Текст книги "Арабская кровь"

– Не знал… – У Рашида отвисает челюсть. – Я, вообще-то, знаю о тебе немного, но мы над этим еще поработаем.

Он шутливо грозит ей пальцем.

– Значит, Марк Аврелий Антонин, – продолжает свою мысль Марыся, умалчивая о собственной бурной истории, – родился в апреле, уже не помню точно, какого числа, в сто двадцать первом году в Риме, а умер тоже весной в сто восьмидесятом году в Виндобоне, это значит современной Вене. Наверное, от тифа или другой заразы. Он был великим римским кесарем, писателем и философом. Любил захватнические войны, как все в те времена. О нем был фильм «Гладиатор», в котором в одной из главных ролей снялся красавец Рассел Кроу. Но в этой американской картине судьба кесаря была полностью сфальсифицирована, больше подана в художественной интерпретации. Настоящим было только имя. Ух!

Марыся говорит все это на одном дыхании, переводит дух и довольно хлопает в ладоши, радуясь, что еще столько помнит.

– Ну-ну, умная девочка, – говорит Рашид и шутливо гладит ее по голове. – В награду я приглашаю тебя в шикарный ресторан около арки, он для иностранцев… Правда, не знаю, пускают ли туда «туземцев», – произносит он с иронией.

– А у меня другое предложение. – Марыся тянет его за полы расстегнутой фланелевой рубашки. – После таких прогулок я всегда садилась недалеко от оборонных стен и мечети Абдул-Вахида и съедала бурики[50]50
  Бурик – пирожок, преимущественно с мясом (араб.).


[Закрыть] или бриоши[51]51
  Бриоша – дрожжевая сладкая булка, часто без начинки, только с сахаром наверху (фр.).


[Закрыть], которые можно было там купить с тележки. Как тебе это?

– Я об этом, собственно, и мечтал.

Место, которое Марыся помнит с детства, не сильно изменилось. Может быть, даже женщина, которая продает лакомства, та же самая. Молодые люди усаживаются на солнце на удобной скамье, прислонившись к древней стене, и наслаждаются хорошей ливийской выпечкой, морским бризом, который гладит их щеки и путает волосы, тишиной и спокойствием данного места в эту пору дня.

– Ты только пять лет жила в Триполи? – Рашид не отступает и хочет узнать побольше о двоюродной сестре. – Мама рассказывала, что ты родилась в Польше, а что потом – уже только какая-то загадочная информация.

– Моя жизнь не сказка.

Марыся чувствует, что должна рассказать о себе этому приятному мужчине. Но она не знает, с чего начать. Смотрит на парня, на его красивое арабское лицо и сравнивает, постоянно сравнивает его с Хамидом! Какой же он беззаботный, какой забавный и улыбчивый! Может, это судьба, а не семья и приятели формируют характер? Ее муж много прошел, в молодости пережил трагедию, утратив близких, участвовал в борьбе с терроризмом в Йемене, в страшных акциях, а это делает человека жестким и неуступчивым для окружающих, что все больше становится заметным в поведении Хамида. Если сравнивать их внешне, то Рашид, безусловно, на порядок красивее. Он не просто стройный и хорошо сложенный. У него красивое лицо, обрамленное длинными, спадающими до плеч кудрявыми черными волосами, которые из-за ветра схвачены резинкой. Лоб у него высокий, изогнутые брови цвета воронова крыла. Миндалевидные глаза окружены таким количеством ресниц, что они даже путаются. Нос, конечно, семитский, но не мясистый и большой, как у жителей Ближнего Востока, а узкий, с горбинкой, с большими выделяющимися ноздрями. Он типичный представитель арабов Северной Африки. Предки их происходят от берберов, населяющих пески Сахары, и поэтому у них острые хищные черты лица. Большое впечатление произвели на Марысю губы Рашида – широкие, чувственные, с немного вздернутой верхней губой, над которой мужчина отращивает модные сейчас усики. Самым удивительным девушке казался момент, когда он улыбается и показывает белые, как жемчужины, ровные зубы. Он делает это так искренне и естественно, что она дрожит от восхищения. «Рашид невероятно сексуальный», – думает Марыся и, снова краснея, опускает глаза. «Главное – это то, что он со мной разговаривает и слушает меня, интересуется мной и заботится обо мне. Какая же я была в Саудовской Аравии одинокая!» – Она грустно вздыхает.

