Текст книги "Мы – потомки страны «Тартария»"

Таким образом, А. Махмудов рисует своего героя как зрелого патриота, отчётливо осознающего свою цель, намерения и пути поисков истины. Со страниц поэмы перед нами Исхаки предстаёт как совершенная личность, свободная от узких национальных границ, как человек, способный судить о таких всеобщих морально-этических категориях, как смысл жизни, вера, преданность своей нации и др.

В поэме Рашата Низами «Два странника» в центре две исторические личности – Гаяз Исхаки и турецкий поэт Назым Хикмет. Этих героев сближают их трагическая жизнь, которую они вынуждены проживать вдали от родины. Оба – враги и жертвы политической системы, установившейся у них на родине. Однако условия, мотивы конфликта разные, даже противоположные. Гаяз Исхаки, пророчески угадавший суть большевиков, коварством, обманом захвативших в России власть, уехал за границу и до последнего вздоха вёл борьбу против Советов, продливших жизнь российской империи, подрубивших корни зародившейся татарской буржуазии и отбросивших нацию в пучину темноты. Турецкий поэт Назым Хикмет, наоборот, увидел в лице коммунистов святую силу, пришедшую освободить мир от цепей рабства, и встал на путь борьбы против республики, созданной Ататюрком. Если смотреть чисто внешне, то желание обоих благородно – достичь счастливой жизни для своего народа, однако само понимание свободы, независимости и приёмов борьбы у них разные. Прежде чем дать оценку политическим взглядам своих героев, автор ещё во вступлении намекает на это: «Жизнь – это ведь пёстрый калейдоскоп – Где тирания, где зрелище…»

Опираясь на ложь и неправду, большевики делали всё, чтобы защитить систему, обеспечившую им сытую жизнь. На каждого, кто не принял коммунистическую идеологию (чей призрак бродил по Европе и все несчастья которого, как дубина, пали на голову народов России), они вешали ярлыки «враг народа», «националист», «кулацкое отродье»; заполнили тюрьмы теми, кто имел своё мнение, мыслил по-другому, и многих из них там и уничтожил. Правда, и среди интеллигенции было немало тех, кто искренне верил красным лозунгам, цветастым обещаниям большевиков, как Назым Хикмет или Г. Ибрагимов, Ш. Усманов и др.

 
Иногда я сравниваю
Исхаки с Назымом Хикметом.
Назым Хикмет – политическая жертва,
А Исхаки —
Сродни прямодушному Тукаю!
 

(Р. Низами. «Два странника».

Подстр. пер. с татар.)

Турецкий поэт тоже любил свою родину и свой народ, желал ему счастья. Однако он пошёл по ложному пути, решив, что свободу принесут лишь коммунистические идеалы. И автор довольно точно отражает ошибочность его веры: «Кажется, что в другой стране сладок воздух Свободы и Независимости», «я знаю понаслышке, что СССР розового цвета»… Каждая политическая система сама «воспитывает» своих врагов. Если бы правительство Турции не преследовало Н. Хикмета за его коммунистические убеждения и не заточило на тринадцать лет в тюрьму, может, талантливый поэт и принял бы политику своей страны, понял, какая истина ближе народу; если бы власти в России «диссидентам» вроде Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадуллиной, пожурив для порядка, не создали хорошие условия для жизни, возможно, они бы тоже не поменяли свои взгляды, не пошли на сделку с правительством – не зря в народе говорят: запретный плод сладок, соседская курица видится индюком.

Трагедия Н. Хикмета в том, что он, воспринимая реальность сквозь розовые очки, принимал ложь за правду, путал мечту с действительностью.

Г. Исхаки – антипод турецкого поэта, который не осознал сути политики большевизма. Любовь Гаяза к родной земле, родному языку, самоотверженная борьба в самых суровых условиях, во враждебной обстановке, за счастливое будущее народа развивается в поэме как центральный мотив. «За татар болит душа, кипит в крови движенье мысли».

