Текст книги "Белая змея"

– Ладно, но откуда ты знаешь, что это будет мальчик?

– Знаю.

В Закорисе, в прибрежной деревне, ей была уготована именно такая участь – принять мужчину в себя, затем вытолкнуть наружу. Но она была слишком порывиста и полна жизни. Беременность не успокоит ее. Ребенок родится в конце весны или в начале лета.

Да, она сильная. Сила любого партнера стала бы излишней для нее. Ни один из ее любовников, делавших комплименты ее танцевальному дару, носивших титулы, слагавших песни или наделенных познаниями о звездах, не смог стать спутником ее души.

А воину нужна война. Иска будет одним большим сражением. Она громко рассмеялась.

– Ты рада, закорская девушка, что носишь моего сына? – спросил на это Эруд.

– Единственная моя радость – порадовать тебя, хозяин.

– Ты станешь хозяйкой в моем доме. Впредь не беспокойся об этом.

Кто-то должен забыть о насмешках. Быть щедрым и учить щедрости. И, наконец, хранить молчание.

Он посмотрел сверху вниз и увидел, как она шагает рядом, прямая и гордая, черная, как ночь. Ее волосы развевались на ветру, словно знамя. У нее не было прошлого, но он дал ей настоящее. Эруд остановил зееба и посадил ее перед собой. Это было совсем не по-искайски, и слуги удивленно воззрились на него.

Книга пятая
Мойхи

Глава 14
Свадьба в Мойе

В отличие от большей части Виса, на Равнинах свадьбы не были привязаны к времени Алой звезды. Любой знал, что по всему континенту степняки неподвластны Застис. Как полукровкам, так и дорфарианцам, заравийцам и прочим пришельцам на Равнинах не приходилось подолгу ждать жарких месяцев. На юге излюбленным временем свадеб было самое начало лета – после дождей, перед приходом жары.

В провинции Мойхи, состоящей из двух городов-государств с прилегающими землями – прибрежной Мойи и континентального Хибрела, – уже шестьдесят лет царили покой и процветание. Находясь под верховной властью Повелителя Гроз Дорфара, мойхийские города управлялись выборными советами, которые состояли в основном из судовладельцев и торговцев, терпимых к любым богам, но обязательно чтущих Анакир, Повелительницу Змей. В законах и обычаях Мойхи не было расового, религиозного или сословного разделения. По идее, любой мог быть принят как друг, придерживаться своих верований и занять такое положение, какое было ему по нраву и способностям. Не попав в кипящий котел гонений и избегнув наковальни двух великих войн, Мойхи поднялась на том, что отвергла обычные пути Равнин. Там не было ни пассивного и неорганизованного фатализма, все еще держащегося на большей части юга, ни ксенофобии «чистых» эманакир, одна из твердынь которых, город Хамос, лежал всего в пяти днях пути от окрестностей Хибрела, отгородившись стеной холодности, присущей этому народу. Таким образом, непримиримое упорство замкнулось в себе самом, а в шумную Мойхи стянулась деятельная часть народа Равнин вместе с полукровками. Здесь были представлены почти все возможные смеси висской и светлой кровей.

Поэтому свадебные обряды в Мойхи отличались многообразием.

Но некий жених, идущий по Мойе под вечер, не слишком-то задумывался над этим.

Пышно одетый и привлекательный, этот молодой человек явно не был сыном Равнин. Его волосы и глаза были чернее черного, кожа отливала темным металлом. Оттененный этой темнотой, на нем особенно хорошо смотрелся белый с золотом, как принято в Мойе, свадебный наряд.

Когда она увидела его в первый раз, он выглядел значительно менее изысканным.

Жених улыбнулся. Он радовался, но и немного волновался из-за чужих ритуалов, которые должен будет безупречно исполнить на закате. Ради нее, конечно.

Он пытался вспомнить – что же он подумал о ней , когда увидел впервые? Когда он попал в гавань Мойи, то был полуослеплен, как бы ни готовил себя к увиденному. Оказавшись среди сливочно-белых кораблей, расписных стен, над которыми высилась позолоченная Анакир, и людей с льняными волосами, толпящихся в порту, он ощутил страх или даже отвращение. Он тоже боялся чужаков. Плавание далось ему нелегко. Что-то в нем истосковалось по таким же, как он… А тем временем сквозь толпу на пристани к ним спешили две дочери Эрн-Йира со своей служанкой.