– Расскажешь мне настоящую историю твоей необычной жизни? Мне интересно, Мириам. – Молодой человек поднимает ее лицо за подбородок и смотрит прямо в глаза.

– Ты уже знаешь, что я родилась в Польше. Остальное вкратце выглядело так…

Марыся для смелости делает глубокий вздох – и речь полилась сама собой:

– С мамой и отцом, братом Хадиджи, твоим дядей, мы переехали в Триполи. Немного пожили в доме, который теперь занимает Муаид, позднее – на ферме в пригороде, где наш семейный филантроп какое-то время тому назад основал клинику для реабилитации наркоманов. В те годы он сам был сильно зависим, что не давало спать его матери, Малике. Потом что-то произошло между моими родителями. Отец поступил ужасно: забрал меня и мою сестру Дарью у матери, а ее вывез в Сахару к далекой родне, чтобы она там работала, как рабыня, или просто умерла.

– Что ты говоришь?! Это не может быть правдой! Такие вещи сейчас не могут происходить!

– Не перебивай, если собьюсь, то ты уже ничего не услышишь. Мне нелегко рассказывать кому-то позорную правду. До сих пор я каждый раз так приблизительно подавала историю моей жизни, что уже сама не знаю, как оно на самом деле выглядело. Итак, отец отдал нас бабушке Наде. Ты должен ее помнить, она была чудесной и доброй женщиной. Мы поехали всей семьей с теткой Маликой в Гану, где она получила какую-то скверную должность в посольстве. Мы убегали от моего отца и его угроз.

Рашид открыл было рот, чтобы о чем-то спросить, но Марыся жестом велела ему молчать.

– Не спрашивай ни о чем, потому что только это могу тебе рассказать. В Аккре были одни женщины: бабушка Надя, тетя Малика, Хадиджа, Самира, я и Дарья. Там я провела чудесное детство, беззаботное и веселое, и юность. Все закончилось так, как это постоянно происходит в нашей семье, – большим несчастьем. Во время первого отпуска, проведенного у нас в Триполи, Самира попала в автокатастрофу и впала в кому. Твоя мама решила выйти замуж за Аббаса и остаться рядом с сестрой. К слову, твоей маме очень повезло. В то же время моя младшая сестра Дарья вернулась к матери, поэтому после месяца каникул домой мы возвращались втроем: я, бабушка и Малика. По-прежнему было хорошо, но как-то пусто стало вокруг нас. Потом тетка Малика была убита, и уже только я и бабушка должны были возвращаться в родные пенаты в Триполи. И вдруг неожиданно появился мой любящий папочка, который вспомнил обо мне в связи с необходимостью нанять служанку для его увеличивающейся семьи в Канаде. Он решил, что из меня выйдет прекрасная рабыня, которая бесплатно будет работать на его молодую женушку и многочисленных ублюдков, появляющихся на свет. В конце концов нам с бабушкой пришлось в очередной раз бежать. Первые два года были спокойными. Мы жили в маленьком бедном домике на Фашлум, и я снова была счастлива и беззаботна. Но затем этот мерзавец нашел нас. Большая семья, разбросанная по всему миру, не захотела пригреть двух бедных сирот под своим крылом. Но одна, самая бедная сестра бабушки, которая живет в Йемене, протянула нам руку помощи. Всегда так бывает: богатый поворачивается спиной, а бедняк поделится последним. Из Туниса мы полетели во Франкфурт, а оттуда – в Сану, где я провела два необычных года. Ты об этом уже знаешь из того, что я тебе рассказывала раньше. Удивительных вещей там пруд пруди…

Марыся приглушает голос. Воспоминания, словно живые, встают у нее перед глазами. Лоб покрывается капельками пота. Дышит она тяжело, как если бы в эту минуту в удивлении стояла перед домом-башней в старом городе в Сане. Рашид опускает глаза и терпеливо ждет продолжения.

