Текст книги "Жизнь, какой мы ее знали"

Лето

Часть шестая

11 июня

Папа позвонил. Точнее, смог дозвониться. Он говорит, что набирал нас по несколько раз в день в течение последних двух недель. Мы поверили, потому что и сами пытались позвонить ему и никак не могли пробиться.

Здорово было услышать его голос. Он сказал, что у них с Лизой все хорошо, беременность протекает нормально. И сказал, что в Спрингфилде все супермаркеты закрыты, но у них в доме достаточно еды. «Пока грех жаловаться».

Еще маме позвонили сегодня из бейсбольного лагеря, его все еще планируют провести. В общем, план прежний: Джонни поедет в лагерь, потом мы с мамой приедем туда, и она отвезет нас обоих в Спрингфилд. Папа спросил Мэтта, не хочет ли он присоединиться, но Мэтт ответил, что, наверное, понадобится тут маме в августе, поэтому останется дома.

Я знаю, папе обидно, хотя, скорее всего, Мэтт говорит правду и, скорее всего, папа это понимает. Короче, он предложил Мэтту хотя бы приехать вместе с нами повидаться с ним и Лизой. Можно будет поужинать вместе. На минуту мы забыли, что все рестораны закрыты. На минуту все как будто стало нормально.

Мэтт сказал, это хороший план. И мама добавила, что ей будет веселее на обратном пути.

Джонни спросил, не слышал ли папа чего о «Ред Сокс»[13]13
  Бейсбольная команда из Бостона.


[Закрыть]. Папа ответил, что, наверное, с ними все в порядке, но на самом деле он не знает. Мне кажется, ему следовало догадаться, что Джонни будет спрашивать, и надо было подготовиться и узнать. Мог ведь и просто соврать, сказать, что все у них хорошо.

Хотя, учитывая, какой Джонни фанат «Янки», папе, пожалуй, следовало бы просто сказать, что «Фенуэй»[14]14
  Домашний стадион «Ред Сокс».


[Закрыть] смыло в открытое море.

12 июня

Сегодня днем заехал Питер, привез нам банку шпината.

– Знаю, он очень полезный, – сказал он, – но я просто не выношу его.

Мама рассмеялась, как раньше.

– Оставайся на ужин, – предложила она. – Обещаю, шпината не будет.

– Не могу, – ответил он. – Мне сейчас вообще нельзя уходить с работы, я просто сбежал на часок, очень надо было.

Мы все сидели на веранде, радовались гостю. Но было заметно, что Питеру никак не расслабиться.

В конце концов мама сказала:

– Если ты приехал как врач, то хоть скажи, чем мы тут больны.

Питер хохотнул, но как-то невесело: я все чаще слышу такой смех в последнее время.

– Вы ничем не больны, – сказал он. – Но я и правда собирался дать совет: начинайте использовать «Офф» или любой другой репеллент, если у вас есть. А если знаете место, где их можно купить, – купите. За любые деньги.

– Почему? – спросил Джонни.

Мне кажется, ни мама, ни Мэтт, ни я не хотели знать ответа на этот вопрос.

– За последнюю неделю я видел целых три случая лихорадки Западного Нила. Другие врачи сообщают, что у них то же самое. Ходят слухи о малярии. Истории про каких-то знакомых знакомых, но все может оказаться правдой.

– Это все переносят комары, – сказал Мэтт.

– Именно, – подтвердил Питер. – Комары, похоже, счастливы, хотя все остальные не очень.

– У меня точно оставалось немного «Офф» с прошлого лета, – сказала мама, – но надолго ли хватит?

– Закрывайте кожу, – посоветовал Питер. – Надевайте носки, штаны, рубашки с длинным рукавом, когда выходите на улицу. Никаких духов. И даже если померещится комар, прихлопните его.

Уверена, это все прекрасные рекомендации, однако я таки планирую плавать в Мельниковом пруду. Не знаю, что я сделаю, если мама попробует меня не пускать.

15 июня

Последние два дня поливает. Жуткие грозы. Но без вырубаний. Вырубать нечего: электричества нет совсем.

Сегодня утром ток появился на несколько минут, и Джонни говорит:

– Эй, да у нас тут вруб!

Такие теперь шутки.

