Текст книги "Парижская трагедия. Роман-аллюзия"

– Да, месье! – хором ответили полицейские.

– Выполнять! – приказал капитан, и подчиненные разбежались, а он вновь приблизился к Капулетти. – Мы найдем ее. Обещаю.

– Вы труп ее найдете с рассветом! – со жгучей ненавистью в голосе произнес граф и скрылся в своем доме.

Улочка была совершенно безлюдной. Казалось, ночь укутала бедный квартал Парижа так плотно, что тьма поглотила все звуки, и эта тишина беспощадно давила на уши. Тибальту хотелось разбить свою голову о мостовую, лишь бы избавиться от этой тишины. Он хотел кричать, но не мог даже вздохнуть – что-то сзади крепко схватило его за горло. Рука убийцы настойчиво пыталась дотянуться до бритвы, но тот, кто, не издавая ни одного звука, пережал его дыхательные пути, не позволял ему это сделать. Тьма перед глазами Тибальта уже стала расплываться белыми кругами, язык непроизвольно вывалился изо рта, а все тело охватили судороги. Когда ноги маньяка подкосились, он понял что висит в воздухе и, похоже,… умирает. Странно, но он никогда не думал, что сможет умереть. Наверно потому что никогда не чувствовал, что живет. Только в те редкие моменты, когда его бритва рассекала нежную кожу женской шеи, он, будто далекое эхо со дна колодца, слышал запах жизни, но не своей, а маленького мальчика – хрупкого, напуганного едва ли похожего на него. И вот сейчас он умирает и опять чувствует этого мальчика – беспомощного и разбитого. Интересно, те же ли чувства испытывают его жертвы? Вряд ли! Для них все происходит слишком быстро. Они даже толком понять ничего не успевают… Резкая боль! Будто тысячи иголок впились в мозг! Что-то течет из глаз! Кровь? Слезы? Как вдруг все вокруг становится безумно ярким! Неестественным! Цвета слишком насыщенные, будто на картине импрессиониста – ярко-зеленый, розовый, фиолетовый, жгуче красный, небесно-голубой!

Нормальное зрение начало возвращаться к Тибальту – краски вновь стали серыми и тусклыми, и он осознал, что дышит. Резкий прилив кислорода вызвал эту цветовую галлюцинацию. Через пару секунд Тибальт осознал, что лежит на мостовой и его нос разбит, а из глаз текут слезы. Опираясь на стену соседнего дома, он встал на ноги, как вдруг у самого уха услышал знакомый голос:

– Я тоже неплохой охотник. Не правда ли?

Маньяк обернулся к заставшему его врасплох Гренгуару.

– Какого черта ты это творишь? – Тибальт коснулся кровоточащего носа и зажмурился от боли.

– Видишь ли, у меня к тебе тот же вопрос. – Поэт улыбался, но внутри его пожирал гнев. – Мне казалось, что мы поняли друг друга. Нет?

– Я не понимаю, чего тебе нужно от меня и что ты, вообще, здесь делаешь? Мне казалось, карнавал будет до утра.

– Так и было бы, если бы ты не перешел черту. – Гренгуар резким движением развернул убийцу к себе лицом и прижал к стене дома. – Где Джульетта Капулетти?

– Что? О чем ты? Джульетта? – на окровавленном лице Тибальта отобразилось недоумение.

– Хорошо. Не хочешь по-хорошему, можно и иначе. Видишь эту штуку? – поэт вытащил из кармана маленький пятизарядный револьвер и приставил его к глазу убийцы.

– Что это? Ты с ума сошел? – открытый глаз Тибальта широко распахнулся, и зрачок нервно косился на сорокамиллиметровый ствол.

– Эта штука называется револьвер. Такой еще ни у кого нет. – Поэт отвел ствол от маньяка и выстрелил в небо. Тибальт испуганно дернулся и Гренгуар приставил револьвер к подбородку убийцы. – А теперь представь, что тебя ждет, если я сейчас спущу курок? Свинцовая пуля войдет тебе в рот со скоростью более двухсот метров в секунду, а затем раздробит твой череп и застрянет в мозгу. Хотя в твоем случае скорее пройдет навылет. Как бы то ни было, через четверть секунды ты будешь уже мертв.