– Там я узнала, что такое настоящая преданная семья, что такое дружба и любовь. Несмотря на нищету, в которой мы жили, я была очень, очень счастлива. Бабушка вложила наши последние деньги в мое образование. Для нее это была важнейшая цель в жизни. К сожалению, я остановилась на получении аттестата английской школы, и ничто не обещает, что я смогу продвинуться дальше, – шутит она над собой. – Может, я слишком рано вышла замуж? – с удивлением в голосе говорит Марыся. – Если бы не это, моя судьба сложилась бы совершенно иначе. Мне была назначена научная стипендия в Америке, и я не поехала бы в Саудовскую Аравию и не встретилась бы с матерью. Насколько же сложна и непредсказуема наша жизнь! Один шаг влечет за собой другой, третий, приносит хорошее и плохое, но никогда нельзя остановиться. Однако больше всего я жалею не об утраченной возможности учиться в Штатах, прекрасном путешествии и, вероятно, обеспеченной, спокойной жизни за океаном, а о том, что бабушка Надя умерла.

– А как это произошло? – Молодой человек все-таки не сдерживается и перебивает ее, задавая вопрос.

– Погибла в теракте напротив нашей виллы. Была подложена бомба в магазине на противоположной стороне улицы. Поэтому мы с мужем должны были бежать, оставив в Сане все любимые и памятные вещи, в том числе и снимки, о которых я упоминала.

– Но почему вы должны были так быстро скрыться? Не понимаю. Сейчас на каждом шагу подкладывают бомбы. Терроризм широкой волной заливает весь мир.

– Мы боялись, что этот заряд был предназначен нам, в частности Хамиду. Он участвовал в борьбе с типами из темной фундаменталистской группировки, которую возглавлял известный лидер.

– Ага. – Лицо Рашида удлиняется. Он стискивает зубы. Ему нечего сказать.

– Сейчас мы довольно беззаботно живем в Саудовской Аравии, купаясь в достатке, но это, наверное, ненадолго. Если проанализировать мою жизнь, то состояние идиллии не может продолжаться слишком долго.

Марыся закрывает глаза, тяжело вздыхает и, уставшая от рассказа, опирается взмокшей спиной о холодную стену.

– Твоя очередь, – обращается она к мужчине.

– Какая? – спрашивает он удивленно.

– Рассказывай о жизни. Развесели меня.

– После твоей истории моя жизнь наверняка покажется тебе ни смешной, ни интересной, скорее просто банальной. Родился и существовал – так можно описать мою судьбу, потому что ничего необычного до сих пор со мной не случалось. Может, за исключением того, что встретил необыкновенную личность…

– Кого? – Марыся открывает один глаз, заслоняясь ладонью от лучей солнца.

– Тебя, конечно. – Молодой человек в порыве чувств хватает ее за руку и прижимает к сердцу. Это приводит к тому, что Марыся слегка напрягается.

– Хорошо, хорошо, не темни, – говорит она, стараясь обернуть романтический момент в шутку. – Не увиливай. Рассказывай.

– С тобой не пошалишь, – смеется Рашид, сверкая белыми зубами. – Историю моих родителей ты, наверное, знаешь и помнишь.

– Да, да, твой отец – очередной типичный арабский самец.

– Сейчас ты не перебивай меня, потому что заткнусь и уже ничего не расскажу, – повторяет он ее слова, сказанные раньше.

– Тсс, – Марыся прикладывает палец к губам, озорно хохоча.

– Он настроил меня и моих братьев против матери, а мы, молодые, верили ему во всем. Отец мешал нашим встречам как только мог. Но мне улыбнулась фортуна: однажды я запомнил номер мобильного телефона. Я набрал номер и узнал, что мама систематически звонит, прося об общении с нами. Мы тайно увиделись впервые после многих лет. Мне было тогда уже восемнадцать, поэтому в голове начало складываться некое собственное мнение. Позже мы общались или по телефону, или по электронной почте, или по скайпу. Мохамед подключился к нашей конспирации. Сама видишь, он симпатичный и порядочный парень. Ибрагим, к сожалению, так похож на отца, что я сам избегаю его общества, а он тоже нам не навязывается. Спасибо Богу! Когда отец сообразил, что утрачивает над нами контроль, он организовал мне учебу в Лондоне. Он должен был сдвинуть небо и землю, потому что в том направлении молодых людей из Ливии не посылали. Он согласился даже на то, чтобы я учился на инженера-механика, хотя раньше хотел, чтобы я изучал право и политику. Но однажды восстановленный контакт с матерью не утратился. Я окончил учебу и вернулся, а сейчас работаю вместе с Аббасом, обслуживая салон автомобилей. Я хочу открыть собственную мастерскую по ремонту. Может, удастся обслуживать оригинальные машины «форд» или «пежо». Не хватает здесь таких мастерских. Все. Ничего интересного.

