Текст книги "Парижская трагедия. Роман-аллюзия"

– Ты че-то хотел, шкет? – мужчине с пышными усами в красной рубахе явно не понравился долгий и пронзительный взгляд полицейского. Он уже даже вскочил со стула и сжал кулаки, готовясь к драке, когда в этот момент рыжеволосая девушка с глубоким декольте с пронзительным и игривым визгом повисла у Феба на шее и, скорее всего, спасла его от расправы.

– Скучаешь, красавчик? – девушка с нескрываемой похотью смотрела на Шатопера своими мутно зелеными глазами. – Хочешь поразвлечься?

Блудница была в темно зеленом платье, под цвет глаз, которое сильно контрастировало с ее неестественно бледным цветом лица – огромное количество дешевой пудры комочками собиралось в уголках ее глаз, а щеки были покрыты толстым слоем румян, будто изображая солнышки на ее лице. Кудрявые рыжие волосы непослушно падали на ее загримированное лицо, которое, вполне, могло быть даже милым, но в этом боевом раскрасе больше походило на лик языческого божества.

– Э… – Феб был в замешательстве и не знал, что ему делать. – К сожалению, мне уже пора.

Он встал со стула и уже был готов направиться к выходу, но девица схватила его за запястье и вновь притянула к себе, прижавшись небольшой грудью к его телу.

– Ну, перестань. Ты что, испугался? Я не кусаюсь. Если ты, конечно, за это не заплатишь. – Девушке явно нравилось смущать скромного хорошо воспитанного юношу. – Я Флер. А как тебя зовут, красавчик? Раньше я тебя не видела. Какие белые зубы. Могу сделать тебе скидку.

– Я Виктор. Сын конюха… – у Феба перехватило дыхание, когда соблазнительница ухватила его за промежность.

– А деньги у сына конюха есть, чтобы провести незабываемую ночь с Флер ле Солей?

Шатопера будто окатили холодной водой с ног до головы, и в голове вдруг родилось прозрение. Она проститутка. Шлюха. Та, чье племя так безжалостно вырезает маньяк, убивающий красавиц. Как же он сразу не подумал об этом? Она может что-то знать. Она просто обязана что-то знать!

– Конечно, есть, – собрав все свое мастерство лицедея, подыграл ей полицейский и обнял ее за талию, перебарывая внутреннее отвращение ради возлюбленной. – Но мы же не хотим это делать на глазах у всех?

– Ну, мне-то все-равно. Можно и в угол куда забиться. Но если стесняешься, наверху есть комната, но это будет уже дороже.

– Ради незабываемой ночи с Флер ле Солей я готов и переплатить, – внутри у Феба все содрогалось от омерзения, но внешне он оставался воплощением обольщения. – Веди меня.

– Шесть десимов. – Проститутка кокетливо протянула открытую ладонь, и полицейский без колебаний вложил деньги ей в руку.

Девушка игриво хихикнула, взяла его за руку и потянула за собой. Флер перегнулась через стойку бара и положила деньги в небольшой деревянный ящик, приделанный к столу, напротив полки с пустыми стаканами и вытащила оттуда ключ.

– Жоржет, я наверх! – громко крикнула молодая продавщица собственного тела хозяйке кабака, взяла со стола зажженную свечу и, все также заигрывая, потянула Феба вверх по деревянной лестнице, ведущей к выходу и выше – к одним единственным апартаментам в этом мерзком и отвратительном заведении.

Когда дверь захлопнулась, и проститутка зажгла свечи, висевшие на стенах этой небольшой и сырой комнаты, в которой не было ничего кроме старой кровати с потертым и изъеденным молью матрацем, они вновь оказались лицом к лицу.

Рыжеволосая нимфа игриво оттолкнула Феба назад, и он, отступая сел на кровать, а она забралась на него, обхватив своими ногами его бедра и уложив на спину, нависла над взволнованным стражем порядка.

С неудержимой страстью, Флер принялась целовать его шею и грудь, запустив свои пальцы в волосы Шатопера. Она точно знала, что нужно делать, потому что Феб уже почувствовал, как его кровь приливает ниже пояса и блаженно закрыл глаза, когда вдруг осознал, что все идет не так как надо. Он резко обхватил талию распутницы одной рукой, и сильно прижав к себе, перевернул ее на спину, а сам оказался над ней.

