Текст книги "Высшая степень обиды"

Глава 7

    Половину пути мы промолчали.  Я просто не знала что сказать.  И до этого мы  говорили в основном о постановке  танцев.  Еще  он всегда приходил на репетиции с бутылочкой воды. И она была только для меня –  я никогда не видела, чтобы Андрей пил с горла после меня или до…  я бы тогда не стала.  А теперь вот думаю, что мог…  И еще  большая мужская кофта – она периодически исчезала  со стула за сценой, а потом возвращалась обратно и от нее  пахло свежим кондиционером – что-то зеленое и чуть терпкое.  Эту кофту он всегда протягивал мне, когда мы делали перерыв – чтобы не застыла влажная спина.  Никогда сам не набрасывал  ее мне на  плечи – просто подавал.  Как только  заканчивался  танец, он отходил в сторону и  даже пальцем меня не касался.  Мне было комфортно…  Как я могла не замечать всего этого… заботы?  Почему я такая тупая и слепая… душой?

  Молчать становилось совсем неловко.  Надо бы что-то…  а что?   Свою семейную историю обсуждать  не хотелось, это только мое.  И  я уже поблагодарила его за сочувствие и поддержку.  И да – вчера он, скорее всего,  все понял правильно.  И, наверное,  мне можно  не опасаться  неадекватных действий  с его стороны.  А значит, и предупреждать его об этом не стоит.

   Кроме того,  я все еще боялась обидеть его.  И даже просто серьезно расстроить   –  Зацепин служил в водолазной команде, а там одно неправильное движение, одна ошибка  в  «пришибленно-задумчивом»  состоянии, как говорил Виктор – и все!  Я плохо знала  специфику, но то, что знала… лучше не нужно.

    Все эти мысли бестолково кружили в моей голове, пытаясь найти хоть какой-то разумный и безопасный выход.

    Он тоже молчал.  Но, то ли я устала переживать, то ли  мозг отошел от шока и, наконец,  в нем прояснилось, но потихоньку все стало казаться не таким и страшным.   К тому времени, когда мы спустились к  центральной улице, я уже понимала, что вот именно сейчас  очень благодарна  ему за  помощь.

   Куча знакомых, конечно же, были в курсе, что меня выписали, но они, очевидно, просто не знали, что мне  сказать в такой  ситуации.  Или просто давали себе и мне время.  Паша и Саня?     Я сама отказалась от их помощи на сегодня, не желая грузить лишний раз.  И осуждать их за то, что не настояли,  это уже  просто…  вообще. Но человек, он, опять же – такая тварь…

– Я очень хотел бы, чтобы вы остались здесь.  Со мной,  Зоя… – раздался негромкий  голос Зацепина, – или можно сменить флот.

   Я споткнулась на ровном  месте и  заполошно  вытаращила на него глаза.  Боже…

– Не пугайтесь так, пожалуйста, –  отвернулся он и мотнул головой, будто горловина свитера душила его: –  Никто не слышит.  И  не узнает.  Но и не сказать тоже… я хочу, чтобы знали вы.  Мало ли…  может это поможет – то, что вас  кто-то любит. Я все понял.  Еще вчера.

   Мы снова шли, не останавливаясь  и не ускоряясь – по мокрому асфальту, с налипшими на него редкими, чудом уцелевшими   листьями. Обычно, стоило им осыпаться, и штормами всю эту разноцветную красоту  моментально сметало к подножию скал.  Андрей шагал ровно и уверенно, а я тянулась за ним.

    Это было необъяснимо, но с каждым шагом  мне становилось все спокойнее – он сказал, что вчера все понял.  И при этом не обвиняет меня, и ничего не требует.  Вот только хочет…  так  мало ли?  Я тоже  много чего хочу –  подняться, наконец,  на катер и чтобы вода за бортом, и уплывающий берег, и пускай бы еще дождь…   За ним вообще ничего не будет видно.

    Все-таки я оставляла за спиной много  хорошего.  Может потому  и не поднимала глаз и не смотрела вокруг – прощаться  было жаль . Как и всегда, когда  покидаешь насиженное место и обратно возвращаться  не собираешься.   Но успокоившись в одном, я уже надумала себе другое – снова переживала о нем – о Зацепине.