В дождь, на самом деле, довольно уютно. Раз нельзя никуда выйти, мы сидели дома, читали книжки, играли в настолки и притворялись, что все хорошо. Так бывает, когда снегом заваливает, только сейчас без снега.

Но сегодня вышло солнце, и, хотя светящая днем луна сбивает всех с толку, солнце по-прежнему приносит приятное облегчение. Не влажно, температура где-то 27–28 – в общем, идеальная погода.

Так что, ничего не сказав маме, я надела купальник, а сверху джинсы и рубашку и пошла на Мельников пруд. Пришла туда около десяти, и там уже был народ по случаю хорошей погоды.

Дэн тоже – здорово было его повидать. Мы сделали несколько заплывов, устроили гонку (он победил, но с небольшим отрывом) и поиграли в водные догонялки с еще несколькими ребятами.

Совсем как летние каникулы.

Мы вылезли из воды и обсохли на солнце. Вокруг пруда довольно болотистые места, пришлось отбиваться от комаров, но даже это ощущалось как лето.

Мы с Дэном улеглись на берегу и болтали. Сначала пробовали поговорить о всяком несущественном, но, само собой, всякого несущественного сейчас почти не осталось.

– В следующем году я в выпускном классе, – сказал Дэн. – Если, конечно, в следующем году будет школа. Если, конечно, будет следующий год.

– Следующий год будет, – сказала я.

Невозможно было сейчас представить что-то другое.

Дэн расплылся в улыбке:

– Я смотрю, школу в следующем году ты не гарантируешь.

– С моим-то везением – школа будет, – ответила я. – И обязательно учтут мои оценки за этот год.

– Мы с родителями собирались летом поездить по разным колледжам, – сказал Дэн. – Посмотреть на школы по дороге к моим бабушке и дедушке. Они живут во Флориде. – Он на секунду замолк. – Жили. Мы нашли их имена в списках.

– Мне очень жаль.

– Им там очень нравилось. Всегда было чем заняться. Мы думаем, скорее всего все случилось очень быстро, с первыми же цунами. У них дом был прямо на берегу океана, поэтому, видимо, так все произошло.

– У моей мамы родители давным-давно умерли. Когда она еще маленькая была. Ее растили бабушка с дедушкой, там, где мы сейчас живем. А мать отца в Лас-Вегасе, мы более-менее уверены, что с ней порядок.

– Я стараюсь не думать об этом. В смысле о том, что дальше. Но все равно, конечно, думаю. И ужасно злюсь. Я понимаю, никто не виноват, но власти должны были что-то предпринять.

– Что, например?

– Предупредить людей. Эвакуировать жителей побережья. Пусть бы оказалась ложная тревога. И что-то же точно можно сделать с электричеством. И ценами на бензин. И с едой. Где-то же наверняка есть склады с продуктами – еду просто не довозят до нас.

– А я, наверно, считаю, что нет никакого толку злиться.

Мы одновременно прихлопнули по комару и вдруг расхохотались. Такое синхронное движение, прямо как в балете. А потом Дэн произнес совершенно потрясающую вещь:

– Если все еще будет мир и если все еще будет школа, пойдешь со мной на выпускной в следующем году?

– Настаиваю на бутоньерке, – сказала я. – И лимузин, пожалуйста.

– Стретч-лимузин, – уточнил он. – И орхидеи.

– Ты в смокинге, – добавила я. – Я в вечернем платье.

– Король и королева выпускного, – сказал Дэн.

– Почту за честь, ваше величество, – сказала я.

Дэн наклонился и поцеловал мою руку. Наши лица встретились, и мы поцеловались, по-настоящему. Это был самый романтичный момент в моей жизни, и он был бы еще более романтичным, если бы какой-то мелкий пацан не завопил «фу, целуются, беее», что слегка подпортило атмосферу.

Дэн проводил меня до дома, и мы снова поцеловались возле задней двери.

– Это свидание, – сказал он.

– Мы же увидимся до выпускного? – спросила я. – Он ведь только через год.

Дэн засмеялся:

– Давай завтра у пруда. В десять, если не будет дождя.

– Хорошо, – сказала я, и мы поцеловались на прощание.

Это был абсолютно волшебный момент, поэтому, естественно, его испортил Джонни.