 
Лишь только я взведу курок
И ты уже мертвец
Такой суровый мой урок
Усвоишь, наконец!
 

– Слушай, Гренгуар, ты просил меня покинуть ваш шутовской балаган, и я ушел! Чего тебе еще надо!? Ты лишил меня замечательной ночи, а теперь еще пришел и угрожаешь мне!

– Ушел? С этим не поспоришь. Но я не помню, что бы мы договаривались, что ты еще и прихватишь собой кого-нибудь, – терпение поэта было на исходе.

– Да никого я не прихватывал! Что за бред? – маньяк был напуган и старался скрыть это, но голос его предательски срывался на фальцет.

– Серьезно? Ну, тогда прости. Похоже, я ошибся. – Гренгуар дружелюбно улыбнулся, опустил револьвер и отпустил Тибальта.

Маньяк выдохнул и оторвался от стены дома, как вдруг раздался выстрел, и адская боль пронзила ногу убийцы. Вскрикнув, он вновь повалился на мостовую.

– А! Будь ты проклят, Гренгуар! – лежа на холодных камнях, прохрипел маньяк, истекая кровью.

– Скажи мне, mon amie, ты веришь в совпадения? – поэту значительно полегчало, и он с довольной улыбкой смотрел на корчащегося на земле Тибальта. – Лично я в них не верю. И тут же возникает вопрос: а могло ли быть совпадением наш разговор о том, чего ты желаешь больше всего на свете и пропажей этого самого желанного в ту же ночь? Как думаешь?

В один миг Тибальт перестал хрипеть и даже дышать. Он собрал все свои последние силы и сквозь длинные курчавые волосы, падающие ему на лоб, посмотрел на поэта снизу вверх.

– Что? Пропала Джульетта? Ты серьезно? Но как? Кто? Кто посмел? – глаза убийцы забегали, а язык, словно маятник, носился от одного уголка губ к другому. Казалось, что Тибальт больше не чувствует боль от раны и в нем закипает возмущение и гнев.

Гренгуар смотрел на маньяка, и им овладело замешательство.

– Так ты действительно не знал. Это был не ты!

– Конечно не я! Но кто же это сделал? Кто? Где она? Где теперь ее искать? Может она сбежала? – Тибальт ушел в себя, и все окружающее его мало волновало, теперь перед ним была более важная задача, которая требовала срочного решения.

Глядя на все это и вспоминая все события прошедшей ночи, Гренгуар вдруг все осознал. Все сложилось, и решение пришло, само собой. Поэт не смог, да и не хотел сдержать злорадного смеха – у Тибальта просто не было всех слагаемых.

– Ты чего ржешь? – маньяк со злобой посмотрел на поэта. – Где Джульетта, Гренгуар? Где она?

– Бедный мой, Тибальт. Сочувствую тебе, но, похоже, тебя обвели вокруг пальца. Дьявол! Да это просто невероятно! – Гренгуар довольно потер ладони. – Такого поворота даже я не ожидал. Неужели вечер перестает быть томным и впереди меня ждет великое приключение. Спасибо тебе! – поэт поцеловал два пальца и отсалютовал небу. – Ну, а с тобой нам придется проститься. У меня теперь очень много дел. Удачи тебе. Она тебе понадобится.

И поэт, похлопав убийцу по плечу, зашагал прочь следом за луной.

– Стой, Гренгуар! Вернись! Где она? Слышишь?! Я буду убивать всех подряд пока не найду ее! Так что лучше скажи! Гренгуар! Будь ты проклят! – Тибальт встал на ноги и со всей силой ударил кулаком в стену дома и, прислонившись к ней спиной, вновь сполз на землю, сплевывая кровь изо рта.

Маньяк тыльной стороной ладони вытер окровавленные губы и сделал глубокий вздох.

– Что ж, Джульетта, решила в прятки поиграть? Хорошо. Я люблю эту игру. Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать. – Дьявольская улыбка легла на губы Тибальта, а черные глаза загорелись, как огоньки.

Маньяк, опираясь на стену дома, вновь поднялся и, прихрамывая, направился в туже сторону, что и поэт.