– Вы очень помогли мне, Андрей, – осторожно начала я, –  и сейчас помогаете.  Спасибо вам.  Извините, если нечаянно  дала повод понять что-то не так.

– Нет, – оживился он и даже улыбнулся: – Ничего такого.  Вы не переживайте,  я нормально пройду через это, справлюсь.  Вы уедете, пройдет время… Не жалейте меня, я же вас не жалею?   Жалеют жалких.

     Я согласно  кивнула.  Он точно жалким не выглядел.  А я вот скорее  да, чем нет.  И не отказалась бы, чтобы меня пожалели – иногда этого хочется и нужно, поэтому  и еду к маме.  Мы  вышли на набережную,  и пошли к нужному пирсу.  Я уже видела фигурку Саньки, которая  стояла у ограждения и смотрела в сторону залива.  Меня она еще не заметила.  Андрей остановился.

– Зоя… я мог бы, но не пойду с вами в Мурмаши.  Думаю,  так вам  будет  спокойнее.  Но там вас встретит мой товарищ  Сашка Смирнов – тоже каплей.  Я сказал, чтобы он пришел в форме,  так вам проще будет узнать его.  Он поможет с вещами, – и вздохнул, увидев, как я поднимаю брови, открываю рот…

– Не отказывайтесь, все равно я уже договорился.  Сейчас я занесу  вещи на борт и возьму билет.   А вас уже ждет Александра Витальевна.  Всего вам хорошего, Зоя.

– И вам, Андрей… и вам тоже, – искренне вырвалось у меня.

   Он кивнул и ушел вперед, а я подошла к Сане.  Стала рядом  с ней, сунула ей в карман ключи и тоже уставилась на темную  грязноватую воду, плещущуюся о бетонную стену пирса.  Маслянистые радужные  пятна,  окурки, затасканный полиэтиленовый пакет…  мусор завихрениями ветра собирало и относило в сторону.  Печально… холодно…

   Саня  шевельнулась, потерла  ладонью лоб – точно как Пашка, и вдруг выдала:

– Хорошо, что ты уезжаешь.

   Я  помолчала, вникая, потом сообразила и кивнула.

– Ну  да.  Я тоже жду, что там  станет лучше. Ничего, победим, Саш… и болячку тоже.

– Хорошо, что ты уезжаешь, – проскрипела Санька чужим, незнакомым  голосом, – уезжай и не звони – ни мне, ни Паше.  Тебя слишком много, Зоя.  Много в нашей жизни… слишком.  Просто исчезни, ладно?

– Ладно…? –   переспросила я, не веря  теперь уже  своим ушам.

– Вот так.  Уезжай.  А то… – задохнулась  Санька  словами, – надоело!

– Саня, что у тебя случилось?  Что конкретно случилось со вчерашнего дня, объясни мне, пожалуйста? – спросила  я  тоже незнакомым – низким голосом.  Наверное, самым низким, которым когда-нибудь говорила – сдавило горло.

– Ничего, –  выдохнула она, –  просто  услышала – еще раньше…   Сысоева рассказывала, как охотится на Виктора.  Я не сказала тебе.  Может там пустой треп, а ты бы накручивала…  И Пашке тоже  не сказала, а потом он как-то узнал!  « Зоя пострадала»…  Я виновата, что Витька повелся?!  Я его заставляла?!   Пашка  не верит,  орет – я специально завела тебя туда, таких совпадений не бывает.  Мировой заговор против  Зои!

– Не истери, – глухо огрызнулась я, – я тебе верю, я все помню.  Все это выеденного яйца…

– Да!  Витя вообще ничего не стоит – ты просто плюнула на него и забыла!  Сдохни, Витя! Моя семья не стоит!  Потому что из-за моей «подлости» он… в общагу собрался, – всхлипнула Санька, – да что такого я сделала?  И ты бы на моем месте…

– А  почему  все-таки? – отстраненно спросила я.

– Не знаю!  Довольна?  – крутнулась она и быстро пошла от меня,  бесшумно ступая мягкими подошвами  туфель, которые мы недавно выбирали вместе.

   Я  еще постояла, вяло раздумывая –  позвонить Пашке и спросить под  какую раздачу я сейчас попала?   Санька… ничего мне не сказала,  молчала  и ждала что будет.  Наблюдала…  Что бы сделала я?  Я бы тоже ей не сказала, но дряни все патлы выдрала.  И обязательно поговорила с  Пашкой, вправила ему мозги.