Аннах, старшая, была выше сестры, с фарфорово-белой кожей и косой цвета спелого зерна, уложенной вокруг головы. С востока уже пришли новости о разверзшейся пасти Эарла, великой волне и невероятной буре. Мойю тоже настигли странные рассветы и закаты. «Красотку» Эрна ожидали с нетерпением, и получив от поверенного весть, что корабль отца входит в залив, дочери поспешили встречать его. Элисси, младшая, увидела его первой. Эрн, радующийся возвращению, лично представил обеих девушек своим спутникам.

Элисси была маленькая и хрупкая, светлокожая, но позолоченная летним солнцем. Ее волосы были такими светлыми, что, развеваясь на ветру, казались шарфом из белого огня. Но кровь прабабушки-оммоски давала себя знать – глаза Элисси, как глаза жителей Оммоса, Элисаара или Корла, были цвета черного янтаря.

Может быть, именно ее черные глаза утешили Чакора – позже, когда он пришел заглянуть в них.

Ему следовало быстрее сбежать, как бешеной собаке, в Зарависс, в Дорфар или даже на родину. Он принял доброту открытых сердец Мойи, на которую собирался ответить по мере возможности, точно расплачиваясь за припасы, взятые в долг. Он знал, что люди здесь живые, наделены характером, разумом и, может быть, даже душой. Но несмотря ни на что, они оставались для него призрачным народом.

Их устрашающий дар чтения мыслей отнюдь не был явным и очевидным. Эманакир очень гордились своей тайной внутренней речью, однако в торговой Мойе эта способность, то ли из-за ремесла, то ли из обычной вежливости, была ограничена семейным кругом. На «Красотке» команда старалась не беспокоить пассажиров-Висов зрелищем своих безмолвных разговоров. В доме Эрн-Йира между родственниками время от времени происходили беседы без слов, но по возможности в личных покоях.

Однако в городе порой можно было наблюдать проявления мысленной речи. Часто дети, играющие в парках, разом затихали, обсуждая план игры, а потом вдруг разражались радостными криками.

Чакор встречал на улицах Висов – нескольких ланнцев, дружелюбных дорфарианцев из береговой крепости, заравийских торговцев, астролога-элирианца в лавке недалеко от гавани. Даже полукровка, помолвленный с Аннах, до того походил на Виса, что Чакор удивился, услышав его резкий ваткрианский выговор. Но почему-то все они лишь смущали корла, заставляя держаться отстраненно. Ему не хватало темных людей. Воистину, находиться здесь было невероятной глупостью.

Неиссякающее милосердие и чувство юмора Эрн-Йира стали очевидны еще на корабле. «Красотка» пострадала в шторм и потеряла много груза. Пришлось возвращаться домой без прибыли, да еще и встать на ремонт. Но Эрн не оплакивал неудачу и потратил на пребывание в порту со своими поверенными меньше времени, чем на то, чтобы показать город Чакору.

Корл уже давно понял, что Регер не годится ему в товарищи. В Мойе имелась Академия оружия. Регер ушел туда рано утром, намереваясь как-то применить умения, вынесенные со стадиона. Он продал золотые запястья и украшения с пояса, чтобы вернуть деньги Эрну и его жене, но те отказались принять какую-либо плату. У Чакора же не осталось ни денег, ни чего-то, что можно продать, кроме самого себя. Но найти работу в Мойе значило задержаться в Мойе, а этого Чакор не хотел. В Мойхи никто не бросал денег уличным акробатам, а ставки здесь делали только на состязаниях лучников и скачках шансарских лошадей.