За окном уже показались первые лучи солнца. Приближался рассвет, а граф Капулетти так и не сомкнул глаз. Он даже думать не мог о сне. Жером молча, сидел за столом гостиной, пил уже пятый бокал вина и смотрел в одну точку на стене перед собой. Полицейские, осматривающие дом, ушли уже больше двух часов назад, но граф знал, что они не найдут ее – его бесценного ангела, маленькую принцессу, единственную радость его жизни. Он не мог себе представить, что больше никогда не увидит ее живой, смеющейся. Капулетти смотрел на стену, но видел только ее – ту ради которой он жил, ту единственную которую любил больше всего на свете, больше себя. И вот ее больше нет. Зачем? Зачем он оставил ее одну? Почему не взял с собой? Все из-за их ссоры насчет свадьбы. Теперь это не имело никакого значения, и сейчас он был готов отдать все, лишь бы вернуть свою дочь живой и невредимой. Но теперь уже поздно! Жером изо всех сил пытался вспомнить последние слова, которые он ей сказал, но память подвела его, и он просто продолжал пить вино и смотреть в пустоту, пожирая себя изнутри, когда дверь в гостиную отворилась, и в комнату зашел полицейский.

– Вы нашли ее тело? – безэмоциональным голосом спросил граф и залпом допил бокал.

– Нет, месье. Извините… – робко начал полицейский. – Я…

– Мне плевать кто ты. Пока не найдете тело, я не хочу никого видеть. На все вопросы я ответил, и дом и сад мой тоже весь перерыли. Или вам недостаточно?

– Нет, месье, я не за этим…

– А если честно, то мне все равно. Осматривайте сколько хотите. Все без толку.

– Я пришел не осматривать. Я пришел к вам, – уже более уверенным голосом произнес полицейский.

Граф перевел свой уже слегка подвыпивший взгляд на посетителя.

– Ко мне? Кто вы? Что вам надо?

– Месье Капулетти, меня зовут Меркуцио Либертье и мне необходимо с вами поговорить кое о чем. Это очень важно. Это касается вашей дочери… точнее ее похищения…

– Хватит мямлить! Либо ты говоришь по делу, либо проваливай!

– Да, месье. Я думаю, что вашу дочь похитил не маньяк.

– Думаешь?! – граф резко встал из-за стола, опрокинув стул. – Намекаешь, что она сама сбежала? От меня!? – Капулетти угрожающе приблизился к Либертье и навис над ним своим тучным телом.

– Нет, месье, я не хотел вас оскорбить… – испуганно затараторил полицейский, когда рука графа сжала ворот его рубахи. – Месье, я кое-что видел прошлой ночью у вас в саду.

– Что ты делал у меня в саду? – залитые вином глаза Жерома пожирали Меркуцио живьем.

– Меня не было в саду, но я видел там его…

– Кого ты видел?

– Вашу дочь и моего напарника, Феба Шатопера.

– Что? – граф отпустил ворот полицейского.

– Феб перебрался через ограду вашего сада, а Джульетта вышла на балкон. Затем Феб поднялся на балкон по виноградной лозе, и они разговаривали…

– О чем?

– Я не слышал. Честно! Но в один момент, Феб встал перед ней на колено, будто делал предложение, и она… согласилась.

Лицо графа Капулетти выражало бесконечный шок. Он всеми силами пытался осознать услышанное, но его разум был опьянен.

– Не может быть. Этого не может быть. – Жером повернулся спиной к Меркуцио и оперся руками на стол и склонил голову.

– А затем Шатопер забрался на крышу вашего дома и поднял туда вашу дочь, и они ушли, прыгая на соседние крыши домов. – Либертье был крайне доволен произведенным эффектом и теперь говорил с полной уверенностью. – Понимаете, месье Капулетти, маньяк никогда не похищал своих жертв, поэтому я почти уверен, что это дело рук Феба Шатопера…

Граф резко повернулся лицом к Меркуцио и сжал его в своих объятиях. Он уткнулся лицом ему в грудь, а Либертье был в ступоре, никак, не ожидая подобной реакции.

– Спасибо! Спасибо! – граф Капулетти оторвался от груди полицейского и на его глазах были слезы, а на лице счастливая улыбка. – Спасибо тебе, сынок!

– Пожалуйста, месье. Я всегда к вашим услугам. – Меркуцио изо всех сил пытался не показывать, в каком восторге он сейчас находится, как счастлив и доволен этим стечением обстоятельств.