Он открыл дверь, заметил Дэна и сказал:

– Мама на тропе войны. Тебе лучше поговорить с ней.

Я нашла маму на веранде.

– Где ты была? – закричала она.

– На улице, – ответила я.

Один из лучших ответов на все времена: на улице.

– Это понятно. Но где именно? Чем ты занималась?

– Плавала. На Мельниковом пруду. И намереваюсь заниматься этим все лето, поэтому не читай мне, пожалуйста, лекций о комарах.

Кажется, я никогда не видела маму в такой ярости. Мне даже на секунду показалось, что она сейчас ударит меня, чего никогда раньше не случалось.

Я не совсем уж идиотка, так что сразу извинилась.

– Прости, – сказала я. – В чем именно я виновата?

– Ты ушла, не сказав, куда идешь и как долго тебя не будет.

– Я не знала, что должна. Я уже много лет ухожу не докладывая.

– Сейчас другие времена, – сказала она, и я видела, что она уже немного успокоилась. – Я полагала, ты достаточно взрослая, чтобы понять это.

– А я полагала, я достаточно взрослая, чтобы ходить куда угодно среди бела дня, не вызывая внезапного кризиса.

– Возраст тут ни при чем. Как бы ты себя чувствовала, если бы вдруг не смогла найти меня и не имела бы понятия, куда я ушла, и зачем, и когда вернусь? Подумай, Миранда. Как бы ты себя чувствовала?

Ну я и подумала: у меня сжались все внутренности.

– Я была бы в ужасе, – призналась я.

Мама улыбнулась краешком губ:

– Хорошо. Мысль о том, что ты не скучала бы по мне, невыносима.

– Мам, извини. По правде говоря, я просто боялась, что ты меня не отпустишь. А мне очень хотелось. И я просто слиняла. Прости.

– Почему бы я тебя не отпустила?

– Из-за комаров, – пояснила я. – Вирус Западного Нила, малярия, все такое.

– Ах да. Все такое.

Я глубоко вдохнула в ожидании, когда мама запретит мне выходить из дома. Но она ничего не сказала.

– Так что? – спросила я, чтобы она уже запретила, и я могла бы на нее наорать, и мы бы как следует поругались.

– Что «так что»? – не поняла она.

– Можно мне ходить на Мельников пруд?

– Конечно можно. Хотелось бы, конечно, завернуть тебя, Джонни и Мэтта в пеленки и защитить от всего на свете, но я знаю, что это не в моих силах. Вы все имеете право хоть как-то развеиваться. Для тебя это плавание, для Джонни бейсбол, для Мэтта бег.

– А для тебя?

– Сад. Даже если в этом году придется растить овощи, а не цветы. Я собираюсь работать в саду, невзирая на вирус Западного Нила. И не ожидаю от тебя, что ты бросишь плавать. На пруду были еще люди?

– Довольно много, – сказала я. – Включая Дэна из моей школьной команды.

– Вот и хорошо. Мне спокойнее знать, что там есть еще кто-то. Просто с этих пор сообщай, когда уходишь.

– Я тебя люблю, – сказала я.

Не помню, когда в последний раз говорила ей это.

– Я тоже тебя люблю, солнышко. Ты голодная? Обедать будешь?

Как странно, что мама спрашивает меня, буду ли я обедать, а не что я хочу на обед.

– Да я не очень голодна. Может, попозже что-нибудь поем.

– Ладно, – сказала она. – Я буду в саду, если тебе что-то понадобится. Там сорняки ждут не дождутся меня.

Я пошла к себе и переоделась из все еще мокрого купальника в шорты и футболку. Думала о маме и о том, как меня целовал Дэн, и как на самом деле страшно хочется есть, и сколько я могу продержаться без еды. Думала о комарах, выпускном и конце света.

А потом пошла в сад и помогла маме бороться с ее сорняками.

16 июня

Мы с Дэном плавали. И целовались. Мне так нравится и то и другое, я даже теряюсь – что больше.

17 июня

Мама вернулась с почты с улыбкой до ушей. Уже больше ничего не развозят по домам, поэтому мама ездит в почтовое отделение пару раз в неделю и забирает, что нам пришло. У нее только письма (люди пишут их теперь куда больше, потому что другие способы коммуникации отвалились). Ах да, и счета. Счета приходят исправно. Но зато никакого спама и каталогов. Просто письма и счета – непонятно, сколько это продлится.