– А что с любовью? – спрашивает Марыся, потому что не может поверить, чтобы такой красавец не приглянулся какой-нибудь девушке.

– Была одна в Англии, но все кончено. Узнала, что я грязный араб, вонючий ливиец, не стоит даже мечтать о постоянной связи, – говорит он сдавленным голосом и на этом хочет закончить свой рассказ.

– Почему? – допытывается Марыся.

– Жили вдвоем два года, и она забеременела. Тогда оказалось, что наш союз был временным, основанным в основном на сексе, беззаботности и недолговечности. Конечно, она, не посоветовавшись со мной, сделала аборт. С того времени я решил, что хватит с меня противоположного пола. Хотя свахи готовы высадить дверь. Но я не буду себе покупать жену. Не хочу, чтобы союз основывался на старых добрых арабских принципах. Я хочу женщину-партнера и настоящую любовь, – добавляет он и несмело улыбается. – Веришь во что-то такое?

– Я вышла замуж за мужчину, окруженного всем блеском арабской мишуры.

– Ты влюбилась или тебе его выбрали?

– Мне казалось, что я его люблю, но знала ли я действительно, что это слово значит и какое это чувство? Мне было всего девятнадцать лет…

Дальнейшие признания прерывает телефонный звонок.

– Алле! – Марыся подскакивает.

– Я уже свободна. Ты где? – слышит она голос матери.

– Я? – Она не может успокоить мысли и чувства. – Подъезжай к арке Марка Аврелия, хорошо? Через сколько будешь?

– Может, минут через десять.

– До свидания. – Рашид своими горячими ладонями крепко сжимает обе руки Марыси. – Надеюсь, что еще когда-нибудь увидимся одни, без спутников или десяти членов семьи, и окончим наш прерванный разговор.

Он смотрит на нее чувственным взглядом, пылающим и проникновенным.

– Наверняка. После сегодняшнего дня я попрошу не сокращать наше пребывание. Случай, думаю, вскоре представится.

В порыве чувств она целует его в царапающиеся щетиной щеки, нежно прикасаясь к ним губами.

Ливийская народная весна

Пребывание на пляже в Таджуре

Дорота с Марысей не могут заснуть и крутятся на большом супружеском ложе в апартаментах семейной виллы. После отъезда Наджли и Навин огромный дом кажется пустым и брошенным. Слышно только, как стены дышат, заборы потрескивают, тяжелые шторы ударяются об открытые окна, деревянные жалюзи отбивают свой неровный ритм, а уличный шум отдается в висках.

– Спишь? – спрашивает Дорота.

– Нет, не могу.

– После недавнего выхода в город ты какая-то хмурая. Что-то произошло, случилось что-нибудь плохое?

– Что ты! – Девушка садится на кровати, прислоняется к ночному шкафчику и включает лампу. – Очень приятно провела время.

– Встретила кого-нибудь? – Сердце матери все чувствует.

– Наткнулась на двоюродного брата Рашида, и мы вместе посмотрели Турецкий базар и старый центр. Все было прекрасно.

Марыся задумалась и, вспоминая приятные минуты, смотрит отсутствующим взглядом в пространство.

– Угу… – Дорота терпеливо ждет продолжения.

– И я начала думать, что… – говорит после паузы Марыся и снова умолкает.

– Что?

– Не чересчур ли поспешно я вышла замуж, – признается Марыся с дрожью в голосе. – Ведь я лишилась всех переживаний и опыта молодости. Я закрыла все двери. Но щеколда опустилась, что ж делать, – вздыхает она.

– Хамид – порядочный человек, – становится Дорота на защиту зятя. – Ты сама так всегда говорила, а после того, как я узнала его ближе, у меня не осталось никаких сомнений на этот счет. Просто сейчас у вас первый супружеский кризис, и только. Во взрослой жизни не все складывается идеально.