На пятый день Эрн-Йир, который уже показал Чакору рынки и залы гильдий, внешний вид храма Анакир с позолоченной крышей и гоночную трассу, повел своего гостя на улицу Богов. Корл с искренним испугом смотрел по сторонам, где среди синталевых деревьев в желтом цвету стояли храмы всех главных божеств Висов. Здесь был храм оммосского бога огня, бок о бок с его закорианским братом, и беседка заравийской Ясмис, над которой вился дымок благовоний. Чуть дальше обсидиановые драконы отмечали храм древних таинственных богов грозы из Дорфара. У его подножия, на ступенях, привычно играли в кости три дорфарианских солдата. Имелся даже постамент с синебородым Рорном.

Чакор что-то недовольно пробормотал и поинтересовался у Эрн-Йира: если люди Равнин так благочестивы и преданы Анакир, зачем все эти святотатства прямо у нее под носом? Эрн-Йир объяснил ему здешние нормы терпимости. Он и сам не пренебрегал Зароком своих предков.

– Тогда где здесь Коррах? – спросил Чакор.

Эрн-Йир словно ждал этого вопроса и показал на тропинку. Корл, все еще не веря, пошел по ней и вскоре обнаружил храм Коррах, а рядом, по соседству – обиталище Ках. Чакор зашел с корлского входа и отдал одну из своих последних монет, чтобы совершить подобающее подношение масла. Он чувствовал себя неуютно, желая спросить у своей богини – что она делает в этой стране?

В этот вечер Регеру удалось найти в Мойхи прибыльную работу.

В доме судовладельца с почтением относились к вечерней трапезе. Хотелось этого или нет, но так или иначе пришлось одолжить чистое одеяние, принарядиться и с венком на голове оказаться за столом, накрытым снежно-белой скатертью, вместе с семьей и восемью близкими ей людьми. Не надо проявлять неотесанность, наоборот, следует делать все возможное для великодушных хозяев. Не успел Чакор подумать об этом, как у него перед глазами, словно наяву, возник корабль Эрн-Йира, выплывающий из кровавого тумана у берегов Саардсинмеи. Трудно поверить, что это было лишь месяц назад. Кем был Эрн-Йир в тот день, когда шел к ним через руины на берегу с красной пеной черного моря, застывшей на сапогах? Его светловолосые матросы, покачав головами и протянув им вино, отправились в развалины города – и вернулись в молчании на алой заре, которая, казалось, никогда не погаснет… Эрн-Йир и его люди были частицей человеческого в ночи, нависшей над миром.

Младшая дочь хозяина, Элисси, сидевшая слева от Чакора, протянула засахаренную дольку мандарина запоздалой гостье – на удивление маленькой мартышке серебристого цвета. Изящно поедая угощение, обезьянка окидывала стол глазами цвета индиго.

– Ах, обезьянья принцесса, – произнес мужчина, сидящий по левую руку от жены Эрн-Йира. – Надеюсь, вы в добром здравии?

Обезьянка что-то пискнула.

– Увы, – сказал мужчина. – Она говорит, что этим летом ее мучал кашель. А сейчас как вы, дорогая?

Засмущавшись, мартышка обеими руками схватила свой хвост и прикрылась им, пытаясь спрятаться.

– Она говорит, что если бы ее не так сильно тискали, то все было бы гораздо лучше.

Послышался смех.

– Как жестоко говорить неправду, да еще и при всех! – обратилась к принцессе Элисси. – Ты неблагодарная мохнатая тварь. Кроме того, ты съела жемчужину из моей серьги. Потому тебя и мучает кашель!

Мужчина, который разговаривал с мартышкой, перед тем представленный как мастер Вэйнек, был невысоким сухощавым человеком из Гильдии художников и скульпторов. Он заметил, что пожирательница жемчужины – еще образец совершенства, и обрисовал подвиги других членов ее племени, которых привел в свою мастерскую на Мраморной улице, чтобы нарисовать. Они перегрызли прутья клетки, съели брусок чистого воска, несколько палочек краски и даже парик из кладовки.

– Однако мы всегда испытываем нужду в хороших живых моделях, – прибавил Вэйнек, переведя взгляд на Регера, сидящего напротив.

Тот лишь мрачно усмехнулся.

– Я не хвастаюсь… как всегда говорят хвастуны, – продолжил Вэйнек. – Однако трое сыновей младшего принца Дорфара позировали мне для моих работ. Это все знают.