   В  уши настырно лезли, отвлекая,  посторонние звуки –  плеск воды, резкие крики бакланов и чаек, голоса людей, тихий шум мотора, работающего пока еще вхолостую… и все это  будто откуда-то издалека.  Такой звуковой эффект иногда получается  летом возле большой  воды, на пляже.  Мужской голос  прозвучал совсем рядом, возвращая  меня в реальность:

– Держите  билет, Зоя.  Вещи уже на борту,  вам пора.

   Непонятно, что он там увидел – на моем  лице… или в глазах?  Потому что я даже не говорила ничего – молчала.  Значит – выражение лица.  Он уже начал отворачиваться,  собираясь уйти, но задержался на нем взглядом и замер.  Вгляделся  внимательнее и шагнул ближе, став вплотную ко мне.   Обнял теплыми ладонями за щеки, наклонился  и прижался  к моим губам.

    Просто  коснулся своими губами, а я не оттолкнула.   И поцелуй превратился в  настоящий, но очень   легкий и бережный,   такой теплый и нежный…  Так прикасаются к самому дорогому,  опасаясь  навредить по неосторожности.  Вот с таким  почти невыносимым трепетом я целовала только своих новорожденных  мальчишек.  Тогда мои губы являлись  средоточием всей той немыслимой  нежности, сумасшедшего  восторга и робкого благоговения, что буквально переполняли меня.

    А потом стало холодно –  он отстранился и отошел.  А я пошла к сходням.  Как во сне, который все не прекращался  после  слов Саньки.

   И стало мне, наконец,  совершенно все равно – кто и что обо мне подумает.  У меня  жизнь рухнула!  Почему  обязательно  нужно  бояться, что поцелуй  этот однозначно  видели многие?  И что сплетни, и что обязательно дойдет потом до Усольцева. Что теперь будут трепать мое имя дольше, чем предполагалось раньше, гораздо дольше – в костер щедро подброшено щепок, и он получил новую, еще более яркую  жизнь.

     И ладно!  Я не жалела.  Потому что этот поцелуй  был одним из лучших в моей жизни.  Таким  и останется, потому что никто и никогда  не испортит  впечатления о нем, даже сам  Зацепин – я не дам возможности.  По той простой причине, что продолжения не будет – ни хорошего, ни плохого.

    Просто буду помнить этого мальчика, который поддержал   меня  своим вниманием и  нежностью,  когда стало плохо.  Так плохо, что я даже не знаю…  И вдруг  нечаянно получился прощальный подарок, нежданный  сувенир на память о Севере.   Надо же…

   Голова была легкой и пустой.  Я села в кресло и отвернулась к  иллюминатору.  Подумалось, что не мешало бы протереть его снаружи – соленые брызги, успевая  высохнуть, испятнали толстое  стекло, делая его неудобным для взгляда.  И все равно  я видела сквозь него  мужскую фигуру в светло-коричневой  ветровке.   Опираясь на ограждение,  и не обращая ни на кого внимания, Андрей стоял и ожидал отхода катера.   Он никуда не уходил и ни от кого не прятался.

   Звук мотора стал отчетливее,  вибрация  палубы усилилась и передалась ногам, пейзаж за бортом   поплыл – катер сдавал назад.   Я все еще  видела его.  И подняла ладонь, плотно прижимая ее к стеклу.  Он должен был понять, что  я так прощаюсь и совсем не сержусь. Потом причал с провожающими  медленно ушел в сторону, катер набирал ход.  Я достала мобильник и  позвонила Пашке.

– Паш, ну хоть вы не сходите с ума.  Зачем из-за одной глупости…?

– А ты уже считаешь, что из-за одной глупости не стоит…?  Так, может, останешься?

– Ты сам меня выпер! – психанула я.

– Да потому что здесь ты сдохнешь!  Мне разорваться между вами?  Не лезь в это! – отрезал  он, – я сам разберусь.  У меня один друг и ему сейчас  крайне хреново.  Отдохни, Зоя,  просто отдохни там и не лезь.  Я позвоню  сам.  Все будет хорошо, не нервничай. Ты приняла таблетки?