Главная идея, положенная в основу политической жизни Российской империи, оказывается, не осталась в прошлом. В своём страстном монологе писатель подчёркивает, что сегодняшнее руководство в управлении многонациональным государством берёт на вооружение слово «единая» и – как её продолжение – концепцию «неделимая». «Всё время слово «единая» повторяют, словно попугай».

И речь идёт не только о том, что в эпоху революций и гражданской войны и красные, и белые проливали кровь под лозунгом «единая и неделимая» Россия. В начале XXI века, как и в эпоху коммунистов, как опора для власти зарождается думская партия, готовая преданно служить ей, и она уже без всяких намёков, откровенно начинается с кодового слова «единая». «Сменяются эпохи, приходят новые люди, а имперские привычки остаются, расцветают пышным цветом», – пишет автор. Свои размышления о времени и политике автор представляет в частях «Между Волгой и Уралом» и «Казань. Думы на площади Свободы». Название первой части представляет собой немного изменённое название историко-научного труда Г. Исхаки, и автор проводит в ней мысль о том, что народы, издревле жившие здесь, могут быть счастливы только тут:

 
Земли между Волгой и Уралом
Сохрани Всевышний.
Пусть живут там дружно
Потомки башкир и татар.
 

(Подстр. пер. с татар.)

В последней главе поэмы автор высказывает солидарность с писателями Рашитом Ахметзяновым, Заки Зайнуллиным, Фаузиёй Байрамовой, Ахатом Мушинским, объявившими голодовку во имя будущего нации и призывающими своим поступком народ подняться на защиту татарского языка. Восхищаясь самоотверженностью тех, кто не пожалел себя во имя высокой идеи, выразив им благодарность и огромное уважение, автор останавливается на сегодняшней ситуации в стране, разоблачает процесс скрытого притеснения малых народов и проводит мысль о том, что каждый народ имеет право иметь свой менталитет, характер, настроения, песни.

Правда, временами автор, то ли поддавшись эмоциям, то ли гоняясь за красотой ритмики, высказывает довольно наивные мысли («…Мужчины оседлали коней, /В их руках – поводья судьбы»).

В воздухе повисает вопрос: о Господи, где же эти наши удалые мужчины, и почему они не смогли воспользоваться возможностью, предоставленной им историей? Когда не хватает силы убеждения, поэт, с целью ярче обрисовать сегодняшний день, в том числе и в этой поэме, возвращается к прошлому, призывает «на помощь» эпохи Великого Булгара, Золотой Орды, словно черпая силу и энергию в нашем славном прошлом.

 
А ведь как следует жить —
Показала нам золотая Орда!
Оказывается, мы жили в золотую пору.
 

(Подстр. пер. с татар.)

Мысль вроде верная. И всё же нельзя не поспорить с автором. Ибо отдаваясь во власть эмоций, поэт своё желание – «мы должны быть великими» – предлагает в виде реальности.

Даже зная по историческим источникам, что Золотая Орда была для своего времени высокоразвитым, сильным, уважаемым, цивилизованным государством, мы не должны закрывать глаза на то, что в управлении государством не было единства, не было стратегии развития на будущее, между ханами, тарханами, мурзами шли бесконечные войны, у русской империи и её армии была возможность развиваться, в результате чего Золотая Орда развалилась на маленькие составляющие и бесследно исчезла. Если бы это государство в ту эпоху сумело сохранить завоёванные высоты, татарский народ не дошёл бы до такого жалкого состояния.

В последней части поэмы автор жалобно восклицает: «Мы не просим ни капли лишнего. Нужен лишь суверенитет!» А ведь Рашат, политически грамотный человек, должен был почувствовать, что свойственный юношескому возрасту период романтической наивности уже прошёл, и она к лицу лишь таджикским цыганам, просящим подаяние на улице. Независимость никто не дарит, её величество История не знает таких случаев, свободу можно лишь отвоевать разными способами, а для этого надо пробудить народ от беспечного сна, вытащить его из подвала безразличия, освободить от рабской психологии.