– Фриз с воинами в большой библиотеке, – кивнул Эрн-Йир. – Да, об этом знают все. Они сами хвастались. Твоя мастерская прославлена.

– Мой отец, – обратился Вэйнек к Регеру, – был пастухом на равнинах под Хибрелом. Здесь мы живем так, как нам нравится. Это достоинство Мойхи. Ни один человек здесь не устыдится назвать другому свою цену, – Вэйнек оторвал виноградину и начал играть ею. – Мы собираемся пойти на великую авантюру – создать статую бога-героя Ральднора. Это заказ из Зарависса, для зимнего дворца самого короля. Мы обязаны проявить себя с наилучшей стороны, и ты не станешь спорить с этим.

Повисла пауза. Все уже догадались, о чем речь, разве что мартышка, глупее которой не было на всем юге, пребывала в неведении.

– Что ж, Регер эм Элисаар, я обещаю тебе шестьдесят анкаров золотом по мере Мойхи и Зарависса, если ты согласишься поработать у меня.

Впечатляющая сумма вызвала оцепенение.

– Какую работу вы предлагаете мне, господин – скульптора или модели? – забавляясь, переспросил Регер.

За столом снова рассмеялись. Вэйнек лукаво взглянул на Регера:

– За работу скульптора ты получил бы больше, но я уже нашел человека. Нет, я имел в виду работу модели.

– Но я слышал, что лик короля-мессии Ральднора увековечен, – вежливо возразил Регер, снова дразнясь. – Я не похож на него, честное слово.

– Это спорный вопрос. Подобие может проявляться по-разному. Так Ральднор походил на своего предка Рарнаммона, а его сын, второй Рарнаммон – на отца, хотя тот и сгинул где-то двадцати пяти лет от роду. Не хочу тебя смущать, молодой человек, но модели необходима привлекательность как лица, так и тела. И выносливость – позировать часами не так-то легко. Я слышал, что в Элисааре ты был гладиатором?

– В Элисааре я был рабом, – бросил Регер.

– В Мойхи не признают рабства, – уже серьезнее произнес Вэйнек. – Любой раб, пересекающий наши границы, становится свободным, как и все люди перед лицом богини. Ну как, ты принимаешь предложение?

– Да, – кивнул Регер, – и благодарен за него.

– Благодарить станешь, когда все будет закончено. А теперь, Элисси, дай мне обнять мартышку-принцессу. Мне пора идти. Друг мой Эрн и вы, госпожа, примите мои извинения, но вы знаете, каковы мои вседневные труды. Регер, мастерская открывается с первыми лучами солнца.

Регер кивнул. Его лицо, как и голос, осталось спокойным.

Аннах и ее похожий на Виса ваткрианец предавались сдержанным ласкам в гуще лоз, поэтому Чакор свернул на другую тропинку среди синталевых деревьев.

Регер сидел у водоема. Луна уже взошла, и рыбы, днем золотые, как глаза людей Равнин, выпрыгивали из водоема, чтобы полюбоваться на нее.

В тишине сада повисло дыхание поздней городской ночи. Тьма под стенами была испятнана светом, падающим из окон. Откуда-то с улиц доносилась музыка или приглушенные голоса. Иногда до сада даже долетал шепот океана. Было не время и не место для ссор. И, несмотря на все сходство – это не Саардсинмея.

– Значит, ты решил остаться здесь и стать эм Мойя.

Регер поднял глаза. Еще одна рыба разорвала отражение луны в водоеме, а может быть, упал цветок синталя – им уже пришло время опадать.

– Я думаю, что предложение Вэйнека надо принять.

– А я думаю, что его подготовили заранее.

– Да, – вздохнул Регер. – Как мы уже заметили, Эрн-Йир – великодушный человек.

На корабле они почти не разговаривали. Не потому, что Лидиец избегал корла – он оказывал ему внимание, но в ответном внимании не нуждался. Это не было похоже на товарищество выживших, каким представлял его Чакор. Регер не доверился ему. Он слушал и отвечал, но чаще искал одиночества. И чем ближе они подходили к светлым берегам чуждой страны, тем больше Чакор скучал и ждал чего-то.