– Да, –  нажала я на отбой.  Меня  потряхивало.  Заботливый ты наш!  А мне вот сейчас хорошо, просто отлично!  Да гори оно!  Разбирайтесь тогда.

   В Мурмашах меня встретил товарищ Андрея – щуплый симпатичный парень в морской форме.  Веселый, общительный… он быстро замолчал.  Помог добраться до аэропорта, донести вещи на регистрацию  и погрузку, подождал еще, когда я останусь с одним рюкзачком  на плечах, потоптался… исчез куда-то.

– Зоя Игоревна, вот… я подумал – вдруг вы тоже захотите?  Время еще есть, а тут реально вкусный кофе и ромовые бабы.  Я всегда, когда здесь  бываю, беру с запасом.  Мокрые…  настоящие, на пропитке не экономят.   Я помню такие еще только в Архангельске, на ж/д – вокзале  продавались.   Мне нравится, а вам?

– В  Архангельске?  Вы начинали там? – порадовалась я общим воспоминаниям. И не отказалась – приняла из его рук стаканчик кофе и большую ромовую бабу.  Рот наполнился слюной, я жадно откусила… действительно – сочно.  И  сладко до жути.  Наверняка  станет  плохо с непривычки.  И ладно!  Саша улыбался.

– Я родом  оттуда… недалеко.  Пейте, я сейчас  вернусь – свое там оставил… на прилавке.

   Дальше мы вспоминали  Архангельск.  Приятные воспоминания,  хороший город – в то, наше время бедновато выглядевший, и все еще с деревянными тротуарами кое-где…  Но со своим настроением и особенностями.  Мне он нравился.  Наверное, нравился бы любым – это были наши  первые годы с Усольцевым.

   Когда объявили посадку,  я уже чувствовала себя  несколько вменяемой, можно сказать – почти что.  Уходя, Саша помахал мне рукой.  Это было… необычно.  Немного по-детски, наверное, или слишком интимно для короткого знакомства.  Но чужим человеком я его уже не чувствовала – мы оказались почти  земляками.

    Вспомнилось про этот «южный берег»…  После окончания  питерского  подплава  мы отправились получать распределение.  Я с годовалыми мальчиками осталась в Мурманске, в гостиничном номере, а  Усольцев поехал в Североморск,  в штаб Северного флота за назначением.  Вернувшись,  смеялся – назначили на южный берег, нужно возвращаться.  Дернулось что-то внутри, какая-то дурная надежда – может  что-то напутали в приказе  и –  Черное море?  Теплое, ласковое…  неужели?  Оказалось – южный берег Белого, дизельная  подводная лодка в ремонте.

   Нам тогда дали комнату в коммуналке, мест в общежитии подводников не оказалось – на заводе ремонтировалось сразу две лодки, прибывшие с  Севера.  Серьезный ремонт зачастую длился даже не месяцы, а годы, поэтому офицеры и мичмана вызывали  к себе семьи.  Им выделялось семейное общежитие.  А мы несколько месяцев прожили  в городской коммуналке.

    Там категорически не любили часто меняющихся жильцов этой комнаты,  и причину  я  бы назвала   уважительной.  А все потому, что она принадлежала МИСу и являлась чем-то вроде перевалочной базы. Месяц-два, от силы три, и ее жильцы получали квартиры в городе или общаге.  На крайняк – снимали жилье, могли себе позволить.  А все остальные наблюдали этот круговорот  с прицелом на относительное благополучие,  сами десятилетиями оставаясь в старых деревянных стенах с клопами.  Да-да… там я увидела, что они  действительно  существуют в природе.   А до этого   воспринималось,  как что-то из старинного фольклора – «мал клоп, да вонюч»… и тому подобное.

Глава 8

   Как я и ожидала, от сладкого кофе и приторной выпечки затошнило  еще на посадке.  И появилось  подозрение, что до штатных подручных  средств добраться я не успею.   Поэтому, стараясь не делать резких движений, я  расстегнула  наружный карман сумки и потянула оттуда пакет.  И под ноги мне  вывалилась  маленькая  вещичка, которой я раньше  никогда не видела.

– Женщина, отойдите с прохода.   Сейчас будем проходить на посадку, – донеслось из-за спины.

