Текст книги "Жизнь продолжается. Сборник рассказов"

Однажды я оказался свидетелем, или, как говорил один из моих сослуживцев, очевидцем (потому что свидетели долго не живут), как один из солдат, звали его Дмитрием, нашего взвода хотел о чем-то попросить капитана Седого, но немного переволновался.

– Товарищ старший прапорщик… – начал было он, хотя всем стало ясно, что на этом и закончит.

Поняв, что совершил непоправимую ошибку, исправить которую было уже невозможно, он просто молча смотрел на наливающееся кровью лицо капитана. От злости его пухлые щеки затряслись, а глаза впились в помрачневшего солдатика. В армии такое не прощается, если тебя назвали выше званием – это одно дело, можно посмеяться и отшутиться, а вот ниже… Такой наглости капитан не ожидал. После десятисекундного молчания Седой был похож на сорвавшегося с цепи питбуля, не хватало только брызжущей во все стороны слюны, хотя, может, я чего и не заметил (далеко стоял). В итоге, как всегда бывает (ох уж этот коллективизм), пострадал весь взвод. Капитан «выдрал» хорошенько за незнание офицерских званий весь сержантский состав, а те в свою очередь отыгрались на солдатах. Дима, сам того не ожидая, своей просьбой устроил нам неплохой досуг.

Когда солдат «косячил» или «залетал», капитан любил демонстративно рассуждать о возможных способах наказания, порой они были довольно садистские.

– Видите, как у меня изощренно работает фантазия, но я же вас жалею, – примерно таким подтекстом обладали его речи. Если солдаты засовывали руки в карманы перед сержантами и офицерами, то к вечеру можно было оказаться в строю с зашитыми карманами, чтобы избавиться от этой порочащей привычки.

– А еще, – рассуждал Седой, – можно зашить в кармане кусок хлеба, первые пару дней, конечно, ничего страшного, а вот потом… хлеб подсыхает и крошится. Все начинает чесаться и колоться, вызывая довольно неприятные чувства. Легкий, так сказать, дискомфорт.

В конце разговора он добавлял:

– Если же кто-то на меня обижается, то я официально (подчеркиваю – ОФИЦИАЛЬНО), разрешаю отомстить: набрать в рот говна и обрызгать меня.

Все эти разговоры сопровождались неугасаемой легкой улыбкой на лице. Конечно, в большинстве случаев все ограничивалось лишь разговорами, и за это мы ему безмерно благодарны. В нем жил тяжелобольной нормальный человек, при смерти, лишь иногда приходя в здравый ум и напоминая о себе.

– Когда-нибудь я уйду на пенсию и напишу книгу, – любил повторять он. – Книгу об идиотах и идиотских ситуациях, в которых оказываются солдаты и офицеры. Благодаря вам я набрал предостаточно материала.

А уж как он изощрялся при поиске неучтенных сотовых телефонов. Напоминаю, что они были запрещены и выдавались лишь в выходные и праздничные дни на пару часов. Отзвонился родственникам, и будь добр сдать его обратно на хранение старшине. Будешь плохо себя вести – в выходные окажешься без телефона. Многие пытались перехитрить Седого, прятали их, покупали вторые трубки, хранили в матрасах, сапогах или где поглубже. Седой чувствовал такое на расстоянии. Поиск у солдата мобильника был его любимой игрой. И он почти всегда в нее выигрывал. Один раз в расположении роты ему удалось вычислить наличие телефона по включенному блютусу (солдат просто забыл выключить и тем самым дал себя обнаружить, дальше было лишь дело техники и вывернутых карманов). Другой раз он обыскивал солдат из-за постоянного срабатывания сигнализации в комнате для хранения оружия – это такое помещение в казарме, находящееся постоянно под наблюдением и под сигнализацией. Там хранится боевое оружие (как же еще в армии может называться такое помещение). Сигнализация срабатывала при слишком близком нахождении включенного телефона. Когда солдат терял бдительность и проходил возле двери в комнату – под ревущие звуки тревоги начинались обыски. Он всегда находил, что искал. По глазам солдата, по дыханию, по пульсу, по запаху… Планы на вечер во взводе после такого сразу менялись на более активные. Коллективизм, мать его. Попадается один – страдают все.