Я видела, как мама о чем-то разговаривает с Джонни, а вечером она рассказала нам, в чем дело.

– Я получила письмо из бейсбольного лагеря Джонни, – сказала она за ужином (лосось, грибы из банки, рис). – Они намерены открыться в положенное время. У них достаточно припасов на пару недель, и, как минимум, столько они будут работать. И вот еще дополнительное очко.

– Ха, – сказал Мэтт, обращаясь ко мне. – Бейсбольные разговоры.

Я проигнорировала его и спросила:

– Что за дополнительное очко?

– У владельцев лагеря есть ферма, непосредственно примыкающая к нему. В дополнение к бейсболу мальчики будут работать на ферме. И получат свежее молоко, яйца и овощи.

– Ух ты, – сказала я, и именно это и имела в виду. Я все еще вспоминаю те два яйца от миссис Несбитт. – Это отлично. Рада за тебя, Джонни.

– Да, нормально будет, – ответил он.

Думаю, он предпочел бы просто играть в бейсбол.

Я посмотрела на маму: она прямо сияла от радости. Джонни будут кормить целых две недели, и не только консервированной едой. Яйца, овощи, молоко. Целых две недели ей не придется тревожиться об одном из нас.

Неудивительно, что она улыбалась.

19 июня

День отца. Мы попытались позвонить папе, но безуспешно. Пока в большинстве случаев удается дозвониться по местным номерам, но я уже и не помню, когда в последний раз получалось поговорить с кем-то из тех, кто живет подальше.

Гадаю, пробовал ли сам папа набрать нас, или обижался, что мы не звоним, или вообще не думал о нас. Может, и к лучшему, что Лиза беременна.

Знаю, это тупо. Я же скоро увижусь с папой, мы с Джонни проведем с ним и Лизой целый месяц в Спрингфилде. Он наверняка думает о нас так же часто, как мы о нем.

И даже, скорее всего, чаще. Иногда весь день проходит, и я понимаю, что ни разу не вспомнила о нем.

21 июня

Сейчас рассвет, я уже пишу, потому что проснулась от кошмара и засыпать снова слишком поздно, а вставать слишком рано.

Весь день был точно таким же, как другие дни. Очень жарко, последнюю неделю все время за тридцать градусов и ночью ничуть не прохладнее. Электричество зачастую дают среди ночи и редко больше чем на час, дом не успевает остыть, даже если врубить кондиционер. Маме на прошлой неделе аж пришло письмо от электросетей, мол, приносим извинения за доставленные неудобства. Она говорит, коммунальные службы впервые в жизни просят прощения.

Лучший момент каждого дня – заплыв в пруду. В воде я чувствую себя так, будто ничего плохого не случилось. Размышляю о рыбах: вот они вообще не в курсе, что происходит. У них все как раньше. Более того, сейчас, наверно, лучше, чем раньше, быть тунцом, сардиной или лососем – меньше шансов стать чьим-то обедом.

Комары становятся злее, или, может, люди больше беспокоятся из-за лихорадки Западного Нила – так или иначе, на пруду народу поубавилось. Это было бы на руку нам с Дэном, если бы Карен и Эмили из команды не стали бы плавать в то же время, что и мы.

Плавать вчетвером веселее, поскольку мы устраиваем гонки и играем в догонялки в воде по-жесткому, но после плавания уже так себе: не можем же мы с Дэном просто слинять в лесок, чтобы побыть наедине.

Не знаю, почему Карен и Эмили являются именно в это время: то ли совпадение, то ли им Дэн сказал, когда мы плаваем.

Мне не хватает поцелуев. Не хватает потрясного чувства, что у меня есть парень и я на свидании. Непонятно, будет ли у меня вообще когда-нибудь настоящее свидание. Все ведь закрыто: рестораны, кинотеатры, каток. У Дэна, наверное, уже есть права, но что толку, если сейчас никто просто так не катается, а живет он на другом конце города.

Конечно, все это чушь собачья. Но, видимо, сегодняшний кошмар навеян и этим тоже.