Впрочем, он с самого начала чего-то ждал от Регера. Превзойти его или оказаться превзойденным. Превознести, повторить, отшлифовать умения… Последние события сделали их неразговорчивыми – или это сделала она ?

Они оба шли за ее носилками. Вместе нашли убежище в ее гробнице. Вместе покинули город.

– Это правда? – вдруг спросил Чакор.

Регер не задал вопроса: «О чем ты?» Он воспринял это так же естественно, как рыбу, всплывшую из водоема, падение цветка, нарастание и убывание луны, рождение и смерть.

– Я думал, что убил тебя. Это ужаснуло меня – раньше я никогда не убивал так . Ты знаешь, почему так случилось? Сдается мне, что ты это видел.

– Трюк жрецов Анак. Меч, превращенный в змею.

Еще одна частица причастности к ней … Чакор прислонился к дереву. Ему уже казалось, что все это случилось не с ним – смертельный удар, исцеление. Безумно его равнодушие или мудро? Может быть, лучше считать, что его память ошибается. Когда он говорил об этом, ему приходилось заставлять себя. Не то чтобы его каждый раз обдавало ужасом, но он не мог поверить в какие-то неизвестные стороны своей личности или проявления богини. Он должен принести Коррах достойную жертву. Если кто-то и спас его, то это Коррах. А кроме всего прочего, эманакир была мертва.

Послышался какой-то шум, и снова воцарилась тишина, живая тишина сада и ночи. Возможно, в гуще лоз происходил какой-то разговор, но без слов.

– Перед смертью Аз’тира сказала мне, что в Мойхи я встречу своего отца, – произнес Регер. – Когда придет время. Я никогда не знал своего отца. Но есть причины, по которым хочу знать.

Как Регер не спросил «О чем ты?», так и Чакор не уточнил: «Значит, Равнинную ведьму звали Аз’тира?»

– Она была точна в подобных вещах?

– О да.

Они были любовниками. А ему не досталось такой причастности.

– Я собираюсь на север, – сказал Чакор. – По слухам, в Зарависсе бывают неплохие состязания. Или в Дорфар. А то я уже стал пахнуть по-оммосски. Жаль, что останусь должен нашему дорогому судовладельцу.

– Не могу даже представить, как Эрн подсчитывает, кто и сколько ему должен.

По отражению луны на воде проскользнула рыба, более крупная, чем прежние. Постоянное разрушение света… Он разрушился, он не мог не разрушиться.

– Обязательно приду посмотреть, как твою статую Ральднора привезут в Зарависс под звуки труб и на повозке, украшенной золотом, – проговорил Чакор.

* * *

Часом позже, идя по Янтарной улице, Чакор услышал по-волчьи осторожные шаги, пытающиеся слиться с его собственными. В Мойе не ждешь нападения разбойников, но это не значит, что в городе их нет совсем. Выхватив кинжал, Чакор развернулся и встретился взглядом с нареченным Аннах.

– Ты держишься, как воин, – сказал последний. – Еще не тянет ко сну? Послушай, прости за откровенность, но не хочется ли тебе девицу? Тут недалеко есть один неплохой дом, рекомендую. Они хорошо меня знали до того, как я сложил себя к ногам Аннах. Девушки в основном из Зарависса, хорошенькие. А насчет денег не беспокойся, я заплачу.

– Это еще почему? – воинственно спросил Чакор.

– А почему бы и нет? – пожал плечами жених Аннах. – Просто сегодня я счастлив.

Его звали Джериш. Он был капитаном сотни в гарнизоне Мойи и говорил на языке Висов с акцентом, полученным от отца-ваткрианца, язык же второго континента был для него родным – дома говорили на нем. Но у Чакора имелось подозрение, что по-ваткриански отец Джериша говорил, наоборот, с висским акцентом.

– Знаешь, что неправильно у вас в Мойе? – спросил Чакор.

– Нет, а что же?

– Вы слишком много даете просто так.

Они не спеша пошли на северо-запад, к улочкам за гоночной трассой. В разноцветной Мойе, освещенной по ночам уличными лампами, никогда не бывало темно. Подойдя к синталевым деревьям, которые росли в каждом парке и саду города, они почувствовали теплый аромат, плывущий над улицами.