– В прошлом призыве, когда дембеля получили свои документы и заходили в автобус, который должен был увезти их домой, один солдат выкрикнул провожающему их капитану Седому, что клал на него хер (он, видимо, ждал этого с нетерпением целый год), – рассказывал нам сержант во время перекура. – Так и сказал в окно автобуса: «Товарищ капитан, я на вас хер ложил…»

– Да-а-а, видеть бы его лицо в тот момент, он, наверное, посинел от злости, – говорю я.

– У каждого будет такая возможность увидеть в скором времени, – смеялись мы.

Несмотря на бытовые «радости» повседневной жизни, выходной солдаты всегда ждали с нетерпением. Ведь выходной – это праздник. Спишь на час дольше (что может быть лучше?). Зарядки нет (еще один плюс). Приезжают навестить родители и жены (без комментариев). Привозят «человеческую» еду и кучу различных сладостей. Настроение приподнятое. Солдатики пялятся из окон казарм на приехавших девушек и отпускают пошлые и примитивные шуточки. Красота…

Родители привозили любимому отроку еды, сидели за столом и любовались, как сыночка уплетал половником из тазика мамкин салат. И ведь все съест, сколько ни привези, а на что не хватало сил, так сослуживцы помогут. В этом на них всегда можно положиться.

Если выходной проходит гладко, то это действительно немного расслабляет солдата, он получает небольшую дозу морального и физического отдыха, достаточную, чтобы дотянуть до следующих выходных. Однажды ночью после отбоя нас ждал сюрприз. День выдался благополучный. Сержанты находились в хорошем настроении, а в первое время службы это была поистине редкость, все болтали и смеялись. У Седого был выходной (основная причина массовой радости), в казарме он не появился за весь день ни разу (сразу плюс тридцать процентов к настроению роты). Больше такого я за все время службы не видел. Каждый из взвода взял в руку свою подушку и во главе сержантов в темноте ринулся лупить ею друг друга. Прямо на центральном проходе казармы. Взвод на взвод. В полутьме. Дежурный по роте выставил у окна несколько молодых ребят. Чтобы они наблюдали, не идет ли какой-нибудь офицер их проведать, а такое бывало довольно часто. Сам же он сидел на стуле и звонко смеялся, но в этом смехе прослеживалась нотка испуга – не дай бог это всплывет или кто-то проболтается. Ему предстоит долго стоять в нарядах за такой казарменный беспредел. Такая разрядка была просто необходима. Спустя полчаса все спали как убитые. Убитые и счастливые. И готов поспорить, что сны в ту ночь всем снились исключительно хорошие. Такие, которые посещают людей в этих холодных и старых, окрашенных бледной краской стенах крайне редко.

На следующий день все переменилось ровно в противоположную сторону. Капитан Седой был ответственным по роте, и с самого раннего утра он оказался пьян (такое тоже бывало и не так редко, как хотелось бы). В запое после, так сказать, активных выходных. В расположении роты было страшно появляться. Все пытались как можно быстрее свалить, желательно подальше и желательно на подольше, на весь день было бы самым идеальным раскладом. В роте все время раздавались пьяные крики и оры. Мне это было непонятно. Многие приличные офицеры (Седого я не подразумеваю) в нашей части периодически уходили в запои. Два-три дня пьянки для такого захолустного городка считалось нормой. Как будто их жизнь была невероятно тяжелой, а может, им приходилось много воевать, видеть кровь и смерть близких. Скорее, это все от безделья, которым наполнена служба в закрытых военных городках. Хотя, возможно, окажись я на их месте, все выглядело бы точно так же. Солдату, попавшемуся в такой период дежурным по роте, приходилось несладко. Ой как несладко. Выслушивать пьяного капитана и исполнять его далеко не самые разумные приказы – дело нелегкое, а если у него заканчивался алкоголь, то к обязанностям дежурного прибавлялась еще одна – бегать в магазин (денег он, естественно, не выдавал).