– Сейчас… я уронила… – бормотала я, приседая и поднимая бархатную ювелирную  коробочку  синего цвета.  Отошла в сторону  и стала там, рассеяно улыбаясь,  хотя весело мне совсем не было.  Если там кольцо,  которое  он  приготовил  для меня на всякий случай, то считай –  мое мнение о его умственных способностях резко изменится.  Потому что большей глупости я себе и представить не могла.  Не хотелось бы…

   В коробочке  оказалась  небольшая подвеска – золотой якорек и условно прибитое к нему золотым же гвоздиком  платиновое, скорее всего, сердечко.  Смысловое наполнение, которое хотели вложить в  форму  этого украшения?   В голову приходило только  одно  – заякоренное сердце.

   Бросить якорь – так говорят не только моряки, и оно не всегда означает  бросить в воду тяжелую железяку на цепи или веревке. Часто это просто образное выражение, которое означает, что человек окончательно пришел к какому-то решению, определился с ним, остановился на пути выбора.  А в сочетании с  сердечком… Начинать паниковать опять?

    К подвеске прилагалась  сложенная  много раз записка:  «Уверен,  Зоя – вы бы не приняли  это на память.  А сейчас вам  просто некуда деваться, будете меня вспоминать».

    Вот прохиндей…  чуть ли не с восхищением думала я, рассматривая подарок.   И, кажется,  в записке  есть самая капелька юмора.  Значит, все не так  плохо?

– Проходим на посадку…

     Я оглянулась вокруг.   Мне  улыбался какой-то мальчик  и его мама.  Оказалось, что  я тоже им улыбалась.  Поправив на плечах свою «ручную кладь»,  я присоединилась к группе, что собиралась перед турникетом.  Здание аэропорта в Мурмашах было слишком современным для севера, как на мой взгляд.  Хотелось бы меньше стекла и  открытого пространства в зале или хотя бы растений, а так…  было не совсем уютно и хотелось скорее покинуть это место.  Или это рулило настроение? Одно здесь точно было хорошо – тепло.

   Тошнота вернулась на взлете, и меня вырвало в пакет.  Сходив  в туалет и прополоскав рот, я выпила таблетку но-шпы и когда боль под  ребрами утихла, незаметно  уснула.  Последняя мысль была о том, что все к лучшему – кому я вообще нужна с таким  своим здоровьем?  Не зря говорят – муж любит жену здоровую, а… что-то там про сестру еще…

   Из Пулкова я могла бы  проехать прямо к Военно-медицинской академии и вызвонить мальчишек, но не стала этого делать, как ни тянуло меня  туда.  Пусть это будет чуть-чуть… потом, когда  внутри немного уляжется.

   С отцом, со времени  их с мамой  развода, я не поддерживала никаких отношений.  У  него  другая женщина,  и полгода назад   мы с ним практически прекратили  общение.  Он звонил пару раз, мялся… а я ответила резко.   Наверное, это было не  очень  правильно – меня он не бросал, всегда любил и помогал, да и со здоровьем у него проблемы.  Но если бы оно ухудшилось, об этом сразу  сообщила бы его сестра.  Я никогда не просила ее об этом, но она обязательно вывалила бы на меня негатив любого плана.  Только за этим  всегда и звонила.

   Ехать на поезде не хотелось, мы всегда мотались в Новую Рузу и обратно на машине или автобусе – дорога шла через леса…  почти на каждом шагу встречались предупредительные баннеры  и картинки  с нарисованными  лосями, перебегающими  дорогу.  Я даже умудрялась находить взглядом грибы на опушке, если скорость была небольшой.  Автобус был привычнее и роднее, ну и чуть дешевле, хотя  это и не причина.  Так что – автовокзал.

   Уже устроившись  внутри  автобуса, я внимательно прислушалась к себе.  Немного устала, голова пока не болит,  настроение…  не так плохо, как могло бы.  Андрей со своей помощью, поцелуем и подарком…   душу согрел, что ли? Но сейчас я уже почти не думала об этом.  Мысли о нем потихоньку уходили куда-то  в глубину, а если и возвращались, то  мимолетно, напоминая  солнечный  зайчик, прыгающий  по лицу.  Или прохладный ветерок  на влажной коже в жару.  Тихая и теплая, без восторгов и надрыва,  благодарность –  это было все, что я чувствовала к  Андрею Зацепину.   Пока видела – переживала за него,  сейчас  же это казалось глупым.  Каждый отвечает за себя сам.  И  в его двадцать семь он  уже мужчина, а не мальчик.  Справится.  Я же как-то справляюсь?