Вечером явился Питер. Принес банку разных орешков. Мама разглядывала ее так, словно это обед из пяти блюд на День благодарения: фаршированная индейка с пюре, и батат, и стручковая фасоль, и салат, и суп, и тыквенный пирог. А может, я сама все это воображала, глядя на банку с орехами.

– У меня аллергия на арахис, – сказал Питер, чуть ли не извиняясь. – Кто-то отдал мне ее давным-давно, и она все пылилась в шкафу.

Мама пригласила его остаться на ужин и в честь гостя закатила настоящий пир. Взяла банку с курицей, добавила к мясу несколько золотистых изюмин, и это почти сошло за куриный салат (если считать куриный салат смесью из баночной курятины и золотистого изюма). Она также подала свеклу и стручковую фасоль с виноградными луковками. А на десерт мы все получили сушеный инжир и финики – по одной штуке каждому.

– Хорошо сидим! – сказал за десертом Питер. – Прямо не хочется говорить «до свидания».

– Да уж, до свидания теперь дальше, чем до луны, – буркнула я, думая о своем, и все очень смеялись, на мой вкус слишком долго.

Когда мама поставила на стол фасоль и лук, Джонни спросил, не настало ли Рождество. Должна признаться, эти маленькие луковички и меня пришибли. Я заметила, что сама мама почти ничего не ела и Питер тоже, хотя он делал вид, что это лучший ужин в его жизни. Поэтому нам с Мэттом и Джонни досталось больше еды, и мы уж, не сомневайтесь, слопали ее всю.

Вместе со шпинатом или орешками Питер всегда приносит смерть. Он сказал, у него было двадцать случаев лихорадки Западного Нила и пятеро умерли. А двое погибли от пищевой аллергии.

– От голода люди иногда отваживаются съесть что-нибудь крайне опасное для них.

После ужина они с мамой вышли на улицу и уселись на качелях. До меня доносился их тихий разговор, но я не пыталась подслушивать. Ужасно, наверное, сейчас быть доктором. Раньше Питер излечивал пациентов. А теперь они просто умирают.

Он уехал до заката, потому что передвигается на велике, а уличные фонари теперь не горят, и по темноте дорога довольно опасная. Кроме того, теперь, без электричества, большинство людей ложится спать с заходом солнца.

– Живем по-фермерски, – говорит мама.

Она уже прекратила напоминать нам, что с фонариками мы только раздеваемся и укладываемся. Мы и без напоминаний держим в голове, как важен запас батареек.

Может, из-за купания, а может, из-за шутки про свидание мне приснилось, что у нас с Дэном настоящее свидание. Он забрал меня из дома, подарил бутоньерку из живых цветов, мы сели в машину и поехали в парк развлечений.

И там чудесно проводили время. Катались на каруселях и на колесе обозрения, мчались вниз по потрясающим американским горкам со скоростью сто миль в час, я совершенно не боялась, мне ужасно нравилось, и, пока летели вниз, мы целовались. Это было немыслимо прекрасно.

– Я проголодалась, – произнесла я, и сон сразу изменился, там больше не было Дэна.

Я находилась в какой-то длинной палатке со столами, заставленными едой. Выбор был роскошный – жаренная в молоке курица, настоящий салат с тунцом, пицца, овощи, фрукты. Апельсины размером с грейпфрут. Даже мороженое.

Я решила съесть хот-дог со всеми добавками. Намазала толстым слоем горчицу и кетчуп, положила релиш и квашеной капусты и сверху еще рубленого лука. И совсем уже собралась откусить, как кто-то рядом произнес: «Нельзя есть, пока не заплатишь».

Я обернулась и увидела продавщицу. Нашла свою сумочку, собралась заплатить и тут поняла, что продавщица – Бекки.

– Деньги не считаются, – сказала она. – Тут рай, надо сначала умереть, а потом уже есть хот-доги.

Я получше осмотрелась в палатке. И там оказались только люди, которых я знала и которые умерли: например, мистер Несбитт, дедушка, мамины родители, мой учитель математики из седьмого класса мистер Доукс. Еду подавали ангелы. Даже Бекки была вся в белом и с крыльями.

– Мне ужасно хочется съесть этот хот-дог, – сказала я. – Но я не хочу умирать.