– Ммм… Хочешь сверху? Я люблю мужчин, проявляющих свою силу, – удивленно и в то же время довольно произнесла ле Солей. – Хочешь, я буду твоей рабыней этой ночью?

– Я хочу, чтоб ты мне рассказала про убийцу, – маска обольстителя спала с лица полицейского, и он пронзительно посмотрел ей в глаза.

– Ты че, извращенец? – проститутка резко села и с отвращением отползла к изголовью кровати, прикрывая руками свою почти оголившуюся грудь.

– Я пришел не для того, чтобы развлекаться. Мне нужна информация о том, кто убивает… твоих подруг. – Феб хотел быстрей со всем покончить, чтобы покинуть это отвратительное место, где запахи грязи и пота, были самыми приятными из всего букета ароматов.

– О, боже! Ты полицейский!? – проститутка, как ошпаренная спрыгнула с кровати и бросилась к двери, но Шатопер преградил ей путь.

Он взял ее за плечи и заглянул в испуганные мутно зеленые глаза:

– Я не буду тебя трогать. Не бойся. Мне только нужна информация и я уйду.

– Не бойся!? Да ты знаешь, что здесь бывает с теми, кто хотя бы разговаривает с полицейскими? Лучше тебе не знать. Так что не надо меня тут успокаивать. Я еще жить хочу! – шлюха смерила Феба презрительным взглядом.

– Я сегодня здесь не как полицейский. Это личное. И мне нужна твоя помощь.

– Ничем не могу помочь. Отпусти меня или я начну кричать, – с вызовом произнесла проститутка, и Шатопер сразу убрал руки, освободив ей дорогу.

Презрительно фыркнув, Флер бросилась к выходу, когда вновь услышала голос нежеланного клиента:

– Я заплачу тебе.

Девица замерла в нерешительности у двери, держась за ее ручку, вот-вот готовясь сбежать из этой комнаты.

– Больше чем ты зарабатываешь за месяц, – почему-то Феб был уверен, что это сработает.

Он достал из кармана свой кожаный кошель и вытряхнул на кровать внушительное количество монет и бумажных купюр. Услышав металлический звон, проститутка резко обернулась, и ее глаза округлились от приятного удивления, когда она увидела немаленькую горсть серебра и бумажных денег. Она возбужденно сглотнула слюну и бросилась к кровати. Феб перехватил ее руку, протянутую к деньгам.

– Сначала, ты мне расскажешь все, что знаешь про маньяка, который убивает проституток на этих улицах.

– Хорошо. Я расскажу. Все расскажу. – Девушка медленно повернула голову, и как загипнотизированная посмотрела на полицейского со слегка приоткрытым ртом.

Шатопер отпустил руку Флер и она, будто боясь, что деньги могут исчезнуть, принялась быстро распихивать их по своим «карманам» – часть бумажных денег отправилось в декольте, а другая в чулки, монеты же она сложила в дырочку во внутренней стороне подола ее платья.

– Итак, я тебя слушаю, – полицейский сложил руки у себя за спиной и внимательно посмотрел девушке в глаза. – Рассказывай.

– Это Цирюльник! – выпалила Флер, запихивая последние деньги в подол и, поправляя корсет на груди.

– Цирюльник? Как его имя? Где он живет? – впервые за долгое время Шатопер почувствовал приятное возбуждение от того, что вплотную подобрался к убийце и тот почти что в его руках.

– Живет? Не. Он уже давно мертв, – совершенно серьезно ответила проститутка, глядя на Феба, как на дурачка, задающего глупые вопросы.

– Мертв? Но как? Я не понимаю… – полицейский был в полном замешательстве.

– Его убила одна из наших. Перерезала горло его собственной бритвой.

– Но этого не может быть.

– Еще как может. Он так над ней издевался, что у милашки Дезир, просто не было выбора. И правильно сделала. Я бы на ее месте ему и причиндалы его отрезала под корень…

– И когда это случилось? – Феб прислонился спиной к стене и потерянным взглядом посмотрел на Флер ле Солей.

– О! Это было давно! Лет десять назад. А теперь его призрак вернулся и жаждет мести. Каждую ночь он выходит на охоту в поисках новой жертвы…

– Ты издеваешься? – Шатопер надеялся, что он ослышался. – Мстительный призрак? Ты серьезно!?