Когда взвод вернулся с ужина, в роте было тихо. Я предположил, что капитан устал, спокойно напился и уснул. Ведь пить с самого утра тоже непросто. Далеко не каждый «доживает» до вечера. После всех вечерних мероприятий (подшивание, просмотр новостей, марш под песню) мы отправились умываться и готовиться ко сну. Все вели себя тихо и спокойно, боясь потревожить уже совсем неадекватного капитана. Боясь, так сказать, пробудить древнее зло. Поэтому, проходя мимо его комнаты в туалет, все старались передвигаться как можно тише. Не топая и не шаркая ногами, как возле медвежьей берлоги. Увы, это не помогло…

Туалет в казарме состоял из двух небольших комнат, одна с умывальниками, вторая с унитазами. В первые дни службы времени, чтобы полноценно воспользоваться всеми благами этих помещений, категорически не хватало. Приходилось выбирать, что тебе хочется больше: либо спать с умытым лицом и почищенными зубами (а к раковине еще нужно было пробиться, народу-то много), либо расслабленно посидеть на холодном унитазе и так же расслабленно лечь спать. А поскольку весь день взвод старался находиться вдалеке от казармы с пьяным Седым, то в туалет мне хотелось куда больше. Оказавшись в кабинке, я снял штаны и сел на унитаз («оседлал белого друга»). Сижу, думаю о своем, слушаю, как весело умываются и болтают в соседнем помещении мои сослуживцы. Вдруг в одну секунду их голоса затихли. Буквально за несколько секунд оживленное помещение опустело без какой-либо команды, как по щелчку пальцев. Я напрягся, но не от процесса, которым занимался. Раздалось удаляющееся шарканье множества тапок по полу, и наступила полнейшая тишина. Занервничав, я в спешке принял ошибочное решение убраться отсюда как можно скорее, но самой главной моей ошибкой во время ускоренных сборов было нажатие кнопки смыва. В пустой комнате журчание воды разразилось громом среди ясного неба, эхом отражаясь от влажных стен. Звук уходящей в канализационную бездну воды привлек к себе лишнее внимание источника преждевременного окончания умывания взвода. Привлек к себе внимание Седого.

– О-о-о, а кто тут у нас… – раздался еле внятный, пьяный и до боли знакомый голос капитана. Его вялые заплетающиеся шаги направились в мою сторону. Я в спешке стал натягивать спущенные штаны, а так как замков на двери кабинки не было, то и застегнуть их практически успел только в самый последний момент. В момент, когда хлипкая дверь распахнулась и моему взору предстала довольно неожиданная картина.

С босыми ногами на белой кафельной плитке предо мной предстал толстый, опухший от трехдневного запоя, без минимальных признаков разума в глазах, покачиваясь, в одних лишь леопардовых трусах (как вещи у проституток – подумал я тогда, еще бы меховой шарфик на шею – и «картина маслом») командир нашего взвода. Капитан Седой собственной неадекватной персоной. Я быстро протер глаза, и да, это оказался не страшный сон, а еще более страшная реальность.

– Ну что, посрал? – зачем-то задал он вопрос, и у меня промелькнула мысль, что ответ на него никому интересен не будет. Это единственное, о чем я успел подумать в той неожиданно комичной ситуации перед тем, как получил кулаком в лицо. Да уж, посрал…

Голова моя оказалась немного опущена – я все еще застегивал последнюю пуговицу на штанах, и удар пришелся прямо в бровь (и если выше я описывал, что товарища капитана мне все же было за что благодарить, так вот ЭТО относится ровно к противоположному), от следующего летящего в лицо кулака я спокойно уклонился в сторону и понял, что нужно было принимать какое-то решение. Причем незамедлительно, ибо по напыженному неадекватному лицу шатающегося и еле стоящего на ногах капитана стало ясно одно – он намеревается продолжать сие мероприятие, а быть его участником желания я не имел. Нужно было срочно сваливать. Поднырнув под очередной вялый пьяный удар, я слегка оттолкнул плечом Седого от кабинки и выскочил в коридор. На этом его интерес ко мне полностью иссяк. Или он просто тут же все забыл, ведь у пьяного человека память, как у рыбки, – три секунды. Поэтому спустя минуту мы осторожно наблюдали, как он, пошатываясь, поправляя свои вульгарные трусы, вышел из туалета и направился обратно в свое логово (кабинет). Досыпать продуктивный офицерский день.

Над моей бровью на следующий день образовался небольшой синяк. Ни о каких извинениях со стороны капитана не могло быть и речи, хотя, думаю, он был в курсе своих вчерашних приключений. Седой был совершенно ни в чем не виноват. Правда, на следующий день меня вызвал к себе капитан Тихий, посмотрел внимательно на мое лицо и аккуратно поинтересовался:

– Что это?

– Во время подъема об угол кровати ударился, товарищ капитан, – отчитался я.

– Точно?

– Так точно.

Капитан слегка покачал головой и отпустил меня. Он все знал.