По произведению «Два странника» можно судить, что Р. Низами – поэт, способный раскрыть и драматические переживания через исторические аналогии, и дело не только в том, что в центре поэмы трагические судьбы Г. Исхаки и Н. Хикмета. Показав, что один был настоящим борцом, а другой стал жертвой лживых идей, автор пропустил через своё раненое сердце прошлое, настоящее и туманное будущее татарского народа, которое во многом зависит не только от него самого, но и от внешних обстоятельств.

Хочется обратить внимание и на то, что композиция поэмы вполне соответствует требованиям времени. Как известно, в XX веке в развитии лиро-эпического жанра преобладали два направления. Среди произведений первого рода на передний план выходит эпическая канва с последовательным развитием сюжета, с раскрытием содержания через столкновение судеб; в её центре изображение характера, обогащённое лирическими отступлениями, пейзажными зарисовками. Среди произведений второго направления получила популярность лирико-философская публицистическая поэма со свободной композицией, в которой в свободной форме изображаются мысли и переживания личности, а развитие событий заменяется напряжением лирических переживаний. В начале XXI века в результате соединения, синтеза эпического и лирического начал появляются интересные тенденции.

Поэме Р. Низами свойственны эпический размах и напряжение чувств, соответствующих сконцентрированности изображаемых событий. Этот приём даёт автору возможность свободно двигаться во времени и пространстве, искать истину, создавать диалог между эпохой и читателем. Поэт и сам – человек, вращающийся в этой круговерти событий и чувств, посредник, свидетель.

Если в поэме А. Махмудова сильнее прослеживается публицистический пафос, то в произведении Р. Низами преобладает компонент изобразительный, повествовательный – он размышляет о внутреннем состоянии, поступках героев с разной судьбой, о разных видах счастья, жизни в обществе, которое чуждо твоей душе и создаёт ощущение одиночества. В поэмах «Харут и Марут», «Идегей» Р. Хариса, «Два плача» З. Мансурова, «Два странника» Р. Низами, «Пророк» А. Махмудова авторы ставят рядом такие личности, сравнивать которые даже не пришло бы в голову, и это в свою очередь даёт возможность для свободного развития внутренних размышлений авторов. И с этой точки зрения поэма Р. Низами – современное по духу произведение. Не следует забывать, что природный талант, индивидуальность писателя оцениваются тем, насколько он сумел подняться на уровень современной ему литературы. О важности языковых и стилевых особенностей я уже не говорю.

Такие афористичные строки, похожие на пословицы, как «Если потеряешь язык – потеряешь страну; /Если потеряешь страну – твой язык умрёт»; «Мы говорим: государственность, /Они говорят: национализм»; «Чем больше узнаю шовиниста, /Тем крепче дружу с солнцем», говорят о поэтической энергетике, понимании нюансов языка. Говоря в целом, поэма «Два странника» – произведение с серьёзным общественным содержанием, наполненное национально-политическим духом, написанное великолепным поэтическим языком. Она – убедительное доказательство того, что Р. Низами входит в новый этап своего творческого роста.

Следует отметить, что начали появляться произведения, в которых изображение богатого жизненного и творческого пути Г. Исхаки преследует воспитательные, нравственные цели. В данном случае я имею в виду поэмы Рината Маннана «Три вечера с Исхаки», «Соратники». Поэт, получивший признание как автор сатирических стихов, эпиграмм и пародий, изображая опасные, переломные моменты в судьбе Исхаки (чистопольская тюрьма, уплата штрафа, переживания по поводу жадности татарских баев), в качестве композиционной опоры сюжета взял разговор с дочерью, тем самым внёс также определённый вклад в развитие поэзии для детей. В другой поэме в центре внимания жизнь и деятельность журналиста Фуада Туктарова – близкого друга Гаяза Исхаки, который дал ему самую точную оценку: «В любви к нации, в самовоспитании, в привнесении себя в жертву народу Фуад останется примером». Крупными мазками Р. Маннан изображает, как Фуад учился в Чистопольском медресе, как после встречи с Исхаки отправился в учительскую школу, как его преследовали в Казани за участие в издании нелегальных газет «Тәрәккый» («Прогресс»), «Таң йолдызы» («Утренняя звезда»), «Тавыш» («Голос»), «Ил» («Страна»), его вынужденную эмиграцию за границу после прихода к власти большевиков, продолжение борьбы и в эмиграции – в Париже, Берлине, Анкаре, организацию им в Турции публичной библиотеки и его жизнь, одухотворённую мечтой собрать в единый центр сынов нации. И хотя Туктаров жил с тоской по родине, ему, как и Исхаки, не было суждено вернуться.