– Конечно! Это каждая проститутка здесь знает! – девица искренне была удивлена недоверчивым тоном полицейского. – Ты мне не веришь?

– Не верю? Ты еще и спрашиваешь! Боже, какой я дурак! – Феб закрыл лицо руками и сполз по стене на пол. – Я потратил столько времени на то, чтобы услышать сказку про убийцу-призрака. Идиот!

– Это не сказка! – обиженно воскликнула проститутка. – Это очень захватывающая и печальная история. Уж точно лучше той, что рассказывает пьяный Боров внизу, пытаясь привлечь к себе внимание дешевых потаскух.

– И что же рассказывает пьяный Боров? – равнодушно спросил Шатопер, открыв свое измученное лицо.

– Иди и сам послушай. Он вечно сидит, в самом дальнем углу. Каждому собутыльнику рассказывает свою душераздирающую историю, если россказни старых пьяниц тебе интересней, – обиженно надув губы и сложив руки на груди, фыркнула Флер ле Солей.

– Что ж, раз я уже здесь, почему бы не послушать. Все равно других идей у меня нет, – полицейский медленно поднялся на ноги и, осунувшись, направился к двери.

– Ты точно не хочешь снять напряжение, красавчик? – вновь игриво окликнула его девица. – Ты заплатил кучу денег.

– Это уже не имеет значения. Ничего уже не имеет значения, – не оборачиваясь, ответил Феб и вышел из комнаты.

Пьяный Боров сидел в самом темном углу, отдельно от всеобщего веселья. Его стакан был пуст, и он, опираясь своим мощным и неповоротливым телом на стол, опустил громоздкую голову на грудь. Рядом крутилась молодая девица, сверкая своими прелестями, но мужчина не обращал на нее ни малейшего внимания, хотя еще недавно она сидела у него на коленях.

Шатопер с легким стуком поставил перед Боровом стакан с самым жутким пойлом, которое он пробовал, и тот поднял на него свой мутно-стеклянный взгляд.

– Я присяду? – больше для формальности, нежели ища одобрения, спросил Феб, которому больше нечего было терять, а надежда иссякла словно свеча, затушенная на ветру.

– Валяй, – хмуро ответил Боров и отпил из своего стакана, даже не поморщившись.

Полицейский опустился на стул справа от собеседника и равнодушно оглядел молодую проститутку.

– Смотри-ка, красивая девушка скучает, – пытаясь хоть как-то начать разговор, заметил Шатопер.

– Хе! Красивая? Как же? – с грустной усмешкой отозвался Боров. – Ничего ты не знаешь о красоте, раз заглядываешься на этих шмар. Что, рыженькая уже все? Надоела? Быстро же ты. Обычно от нее до рассвета не выходят.

– Не мое это – любовь за деньги.

– Хаха! – мужик разразился громоподобным смехом. – Любовь! Ну, ты даешь! Они предлагают свое тело и страсть. О любви и речи идти не может. Если ты пришел сюда искать свою любовь, то ты крупно облажался, малец.

– Это точно. Любовь не мой конек. Где же здесь найти красивую, добрую, заботливую…

– Когда-то у меня была такая. Жули! О, милая Жюли! – Боров вновь стал мрачнее тучи.

– А что с ней сталось? – Феб не знал, что стоит спрашивать, а что нет, поэтому выбирал вопросы интуитивно, что очень сильно напоминало русскую рулетку – одно неверное слово и… конец.

Боров смерил полицейского тяжелым и хмурым взглядом и вновь посмотрел вперед.

– Ее больше нет. Хочешь – верь, хочешь – нет, но двадцать лет назад, она была самой прекрасной женщиной в этом проклятом месте и мне все завидовали. Я был счастлив. Черт! – он вновь отпил из стакана и рукавом рубахи вытер потрескавшиеся губы. – Мой нрав, ревность и алкоголь все испортили. Как-то мы вернулись с большой гулянки. Я слегка перебрал, ну и это… поссорились мы… сильно. Пойми меня. Среди всего этого отребья и уродин очень трудно быть мужем такой красавицы как она. Понимаешь? – нервно ломая пальцы рук, Боров посмотрел на Феба глазами полными слез.