– Хорошо. Тогда мы сейчас же отправляемся к этому паршивому мальчишке. – Граф схватил со стула свой дорожный плащ и направился к выходу.

– Нет-нет! Месье Капулетти, так нельзя! – паника охватила полицейского, все пошло не по плану, и он бросился преградить путь графу.

– Это еще почему? Я иду за своей дочерью!

– Послушайте меня, умоляю! Во-первых, это просто предположение! Мы не можем так просто без доказательств ворваться к нему и обыскать его дом…

– Я – Капулетти! И я могу! – граф не собирался останавливаться, и гнев нарастал в нем с каждой секундой.

– Как вы думаете, месье, если они решили обвенчаться вопреки вашему желанию, Феб скажет, где ваша дочь? Я думаю, нет. Как вы думаете, он спрятал ее у себя дома? Я думаю нет. Где? Я не знаю. Если вы сейчас ворветесь к нему и начнете угрожать, боюсь, ничего не добьетесь. Феб слишком сильно влюблен, чтобы испугаться расправы. Да и не станете вы его убивать. Это закончится ничем, зато велика вероятность, что на следующий день, он возьмет вашу дочь и навсегда сбежит из Парижа, а то и из Франции.

– Хорошо. – Граф резко остановился у самых дверей. – И что ты предлагаешь делать?

– Дайте мне время, месье! Прошу вас! Я прослежу за ним, как сделал это вчера ночью до вашего сада и тогда смогу узнать, где он спрятал вашу дочь.

Капулетти обернулся к Меркуцио и посмотрел на него потухшим потерянным взглядом, вино окончательно выветрилось, а усталость накатила мощной волной.

– Проследи за ним и найди мою дочь.

– Обязательно, месье. Вы можете на меня положиться. Я сделаю все, что в моих силах…

– Нет! – резко перебил граф и Меркуцио застыл от неожиданности. – Ты сделаешь все и даже больше чем в твоих силах. Ты найдешь мою дочь, даже если тебе придется умереть. Ясно?

– Да, месье. Вы правы. – Либертье стало не по себе от этих слов.

– А теперь ступай и верни мне мою дочь живой и невредимой.

– Будет сделано, месье, – напоследок бросил Меркуцио и поспешил покинуть дом Капулетти.

Глава 4. (Колокольчики и колокола)

Сознание возвращалось в ее тело, будто из глубокого небытия. Она лежала на чем-то твердом, холодном и влажном. Это не было похоже на ее мягкую и теплую кровать с пуховой периной. Запах сырого дерева, смолы и еще чего-то странного давал ей понять, что она далеко не в родном доме. Память тоже не торопилась возвращаться в ее отяжелевшую голову, и она просто лежала, боясь пошевелиться и открыть глаза. Кошмар. Ночью ей приснился кошмар, и она пыталась вспомнить его во всех подробностях, чтобы осознать всю глупость и невозможность происходящего в нем.

Она сидит на качелях в саду своего дома. Ирис приятно шепчет в ночном воздухе и ветерок треплет ее светлые локоны. На ней только ночная рубашка и ночная прохлада приятно ласкает ее тело. Недалеко за домом слышны восторженные крики людей. Ей тоже очень хочется посмотреть, что там происходит, но отец запретил ей покидать сад. «Если ты не хочешь ложиться спать, то иди, подыши свежим воздухом в саду, пока я выполню свой долг перед народом. А когда вернусь, мы еще раз поговорим о предстоящем событии!» – сказал ей отец. «Конечно, папочка!» – ласково ответила она и поцеловала его в щеку. Глаза отца были полны удивления от столь резкой перемены настроения дочери, но она то точно знала, что больше ей уже ничто не грозит – ни свадьба, ни заточение в собственной комнате. Она просто качалась на качелях и снова ощущала себя пятилетней девочкой, которая сидит и ждет, когда отец вернется домой, только теперь она ждала не его, а другого – своего белого рыцаря, свое солнце. Завтра в полдень! Она предвкушала долгожданный час, когда она встанет у алтаря в белом платье и в фате, сжав руки любимого в своих ладонях, и скажет сокровенное «Да!». Завтра в полдень она покинет свой кокон и расправит крылья, чтобы взмыть в небеса, навстречу собственному счастью. Завтра в полдень! И в этот миг кусты ириса издали жуткий хруст, она быстро спрыгнула с качелей и обернулась.