– Через два дня мой отряд выйдет в крепость. Можешь поехать с нами, если угодно. Мы убережем тебя от разбойников на границе.

– А если мне захочется, ты поможешь мне попасть в армию, которой всегда нужны здоровые способные мужчины любой расы и веры.

– Это правда. Не выдам тайны, если скажу, что обычно на нас нападают с моря. И мы хотим показать Новому Элисаару, что сделать это не так-то просто.

– Какая удача для вас. Теперь вы можете забыть об Саардсинмее.

Они разошлись у скотного рынка, мерзкий запах от которого чуть не довел Чакора до обморока. Когда он шел обратно мимо гоночной трассы, то зло сорвал с ворот расписание скачек на завтра.

Даже Анак давала просто так.

В следующий полдень, еле встав с кровати после бессонной ночи, он поставил остатки своих денег на шансарского всадника в черном и выиграл двадцать серебряных парингов по курсу Мойхи.

Потом, подойдя к храму Коррах, Чакор увидел, как на его крыльцо восходит Элисси, и окаменел, решив, что сошел с ума. Ее молоденькая девушка-служанка, стоя у колонны, качала обезьянку на руках, как ребенка. Чакор отошел ко входу в храм, расположенный напротив, и в неистовом бешенстве стал ждать.

Примерно через треть часа Элисси вышла из храма. Бриллиант сверкнул на ее медовой щеке – и тут же потускнел, когда Чакор заступил ей путь.

– Что ты делаешь здесь? – спросил он. Девушка смотрела на корла и молчала, и он добавил: – Или ты ходишь сюда постоянно, чтобы плюнуть на алтарь из ханжества?

– Нет.

– Тогда зачем?

– А ты как думаешь? – стыдливое выражение на лице Элисси сменилось раздражением. – Сюда ходят, чтобы совершать подношения.

– Что? Верующая в Анак-Змею пришла в грязное капище неверующих, чтобы сделать подношение? – Чакор намеренно забыл про Эрна и его бога огня. Он видел, как она изо всех сил пытается быть спокойной, словно взрослый, поучающий неразумного капризного ребенка, и поэтому сказал еще громче: – Это женщина-змея от зависти надоумила тебя?

Люди оборачивались на них с доброй усмешкой, не улавливая сути, возможно, считая это обычной ссорой влюбленных. Элисси в замешательстве покраснела, но подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза.

– Анакир не знает зависти. Анакир есть все, – твердо сказала она. – Анакир – имя, которым мы называем самую суть жизни, существование тела и души, земли и вечности. А вы дали этой сути имя Коррах. И потому я пришла к твоей Коррах и поднесла ей жертву, ибо Анакир не нуждается в жертвах, а кроме того, она не твоя .

Чакор мог только смотреть на нее. Она тоже не отводила пылающих агатовых глаз.

– Зачем? – наконец спросил он еще раз.

– Затем, что она сочувствует тебе, если можно так выразиться. Я обратилась к ней, словно выбирала для человека язык, который ему понятен, и просила, чтобы она подарила мир твоей душе.

Он поблагодарил, упустив основной смысл ее слов.

– Но для тебя и твоих людей Коррах не существует.

– Существует все. Посмотри на камешек, который лежит вон там. Ты можешь назвать его «умх», а я – «омм». Но от этого он не перестанет быть камешком и не сдвинется с места. Не так ли?

Неожиданно Чакора захлестнуло волной успокоения. Девушки из Мойхи хорошо владеют искусством спора. И как прекрасна эта, тронутая солнцем почти до искайского оттенка кожи, с огнем в глазах и с волосами, словно раскаленный белый свет, каких нет ни у кого…

– Пощады, – произнес Чакор, употребив термин из элисаарских правил поединков. – Опусти меч, госпожа, ты победила. Приношу свои извинения. Твой отец тоже приносит жертвы Зароку, не так ли?

Она рассмеялась, а он вдруг вспомнил, зачем она приносила эту жертву.

Вскоре они оказались в городском саду под желтыми кустами. Обезьянья принцесса забралась на дерево, а служанка убежала купить ягодного сока.