– Я понимаю. Конечно, – заверил смутившийся столь откровенным разговором полицейский.

– Я ударил ее. Боже, я ударил ее! Чуть не задушил, но вовремя осознал и… остановился. Когда понял, что мог натворить, я испугался и решил свалить от греха подальше, пока не протрезвею полностью и не остыну, но на полпути меня остановил наш сын – десятилетний мальчик. Он бросился ко мне и обнял. Я посмотрел в его глаза, и он сказал: «Папа, не уходи! Хочешь, убей ее, но не уходи!»

Шатопер с широко открытыми глазами слушал рассказ пьяного Борова и уже всей душой сочувствовал ему, не смея проронить ни слова.

– Я был в шоке! Мой сын! Ее сын! Маленький мальчик и это… в его глазах не было ничего кроме какого-то холодного огонька и мне стало жутко. Я оттолкнул его и ушел.

– Так она тогда была еще жива? – вдруг не выдержал Феб, а собеседник только едва кивнул головой, глядя куда-то внутрь себя.

– Я вернулся домой только под утро. – Шатопер видел, как все огромное тело этого сентиментального и нетрезвого рассказчика пробрала дрожь, и он судорожно сглотнул. – Она лежала на полу, там, где я ее и оставил без сознания! Но она была бела как лист, а на шее длинная и тонкая рана от бритвы. Моей бритвы! Она была мертва, а вокруг ее тела во все стороны разбегалось озеро из крови. Ее крови! – Боров резко повернулся к Фебу и, схватив его за плечо, посмотрел в глаза уже совершенно ясным взглядом. – Он убил ее моей бритвой! Он убил ее! Мой маленький сын убил ее! Тибальт!

Феб, пораженный до глубины души, не моргая и с приоткрытым ртом, смотрел на этого несчастного человека и не мог сказать ни слова.

Боров отпустил уже онемевшее плечо полицейского и вновь посмотрел перед собой.

– Больше я его не видел и даст бог, никогда не увижу. Но меня не покидает чувство, что он будто преследует меня. Двадцать лет спустя я все так же отчетливо слышу его голос «Хочешь – убей ее, но не уходи!»

Шатопер был потрясен услышанным и, как загипнотизированный, не мог отвести свой взгляд от собеседника. Из задумчивости обоих вывели чересчур оживленные крики с улицы. Феб только прислушивался в тот момент, когда дверь распахнулась, и на пороге показался молодой парень с большим родимым пятном на правой щеке.

– Эй, все сюда! Мы поймали полицейского! – крикнул юноша и вновь исчез во тьме улицы.

Толпа в кабаке подняла жуткий шум и, с довольными криками волной повалила наружу. Шатопер был ошарашен. «Не может быть! Это какая-то ошибка!» – пронеслось в его голове и он, вскочив с места и расталкивая толпу, тоже бросился к выходу.

Когда Феб все же добрался до двери и вышел под открытое небо, на улице перед кабаком уже было полно народу. Они расположились по кругу, выкрикивая угрозы и насмешки. Шатопер с трудом пытался пробраться сквозь агрессивную и возбужденную толпу, чтобы увидеть того, кто стоял в центре. И его старания не были напрасны. Он протиснулся меж двух в усмерть пьяных громил, и его взору предстало то, чего он никак не мог себе вообразить даже в кошмарном сне. Двое местных ублюдков заламывали руки уже сильно избитому юноше. Они повалили его на землю и принялись пинать ногами. Один из них – тот, что поплотнее, схватил за волосы и поднял пленника, смачно харкнув в его окровавленное лицо. Перед Фебом и всей толпой местных жителей на коленях стоял его друг – Меркуцио Либертье.

– Смотрите-ка, кто тут у нас! Сам страж закона! Наверно порядок пришел наводить! – насмешливо громко, будто это представление, воскликнул коренастый и со всей силы ударил полицейского кулаком в переносицу.