– Феб, это ты?

Вглядываясь в зелень сада с белыми цветами ириса, она пыталась разглядеть незваного гостя, как вдруг из кустов показалось чудовище огромных размеров и направилось к ней.

– А! – ее крик можно было услышать и на другой стороне площади, если бы не шум и смех толпы. – Помогите!

Монстр был под два метра ростом, но сильно перекореженный – на спине гигантский горб, широкие плечи и массивные руки разной длины. Несмотря на хромоту, чудовище быстро приближалось, и она бросилась бежать, но споткнувшись босыми ногами о завалявшийся в траве камень, повалилась на влажную землю. Горбун навис над ней, и она зажмурилась от страха, не осознавая, чего ждать.

– Пожалуйста! Умоляю! Пожалуйста! Не трогайте меня! Умоляю!

– Прошу… не бойся. Я не причиню тебе зла, – скрипучим безэмоциональным голосом, будто читая по бумажке, произнес монстр.

Она лежала, зажмурившись и закрыв руками лицо, ожидая самого худшего, но ничего не происходило. Тогда она осторожно приоткрыла глаза. Чудовище стояло, подняв руки над головой, будто сдавалось.

– Я не хотел тебя напугать. Прости.

Страх сковал голосовые связки, и она не могла произнести ни слова. Будто опьяненная, она неуверенно поднялась на ноги и глазами, в которых читался ужас, смотрела на незваного гостя.

– Ч-что тебе нужно? – тихо, дрожащим голосом произнесла она

– Я здесь, чтобы помочь. Мой отец…

– Боже, ты, то чудовище из башни! – голос вернулся к ней. – Твой отец это тот ученый, который вечно смотрел на меня! Боже, не подходи! – она пятилась назад, пока не прижалась к стене.

Монстр опустил руки и виновато потупил взгляд.

– Это – Фролло. Мой отец. Он хочет защитить тебя.

– Защитить? От кого? – она не могла отвести свой взгляд от уродливого лица чудовища – разные глаза – огромный и маленький, жуткие шрамы, нижняя челюсть беззвучно двигается из стороны в сторону.

– От маньяка, конечно, – в скрипучем голосе прозвучала нотка удивления ее вопросом с таким банальным ответом.

– Это ты? Маньяк? – у нее в голове не укладывалось, что ей может потребоваться защита от кого-либо еще, кроме этого монстра. – Ты больше других похож на него.

Горбун будто инстинктивно прикрыл лицо руками.

– Я понимаю. Ты боишься меня. Я урод. Но я, правда, хочу помочь. Мы хотим. Отец спрячет тебя. Ты будешь… – монстр запнулся, будто вспоминая слово, – в безопасности. Прошу. Поверь мне. Идем со мной.

Она стояла, прислонившись к стене дома, на грани истерики и только отрицательно качала головой и молилась про себя. И в этот миг небо окрасили разноцветные огни. Фейерверк.

Горбун испуганно посмотрел в небо, потом опять на нее и опять в небо.

– Время. Прости. – Хрипучий голос эхом отозвался в ее сознании и жуткая боль, словно гром взорвалась в ее голове.

Это весь сон. Дальше только тьма.

Джульетта резко села и открыла глаза. Холодный полумрак сковывал все пространство комнаты. Она сидела на каменном влажном полу посреди небольшого пространства, огороженного металлическими прутьями – в клетке. Сердце безумно колотилось у самого горла, и страх с невероятной силой вновь охватил ее.

Джульетта вскочила на ноги и бросилась к прутьям. Она вцепилась в них руками и со всей силой начала их трясти, пытаясь вырваться на волю.

– Господи! Что же это? Помогите! Умоляю! Вы слышите меня? Помогите! Кто-нибудь! – что было мочи, кричала узница, мечась по клетке, как загнанная в угол раненая лань, как лебедь, запутавшийся в охотничьей сетке, но никто не ответил.

В отчаянии Джульетта сползла по прутьям на пол и от безысходности вцепилась руками в волосы.