– Не всегда можно получить то, что хочется, – ответила Бекки.

– Будь внимательна, – сказал мистер Доукс, как он всегда говорил, выдавая проверенную контрольную, где я, как обычно, сделала кучу ошибок по невнимательности, что, вообще-то, забавно: ведь он погиб, перебегая Вашингтон-авеню на красный свет.

Я помню, как умоляла отдать мне хот-дог, но Бекки отняла его у меня и съела сама. В жизни ничего так не хотела, как этот хот-дог.

Проснулась с ощущением горящего горла и привкусом желчи во рту. Мне, в общем-то, не особо нравятся хот-доги.

Чего мне действительно хочется, так это блинчиков, тех, маминых, которые она печет по особым случаям. Блинчиков с маслом и горячим кленовым сиропом. Кстати, у нас же есть мука и кленовый сироп. А вдруг можно сделать блинчики? А вдруг проснуться утром живой – вполне себе особый случай?

Когда мама встанет, просто спрошу ее про блинчики, не стану поднимать тему особых случаев. Она же, кажется, стремится убедить нас, что впереди много лет, когда мы будем просыпаться по утрам живыми.

Может, она и права. Рассвет прекрасен. Мы все еще живы, и я не очень-то готова отправляться в рай. По крайней мере пока могу плавать в Мельниковом пруду, ходить на как бы свидания с Дэном и мечтать о блинчиках, залитых кленовым сиропом.

22 июня

Лучший день за последнее время.

Для начала: мама испекла блинчики. Ну ладно, они были не совсем такие, как мы помним, но все же. Вместо молока вода, вместо яиц яичный порошок (от чего они стали более пухлыми и легкими), никакого масла, зато море кленового сиропа.

Это было ужасно вкусно. Мама смотрела на нас с улыбкой, которой я не видела уже много недель. Джонни попросил добавки, и мама сделала ему – да всем нам, на самом деле, поскольку мы глотали их, как поросята. Мама отправила Мэтта за миссис Несбитт, чтобы и ей досталось.

Потрясающее чувство: быть сытым и не хотеть другой еды.

Потом, когда у меня все полностью переварилось (мама настояла), я пошла на пруд. Дэн уже был там и Эмили тоже, а Карен что-то не появилась. Погода была немного пасмурной и сумрачной, но влажной и жаркой, и плавалось отлично. Мы купались, устраивали гонки и прекрасно проводили время, а потом – о счастливый день! – Эмили надо было уйти, чтобы что-то там сделать дома, так что мы с Дэном оказались одни. (Ну да, у пруда отдыхали еще человек пять-шесть, но мы их не знали, так что они не считаются.)

Мы поплавали еще немного, а потом вылезли из воды, вытерлись (не обсохнуть на солнышке в такую погоду) и пошли прогуляться в лесок, окружающий пруд.

Это было восхитительно. Мы держались за руки, мы обнимались, мы целовались. Еще мы разговаривали, а иногда просто ничего не делали и тихо стояли в окружении деревьев и птиц.

В глубине души я задаюсь вопросом, заметил бы меня Дэн, если бы все было по-прежнему? Понятно, он нормально со мной общался в школе и на тренировках, но ведь между фразой «у тебя хороший кроль» и крепкими объятиями с поцелуями в лесу – огромная разница.

Если кто-нибудь когда-нибудь прочтет этот дневник, я умру, без вариантов.

Дэн проводил меня до дому, но не стал заходить. Было время обеда, а теперь появилось негласное правило: в завтрак, обед и ужин не заваливаться в гости (Питер, кажется, не врубается в него, но он всегда приходит с угощением).

Войдя на кухню, я почувствовала необычный приятный запах, который поначалу не смогла определить, а потом увидела, как мама мнет белую пухлую штуку. Не скрывая широкой улыбки, она молотила ее изо всех сил.

– Пеку хлеб, – сообщила она. – Блинчики заставили меня задуматься, что у нас вообще есть, и тут мне на ум пришло, что я когда-то купила дрожжи. Сунула их в холодильник и забыла, там они и лежали. Вместо молока вода, но это ничего. У нас будет свежевыпеченный хлеб.

– Да ты шутишь!

Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Дрожжей хватит на шесть буханок. Сегодня испеку две: одну для нас, половину для миссис Несбитт и половину для Питера. Как только съедим нашу буханку, сделаю следующую. Нечего ждать у моря погоды. Растянем хлеб насколько возможно. А потом поищу рецепты без дрожжей, буду печь что-нибудь хлебоподобное, пока не кончится мука. Жалко, раньше не сообразила.

– Можно сохранить немного на осень, – сказала я. – Когда мы с Джонни вернемся из Спрингфилда.

И просто потому, что такой уж выдался день, едва я произнесла это, раздался звонок. Я так давно не слышала этого звука, что у меня чуть сердечный приступ не случился. Взяла трубку, и оказалось, что звонит папа. Джонни и Мэтт были в парке, им не удалось поговорить с ним, а мне удалось.

Здорово было услышать его голос. У него все хорошо, и у Лизы все хорошо, и она ходила к своей акушерке, и с малышом тоже все хорошо. Папа говорит, он ежедневно делает три попытки дозвониться до нас, до бабушки и до Лизиных родителей. С бабушкой он разговаривал пару дней назад, у нее все нормально. Лиза дозвонилась до родителей с неделю назад, они тоже в порядке.

Он сказал, что ждет не дождется нас и уверен, что мы со всем справимся. Еды в Спрингфилд в последние две недели не завозили, но они с Лизой как следует затарились, когда это все произошло, и какие-то их друзья, уезжая на юг, оставили им всю еду в банках и коробках. Кроме того, он слышал, что местные фермеры выращивают урожай, а на дорогах уже появляются отдельные грузовики, и не может же так продолжаться вечно.

Услышать, как папа рассуждает в таком духе, чувствуя при этом доносящийся из кухни запах хлеба, – этого уже хватило, чтобы смотреть в будущее с бо́льшим оптимизмом.

Мама с гордым видом вытащила буханки из духовки. Хлеб был золотисто-коричневый и на вкус куда лучше магазинного. Мэтт скатался на велосипеде до миссис Несбитт и кабинета Питера и вручил им по половинке.

На ужин у нас были бутерброды из свежеиспеченного хлеба с арахисовым маслом и вареньем. Открытые бутерброды, потому что буханку мы нарезали толстыми кусками.

Мама говорит, если будем так питаться, то заработаем ожирение и дефицит витаминов, но мне все равно. Это было потрясающе.

А потом, поскольку хорошее уж если случается, то скопом, нам вдруг дали электричество в семь вечера, когда его действительно можно использовать, и не выключали целых три часа.

Мама трижды загружала стиральную машинку и успела высушить две стирки. Я пропылесосила весь дом. Мы перемыли всю посуду в посудомойке. Включили кондиционер и остудили дом. Гулять так гулять, решил Мэтт и сделал тосты, которые мы вместе и смолотили. Я и забыла, до чего вкусные они бывают – с поджаристой корочкой и мягкие внутри.

Пару дней назад Мэтт сползал на чердак и вытащил оттуда настоящий черно-белый телевизор со встроенной антенной. Мама говорит, двойные антенны-палочки раньше называли кроличьими ушками. Надо же, какая чепуха!

Когда дали электричество, мы включили телик и нашли целых две программы. Остальные наши телевизоры не работают совсем, кабельное полностью пропало.

Круто было просто увидеть картинку на экране. Один канал оказался про религию, а на втором крутили старые сезоны «Сайнфелда» и «Друзей». Угадайте, что мы стали смотреть!

Ситкомы зашли совсем как тосты. Два месяца назад они были настолько неотъемлемой частью моей жизни, что я даже не замечала их. А теперь такое чувство, будто ко мне разом пришли Санта-Клаус, пасхальный кролик, зубная фея и волшебник из страны Оз.

У нас чистое постельное белье, чистый дом, чистая одежда и чистая посуда. Мы весь вечер смеялись. И когда пошли спать, в доме не стояла жара больше тридцати градусов. Мы не голодные. Мы не тревожимся из-за папы. И я знаю, каково это, когда тебя целует парень.

Если бы можно было, я проживала бы этот день снова и снова. Не могу представить себе ничего лучше.

24 июня

Так зла на маму, что хочется орать. И пофиг, что она взбесилась из-за меня не меньше, чем я из-за нее.