Меркуцио, захлебываясь кровью, повалился на спину. Феб стоял скованный от шока, не соображая, что ему делать. У него нет ни малейшего шанса противостоять этой толпе. Это просто самоубийство. Но в тот момент, когда второй из истязателей Либертье – худой и высокий, принялся расшнуровывать завязки у себя на штанах и, под одобрительный хохот зрителей, собираясь помочиться на Меркуцио, Шатопер не выдержал. Он выскочил в центр круга и с разбега сбил обидчика с ног, повалив на землю, и нанес пару точных ударов ему в лицо. Оставив бессознательное тело лежать на земле, Феб снова вскочил на ноги и преградил коренастому путь к избитому другу.

– Парень, ты чего? Мы же просто веселимся! – истязатель был в полном недоумении, как и притихшая толпа.

– Ты его не получишь! Как и никто другой! – Шатопер решительным взглядом обвел всех собравшихся. Адреналин бил в нем ключом и страх скрылся где-то глубоко в подсознании. – Он со мной!

– Но он же полицейский! Ты че? – раздался недовольный голос из толпы.

– Да! Как и я! – гордо и с вызовом признался Феб. Отступать уже было некуда, да он и не собирался трусливо выкручиваться.

Толпа аж взорвалась пронзительным улюлюканьем, а Шатопер бросился к другу. Он приподнял его и, придерживая голову, пытался привести в чувство.

– Боже, Меркуцио, что ты здесь забыл? Какого черта…

– Я не мог отпустить тебя одного… – сплевывая кровь, произнес полицейский. – Они украли мой кошелек… там были документы… прости…

– Ничего. Держись. Мы выберемся отсюда. Обещаю…

– Так-так-так! Кто тут у нас? Месье Шатопер, вот мы и встретились! Снова! – раздался звонкий голос, и все притихли.

Феб резко оглянулся, выпрямившись во весь рост, и увидел Гренгуара, который забрался на нагруженную ящиками телегу, стоявшую у стены кабака. Возвышаясь над всеми присутствующими, поэт с довольной ухмылкой смотрел на полицейского.

– Прошу простить мне мое любопытство, mon cher33
  Мой дорогой (фр.)


[Закрыть], но какого черта вы здесь забыли? Я бы предположил, что вы заблудились, но не могу оставить без внимания ваш чудный наряд. Стало быть, вы целенаправленно направлялись сюда. Может вас, разочаровала жизнь полного достатка или вы спустили все маменькины деньги? – будто нараспев произнес Певец Парижа, и толпа взорвалась одобрительным смехом.

– Мы здесь из-за Джульетты Капулетти, – пытаясь сохранять спокойствие, честно ответил Феб.

– Серьезно? Вы вводите нас в замешательство все больше и больше, mon amie. Это насколько плохим нужно быть ухажером, чтобы она сбежала от вас сюда? – улыбка поэта становилась все шире и шире, а зрители смеялись все громче и громче, хватаясь за животы.

Злость от насмешек разрывала полицейского изнутри, и он сделал глубокий вдох, пытаясь перебороть ярость, подступившую к горлу.

– Ее похитили. И тебе это известно, поэт.

– Пусть так. И вы с другом сразу решили, что похититель кто-то из этих мест? А вот это уже обидно. – Гренгуар, надул губы, как маленький ребенок. – Эти люди лишены почти всего, что есть у вас, но уж дырок здесь и своих хватает. Да ты и сам уже в этом убедился. Не так ли? Может, спросим у Флер? – поэт оглянулся к толпе. – Милая, как тебе наш страстный любовник?

– Да он бессильный! – весело выкрикнула из толпы проститутка и толпа еще вновь зашлась смехом.

– Ну, тогда неудивительно, что твоя ненаглядная сбежала от тебя. Платоническая любовь нынче не в цене…

– Ее похитили! – терпение Шатопера подходило к концу, но и сделать он ничего не мог – одно резкое движение и его разорвут на части.

– Ладно. И у тебя есть подозреваемые? Назови имя, и я скажу тебе так это или нет. – Поэт получал огромное удовольствие от разыгрываемого представления и с наслаждением издевался над незваными гостями.

Юноша на мгновение замешкался.

– Тибальт! – выкрикнул полицейский, и все затихли. Даже у Гренгуара на секунду исчезла улыбка и Феб понял, что попал в точку.

– Дай-ка подумаю. Тибальт, Тибальт, – наигранно задумчиво произнес поэт. – Нет. Данное имя мне незнакомо.

Шатопер другого и не ожидал, но главное от этой ночи он уже получил – имя.