– Боже, за что мне это? За что? Что со мной будет? Это все сон. Это сон. Я проснусь, – шепотом, как безумная, лепетало прекрасное дитя. – Феб. Милый, Феб. Я проснусь, и уже будет завтра. Полдень. И мы будем вместе. Я проснусь! Обязательно проснусь!

За спиной у Джульетты раздался противный оглушающий скрежет открывающейся двери, и она вскочила на ноги, прижавшись к противоположной стороне своей клетки. В комнату зашел ее похититель – огромный и неуклюжий монстр. На своем горбу он нес старый затасканный матрац.

– Я принес тебе, на чем спать, – безэмоционально прохрипело чудовище.

Он отодвинул засов и зашел в клетку. Джульетта так сильно вжалась в прутья, что казалось, будь она еще чуть поменьше, вот-вот просочится меж них. Горбун бросил матрац на пол и, стараясь скрыть свое лицо, вышел из клетки, вновь заперев ее снаружи, и направился к двери из комнаты.

Джульетта хотела, что-то сказать, но голос изменил ей, и она просто стояла, беззвучно двигая губами. Через мгновение похититель вновь вернулся, держа в руках миску с сомнительным содержимым и с жестяной кружкой наполненной водой.

– Я принес тебе поесть и попить, – все так же сухо объявил горбун и поставил емкости на пол, продвинув их между прутьев.

То ли от страха, то ли от отчаянья, но на испуганную хрупкую девушку накатила ярость – ее лицо покраснело, и она со всей силой пнула принесенную ей миску – та отлетела к стене и раскололась, опрокинув жестяную кружку с водой.

– Мне ничего не нужно от тебя! – со всей злостью закричала Джульетта. – Выпусти меня отсюда, ты, жалкое чудовище!

Узница слышала себя будто издалека, как будто это была не она, а кто-то другой в ее теле. Горбун застыл, испуганно глядя на пленницу, и даже перестал двигать челюстью.

– Что тебе от меня нужно? Мой отец тебя повесит, когда найдет! Выпусти меня, слышишь, а не то пожалеешь! Господи, что тебе нужно от меня! Умоляю! – слезы хлынули из глаз Джульетты, слезы отчаяния и, вцепившись руками в прутья своей клетки, она медленно сползла на колени, опустив голову на грудь и плача навзрыд.

Глаза горбуна, будто в панике заметались, челюсть принялась вновь ходить из стороны в сторону, а кисти рук непроизвольно сжиматься и разжиматься, словно он пытался что-то нащупать или схватить – он был в полной растерянности и не знал, что делать. Ему потребовалась еще минута, чтобы принять единственное на его взгляд правильное решение и ретироваться.

Небо над Парижем уже принялось темнеть, а далеко на горизонте, словно тонкий ручеек крови, показался закат. Тем не менее на улице все еще было достаточно светло, и лишь немногие фонари, преимущественно в центре, были зажжены. Сумерки неохотно захватывали город, но как только Феб ступил на улицу Се-Ордюр, тьма, будто охватила все пространство вокруг. Казалось, что солнце избегает этого места, будто глаз Господа, которому стыдно смотреть на местных отбросов общества – пьяниц, воров и ублюдков. Загаженные улицы, перекореженные дома, которые, казалось, заваливаются друг на друга, идеально соответствовали смраду, царившему в воздухе.

Шатопер невольно скорчил гримасу от вони, ударившей ему в лицо, и тошнота подступила к горлу, но он сдержался. Он должен быть сильным и любым способом выполнить, то ради чего сюда пришел. Ради Джульетты – его прекрасного ангела, который сейчас может быть где угодно, но он найдет ее, обязательно найдет, во что бы то ни стало. Полицейский сжал кулаки. Он дал слово и сдержит его, даже если ему придется спуститься в ад, где, как он и думал, находился сейчас. В стельку пьяный прохожий зигзагами двигался навстречу Фебу, и как бы полицейский не старался избежать столкновения, мужик, самым неожиданным образом, на полном ходу задел его плечом и чудом удержался на ногах.

– Ты куда прешь?! Сильно широкий что ли, паскуда?! – едва ворочая, языком выругался представитель местного класса и продолжил свой извилистый маршрут.