Начинался день отлично. Светило солнце – идеальная погода для купания. И хлеба еще оставалось довольно – на завтрак каждому по куску. Мама принесла с грядок клубники, и мы все съели по две ягоды.

Я пошла на пруд, и ничего, что Карен и Эмили тоже были там. Мы плавали, устраивали заплывы, веселились.

По-моему, они догадались, что между мной и Дэном что-то происходит, потому что после купания удалились. И мы с ним пошли в лесок на прогулку. Когда мы наедине, я чувствую, что все как-нибудь разрулится, и мне нравится думать, что и я вселяю в него такое же чувство.

Дэн проводил меня до дому, и мы столкнулись с мамой на подъездной дорожке.

– Я заправиться, – сказала она. – Дэн, тебя подбросить в город?

Дэн согласился, и я спросила, можно ли мне тоже поехать. Мама сказала, разумеется. Мы еще должны забрать миссис Несбитт и отвезти в библиотеку.

В городе остались две заправки с бензином. Схема такая: вы занимаете очередь, потом вносите предоплату (двенадцать долларов за галлон или тридцать пять за три, без сдачи, не больше трех галлонов). Обычно на это уходит около часа. Потом вы едете на вторую заправку и там тоже заливаете три галлона. Потом, если есть время и деньги, возвращаетесь на первую и начинаете все сначала.

Так что, пока мама торчит в очереди, можно сходить в библиотеку и вообще заняться чем хочешь. Мама часто довозит Мэтта и Джонни до парка, где обычно идет какой-нибудь товарищеский матч по бейсболу, и они играют, пока она в бензиновых очередях. Но поскольку, судя по всему, собирался дождь, мальчики решили не ездить, и в машине было место для миссис Несбитт и нас с Дэном.

Мама встала в очередь за бензином, а мы с Дэном и миссис Несбитт пошли в библиотеку. Мало что в городе осталось открытым, так что библиотека переживает период популярности. Но и тут не все как раньше, само собой. Без электричества довольно темно, и сканировать книги нельзя, все на доверии. Четыре книги в одни руки, чем раньше вы их сдадите, тем лучше.

У нас дома полно книг, но мама настаивает, чтобы Мэтт, и Джонни, и я – все мы использовали библиотеку по полной. Видимо, не надеется, что она долго протянет.

Мы выбрали книжки. Свои и те, что взяла миссис Несбитт, я положила к себе в сумку. Мы с Дэном целовались за стеллажами, а потом, когда вышли из библиотеки, Дэн отправился в сторону своего дома, а мы с миссис Несбитт – к заправке, чтобы маме было не скучно.

Но по дороге увидели большую очередь перед игровой площадкой начальной школы. Там было, может, человек пятьдесят, и несколько полицейских следили, чтобы все оставались на своих местах.

Я сбегала узнать, что там происходит.

– Еду раздают, – сказал какой-то мужчина. – Один пакет на семью.

Я помахала миссис Несбитт, чтобы она подошла, и заняла ей очередь.

– Догоню Дэна, – сказала я. – Встретимся здесь.

И я побежала к дому Дэна, то есть буквально – бежала всю дорогу. На то, чтобы найти его дом и объяснить, что происходит, ушло не много времени. И мы оба припустили обратно к площадке. Прибежав, обнаружили, что между миссис Несбитт и нами человек двадцать. Ясно, что просто влезть в очередь рядом с ней было невозможно, но я крикнула, что мы здесь.

В очереди было спокойно, вероятно, потому, что за ней приглядывала полиция. Маленькие дети, которые могли бы ныть, вместо этого играли на горках и качелях, и было приятно посмотреть на то, как они веселятся. Мы все предвкушали этот пакет с едой, хотя было непонятно, что там в нем. Совсем как рождественский шопинг.

Через небольшие промежутки времени один из полицейских повторял нам правила. Один пакет на семью. Все пакеты одинаковые. Любая выходка – и никакого пакета. Пакеты бесплатно, но добровольные взносы приветствуются.

Даже когда начался дождь, никто не жаловался. Это был такой летний приятный дождик, а поскольку стоит ужасная влажность, мы надеялись, что он прольется, расчистит небо и снова станет ясно.