– В моей никогда не было идеально, мама. Что в детстве, что в подростковом возрасте – всегда было тяжело, всегда мне доводилось проходить через какие-то испытания. Один неверный шаг влек за собой целую лавину.

– Ты имеешь в виду супружество?

– Нет, то, что не пошла тогда на этот проклятый праздник Святого Николая в посольство и не выехала еще ребенком вместе с тобой и Дарьей. Сейчас я наверняка была бы другим человеком.

– Нечего плакать над разлитым молоком, доченька.

Мать подвигается ближе, осторожно притягивает расстроенную дочку к себе, кладет ей голову на плечо и нежно гладит густые вьющиеся волосы.

– Если бы ты знала, как все обернется, то согласилась бы. Я пару раз в моей жизни тоже совершала возмутительные ошибки. В принципе, одна была решающей… – прерывает она себя. – Но знаешь, о чем я на сто процентов никогда не сожалею?

– О чем? – Марыся чуть отстраняется и смотрит матери прямо в ее голубые глаза, невинные и искренние.

– Что у меня две прекрасные доченьки – ты и Дарья. А не будь того первого неправильного шага, который я сделала в молодости, вас бы не было. Поэтому хорошо так, как есть, самое главное – это упасть на четыре лапы и наконец-то принять верное решение. Но не поспешно, помни.

– Легко сказать! – Марыся каменеет и садится, опираясь о подголовник.

– Я не хочу вмешиваться, но советую как человек, умудренный опытом.

– Знаю, знаю…

– И еще… Я думаю, что мы должны сократить пребывание и как можно быстрее отсюда выезжать.

– Сейчас я не выеду, об этом не может быть и речи! – Девушка стискивает губы и решительно мотает головой.

– Ты не спрашиваешь, что там у Зоськи, с которой я провела последние пару часов, поэтому расскажу тебе, что все, услышанное нами о манифестациях, правда. Она показывала мне объявления и призывы в Фейсбуке. Это не шутки! Семнадцатое февраля должно стать Днем гнева и восстания свободного ливийского народа. Говорят, все готовятся к этому, особенно молодежь.

– Ну и что? В Тунисе и Египте революции прошли спокойно. Если кто-то не хотел соваться в опасные места, то с ним ничего не случалось. А здесь должно быть только мирное шествие. Не паникуй, мама!

– Я вошла на интернет-страничку египетских авиалиний. На ближайшую неделю уже нет ни единого места. Все расхватали в последние дни. Еще минуту тому назад можно было достать билет без проблем. Сейчас хоть бы на двадцать седьмое что-нибудь нашлось.

– Бессмысленно переносить отлет на один день, да еще тратить деньги на отмену брони.

Марыся вздыхает с облегчением, понимая, что преждевременно из Ливии им не выехать. У нее будет еще не одна возможность встретить Рашида.

– Зоська и пара других моих старых подруг-полек тоже пренебрегают этими выходками «дерьмократии», как они это называют.

– Ну, вот видишь! – Марыся от радости подскакивает на кровати.

– Ты, моя девочка, хочешь просто еще раз с ним встретиться, и только.

– С кем? – Дочь прикидывается ягненком, но в глазах ее появились маленькие чертики.

– Ой, заморочил он тебе голову с первой минуты! Но против этого никто не устоит.

– Мама… – Марыся обнимает мать за талию и уже не отпирается.

– Мои подруги хотят завтра организовать выезд за город, чтобы во что-нибудь «не вляпаться», как ты говоришь, – сменила Дорота тему. – Все демонстрации совершаются обычно на Зеленой площади и в центре, поэтому лучше провести день подальше от этих мест.

– А куда мы поедем?

– В Таджуру, такое маленькое местечко в пятнадцати-двадцати километрах от нас. Сейчас это уже почти в черте Триполи. Там красивый охраняемый пляж для иностранцев и современных ливийских семей. Называют его «Чешкой», потому что открыли его, собственно, чехи, доктора и санитары, которые работали в ближайшей больнице. Есть там спасатели, кафешка, ресторан, душевые, даже игровая детская площадка. Это не Сурман или Эз-Завия, – смеется она, вспоминая последний семейный пикник у моря.

– Супер. Кажется, я никогда там не была.

