Уже на лестнице, ведущей в темный узкий коридор, разливался чудный аромат косметики. Чжу Аньшэнь своим поведением напоминал прекрасно обученного доставщика воды – не глядя по сторонам, он топал прямо вперед, и даже если ему встречались одногруппницы, он их словно не замечал. Наконец, боясь лишний раз вздохнуть, ставил термосы у нужной двери. Освободившись от ноши, Чжу Аньшэнь с облегчением поворачивался на сто восемьдесят градусов и, словно постучавший в чужую дверь хулиганистый мальчишка, побыстрее убегал. При этом изо рта у него вырывалось подобие залихватского свиста, словно он выполнил очень важную миссию.