   Прибыв в Новую Рузу,  я набрала  Ромку.  Сейчас был вечер и они оба уже должны быть  свободны от учебы.  Я всегда звонила сначала  ему – этот мой сын был  умным мальчиком, жизнерадостным и активным, но немного…  легкомысленным  и чуть поверхностным.   Ничего страшного в этом не было – немного подрастет, наберется опыта…

   Зато ему  будет легче жить, чем Сереже, потому что Роман  почти все воспринимает  на позитиве.  Нет, не жизнерадостный дурачок, а человек, который до последнего не думает о плохом – просто не хочет.  Когда-нибудь жизнь заставит, и он будет вынужден…  но пускай уж лучше  позже.

– Ма?  Ух ты, привет!  Все хорошо?

– Да, Ромка,  уже почти добралась.  Стою сейчас возле  «Солнышка».  Стою и думаю – поужинать тут по старой памяти или сразу катить чемодан к бабушке?

– Ничего себе!  Бери такси, там же переться…

– Действительно… – пробормотала я.  Огородами чемодан не покатишь, а в обход  по асфальту и правда  далековато будет.

– Ма-а,  ладно…  я даю Серого.

   Ну, как всегда – разговор мы закончим  с Сережей.   И мне кажется, что когда придет время выбирать специализацию, то лучше бы ему пойти в психиатрию.

   Несмотря на то, что внешне мальчишки были очень похожи,  это  были совершенно разные  люди.  Сережа  всегда очень тонко чувствовал.  Казалось, что еще в детстве у него внутри   завелся специальный приборчик, который  указывал когда нужно подойти и положить ладошку на щеку маме или папе, или взять их за палец, чтобы успокоить или просто порадовать.  А потом, когда он подрос – вовремя спросить  о чем-то, отвлекая от неприятностей,  помочь в какой-то  мелочи,  просто улыбнуться…   Такой чуткий и понимающий ребенок, просто на удивление – ему нужно было родиться девочкой.    Но девочку я все равно очень хотела бы, очень…

– Мама?  Это уже я.

– Сережка!  Как там  учеба, вам нравится?

– Мам, – засмеялся он, – ну какая учеба?  Пока одна муштра.

– Ну, и папа,  и дядя Паша предупреждали, что так будет, – пожала я плечами, оглядываясь в поисках такси.  Господи…  лето же вокруг – тепло,  зелень,  даже  золотой осенью  еще не пахнет.

– Сережа,  я спокойно  добралась,  почти  не устала.  Только дико немного – тут еще лето.  И погода, наверное, как и у вас – чудо.

– Мам…? – чутко уловил он мое немного нарочитое оживление.  Вздохнула… Переигрываю, наверное.

– Уже все нормально, не переживай.  Давление в норме,  я успокоилась.  А экипаж в море.

– Я знаю.  Пытался дозвониться.  До дядь Паши смог.

– Да…  А я сюда с вещами.  Вы там не переживайте только.  Даже старенькая бабушка и то справилась.

– Ага… старенькая.  Ты… ладно – потом поделишься впечатлениями.  Ты уже видишь там такси, мам?

– Да, иду к нему.  Пока, Сережка.  Жми руку брату.

– Мам!  Подожди… Пацаны  тут просили твой телефон.

– Какие?  И зачем? – кивнула я таксисту, и он пошел к багажнику – открывать его и укладывать мои вещи.

– Решили – ты наша сестра.  Слышишь, мам?

– Смущаюсь, сыночка.  Краснею.  Привет им!  Орлы!

– Пока, мам.  Найди время приехать в октябре.  Я узнаю про увольнения.  Смотаемся  на весь день в Александрию… втроем.

– Невозможно отказаться, – тепло улыбалась я таксисту, усаживаясь в машину, – все, я поехала. Пока!

   Андрей сегодня с утра,  потом  вернувшееся  лето, скорая  встреча с мамой, разговор с детьми…  все это  смазывало и затеняло собой мои  неприятности.  Хотя ощущение  неприятной тяжести  внутри  не проходило.  Сейчас  я  отвлеклась, встряхнулась всеми перышками –  на какое-то время  хватит.  И на какое?

   Придется выяснять опытным порядком.