– Была, была, еще девочкой, почти в ладони можно поместить, – смеется мать. – Наверное, позвоню Хадидже, чтобы присоединилась к нам с детками, что ты на это скажешь? – Дорота озорно смотрит на дочь.

– Рашид может привезти ее, – шепчет Марыся.

– Ну конечно.

Семнадцатого февраля с утра прекрасная погода. Как для условий Северной Африки, это обычная весна, но европейцу она напоминает лето в разгаре. Солнце светит уже горячо, а небо почти такое же голубое, как глаза Дороты. В воздухе чувствуется запах нагретой пыли, как на польских деревенских тропинках, ведущих через поля зерновых. Птицы поют, жасмин, хризантемы и молочай пахнут дурманяще. Все счастливы и беззаботны, а в особенности Марыся. Она лучится от предвкушения свидания с мужчиной, который «заморочил ей голову», как сказала мать, а на самом деле просто разбил сердце девушки. На своем новом «мерседесе» Зоська подъезжает к вилле ровно в одиннадцать.

– Пакуйтесь, вот повезло нам с деньком! – восклицает она радостно. – Баська тоже обещала приехать. И Виолка со своими дочками, они почти одного возраста с Марысей. Будет тебе общество, молодежь.

Она похлопывает девушку по спине, увлекая ее к машине.

– Прекрасно! – У Дороты повышается настроение. – Jalla![52]52
  Jalla – пойдем, отправляйся в дорогу (араб.).


[Закрыть]

Женщины минуют центр, молниеносно выезжают на автостраду и мчат в направлении Таджуры. В машине, которая еще пахнет новизной, не чувствуется скорости, но видно, что автомобиль буквально глотает километры. Вдоль дороги в одноэтажных домиках расположены магазины с различными товарами для пляжа и пикника. Маленькие продовольственные базарчики, кафешки, где жарят колбаски и ребра барашка на гриле, пекарни, кондитерские и пункты продажи принадлежностей для плавания детей, лежаки, зонтики, пластиковые маты и соломенные циновки.

– Здесь ничего не изменилось! – выкрикивает Дорота, впитывая взглядом все вокруг. – Как будто время остановилось. Даже мусор там, где и раньше был!

Через пятнадцать минут они останавливаются на перекрестке с указателями.

– Мы уже почти на месте, – улыбается довольная собой Зося. – Если сейчас повернем влево, то приедем к городскому рынку с достаточно большой мечетью. Говорили, что в Таджуре тоже призывали к демонстрации. Но кто тут сможет собраться и для чего? Такая дыра забита досками: лишь бедные фермеры, одна больница и две разрушенные школы. Кто сюда приедет, чтобы протестовать? Поверьте, тут, возможно, даже не слышали ни о каком марше. Говорю вам, девушки, все рассосется.

– Хотя бы, – тяжело вздыхает Дорота.

– Задержимся на минутку за перекрестком, там прекрасная пекарня. Купим себе горячую хобзу и бриоши. Лебнех[53]53
  Лебнех – кисломолочный напиток (араб.).


[Закрыть], маслины, оливки и другие свежие овощи у меня есть, не хватает только основного.

– Мы ничего не взяли, я сглупила, – оправдывается Дорота.

– Успокойся, ты не дома. Если я приеду тебя проведать в Саудовскую Аравию или в Польшу, то тогда ты постараешься, о’кей?

Несмотря на рабочий день, у пляжа на стоянке, расположенной на откосе, припарковано очень много машин. Женщины, нагруженные кошелками с едой и питьем, большими матами, двумя зонтами и топчанами, стараются забрать все за один раз, но вещи валятся у них из рук.

– Не слишком ли много?! – раздается у них за спинами чей-то возглас, и они распознают смешной и беззаботный, как когда-то, голос Баськи. – Вы сюда приехали на пару часов или на всю неделю? – смеется она громко.

– Если нужно будет… – Дорота не договаривает.

– Да ладно! – Баська пренебрежительно качает головой. – Буря в стакане воды, больше в Интернете, виртуальная, а не реальная. Ливийцев не поднять на революцию, у них духу не хватит! – Она презрительно кривит губы. – Что бы они делали без своего Каддафи? Ходили бы, как дети во мгле. Только он один в состоянии держать в повиновении всю эту шваль.