– Ну, раз с этим вопросом мы разобрались, пора перейти к следующему. И он заинтересует вас куда больше первого, ведь он касается вашей судьбы. Итак, – Гренгуар легко, как хищная кошка, спрыгнул со своей импровизированной сцены и, оказался в центре круга – лицом к лицу с полицейским, – в обычных случаях мы чужаков просто вешаем, но этот момент особый. И мы как цивилизованные и благородные граждане Французской Республики не можем не восхищаться вашей храбростью, граничащей с безумием. Встретить здесь полицейского, а тем более, сразу двух, большая редкость и потому сегодня вы наши почетные гости. И только по этой причине вам будет предоставлена возможность пройти испытание, и если вы с ним справитесь, то сможете беспрепятственно покинуть это место и вернуться к себе в уютное гнездышко. По-моему, это более чем справедливо! Как вы считаете? – поэт обращался ко всем присутствующим, и толпа одобрительно загудела.

– И что это за испытание? – настороженно поинтересовался Шатопер.

– О, тебе понравится, mon cher. Оно называется «Танцующий колокол». – Гренгуар улыбнулся от уха до уха, оголив свои белые зубы, и в его глазах блеснул фиолетовый огонек.

Джульетта лежала на животе, прислонившись к холодному и влажному камню горячим лбом, лишенная всяких сил. Все ее тело изнывало от боли и судорог в мышцах. Где-то вдалеке девушка слышала, как монотонно капает вода, и этот звук беспощадно разлетался по всей комнате, сводя узницу с ума. Кап-кап. Прошло уже много времени, по крайней мере, ей так казалось – ни один луч света не проникал сюда и только одинокий факел, висевший у двери, едва разгонял царивший здесь мрак. Кап-кап. Глаза юной красавицы уже привыкли к полутьме за все время пребывания в заточении, которое она потратила на бесполезные крики отчаяния и мольбы о помощи. И теперь Джульетта просто лежала, не двигаясь. Кап-кап. Ее кожа стала еще более бледной, а бесконечные слезы засохли в потухших глазах – у нее больше не было сил плакать, кричать, пытаться вырвать прутья решетки. Она больше не чувствовала ни страха, ни отчаяния. В ее голове не было ни единой мысли, кроме бесконечного и невыносимого «Кап-кап», которое эхом отзывалось в ее сознание. Она была совершенно пуста и равнодушна к своему будущему.

Где-то вдалеке очередная капля воды гулко коснулась камня, и Джульетта пересохшим ртом попыталась сглотнуть слюну, но только боль, словно ножом по горлу, заставила ее сморщить лицо. Жажда. Жуткая жажда охватила изнемождённую девушку, и она поняла, что сознание покидает ее. Она собрала остатки всех сил и прошептала севшим от крика голосом:

– Воды. Пожалуйста. Воды.

Мгновение спустя дверь распахнулась, и на пороге показалось искореженное тело ее похитителя. Держа в дрожащей руке жестяную кружку с водой, горбун робко приблизился к решетке. Он осторожно поставил кружку на пол и аккуратно, будто боясь, что девушка откусит ему руку, двумя пальцами продвинул ее между прутьев решетки к пленнице. Едва прохладная жестянка коснулась ее пальцев, Джульетта села на колени и, схватив ее обеими руками, принялась жадно глотать воду, никогда до этого не ощущая, насколько у нее приятный вкус. Когда у человека не знакомого с лишениями, в одно мгновение отбирают все, он начинает ценить даже самые ничтожные и жалкие вещи и моменты, от которых в обычных условиях с удовольствием отказался бы. И именно это испытала Джульетта, впервые за долгое время одиночества, оказавшись в компании с уродливым горбуном.

– Спасибо, – тихо произнесла девушка, опустив свой взгляд и не решаясь посмотреть уродцу в лицо.

Горбун застыл от удивления, не ожидая услышать слова благодарности, и немигающим взглядом уставился на узницу. Он пытался что-то ответить, но получилось лишь невнятное хрипение. Джульетта силилась заставить себя посмотреть на своего похитителя, но отвращение к его внешности, перебарывало все ее благородные намерения, и они продолжали молчать друг напротив друга – она, глядя в пол, а он – заворожено на нее.