 
Он был близким другом Исхаки,
Его земляком.
Упорный, смелый его соратник
Был похоронен на чужбине.
 

(Подстр. пер. с татар.)

Автор, говоря, что «его имя народ не забудет», завершает поэму словами: «Каждого татарина, мусульманина вечно будет согревать!» его судьба, верность идеалам.

Если судить с точки зрения поэтического изящества, богатства изобразительных средств, то к упомянутым выше произведениям нельзя предъявлять особо серьёзных требований. Здесь преобладают повествование о событиях, следование за фактами биографии, однако возрождение памяти об этих людях, представление судьбы наших великих предшественников, посвятивших свою жизнь будущему нации, как пример живущим – достойно уважения и поощрения.

Выбор в виде конструктивной основы произведения формы диалога лирического героя с дочерью (наподобие «Тысячи и одной ночи») или бесед Р. Хакима с отцом Сибгатом Хакимом вызывают особый интерес к поэтическим поискам Р. Маннана.

Таким образом, в стихотворениях и поэмах, посвящённых таким личностям, как Тукай, Исхаки, с одной стороны, жизнь великих приводится как образец, с другой, с горечью констатируется, что сегодня среди нас мало борцов, достойных предшественников, и всё больше становится манкуртов, равнодушных к судьбе нации («…столбы валятся, сгнивая у самого основания». Ф. Сафин).

* * *

Если спросят: «Кто у нас самая великая личность, самоотверженно и плодотворно служившая в XX веке татарской литературе и народу?», губы, не спрашивая у разума, прошепчут: «Исхаки». Татары, жившие за границей, ещё при жизни приравнивали его солнцу, освещающему дорогу нации. Минхаж Исмагили (1910–1995) посвятил ему такие поэтические строки:

 
Гаяз-ага, ты был для нас солнцем,
Твой путь был светлым, дорогой к счастью.
Поэтому ты не боялся врагов,
Потому что ты был отважным сыном татарского народа!
 

(Подстр. пер. с татар.)

Тот факт, что сборник, вобравший в себя материалы международной научной конференции, посвящённой 120-летию со дня рождения писателя, был назван «Гаяз Исхаки и татарский мир» (2000), говорит о многом. В 2008 году мы отметили 130-летие Исхаки. К 140-летию со дня рождения проблематика была обозначена более конкретно: и Гаяз Исхаки, и национальное возрождение татар в начале XX века (2018). Айдар Халим в статье «Исхаки – титан» приходит к глубоким выводам: «Гениальность, величие – лишь часть титана. У нас, татар, пока есть только один титан – Исхаки. Его титанизм хорошо виден даже в том, что: Тукай рядом с ним чувствовал себя «мальчиком-прислужником», а Исхаки, поднявшийся высоко, как Везувий, возвысил Тукая даже выше себя и назвал его птицей счастья нации… Такая степень почтительности под силу лишь титанам»[15]15
  Хәлим А. Талант. Шәхес. Язмыш: 2 томда. – Чаллы: Чаллы шәһәре басмаханәсе, 2007. – 2 т. – Б. 306.


[Закрыть]. И хотя душой мы, выросшие на произведениях Тукая и в преклонении Тукаю, воспринимаем эти слова с трудом, но, когда на помощь приходит разум, всё встаёт на свои места. Возвысить Исхаки – не значит затенить славу Тукая. Наши великие дали друг другу оценки в той степени, которая неподвластна нашему пониманию. Уже в тот период, когда Тукай только вступал в большую поэзию, чувствуя великое будущее Исхаки, он поставил риторический вопрос: «Кто он?» (мол, кто он и кто вы, соображайте). А Исхаки не уставал повторять крылатую фразу: «Тукай был. Тукай есть. Тукай жив. Тукай будет жить».