– Напоследок ты выразила свое отношение и к стране, и к ее жителям, – подытоживает Дорота.

– Конечно. Таково мое мнение. Но ведь как кому нравится, никто никого не принуждает к пребыванию в Ливии, правда? Поэтому я тоже отсюда выезжаю asap[54]54
  Asap (сокращенное as soon as possible) – так быстро, насколько возможно (англ.).


[Закрыть]. – С этими словами она хватает самые тяжелые вещи и быстро бросается к крутой витой лестнице, ведущей на пляж.

– Ух-ты, а тут прекрасно! – Марыся останавливается в восхищении на крутом склоне и наслаждается видом внизу. – Blue lagoon, мам, blue lagoon! – кричит она Дороте и машет ей рукой.

Кристально чистая вода залива, окруженная с трех сторон известково-белыми скалами, поражает своей голубизной. Море здесь спокойное и гладкое, как лист бумаги. В глубине пляжа, словно приклеенные к холмам, тянутся низкие постройки, в которых есть душевые, туалеты, магазины с пляжными принадлежностями вроде стульев, столиков, зонтов и прочего. Тут же, прямо у крутого спуска, стоит круглое здание с цветной надписью, сообщающей, что это ресторан. Рядом с ним, окруженная удобными деревянными скамьями, окрашенными в зеленый цвет, находится игровая площадка для детей с пластиковой горкой и каруселью с лошадками.

– Мамуль, не хватает только песочницы! – Марыся догоняет остальных и, подражая капризному ребенку, обращается к Дороте.

– А что находилось вокруг, доченька? – спрашивает мать, счастливая, что дочка что-то помнит из их общей жизни в Ливии более чем пятнадцать лет назад. – Что-нибудь еще вспоминаешь?

– Да, эта глупая фраза сама собой появилась в моей голове, и я сразу вспомнила, что уже была здесь.

Марыся обнимает Дороту за шею и прижимается к ее пахнущим ромашкой волосам.

Прежде чем они успели разложить все вещи, приехала Хадиджа с четырьмя малышами. Конечно, привез ее Рашид. Она пригласила также подругу из Эз-Завии с двумя детьми, чтобы среди белолицых полек не чувствовать себя в изоляции.

– Пройдемся, как когда-то? – приглашает Баська Дороту. – В принципе, со времени твоего приезда так и не поговорили с глазу на глаз.

– Не сложилось, правда?

Дорота надевает соломенную шляпку с широкими полями и большие солнцезащитные очки, набрасывает на свою белую спину широкую вискозную рубашку, и они идут вдоль берега к отдаленным скалам.

– Есть неизменные вещи, такие как пляж и мусор вдоль дороги в Таджуру. Есть также и такие, которые проходят или меняются, но не всегда в лучшую сторону. – Дорота начинает разговор с подругой издалека. – Ты и Хасан всегда были для меня образцом супружества. Идеальная пара, пример для подражания. Жаль, что так произошло.

– Нет ничего вечного, – спокойно говорит Барбара. – Иногда то, что происходит в кухне, снаружи выглядит совершенно иначе. Внешность обманчива, а ты, подруга, по-прежнему наивна. – Вздохнув, она продолжает: – Всю жизнь до этого времени я жаждала найти в ком-то опору. Я хотела перестать беспокоиться о том, хватит ли мне денег до зарплаты. Мне так надоело все самой организовывать и при наименьшей проблеме биться головой о стену. Я мечтала, что кто-то наконец выручит меня и поможет в решении всех проблем. Думаю, что этим кем-то стал, собственно, Ральф. Я могу на него рассчитывать на сто двадцать процентов.

– Но до сих пор и на Хасана тоже могла. Оступился он, иногда нужно понять, простить, протянуть руку.

– Женщина! Это не в первый раз, а в тот, который перевесил чашу весов. Если хочешь вступать в политическую борьбу, нельзя рисковать жизнью, свободой или счастьем семьи. Этот дом на Гурджи – мое пристанище. Я его отделывала, обустраивала… – Баська сильно нервничает, и у нее перехватывает дыхание. – Нет дома – нет и семьи.

– Но разрешит ли Хасан выезд Адама? Тот только ростом напоминает мужчину, но в душе еще ребенок. Это всего-навсего подросток!