Секунду спустя монстр очнулся и, снова прикрыв лицо ладонью, направился к выходу.

– Ты уже уходишь? – резко и слегка напугано спросила Джульетта, вскочив на ноги, и горбун остановился, вновь посмотрев на узницу сквозь пальцы, нахмурив брови, будто пытаясь понять, где подвох в ее вопросе.

– Эээ… Нужно что-то еще? – хрипло отозвался монстр, сбитый с толку кардинальной сменой настроения девушки – от агрессивной истерики до скромной благодарности. – Только скажи. Я все принесу. Если это есть, конечно.

Глаза девушки бегали из стороны в сторону, будто она пыталась что-то придумать.

– Если что, я за дверью. Только крикни. Или потяни за шнур. Он в правом углу. Если потянешь, в моей комнате зазвонят колокольчики, и я спущусь к тебе, – не дождавшись ответа, прохрипел горбун и вновь собрался уходить.

– Постой! – резко выкрикнула Джульетта и посмотрела уродцу в лицо.

Монстр стоял в полном замешательстве, не понимая, что происходит. Он прикрывал лицо ладонью и не знал, что сказать и куда себя деть.

– У тебя есть имя? – мягко спросила пленница.

– Квазимодо, – ответил горбун, пытаясь понять к чему этот вопрос.

– Квазимодо? Какое необычное имя.

– Мне его отец дал. Говорит, оно мне подходит. «Квазимодо» означает «как будто» – как будто я человек.

– Это очень жестоко…

– Мне нравится. Для отца я как будто человек. Для остальных – я просто чудовище.

Сердце Джульетты сжалось от жестокой правды, с которой живет это создание.

– Для меня ты человек. И не как будто…

– Ты говорила, я чудовище, – горбун никак не мог сообразить, почему девушка ведет себя и говорит не так как раньше.

– Я была напугана. Я ошибалась. Прости меня.

Квазимодо схватился за голову обеими руками и как загипнотизированный принялся повторять «Прости, прости, прости!»

– Пожалуйста, скажи мне, зачем я здесь? Почему ты меня похитил? – но горбун не реагировал на ее вопросы, а продолжал шептать себе под нос «Прости!»

– Скажи мне! Прошу тебя! Ответь! – но все было напрасно, уродец не слышал ее. – КВАЗИМОДО!

Услышав вдруг свое имя, горбун словно очнулся и посмотрел на Джульетту.

– Зачем ты похитил меня? – девушка повторила свой вопрос.

– Чтобы защитить. Убийца ищет тебя. Здесь ему не найти. Никогда. – Как само собой разумеющееся, ответил горбун.

– Откуда ты это знаешь? – Джульетта была поражена, насколько уверен в своих словах Квазимодо. – Кто тебе сказал?

– Мой отец. Он сказал, что другого варианта нет. Он приказал мне принести тебя сюда. Сказал, что здесь ты будешь в безопасности.

– И ты ему поверил?

– Отец никогда не врет. Он ненавидит лгунов. И я не могу его ослушаться.

– Почему не можешь?

– Он меня создал. Воспитал, научил говорить, читать, писать, дал мне дом и всегда защищал меня. Он единственный кто хорошо ко мне относился. Я ему нужен. Я не могу его ослушаться. Я обязан ему жизнью и никогда не должен в нем сомневаться. Он человек, а я как будто человек.

– Это неправда! Ты такой же человек, как и он! А где твоя мама? – несмотря на свое положение, девушка сочувствовала несчастному уродцу – она была в плену, из которого можно выбраться, Квазимодо же был узником собственного тела.

– У меня ее нет. Только отец.

– Ты никогда ее не видел? Она умерла?

– Нет.

– Она вас бросила? Из-за того, что ты такой?

– Нет. У меня нет мамы. Только отец. – Еще раз повторил горбун.

– Это ужасно! Твой отец никогда не рассказывал о ней?! Мать и отец есть у каждого человека! – Джульетта была в недоумении.

– Я как будто человек, но не человек, – вновь произнес Квазимодо, прикрывая лицо ладонью и глядя на девушку сквозь пальцы.

– Зачем ты прячешь свое лицо?

– Чтобы не пугать тебя.

– Перестань! Ты меня не пугаешь. Опусти руку и подойди, – доброжелательно, с сочувствующим взглядом, попросила пленница.