Военная прокуратура временами навещала пределы нашего полка, поскольку мы находились близко к столице. Здесь в этом плане все просто и стабильно, чем ближе к центру – тем меньше «дедовщины» и больше «уставщины». При удалении все меняется прямо пропорционально с каждым километром. Хотя у солдат бытует мнение, что по уставу жить еще тяжелее – слишком уж много в нем заморочек. Так вот, эта самая прокуратура заезжала иногда в гости, устраивала осмотры солдат на наличие синяков и ссадин и проводила разного рода анонимные опросы. Тестового формата. Ее вопросы меня всегда веселили. Они не давали нам шансов ответить, как обстоят дела в реальности, подгоняя наши ответы под удобные для себя. Например, «что, по вашему мнению, является причиной дедовщины в вашей роте…», и перечислены варианты ответов, но вопрос изначально подразумевает ее наличие. Ответа, что в роте ее нет, тоже нет. Такие вопросы я старался игнорировать. Опрос все равно анонимный.

Те узко мыслящие люди, которые были чем-то обижены и недовольны или просто пытались подпортить кому-то жизнь и дальнейшую службу, в конце опроса были крайне разочарованы – это не меняло ничего. Даже прокуратура старалась не выносить сор из чужой избы, а передавала результаты командиру части – на устранение недочетов. Возможно, это и правильно. Им виднее. Раздувать все время из мухи слона смысла не имеет. И сил не хватит. Это делается временами и только показательно.

Осень наконец-то закончилась, подметание вечно сыплющихся с неба и прилипающих к мокрому асфальту листьев в следующем году достанется следующему призыву, который так же, как и мы, долгое время будет ходить с выпученными глазами, офигевая от происходящего. Для нас началась новая ступень армейской службы – время квадратных сугробов, фактически ничем не отличающееся от предыдущего, только метлы поменяли на лопаты.

Разбудил нас посреди ночи неожиданный яростный крик Седого. Открыл я глаза и увидел, как он орет и бегает вокруг кроватей с выпученными глазами. Это стало довольно привычным зрелищем, но нервировать его лишний раз все же не стоило. Поэтому я, мгновенно осознав происходящее, вскочил с кровати и начал быстро одеваться.

– Подъем!!! Это не учебная тревога!!! Через минуту построение на улице. БЕГОМ, я сказал. – Слюна вылетала из его рта во все стороны. Для пущего эффекта он пнул сапогом кровать сержанта Петрова. Все ускорились.

Я взглянул на часы: два сорок ночи. «Перепил, что ли, капитан? – появилась первая сонная мысль. – Что за издевательство? И так все время не высыпаешься».

Натянув берцы, рота побежала на плац для построения. Плац располагался в нескольких сотнях метров перед казармой, возле столовой. На улице шел легкий снег, который слегка поскрипывал на бегу под тяжелыми кожаными ботинками.

– Утром еще и на уборку снега отправят, – озвучил кто-то на бегу. Недовольные мысли посещали не только мою голову. Долгое время мы просто стояли на плацу, не понимая, что происходит.

А тревога оказалась не ложной, а вполне себе боевой. Во время ночного осмотра территории дежурным по роте младшим сержантом Маркиным было обнаружено самодельное взрывное устройство. Металлическая коробка из-под патронов калибра 5 на 45 лежала у черного входа в здании казармы в каком-то технологическом (может, вентиляционном) отверстии в стене. Всего на пару этажей ниже нашего, прямо под кроватями, в которых мы так уютно и сладко ютились еще пару минут назад. Сверху коробки был прикреплен скотчем лист бумаги, надпись на котором большими черными буквами гласила: БОМБА. Трогать ее никто не решился. Дежурный сообщил о находке дальше по цепочке оповещения. Солдат эвакуировали, и, согласно инструкциям, ждали саперов. Они спали точно так же, только в других уютных кроватях в соседней казарме.

Поскольку деть несколько сотен неожиданно оставшихся без крыши над головой солдат было некуда, мы все это время топтались на снегу по плацу и выстраивали свои предположения о происходящем. Нашему командованию плац показался в этот момент самым безопасным местом. Спустя час саперы (такие же солдаты в нескольких бронежилетах сверху, касках и с длинными палками в руках) увезли нашу бомбу в неизвестном направлении, и мы отправились спокойно досыпать оставшееся время до подъема, хотя спать уже не хотелось.