– Вылитый папочка! Более арабский, чем араб! Ничего не могу поделать, а насильно тянуть его за собой не буду. Отец его любит больше жизни и вреда ему не причинит, хотя незаметно забивает ему голову этими демонстрациями и протестами. К сожалению, я уже не имею влияния на сына.

– Грустно.

Дорота садится на ближайший обломок скалы и опускает ноги в море.

– Ты нашла дочь, нужно этому радоваться, – меняет Баська тему. – Марыся очень арабская, что видно по ее способу жизни, разговору, но, может, еще удастся ее немного ополячить.

– Это не имеет значения. Мы приехали сюда, чтобы сблизиться, и я чувствую, что это получается. Между нами уже нет барьера и отчуждения, какие были вначале. Я радуюсь этому приезду в Ливию, хотя момент мы выбрали не наилучший.

– Разве этот парень не ее двоюродный брат? – Подруга показывает пальцем на берег.

– Да. – Дорота заслоняет глаза рукой и смотрит на дочь, которая в отдалении гоняет по пляжу с Рашидом и детьми Хадиджи.

– Они ведут себя не как родственники, – говорит Баська с большим удовлетворением, когда молодой мужчина хватает дочь Дороты и берет ее на руки, потом крепко прижимает к себе, вплотную приближая к ней лицо. – Прямо наоборот, больше как любовники, – улыбается она ядовито. – У нее что, нет мужа?

– Ой, Баська, не ищи дыры в целом!

Старая подруга измучена интригами, она поворачивается и молча возвращается к остальным.

– Мама! – Вспотевшая Марыся подбегает к ней на половине дороги. – Мы с Рашидом хотели бы проехать в город. Пляж супер, но так нудно лежать в бездействии. Если не вернусь в течение двух часов, то не жди меня и возьми кого-нибудь из подруг. О’кей?

Это был не вопрос, а больше утверждение, поскольку девушка, не успев договорить, сразу же хватает сумочку, надевает на бегу платье – и ее уже нет.

– Bye! – Рашид машет на прощание и бежит через две ступеньки на стоянку на склоне. – Это называется уйти по-английски? – смеется он, обращаясь к Марысе, и заводит мотор. – Может, ты мне это объяснишь, выпускница английских школ?

– Скорее нет, ведь мы сказали «пока».

Молодые люди оббивают пятки.

– Говоришь, что Муаид тоже там будет? И Хасан? А Аббас?

– Нет, мой отчим – спокойный человек и принципиальный пацифист.

– А разве это не мирная демонстрация? – спрашивает она немного испуганно.

– Да, да, так провозглашали. Оказывается, Хасан – один из главных организаторов. Может, когда-то станет важной персоной в Ливии, а ты будешь тогда говорить: «Я знаю этого человека».

– Уф, ну хорошо! Меняем историю! Мы в центре событий! Это и есть жизнь! – Кровь у молодой женщины бушует, сердце сильно стучит, руки потеют от возбуждения. Она не в состоянии спокойно находиться на сиденье.

Дорога в Таджуру выглядит совершенно по-другому, чем час назад. Створчатые двери всех магазинчиков закрыты, движение машин на автостраде явно уменьшилось.

– А что, в Ливии тоже prayer time[55]55
  Prayer time – время молитвы; в Саудовской Аравии все магазины и учреждения закрываются пять раз в день на время молитвы (англ.).


[Закрыть]? Почему так пусто? – Марыся оглядывается по сторонам.

– Меня это тоже удивляет, но едем в центр. Наверняка там уже кто-нибудь будет.

Рашид обеспокоенно хмурится.

– А может, все запаниковали и отказались?! – Девушка разочарована.

На светофоре они поворачивают вправо и едут пару километров хорошей двусторонней дорогой, разделенной полосой зелени с растущими на ней олеандрами и карликовыми пальмами. По обеим сторонам дороги нет ни единого перехода. Они заезжают на рынок, расположенный у большой белой мечети. Он закрыт, и вокруг него не видно ни одной живой души.

– Однако манифестанты струсили, – разочарованно произносит Марыся, вспомнив злые слова Баськи о ливийцах как о перестраховщиках. – Ничего страшного, с удовольствием с тобой проехалась.