Когда был жив Тукай, на душе у Исхаки было спокойно, он не вмешивался в вопросы развития поэзии, а когда великий поэт покинул бренный мир, Исхаки, считая себя ответственным за это направление литературы, постоянно доводил до современников своё мнение, свои оценки. Его статьи, заметки, посвящённые Тукаю, наполнены горечью по поводу безвременной кончины поэта, поднявшего тонус и уровень татарской поэзии XX века. Назвав Тукая народным поэтом с чертами святого пророка, Исхаки наложил табу на сплетни, появившиеся вокруг творчества, личной жизни поэта, дал твёрдое направление на научно-практическое изучение поэзии своего современника.

Наконец, разве творческое содружество Тукая и Исхаки не оказало решающего влияния на татарскую литературу всего XX века, не помогло ей пройти ускоренный путь развития и подняться на уровень мировой культуры? И разве эти безупречные отношения не могут стать примером для наших писателей, столь часто не могущих понять друг друга и в трудные моменты не умеющих подставить друг другу плечо? И разве в начале XXI века, в условиях, когда притеснение, несправедливость по отношению к немногочисленным народам продолжаются, национальная идея, которую проповедовали Исхаки и Тукай, не должна стать одной из главных опор на пути сохранения нашего народа от исчезновения?!

2008

4. Мы – народ, у которого есть дэрдменд
(Дэрдменд в современной татарской поэзии)

Душа повсюду ищет цветы.

Дэрдменд

Личностей, которым удалось создать свою литературную школу, стилевое направление, крайне мало. Известный поэт начала ХХ века Дэрдменд (Мухамматзакир Рамиев) – один из них. Это поэт, сумевший на небосводе тысячелетней татарской поэзии отобразить мир и человеческую душу в самых тонких нюансах и проявлениях, мастер поэтических образов, а ещё депутат I Государственной Думы, хозяин золотых приисков, издатель газет и журналов «Шура», «Вакыт», один из видных представителей татарской интеллигенции. Вспоминаются его стихотворения, в которых отразились просторы вселенной и история нашего народа, в которых слышно дыхание сынов «родного племени», голос памяти, мелодии весенних ручейков, шорох крыльев бабочки; стихотворения тугие, натянутые, как тетива лука, и губы невольно начинают шептать: «И день и ночь грохочет море, а паруса рвёт ветер злой…» Часто говорят, что особенность татарской мелодии – это моң, который невозможно перевести на другие языки. Так не является ли главной особенностью поэзии Дэрдменда и её божественной силой именно моң, эта особая проникновенная мелодика?..

Размышляя на тему «Дэрдменд и современная татарская поэзия», естественно, прежде всего задумываешься о том, насколько глубоко и в должной мере изучено творчество поэта[16]16
  Дәрдемәнд. Агарган кыл = Поседевшая струна. Шигырьләр. Стихи : составитель и автор предисловия Ренат Харис. – Казань: Магариф, 1999. – С. 107.


[Закрыть]. В эпоху, когда жил Дэрдменд, его поэзия в какой-то степени оставалась в тени творчества великого Тукая. Однако те, кто способен воспринимать чудо под названием «поэзия», понимают новаторство произведений Дэрдменда, его боль от осознания горькой судьбы народа, ради которого он готов душу отдать и то, что он писал не ради гонорара, а потому что не мог не писать.

Когда в советское время понятие «красота» было отброшено и главной единицей измерения стала классовость, стихи «представителя буржуазии» были названы непригодными в условиях новой политики, даже вредными. Поэтому с 1939 по 1959 год произведения Дэрдменда не издавались, и несколько поколений читателей были лишены его высокохудожественной поэзии. Смена алфавитов также отдалила наш народ, особенно молодёжь, от литературного наследия.