Квазимодо застыл в нерешительности. Он был полностью сбит с толку. Еще ни разу в жизни он не сталкивался с подобным поведением, и нестандартные обстоятельства пугали его. На него не раз орали, обзывались, проклинали, смеялись над ним и издевались, пугались его, били палками, кидали камни и тухлые яйца. Он был знаком и уже ожидал подобные реакции посторонних людей. За всю жизнь с ним разговаривал только Фролло, но и это общение сводилось к холодным распоряжениям и приказам, а в голосе Джульетты он уловил новые интонации – теплые и даже слегка нежные.

– Ну же. Не бойся. Я тебя не обижу, – уже с легкой улыбкой настаивала узница. Горбун напоминал ей побитую собаку – преданную, добрую, но не принятую обществом.

Невероятно сильное чувство захлестнуло чудовище – очень приятное и незнакомое. У него перехватило дыхание, и он опустил дрожащую ладонь, открыв свое уродливое лицо с десятками швов.

– Ну вот. А теперь подойди ко мне, – девушка протянула руку сквозь решетку.

Горбун, сжавшись еще сильнее, приблизился к ней и когда почувствовал тепло ее нежных пальцев в своих растрепанных рыжих волосах, слезы хлынули из его глаз. Слезы счастья. Еще никогда за свою жизнь он не чувствовал ничего более приятного.

– Почему ты это делаешь? – грубо смахнув слезы, спросил урод, нерешительно глядя на плененного ангела.

– Потому что ты такой же человек, как и все. А во многом даже лучше. – Джульетта без тени страха и отвращения смотрела Квазимодо в глаза. – Люди несправедливы к тебе.

– Я не хотел тебя похищать. Честно. У меня не было выбора. – Горбун, вцепившись в прутья клетки, сполз на каменный пол, и девушка тоже опустилась, сев рядом с ним.

– Я знаю. Мы все рабы воли своих отцов, а я собиралась ее нарушить. Может поэтому я здесь. Может Бог против браков без отцовского благословения? – задумчиво, продолжая трепать волосы монстра, произнесла пленница.

Квазимодо вопросительно посмотрел на Джульетту.

– Мой отец хотел выдать меня замуж за нелюбимого мною мужчину. И я решила сбежать, чтобы в тайне обвенчаться со своим возлюбленным. Завтра в полдень. – Слезы вновь хлынули из ее глаз, и она закрыла лицо руками. – О, Феб.

– Не плачь. Пожалуйста. Скоро ты вернешься. – Горбун почувствовал, как внутри у него все сжалось и стало невыносимо больно от ее слез. – Убийцу найдут. Скоро. Только не плачь. Я сделаю все, что попросишь. Только скажи.

– Выпусти меня! – девушка посмотрела на горбуна глазами полными надежды.

– Этого я не могу, – с тяжелой грустью в голосе отозвался он.

– Можешь! Я знаю! Ты можешь! Просто открой эту клетку. Отодвинь засов и отведи обратно, к отцу.

– Не могу, – его кулаки сжались, и он зажмурился. Казалось, горбун испытывал безумную боль, с которой пытался справиться. – Попроси ты меня отдать свою жизнью, я бы не спросил зачем. Но это… я не могу… отец…

Уродец закрыл лицо кулаками и неловкими движениями, бил ими себя по голове.

– Успокойся! Я понимаю! Прости! Я не должна была тебя об этом просить. – Джульетта была ошарашена услышанным до всей глубины своей души. – Я бы не за что на свете не попросила тебя отдать свою жизнь…

– Я понимаю. Я урод. Я похитил тебя. Я не заслуживаю этого…

– Нет! Наоборот! Твоя жизнь для меня также ценна, как и собственная! Разве подобное надо заслужить?

– Это большая честь. Я читал в книгах. В них пишут, что умереть ради другого человека – это достойная, правильная смерть…

– Это так мило… – Джульетта была удивлена искренностью и добрыми намерениями, того кто еще недавно для нее был олицетворением зла. – Но вряд ли я настолько дорогой тебе человек. Мы только познакомились.

– У меня больше никого нет. Никто не гладил меня по голове. За это можно умереть. – Со всей серьезностью произнес Квазимодо, и девушка не выдержала и рассмеялась.