На следующий день младшего сержанта Маркина наградили за проявление бдительности на том же плацу, на котором мы переминались с ноги на ногу в темноте, в присутствии всей воинской части. Хоть бомба и оказалась в действительности муляжом – металлической коробкой, напичканной разными проводами, завернутой в пакет и обернутой скотчем с листом бумаги, наш ночной герой удостоился всех вытекающих за свои действия похвал, включая внеочередное воинское звание сержанта (а за год срочной службы получить его иным образом практически невозможно). Солдаты дружно прокричали троекратное ура и похлопали в ладоши нашему спасителю. Весь следующий день он ходил по казарме с высоко поднятой головой, выслушивая лестные слова благодарности и похвал в свой адрес. Бомба оказалась фальшивой, а вот уголовное дело о терроризме завели настоящее. Я часто вспоминаю его довольное, радостное лицо на награждении и гордую походку после. Он просто сиял. Он герой, он всех спас, а еще чаще я вспоминаю его лицо, когда спустя сутки Маркина арестовали и обвинили в подготовке теракта. Во время изготовления этого муляжа бомбы ночью он так нервничал, что оставил несколько отпечатков своих пальцев на коробке, которую благополучно обмотал скотчем. А по протоколу он ничего не трогал, а сразу сообщил о находке всем дежурным, согласно инструкции. Командир части вызвал его к себе на разговор, надавил и раскусил за считаные минуты. Со слезами на глазах он во всем сознался. Следователи оказались не такими уж и дураками, как думал юный восемнадцатилетний парень, мечтавший о звездной карьере военнослужащего. Изготовить муляж, подложить его куда нужно и самому же найти – что может быть проще и безопаснее, казалось бы.

Меня привлекли к этому делу в качестве понятого, поэтому я оказался знаком со многими деталями процесса. В дальнейшем Маркину смягчили статью, и дембельнулся он по окончании следствия позже положенного всего-навсего на сто пятьдесят дней, лишенный всех почестей и званий, с небольшим условным сроком, когда другие его сослуживцы уже давно пользовались благами вольных хлебов. За эту глупую юношескую выходку можно было вполне сесть на реальный и более длительный срок. Я же смотрел на него, медленно просыпающегося по утрам (его оставили ждать своего приговора в казарме, но к общественной жизни не привлекали) и живущего так в непонятной определенности в ожидании неизвестности, и думал, сколько же идиотов меня окружают.

Как я уже говорил, зимнее времяпровождение в армии отличалось только наличием в руках лопаты, вместо метлы. Особенно меня раздражало убирать снег непосредственно во время снегопада, а делать так приходилось, и довольно часто. Пока ты дочищаешь вторую половину плаца / улицы / дороги, первая вновь покрывается снегом, можно начинать заново, и так до бесконечности. Не очень интересная игра, скажу я вам, но стабильная – количество игроков и время участия не ограничены.

Время шло. Не так быстро, как нам хотелось, но шло. Наступила пора новогодних праздников. 31 декабря наша рота пришла в столовую и была приятно удивлена: на ужин подавали картошку-пюре. Блюдо, которое мне снилось по ночам и о котором я так долго мечтал. После трех месяцев поедания капусты, риса или макарон это действительно казалось праздничным ужином. Чем-то таким чудесным и нереальным. К этому времени я уже забыл, не просто какова она на вкус, но и как выглядит. Все стояли в очереди в сладострастном предвкушении. Только к тому моменту, когда взвод подошел к раздаче, повара объявили, что они чего-то там не рассчитали и картошка закончилась (если вспоминать дословно: «Мы не знаем, была еще кастрюля, но она куда-то делась»). Но ничего… Они готовы пойти на уступки (праздник все-таки) и положить нам (внимание!!!) двойную порцию подливы, которая представляла собой вареные шпроты… Обычные, вот эти из металлических банок, сваленные в одну большую кастрюлю и разогретые на плите. Подлива для гурманов (или извращенцев). Картошки почему-то не хватило исключительно нашему взводу. Мне в тарелку наложили (по-другому не скажешь) двойную порцию этих сомнительных, не сильно аппетитно пахнущих и еще менее аппетитно выглядящих шпрот, я взял побольше черного хлеба и направился к столу. Праздничный ужин удался. В лучших традициях армейской жизни.

После Нового года наступило время сдачи нормативов и дальнейшего распределения солдат по другим городам, другим частям и другим ротам. «Учебка» подходила к концу. Все жили в ожидании неизвестности, куда и как далеко их может забросить судьба.