Возвращение творчества Дэрдменда, произошедшее в одно время с изданием стихотворений Х. Туфана, «Моабитских тетрадей» М. Джалиля, «вернуло» в искусство слова художественное мышление, оперирующее такими условными приёмами, как символ, метафора, свободный стих. В те же годы началось и научное исследование наследия Дэрдменда. Такие учёные, как М. Гайнуллин, Г. Халит, Х. Госман, Н. Юзеев, поэты С. Хаким, Р. Харис, современные исследователи Ю. Нигматуллина, Д. Загидуллина, А. Саянова, Р. Ганиева, Л. Шарова и другие ведут серьёзные исследовательские работы в области научного анализа творчества Дэрдменда. Правда, в некоторых трудах встречались попытки поместить его поэзию исключительно в рамки символизма, недооценивая её национального содержимого.

Не отрицая того, что в своих размышлениях о мире, окружающей действительности, ценности и быстротечности человеческой жизни Дэрдменд обращался к приёмам символизма, экспрессионизма, Н. Хисамов, тонко чувствующий поэтическую ткань его произведений, в своём труде «Дэрдменд (жизнь и творчество)» приходит к такому выводу: «Восточное начало он соединяет со свойственными западноевропейской поэзии формами, приёмами и звучанием» («На страже памяти», 2004).

Положительная оценка творчества Дэрдменда и особое отношение наших учёных к его поэзии вполне понятны. Тем радостнее было узнать, что видный немецкий учёный, доктор Михаэль Фридрих дал глубокую философско-эстетическую оценку творчеству татарского поэта Дэрдменда, рассмотрев его в контексте и в сравнении с высочайшими образцами мировой литературы («Ворон летит на Восток…» // Казан утлары. – 2009. – № 4. – С. 130–152)[17]17
  Творчеству Г. Тукая он посвятил монографию: Михаэль Фридерих. Габдулла Тукай как объект идеологической борьбы. – Казань: Татар. кн. изд-во. 2011. – С. 230.


[Закрыть]. Делая упор на то, что Дэрдменд исключительно образованный, тонко чувствующий, мыслящий лирик, и опираясь на мнение С. Хакима «Дэрдменд имеет дело с миллионами лет, с вечностью», автор делает вывод: «Уровень поэтичности – явление уникальное, неповторимое». Я читал и перечитывал труд европейского учёного, восхищаясь широтой его мышления, особенностями его восприятия и понимания, и испытывал неловкость за узость наших рассуждений и умозаключений, застывших когда-то раз и навсегда в плену догматизма. Оставляя читателю возможность самому ознакомиться со статьёй немецкого учёного, направлю внимание лишь на его методологическое новаторство, особенно меня поразившее.

Говоря об учителях Дэрдменда, мы обыкновенно по традиции называем имена Хайяма, Хафиза, Кул Гали, Саади, Низами, Акмуллы, из русских поэтов – Тютчева и Фета. Этот список, представляющийся большей частью как общее место, как дежурный элемент, приводится и по отношению к Тукаю, и к другим нашим большим поэтам. И попробуй оспорить его, мол, это однобоко… М. Фридрих же подходит к творчеству Дэрдменда с высоты совершенно других традиций. В частности, он изучает его творчество, поставив на одну полку с видным узбекским поэтом Чулпаном (Габдельхамидом Сулейманом), посвятившим всё своё творчество сохранению нации, развитию его сознания и образованности; мастером слова, реформатором поэзии Рабиндранатом Тагором, прославившимся своими стихами, призывавшими народ к борьбе за независимость, а также великим американским поэтом Уолтом Уитменом (мировоззрение этого писателя, проторившего дорожку к духовному миру человека через описание состояний природы, особенно близко татарскому менталитету, не случайно за переводы его произведений Марс Шабаев был удостоен Государственной премии имени Г. Тукая). Заявив, что татарский поэт открыл читателям Запада горизонты «восточной мудрости», немецкий учёный подробно останавливается на поэтических параллелях, сближающих Дэрдменда с Уитменом.