Они говорили об обычных вещах, не только о религии, и Чакор больше не спрашивал ее о подношении. Из призрака Элисси стала для него реальным существом. Внезапно до юноши дошло, что она любит его – но не так безудержно и требовательно, как другие молодые женщины, встреченные им в скитаниях.

Чакор обнаружил, что ему трудно удержаться от хвастовства, ибо хочется стать в ее глазах значительным и красивым. Но он должен был проявлять осторожность. Это рискованно. Она не придорожный цветок, а дочь человека, который оказал Чакору много любезностей и был очень добр к нему.

Но даже каким-то образом сдерживая себя, он все же рассказал ей о своих корнях и о том, что он принц, давно покинувший родной Корл. Он сидел рядом с Элисси под деревьями и рассказывал о гибели Саардсинмеи. Он позволил ей ощутить ту тень, которая была с ним и поныне, когда на его сердце словно упал мертвящий крик миллионов отчаявшихся сердец.

День клонился к закату. Лето тоже клонилось к своему концу. На его ладонь упал цветок с дерева, и он вставил его в волосы девушки. Он надолго замолчал, она тоже. Глядя на них, любой прохожий подумал бы, что в Чакоре есть немного крови Равнин, и они говорят друг с другом без слов.

– Синталь рос в древнем городе на юге, – произнесла Элисси. – На древнем языке это слово значит «волосы богини».

– Как твои, – отозвался Чакор и тут же удивился, как не откусил себе язык.

– Мы считаем, что мы тоже часть Анакир, ибо Анакир во всем, – только и сказала на это Элисси. – В каждом из нас есть частица бога, Чакор.

– Вы верите в то, что души приходят назад, чтобы родиться снова, и на самом деле смерти нет.

– Даже если это и не так, ужас и страх Саардсинмеи ушли. И боль ушла вслед за ними. Если боль приходит к тебе, Чакор эм Корл, позволь ей стать частью тебя – но не становись сам частью этой боли.

Они пошли назад в нарождающемся вечере – еще одна пара среди многих других, – прихлебывая охлажденный сок и расхваливая обезьянку за то, как она вышагивает рядом с ними. Служанка встретила своего возлюбленного, извозчика с Мраморной улицы, и ей позволили погулять до ужина.

Он запретил себе любые вольности. Он даже не взял ее за руку.

За ужином Чакор переговорил с Джеришем, дав согласие выйти в Зарависс вместе с солдатами, и попросил зееба, за которого теперь мог заплатить. Он попытался предложить Эрн-Йиру десять серебряных парингов, но получил твердый отказ.

Позже, выйдя в сад в поисках Элисси, Чакор не нашел ее там. Он расстроился, но и успокоился тоже.

После двух с половиной дней пути до крепости Джериш и его сержант соблазнили Чакора солдатской жизнью. Это было нетрудно, ибо он и без того вскоре после выезда начал в замешательстве раздумывать – зачем ему нужны именно Зарависс или Дорфар, что он там найдет? Он еще раз окинул внимательным взором все свои умения. Чакор всегда был бродягой и считал драку своим ремеслом, но в Элисааре узнал кое-что о колесницах, о хиддраксах и зеебах, о мастерстве меча. Служба в армии показалась ему той же дракой, только в лучших доспехах, и он решил присоединиться к Джеришу и его людям. Волки Равнин, как они себя называли, были жизнерадостной компанией, на три четверти состоящей из желтоволосых людей Мойи и на четверть – из всех прочих. Кожа цвета темной бронзы не лишала права на командование, что подтверждал пример Джериша. В то же время капитан крепости, руководящий дорфарианскими силами мирного времени, имел почти белые волосы.

Кроме того, по истечении оплаченного срока Чакор всегда мог покинуть службу. Как заверил его Джериш, если только Новому Элисаару или Оммосу вдруг не вздумается испробовать на Мойе свои метательные орудия, препятствий к этому не будет.

Оказавшись в казарме и приступив к потогонной военной подготовке, корл сразу же пожелал удрать. Но было поздно. Новобранцам в Мойхи выдавалось жалованье за два месяца вперед, поэтому за ними хорошо приглядывали. Так что Чакор решил пока не слишком задумываться об этом. Он начал изучать своих собратьев, с которыми мог меряться силой и боевым мастерством так часто, как хотел, а по вечерам отправлялся с ними выпить в деревню близ крепостных стен.

Иногда ему доводилось возвращаться в город, но гораздо чаще он пересекал границу с заравийским Саром, городом ветров, происхождение из которого когда-то приписывал себе герой Ральднор. Чакор потерял связь с Регером, однако Джериш сообщил, что Лидиец все так же работает на Вэйнека. Однажды корл съездил к Эрн-Йиру, но тот снова ушел в плавание, и Чакору не удалось увидеться с ним – равно как и с ней …

В последнюю оттепель перед временем долгих снегов проводилась охота на тирров. Эти мерзкие твари прямо-таки кишели в здешних местах, их следы и помет часто встречались на дорогах и тропинках, и ходили истории о бродягах и деревенских детях, отравленных их когтями. Тирров ненавидели даже сильнее, чем волков. Но Чакор, уже охотившийся на них в Корле, знал несколько хороших уловок, которые принесли ему удачу. Они разорили три логова и принесли домой одну неповрежденную голову, плоскую и безухую, и связку когтей – разумеется, лишенных яда, – чтобы украдкой подсовывать их офицерам в блюдо с ужином.

Зима выдалась суровой, и они всемерно проклинали ее, почти ритуально жалуясь на погоду и трудности путешествия до Мойи и Зарависса. Тут и там горели костры. Ночное небо было по-зимнему чистым, так что дозорные на башнях могли бы наблюдать за звездами на элирианский лад. Залив замерз, море сделалось ровной ледяной поверхностью. Вокруг крепости расстилались бескрайние белые поля. Чакор попал в милость к девушке-полукровке из Сара, но та была такой же, как и прочие свободные девушки, с которыми ему довелось встречаться. В пору дождей оттепели их страсть уже изрядно поблекла, и встречи стали реже.

Весной, когда Волки Равнин снова вернулись в городской гарнизон, Джериш и Аннах поженились. За минувшие три месяца Чакор продвинулся по службе и теперь был сержантом отделения, подчиненного непосредственно капитану Мойи. Это означало новый срок заключения в крепости. Но с наступлением приличной погоды, когда открылись дороги на Зарависс, Чакор и сам уже был не прочь остаться там. Теперь ходили истории уже не о тиррах, а о разбойниках на границе. Корла это устраивало, ибо в нем поселилось беспокойство, требующее выхода в бою.

Пока что он поехал на свадьбу. Джериш пригласил его в Отряд налетчиков (так по здешнему обычаю именовалась компания друзей жениха), куда также входили его двоюродные братья из Ваткри, друзья детства и соратники по оружию. Чакор не мог отказаться.

В шуме и веселье он не мог разглядеть Элисси, пока не начались танцы. В Мойхи имелся тип танца, еще не распространившийся на землях Висов, когда мужчина и девушка, взявшись за руки, вставали в пару, а пары выстраивались в ряд. Элисси образовала пару с солдатом из отряда Диких Котов. Она казалась спокойной и улыбалась, но ее лицо не было таким живым, каким запомнил его Чакор. Он видел, как зима высветлила ее кожу. Мед Иски стал снегом эманакир.

За вечер они перемолвились друг с другом лишь парой слов, желая радости новобрачным.

Прошло много времени с того дня, когда он последний раз жертвовал Коррах вино и масло. Кровавые жертвы любому из богов считались в Мойхи устаревшими и недостойными, кроме специальных случаев, когда туши убитых животных тут же делили на куски и раздавали нуждающимся. Но Анакир никогда не приносили такую жертву. Насколько Чакор знал, ей вообще никогда и ничего не жертвовали.

На следующее утро он выехал назад в крепость, зачем-то решив напоследок проехаться по улицам.

Вдруг в лавке ювелира в Овечьем переулке он увидел Элисси, стоящую в окне – примерно в локоть высотой, сделанную из серебра. Чакор осадил зееба и уставился на нее. В конце концов он решился войти в лавку. Навстречу ему вышел заравиец, и Чакор с удрученным видом указал на статуэтку.