Прошли уже сутки с тех пор, как пропала Джульетта, и пока ее тело не нашли это давало надежду, что она еще жива, но в большой опасности. Даже в самом страшном сне, Феб не мог себе представить, что потерял ее навсегда. И потому без малейшего промедления и колебания, следующим же вечером после ее исчезновения направился на поиски маньяка, в самое сердце бедного квартала. Он раздобыл жесткие домотканые штаны коричневого цвета, дырявые, порядком сгнившие, сапоги из вонючей свиной кожи, холщовую рубаху, которая была велика ему на два размера и изодранную куртку серого цвета, которую снял с вора, томившегося в тюремной камере уже больше полугода. Запах от нее был соответственный, и как ни что иное на нем, придавала реалистичности его образу жителя здешних мест.

Феб брел по самым бедным улицам Парижа, даже не представляя, что или кого он ищет, но точно зная, что находится в нужном месте. Его растрепанные, под стать местным, волосы падали на глаза и ему приходилось постоянно встряхивать головой, чтобы освободить обзор.

Он прошел до конца Се-Ордюр и свернул на Рю-Муфита, довольно осознавая, что его маскарад сработал, и он превосходно вписался в здешний сброд и вне всяких сомнений, никто не сможет его разоблачить. Карнавал у всего города был вчера, а у Шатопера он слегка растянулся.

Все мысли Феба были лишь о возлюбленной, и он никак не мог ее подвести – он не может позволить себе пасть духом и опустить руки, он не может бездействовать, и он не сдастся и не впадет в уныние, он найдет маньяка и спасет свою невесту. И тогда их уж точно никто не разлучит, и они навсегда будут вместе – навсегда счастливы.

До полицейского донеслись громкие голоса и музыка, и он остановился, пытаясь понять, откуда идет звук. Пьяное песнопение доносилось с противоположной улицы, которая заканчивалась тупиком под названием Пувритен. Не теряя ни секунды, Феб направился туда, толком не представляя, что собирается делать. Но сейчас это не имело значения. Сейчас, вообще, ничего не имело значения кроме жизни Джульетты.

Оказавшись в тупике перед входом в дряхлый безымянный кабак, где музыка, пьяные крики и игривый женский визг перекрывали любые другие городские звуки – будь то звон церковных колоколов, сообщающих о наступлении комендантского часа, или даже лай бездомной своры собак, беспрестанно сновавших возле входа в заведение, и надеявшихся получить хотя бы жалкий кусок кости, Шатопер глубоко вздохнул и направился внутрь.

Спустившись вниз по деревянной гнилой лестнице в полуподвальное помещение, глазам полицейского предстал небольшой слабоосвещенный зал. Все столы были сделаны из разного дерева, различались по размерам, формам и были расставлены хаотично, так, что местами между ними нельзя было даже пройти. Поэтому к барной стойке Феб пробирался, как по лабиринту. Кабак был забит людьми до отвала. Мужчины, грязные и потные, пили, жевали весьма сомнительное мясо и во все горло горланили песни. Женщины, в крайне откровенных нарядах, заигрывали с гостями заведения и весело взвизгивали, когда те принимались их лапать и щипать за мягкие места. Некоторые из здешних девиц уже сидели на коленях у местных пьянчуг и страстно целовали их шею и небритое лицо, получая одобрительные хлопки по ягодицам.

Феб не мог скрыть своей неприязни и отвращения, и потому старался не смотреть по сторонам, молча направляясь туда, где женщина лет сорока пяти обслуживала гостей этого злачного места. Шатопер сел на высокий стул возле бара и все-таки вновь окинул взглядом зал. В дальнем темном углу сидел мужик похожий на огромного кабана, а на обоих его коленях пристроились полуголые девицы. Он уткнулся лицом в шею одной, а рукам тискал голые груди второй девочки, которой на вид было не больше пятнадцати лет и Шатоперу стало не по себе.

– Че будешь? – перекрикивая толпу, небрежно спросила женщина за стойкой, и Шатопер обернулся к ней.

– Вина, – ответил полицейский и пристально оглядел невысокую, но тучную женщину с морщинистым лбом и темными глазами.

На ней было самое простое темно-синее платье с грязным, некогда белым фартуком, а волосы крепко стянуты в пучок. Рукава ее платья были по-хозяйски закатаны по локоть, а на плече висело вафельное полотенце желтого оттенка с грязными пятнами. Она собрала все свои слюни и смачно харкнула в сторону.

– Вина? Ты серьезно? Вам красного или белого, месье? – с насмешкой в голосе, но с каменным выражением лица, поинтересовалась хозяйка.

– Красного, если можно? – неуверенно ответил полицейский, не понимая ее интонации.

– Щас. Один момент. – Женщина налила в стакан из глиняного кувшина напиток и небрежно со стуком поставила его перед Фебом, чуть не расплескав содержимое на него.

Шатопер сделал глоток. Все его горло и легкие обожгло, и он зашелся кашлем. Слезы потекли из его глаз, и полицейский принялся отхаркиваться. Женщина зашлась низким и грубым смехом.

– Вина ему, посмотрите-ка! Щас, разбежался! Ты не знаешь куда пришел? Че-то я тебя раньше не видела здесь. Ты кто, вообще, такой?

– Я сын конюха, мадам, – с трудом сглатывая слюну, с привкусом этого жуткого пойла, соврал Шатопер.

– Мадам? Ты че, издеваешься? Какая я, тебе мадам? – насмехаясь, хозяйка перегнулась, через стойку бара и посмотрела на Феба своим тяжелым карим взглядом. – Ты что здесь забыл, мальчик? И зубы у тебя, смотрю слишком белые и ровные.

– Я ищу здесь кое-кого, ма… – запнулся полицейский, вспомнив о своей ошибке. – Может, вы, знаете того, кто сможет мне помочь…

– Неа! Здесь никто не любит помогать, – перебила юношу хозяйка кабака, окинув его пренебрежительным взглядом, и направилась в подсобку.

– Я могу заплатить! – неожиданно для самого себя крикнул ей в спину Феб.

Женщина остановилась, медленно повернулась лицом, и вновь перегнувшись через стойку, схватила Шатопера за воротник куртки и притянула к себе, своими сильными мозолистыми руками.

– Слушай меня, мальчик. Люди сюда приходят пить, жрать и трахать девиц. И если ты пришел сюда что-то вынюхивать, то лучшее что я могу предложить тебе, это нюхнуть у меня между ног. Я всего лишь неделю не мылась. Ты меня понял? – угрожающе произнесла хозяйка, и юноша почувствовал отвратительную вонь из ее рта с желтыми кривыми зубами.

– Я только хотел спросить… – Феб был обескуражен услышанным.

– Нет! Не хотел! Единственный вопрос, который здесь задают – это «Че будешь?» – женщина отпустила куртку полицейского из своих цепких рук. – Шел бы ты отсюда, мальчик. Больно вид у тебя подозрительный – на шакала похож. Я бы так и подумала, если бы не понимала, что надо быть полным психом, чтобы полицейскому сюда заявиться, особенно после заката. Это все равно, что самоубийство. Хе! А ты хоть странный, но что-то соображаешь. Да, малец? – с усмешкой спросила хозяйка. – Ладно, допивай свое пойло и проваливай!

Женщина вновь направилась в подсобку, а Феб расстроено склонил голову над стаканом, даже не думая еще раз прикоснуться к этой выпивке. Он смотрел на свое искореженное изображение в темной поверхности своего напитка и хмурил брови. Он корил себя за безответственность, с которой подошел к этому важному делу – так глупо выдать себя. Он забыл! Как он мог забыть, что костюм – это только внешний вид маскарада, а он должен был переодеть и внутренний тоже. Несмотря на то, что притворство, как и для любого честного человека, не было его коньком, он должен был отыграть эту роль. Ради Джульетты! И что теперь делать!? Возвращаться с пустыми руками? Ради этого он проделал столь длинный и сложный путь? Рискнул своей жизнью ради «допивай свое пойло и проваливай»? Нет! Он не уйдет пока не найдет то, что ищет! Он не сдастся и пойдет до конца. Его жизнь не имеет значения, если его возлюбленной не будет в ней.

Шатопер вновь обернулся к столам, прислонившись спиной к деревянной стойке бара и пристально разглядывая здешних гуляк, будто пытаясь проникнуть к ним в голову, чтобы понять, кто сможет дать ответы на его вопросы.