По мнению Уитмена, поэт должен воспринимать сердцем духовный и материальный мир во всех их проявлениях и отражать это единство в своём творчестве. «Уитмен сам был таким поэтом. Таков и Дэрдменд», – считает немецкий учёный. У обоих кажущийся «простым» поэтический язык, созвучие ритмических частей, опора на значимость букв, соответствующих рифме, паузам, звучанию голоса (обратите внимание и на звучный перекат буквы «д» в имени Дэрдменд»), – всё это привело этих поэтов к созданию в поэзии интеллектуального направления, для которого характерно сочетание разума и чувства. И тот факт, что профессор, член Союза писателей РТ Искандер Гилязов перевёл труд немецкого учёного и опубликовал его в журнале «Казан утлары», по значимости можно сравнить с тем, как французский писатель Луи Арагон сделал имя Чингиза Айтматова всемирно известным, написав статью о творчестве киргизского писателя.

Дэрдменд брал в руки своё честное перо только тогда, когда не мог не писать, он писал редко, но, как говорится, метко. Большинство его строк, выплеснувшихся из его души на бумагу, вдохновляют на творчество, искания, существуют в форме афоризмов, поэтических формул, символов, ключевой мысли. Отрывки, взятые из произведений Дэрдменда, как тексты в тексте, составляют интертекстуальный слой в произведениях других поэтов. Эти заимствования в одних случаях берутся эпиграфом, в других – «растворяются» в стихотворении, говоря старыми терминами, определяя идейно-эстетический уровень произведения. Например, известное риторическое обращение Дэрдменда к перу («Перо! Открой – какой владеешь тайной…») определило «облик» десятка произведений. Наряду с созданием своего рода подражаний стихотворениям Дэрдменда, создаются произведения, в которых делается попытка представить его образ, дух. Искания в этом направлении с особенной интенсивностью начались в 60-х годах прошлого века.

По мнению известного поэта Мустая Карима, если в 60-х годах в татарской поэзии произошёл «второй взрыв» (первый он связывает с именами Такташа, Туфана), то никто не станет отрицать, что в основе этого явления было и влияние Дэрдменда, поэта крайне восприимчивого к народной трагедии, тонкого психолога, мастера в области формы, и его поэзии, стоявшей, по мнению немецкого учёного, на уровне европейской культуры. Его воздействие не сводится лишь к отрицанию привычных стереотипов, дидактизма, описательности, оно заключается и в обновлении содержания, постановке общественных, особенно национальных проблем, стремлении к углублению философского мышления, проникновению в глубинные слои разума и в новизне построения стиха. В наиболее яркой, бросающейся в глаза форме это направление нашло отражение в исканиях Р. Файзуллина и Р. Хариса. Если первый воплотил его в поэтическом сборнике «Страна нюансов», заявив об этом в стихотворении «Подражая Дэрдменду», то второй в тот же период опубликовал цикл «Дэрдменд», состоявший из четырнадцати самостоятельных творений. В стихотворении «Дэрдменд», открывающем цикл, Р. Харис ищет черты, отличающие его учителя от других. Он – «…бездонная складка на лбу. Эта складка не обыкновенная, она вобрала в себя печаль, тоску, голос надежды «большой страны», она отражает надежды и сомнения относительно будущего, которое сотрясают ветры и наводнения».

То, что некоторые стихотворения оканчиваются тревожными риторическими вопросами: «С какого цвета ты начала, Эпоха?», «Что вам выпадет на долю? Что вам выпадет?», отражает чувство недовольства поэтов тем, как развиваются события в этой жизни и в наши дни.

Если в одном случае Р. Харис сохраняет даже названия стихотворений Дэрдменда («Склоняя озёрный камыш…», «Получая наслаждение…» и т. д.), то в других он ставит в центр символы-образы Дэрдменда. При сохранении внешнего, формального сходства поэт 60-х годов вкладывает в «кувшин» новое содержание, нравственные нормы, привнесённые современной ситуацией. Приведём пример:

Дэрдменд:

 
Получая наслаждение от красивых слов,
Всю жизнь ходил по её следам.
 

(«Получая наслаждение…» Подстр. пер. с татар.)

Р. Харис:

 
Получая наслаждение в игре и объятиях,
Остался он на берегу жизни.
История ушла без него…
 

(«Получая наслаждение…» Подстр. пер. с татар.)

Поэт нового времени даёт образцы творческого развития исканий Дэрдменда в области формы и звучания, слога и стиля. Как Дэрдменд и Уитмен, в жизни природы, в моментах её изменения Р. Харис чувствует внутреннее движение, свойственное человеческой жизни:

 
Склоняя озёрный камыш, бьёт волна,
«Земля теплее!» —
Толкает камыш к берегу.
 

(«Склоняя озёрный камыш…» Подстр. пер. с татар.)

Дэрдменд, оставив озёрный камыш склоняться под порывами ветра, привносит в тему смены времён года философскую ноту:

 
Склоняя озёрный камыш, веют ветры,
Проходят вёсны, приходят осени, пролетают годы.
 

(«Склоняя озёрный камыш». Подстр. пер. с татар.)

Если поэт начала XX века, говоря о вечности озёрного камыша и ветров, напоминает о том, что годы, отсчитываемые вёснами и осенями, конечны, жизнь коротка, то Р. Харис пишет о природе, которая всегда жаждет тепла земли, а человек – её частица. В центре обоих стихотворений – поиски добра, милосердия, нежности.

Описывая внутреннее движение, происходящее в природе, её совершенное устройство, логическую связь между разными её картинами и проявлениями, Р. Харис передаёт свою мысль, подобно Дэрдменду, с афористической точностью, краткими, словно оборванными фразами, при помощи немногих слов, подчёркивающих точность формулировок:

 
Весной
Впитались в землю
Стогами облака.
Осенью
Из земли проросли
Облаками стога.
 

(«Стог». Подстр. пер. с татар.)

Новаторство сборника Р. Файзуллина «Страна нюансов», его несоответствие привычным представлениям, поэтическая смелость вызвали горячие споры в критике, в частности, заговорили о том, что забываются ценности, созданные татарской поэзией, поэты ищут новые источники вдохновения и в этих поисках уже дошли до японской танка. В действительности же наряду с афоризмами, крылатыми выражениями, пословицами и поговорками – как результат философской выжимки народной мудрости – надо было вспомнить и богатые достижения татарской поэзии, в данном случае поэзию Дэрдменда, всегда придерживавшегося принципа «в краткости мастерство». Для обоих поэтов характерна приверженность интересам народа, апелляция к Красоте, Справедливости, Божественному началу на пути постижения секретов вечности. Спросите: где примеры? Сразу предупреждаю: в данном случае надо сразу отбросить понятия подражания, стремления быть похожим, особенно понятие повтора. Речь идёт о высоте духа татарской поэзии, соединяющей небо и землю, о жизни ради своего народа, стремлении к совершенству за счёт «победы» над смертью, последнем дне, который придёт к каждому, о торжестве прекрасного слова.

Дэрдменд:

 
Пойдёмте в сад,
Друзья, развеемся.
 

(«Пойдёмте в сад»)

Р. Файзуллин:

 
На одном конце – провожание друзей.
На другом – ожидание любимой.
 

(«Тому, кто спросит: «Какая дорога лучше?»)

Дэрдменд:

 
Уперев печальный взгляд в небеса,
Рассказал историю самой луне.
 

(«Уперев печальный взгляд…»)

Р. Файзуллин:

 
У моей надежды такие большие глаза!
Только бы не закрылись ресницы.
 

(«При встрече»)

Дэрдменд:

 
Недостойно дурное хорошим,
Плохим не подходит хорошее.
 

(«Недостойно…» Подстр. пер. с татар.)

Р. Файзуллин:

 
Если выступит друг против друга,
Язык – длинен, жизнь – коротка!
 

(«Предупреждение!» Подстр. пер. с татар.)

В приведённых двустишиях, кроме бросающихся в глаза схожих моментов вроде игры рифм, ритмической точности, подчинения гибкого богатства языка выражаемой мысли, умения в узких рамках передать законченный смысл, есть ещё и внутреннее звучание, которое можно угадать внутренним чутьём, чувством. Представляется, что духовный мост между поэтами двух эпох точно характеризуют слова Дэрдменда, сказанные о самом себе – «злоба» и «игла»: