Текст книги "Лики Богов"

Старый друг

Разноцветные бабочки, порхали над широкими лугами, купаясь в ласковых лучах Ярилы. Прохладный ветерок подхватывал тонкие крылышки, удерживая нежнейшие лоскуточки робким дыханием. Моложавый эйлет*, бросившись в распростёртые объятия Тары, укрыл девичьи плечи бархатом трав, возложил на её светлую голову пёстрый венок благоухающих цветов. Улыбнулась красавица, завела песнь, что разлилась по округе трелью лесных птиц, шелестом листвы, шёпотом моря, эхом, разбивающимся о могучие спины гор.

На маленькой ладони Богини, под тенью вековых ветвей укрылись воины катайской дружины. Ждан склонился над чернявым пленником, его голубые глаза, казалось, проникали в самую душу османца. Мир терял очертания, проваливаясь во мрак, липкая тьма трясиной затягивала сознание пленника. Тело немело, отказывалось слушаться. Ничего не было вокруг, даже голубые глаза мучителя поглотила ненасытная бездна. Ничего не было, лишь тихий, впивающийся в сознание голос.

__________________________________________________________________

Эйлет* – месяц Посева и Наречения в Двевнеславянском календаре, начинался 11 – 14 апреля по Григорианскому календарю.

Он говорил на родной речи пленника, слегка коверкая слова, и противиться ему не было сил. Малейшая ложь отзывалась нестерпимой болью, картины прошлого стаей птиц устремлялись в этот непонятный, пугающий мрак. Османец рассказывал обо всём, что знал, был готов выполнить любую волю голоса, лишь бы закончить эту пытку.

Зажмурившись, Ждан потянулся к ведру с водой. Зачерпнув немного, растёр по лицу прохладную влагу. Медленно открыв глаза, выпрямился во весь рост, повернулся к воеводе.

– Этот сказал, что Кырым три отряда осаждают, уж две недели*.

– А тот, что сказал тебе? – прищурился Демир, кивнув в сторону раненого пленника, свернувшегося калачиком у дерева.

– Ещё два отряда, правда поменьше, в лесу укрылись, на нас засаду готовят.

– Подумать мне надобно, – нахмурился воевода. – Коли с них взять боле нечего, то отправь их к предкам.

Ждан кивнул батыю, посмотрев на пленников, подал двум соратникам знак. Подняв осман, воины потащили их в глубь леса, приближая печальный конец. Ждан провёл рукой по бороде, прокручивая в памяти полученные от языков сведения. Не видел он в душах пленников лжи, всё что знали открыли. Вот только знали они немного, а на поимку других времени не было. В раздумьях витязь подошёл к сидящим у костра друзьям, огненные глаза лучницы смотрели на него с нескрываемым любопытством.

– Скажи мне, Ждан, – не выдержала она, – как у тебя выходит столько языков знать?

– Не знаю, Радмила, – пожал плечами друг, – как по мне, так все языки чем-то похожи, потому легко остаются в памяти.

– А как ты понимаешь, что они тебе не врут? – не унималась девушка.

– Чувствую. Вспыхивают предо мной образы – воспоминания тех, с кем разговариваю. Как-то так.

– М-да, – протянула Радмила, – сколько лет с вами знаюсь, никак не могу понять – то вы странные али я ущербная?

__________________________________________________________________

неделя* – девятый день девятидневной недели.

Умила рассмеялась, хлопнув по груди брата тыльной стороной кисти, Ждан широко улыбнулся, Баровит, сжав плечо подруги, заверил:

– То мы странные, Радмилушка.

– Ты из лука стреляешь лучше, чем любой из нас, – ухмыльнулся Волот. – Чем тебе не дар?

– Тоже мне, чего тут трудного? – закатила глаза Радмила, поправляя ремни перчатки на предплечье левой руки.

Раздавшийся шелест листьев и торопливые шаги заставили друзей насторожиться. Демир, вырвавшись из раздумий, сделал шаг навстречу приближающемуся гостю. Из зелёной обители выбежала Любава, пытаясь отдышаться, заскользила взглядом по лицам замерших дружинников. Вскочив с места, Волот подбежал к ней, сжал хрупкие плечи. Девичьи пальчики вцепились в звенья кольчуги на его груди, запинаясь, Любава залепетала:

– Там, у горы Медвежьей, дружинники пытаются от осман отбиться. Раненых средь них много очень.

– Волот, иди с Баровитом к горе. Радмила, Бус, Ивар да Баян, не дайте османам в лес сунуться. Умила, вези Любаву домой, опосле к брату воротись, остальные со мной, – пробасил Демир.

Дружинники разделились, под позвякивание кольчуг и оружия, вскочили на спины коней. Глухой топот копыт оборвал льющуюся трель, распугав пташек. Стрельцы, неслышной поступью лесных хищников, ринулись в чащу, канули в зелёной бездне, не оставив и следа на укрытой травою земле. Любава прерывисто сжала широкую ладонь витязя, с тревогой посмотрела в глаза. Улыбнувшись, Волот подвёл её к сестре. Омуженка, вскочив на коня, протянула Любаве руку, помогая забраться в седло. Поколебавшись, Волот шепнул сестре:

– Останься с ней, Умила.

– А тебя кто прикроет? – нахмурилась она.

– Мы с Баровитом сами управимся, останься в деревне, вдруг османцы туда сунутся, – настаивал брат.

– Тятька велел к тебе воротиться.

Широкая ладонь легла на её колено, медовые глаза заглянули душу, унимая пыл омуженки.

– Останься с мирянами, Умила, – сказал Баровит, – мы сами управимся. Не перебьют пахари одними вилами умелых османских воинов, а ты сможешь баб с чадами сюда провести, случись чего.

– Ладно, – сдалась златовласая, – посмотрим, как складываться станет.

Серый конь вырвался из леса, помчался к деревушке, выбивая комья земли. Голубые озёра всадницы впивались в кафтаны османских воинов, что чёрными бусинами рассыпались по вспаханным полям вдали. Бой проходил рядом с поселением. Омуженка нахмурилась, не зная как ей быть. Сердце неистового билось, желая спешить к брату и возлюбленному, но и слова Волота были близки к правде – османы часто разоряли деревни, оставляя после себя лишь смерть и огонь. Конь, остановившись перед домом Любавиной тётки, закрутил головой, отчего длинная грива хлестнула хозяйку по рукам. Умила понимала, о чём хотел сказать верный друг, оттого ещё сильнее сжалось сердце. Закусив губу, она вновь посмотрела на гору.

– Ступай к ним, Умила, – неожиданно сказала Любава, соскочив с жеребца. – Чад я сама смогу в лес увести, а мужики у нас вилами орудуют, не хуже, чем дружинники мечами.

– Случись чего, побежишь к тропе, коей завсегда к нам ходишь, там Радмила вас встретит, – улыбнулась омуженка, ударив по крупу коня.

***

Перепачканные в крови пальцы впились в шершавую кожу валуна, тяжёлый вздох сорвался с пересохших губ. Покачнувшись, воин остановился, придерживая раненого соратника. Зелёные глаза искали пути отступления – лес был единственным спасением, но до него ещё нужно добраться. Мужчина почувствовал, как удерживаемый им соратник начинает обмякать.

– Эй, Битмир, не угасай, слышишь, крепись! – затараторил он.

Тот лишь что-то прохрипел в ответ, нервно сжав плечо старшего дружинника. Зеленоглазый, обернувшись, крикнул друзьям:

– Отступаем!

– Как же, Злат? – возмутился один из стрельцов. – А наши? Им помощь нужна.

– Битмир ранен сильно, надо перевязать его, опосле поздно будет, – прошипел он.

– Бегите к лесу, я прикрою! – крикнул второй стрелок.

– Я вернусь за тобой, – пообещал Злат и потащил к лесу теряющего сознание Битмира.

Старший дружинник понимал, что оставляет часть своего отряда на волю судьбы. Понимал, что осман много, и выстоять одному против них невозможно, что обрекает друга на верную смерть, а если останется, то жизнь Битмира оборвётся. Злость на самого себя была велика до скрипа зубов, но изменить Злат ничего не мог. Вдруг за спиной раздался крик, обернувшись, он увидел, как лучник вырывает из ноги стрелу. Злат протянул ему руку и ринулся вперёд уже с двумя ранеными. А позади земля сотрясалась от топота копыт, сама Смерть гналась за ними, сковывая ледяным дыханием спины.

Резкий порыв ветра заглушил свист оперения, древко стрелы пролетело мимо уха Злата, жалобное ржание лошади коснулось слуха. Ещё стрела и ещё, и ещё, они вырывались из густых крон, настигали османских всадников. Сердце дружинника дрогнуло, так мог бить только один стрелок… стрелок, что лето назад завладел его мыслями навечно. Злат невольно пробежал взглядом по бархатным клубам листвы в поисках тонкого силуэта, но ничего не заметил – стрелок ловко лазал по деревьям, утопал в густой поросли кустарника, меняя позиции обстрела. Звон мечей оторвал старшего дружинника от поисков «жрицы Деваны*», обернувшись, он увидел, как два могучих витязя рубят его обидчиков. Этих воинов Злат очень хорошо знал и был безмерно рад им. Прислонив Битмира к дереву, он обнажил меч. Взглянув на своего стрелка, перетягивающего ногу ремнём, затараторил, направляясь в сторону горного хребта.

– Вихрат, перевяжи его, я за Геровитом.

***

Устрашающий шёпот клинков заставил осман отступить. Рыча от злобы, воины пятились, не зная как подступиться к Волоту. Двое осман, переглянувшись, бросились на витязя с противоположных сторон. Бер отстранился от вражеского клинка, резко опустил меч на его голову и, обернувшись, разрубил тело второго противника. Всмотревшись в искривлённые гневом лица соперников, ждал очередной атаки. Османец, выхватив серпы, ринулся в бой. Багряные росинки сорвались со стальной глади провернувшегося в широкой ладони меча, разбились о тонкие нити трав. Острое лезвие впилось в тело соперника и покинуло его под истошный крик несчастного.

_________________________________________________________________

Девана* – богиня охоты, вооружена была искусным луком, который был способен поразить любую мишень.

Баровит остановил османский клинок, оскал тюрка отразили скрещенные лезвия; славянин увёл мечи вниз и ударил соперника головой в нос. Черноглазый на миг ослеп, холодная сталь так и не дала ему прозреть. Два всадника друг за другом неслись на друзей. Волот равнодушно смотрел на первого, оставаясь неподвижным. Наездник замахнулся саблей, но цель растаяла в воздухе, словно дым. Витязь пригнулся, пропустив клинок над головой и, резко выпрямившись, рукоятью меча поразил конский бок. Хруст рёбер заглушило пронзительное ржание, скакун повалился, сбрасывая седока. Оттолкнувшись руками от земли, османец резко развернулся, но сковавший горло холод заставил остановиться, угасающий взор замер на тяжёлом клинке, перепачканном кровью.

Закрывшись от сабли всадника щитом, Баровит резко отскочил, одновременно хватаясь за сбрую коня. Рванув узду, витязь повалил животное на землю. Перепуганный жеребец, рухнув на хозяина, отчаянно забил копытами. Израненный наездник попытался встать, но тяжёлый клинок пригвоздил тело, обдав жгучей болью каждую клеточку.

– Ступай за Златом, – сказал Зорька, заприметив пятерых османцев.

– А ты? – нахмурился Волот.

– Злату ты нужнее, – уверил друг, закидывая щит за спину.

– Их же там двое, – начал было Бер.

– Не уверен в том, что сейчас их двое, – осёк Баровит. – Коли Геровит жив до сих пор, то удача великая, а коли нет, то Злат не выстоит. Ступай, мне Радмила подсобит.

– Ну, ладно, токмо не поляг здесь, – сдался витязь и кинулся к горе.

– Постараюсь, – шепнул в никуда старший дружинник, готовясь к новой атаке.

Свист лезвий, разрезающих воздух, звенел в ушах нескончаемой пыткой, силы оставляли дружинников, а османам, казалось, не было числа. Друзья сражались плечом к плечу. Левая рука Геровита болталась плетью, рубиновые змейки, высовывая из-под кольчуги блестящие головы, бежали по ней, каплями срывались с кончиков пальцев. Сердца яро бились, разгоняя по телам раскалённую лаву гнева. Тархтары не были намерены сдаваться, может, и суждено им было погибнуть, но и с собой они могли забрать немало.

Провернув в руке меч, Злат снёс голову с плеч неприятеля. Что-то блеснуло возле лица. Старший дружинник едва успел отстраниться, но холодное лезвие коснулось щеки, оставив тонкий багряный след, срезав прядь золотисто-русых волос. Рассвирепевший воин с размаха выбил меч из рук османца, с диким рыком схватил безоружного противника за горло и задушил.

Геровит уклонялся от атак соперника, мир вокруг то качался, то раздваивался. Выставив перед собой меч, мужчина всмотрелся в карие глаза наваливающегося османца; руку пробивала дрожь, вражеский клинок медленно приближался к лицу. Геровит чувствовал, как кровь пульсирующим потоком пропитывает подкольчужник, как слабеет израненное тело, мысль о приближении конца укреплялась в сознании, пробуждая страх. Но враг неожиданно захрипел, глаза расширились и застыли. Обмякнув, он повалился на землю, являя массивный меч в спине. Переведя взгляд в сторону криков и стонов, Геровит увидел Волота, калечащего осман.

– Злат, бери Геровита да прорывайся к Зорьке, – гаркнул витязь.

Злат перечить не стал, схватил шатающегося друга за плечо и увлёк за собой. Могучий Бер окинул взором неприятеля – много их было, много, но думать о численном перевесе воин не пожелал, лишь вырвал меч из бездыханного тела, закрутил в руках два стальных солнца и ринулся в бой.

Огибая массивные валуны, Злат спешил к спасительной тени, что бросали на поляну острые пики елей. Лязг мечей заставил дружинников сбавить шаг. Выглянув из-за поросшей мхом глыбы, Злат увидел, Баровита, сдерживающего натиск троих осман. Всадники приближались к нему, но меткий стрелок не дал Зорьку в обиду, сразив острыми стрелами непрошеных гостей. Злат крепче сжал перекинутую через плечи руку Геровита, бросился к шуршащей бездне. Топот копыт возник за спиной, погоня была настолько очевидной, что не требовалось даже оборачиваться. Злат со всей силы оттолкнул от себя друга, выхватил меч и с размаха вонзил его в мускулистое тело коня. От столкновения старший дружинник отлетел в сторону, тело сковала боль, очертания окружающего мира утратили ясность. Чёрная фигура возникла над ним, придавила к земле, не позволив подняться. Злат обхватил запястья османца, сжимающего нож; противник давил на клинок всем весом, блеск приближающегося лезвия слепил глаза. Глухой стук остановил намерения тюрка, из-за сомкнутых зубов вырвался хрип, вмиг обмякшее тело рухнуло на дружинника. Сбросив с себя противника, Злат увидел в его виске стрелу, в следующее мгновение мимо пронёсся размытый силуэт, вставая между ним и приближающимся всадником.

Очередная стрела поразила жеребца, спешившийся наездник в гневе бросился на лучника. Стрелец, выхватив сакс из ножен, сделал ложный выпад; османец увернулся, но тут же попал в плен тугого лука, петлёй обхватившего шею. Дружинник резко рванул лук на себя и потерявший равновесие противник налетел на выставленный сакс. Воин высвободил клинок из тела врага, тонкие пальцы, быстро отправив лук в налучье, скользнули по предплечью правой руки, метнули блестящее лезвие в приближающегося тюрка. Тот с хрипом повалился на землю, давясь собственной кровью. Стрелец подошёл к поверженному, вытащил из его шеи металлический ромб. Увесистая вещица умещалась на узкой ладони, но при своих малых размерах была столь же опасна, как и сакс, красующийся в богато украшенных ножнах. Ромб вновь канул под покров рукава; одёрнув кожаную безрукавку, укрывающую торс, воин направился к тяжело дышащему соратнику. Небрежно опустив капюшон, стрелец остановился подле Злата. Растирая гудящие виски, щуря глаза, Злат всматривался в нежный лик своего спасителя, густые светло-русые косы, обвивающие голову, огненные глаза.

– Живой? – насмешливо прищурившись, спросила лучница.

– Как же я рад видеть тебя, Радмила Игоревна, – улыбнулся измученный дружинник, невольно скользнув взглядом по стройным ногам, до колена скрытым сапогами.

– Помоги свому другу до леса добраться, вас там Бус встретит, – равнодушно бросила она и ринулась на подмогу Баровиту.

«Обижена на меня, – подумал Злат. – Знать бы за что».

***

Тяжёлые клинки легли друг на друга, со скрежетом заскользили по металлической коже подобно ножницам, и голова османца с глухим стуком рухнула на землю. Серые глаза впились в двоих противников, сверкающие зеркала блокировали их мечи. Витязь почувствовал родную вибрацию и взгляд, прожигающий спину. Ухмыльнувшись, Волот отбросил от себя соперников, пригнулся. Сияющая птица, оттолкнувшись от его плеча, возникла в слепящем диске Хорса, стальные перья, пропев в воздухе, рассекли шеи османцев. Под звон сабель, омуженка взвилась серебряной змеёй, неся лишь смерть.

Волот резко развернулся, блокировал меч противника, и, задрав его вверх, вонзил второй клинок между рёбер османца. Витязь упёрся в поверженного ногой, высвобождая оружие, провернул в руке резной черен, и с размаха выбил меч нападавшего. Рыкнув от злости, османец обнажил сакс, не желая завершать бой, ринулся на дружинника. Отстранившись, Волот молниеносно поразил рукоятью висок соперника. Под глухой хруст черепа османец замертво повалился на горячие камни.

Бер посмотрел на сестру, сбрасывающую с сабли тело противника – выживших не было. Ухмыльнувшись, витязь опустился на валун.

– Я тебе велел в деревне оставаться.

– Ты мне не тятька, дабы велеть чего-то, – фыркнула златовласая.

– А кабы османцы к мирянам сунулись? – продолжал брат, вытирая кровь с лезвий мечей.

– Тогда баб с чадами Любава к Радмиле увела бы, – заявила Умила, стряхивая с кольчуги чужую кровь. – Люба твоя – девка смелая, смекалистая да красива очень. Коли замуж её не позовёшь, обижусь на тебя… навсегда.

Волот рассмеялся, щёлкнув ножнами.

– А я могу тебе также пригрозить?

– Нет, – ухмыльнулась сестра, спрятав сабли в ножны, – то я первая придумала. Тем более, ты же всё равно собирался.

– Откуда знаешь? – прищурился витязь.

Умила широко улыбнулась. Подойдя к брату, положила ладони на его щёки.

– Мне сердце сестринское подсказало.

– Думаешь, не откажет мне? Мы без малого две недели, аки знакомы, – спросил Волот.

– Не узнаешь, коли не спросишь, – подмигнула Умила. – Да чего ей отказываться? Ты у меня красивый, умный, добрый. Какая девка тебе «нет» скажет?

– Ладно, солнце моё, возвращаемся к нашим, – сказал брат, поцеловав девушку в лоб.

Умила запрыгнула на серого коня, спокойно щиплющего молодую траву и, по-женски, аккуратно заправила выбившиеся из косы пряди. Волот подошёл к фырчащему жеребцу, бьющему копытом по пропитанной кровью земле. Витязь сжал поводья, погладил широкую шею, успокаивая его. Конь покосился на лежащего рядом хозяина, жалобно заржав, попятился назад. Умила посмотрела на упрямящуюся животину, вытянула в его сторону руку. Тепло пробежало по венам, запульсировало на кончиках пальцев, незримым облаком отделилось от ладони. Фырчащий жеребец застыл, посмотрел на девушку и медленно пошёл за ней. Волот потрепал густую гриву, запрыгнул в седло и погнал коня вслед за сестрой.

Каменистая тропка вывела наездников к широкому полю. Густой лес дугой очерчивал его, упираясь в горизонт. Поодаль, у подножья горы виднелись острые крыши домов. Поднявшись в стремени, Волот внимательно всмотрелся – ни дыма, ни бегущих в панике мирян. Может, всё обошлось? Может, беда обошла деревушку стороной? Умила окликнула его, указывая куда-то, ударила коня по крупу. Взглянув поверх сестринской руки, Волот увидал дружину, и не только свою. Улыбнувшись, пустил жеребца во весь ход.

Батый вёл отряд к лагерю, рядом вышагивал усатый витязь, чуть старше его. Дружинники поддерживали раненых соратников, несли на руках тех, кто не в силах был идти сам. Умила, соскочив с коня, бросилась к отцу.

– Ты как, тятька? – встревожено спросила она, проведя по окровавленному лицу воеводы.

– Живой, – улыбнулся Демир. – Слава Богам, братьев удалось нам отбить.

– Рад видеть тебя, Велибор Касимович, – улыбнулся Волот, пожимая руку воеводе тангутской* дружины.

– А я-то как рад, – ухмыльнулся Велибор, расцеловывая щёки Умилы. – Мы выбили осман из Алустона*. Погнали дальше, да оказалось у подножья Биюк Кастеля* их други засели, крепость осадой взять пытались. Вот они-то нам хвосты накрутили.

– А мы к Кырыму идём, – сказал Демир. – Заремир велел Уласу подсобить, уж очень османы настырны стали. Видно Макошь скрестила пути наши.

– Слава Великой Матери! Посекли бы нас тюрки проклятущие, – сказал Велибор, и почесав бороду, спросил: – А чего Заремир всем войском не пошёл? Тысячами-то вмиг немчуру поганую стёрли бы. Пол моей дружины за два лета в Аримии полегло, сюда с сотней всего прибыл.

Демир нахмурился, плюнув, махнул рукой.

– В Византии Заремир. По слухам, помогает мятеж подавить, всё малотархтарской войско туды стянул. Видать посему меня сюда направил, понимал, что твоей сотней тысячу османскую не осилить…

– Недурно, – округлив глаза, выдал Велибор. – Стало быть, мало Тархтарии двухлетней войны с Аримией, мало мужиков полегло? Да ещё византийскую землицу надобно кровушкой славянской напоить?

__________________________________________________________________

Тангут* – город Катайского края Великой Тархтарии.

Алустон* – небольшое сторожевое укрепление.

Биюк Кастель* – гора у побережья Русского моря, на которой располагалась древняя крепость.

– Ну, то уж не нашего ума дело, – помолчав, улыбнулся Демир. – Мир с Аримией подписан. Стало быть, Заремир теперича не великий, а малотархтарский князь, пущай с него вече вопрошает. А мы Уласу подсобим да домой воротимся.

– Теперича к Кырыму вместе пойдём, – широко улыбнулся Велибор, похлопав друга по плечу. – Посчитаемся, сколько нас вместе теперича, сотни три наберётся-то?

– Наберётся. Токмо раненых в деревню доставить надобно, – сказал Демир, – там знахарка сильная есть, поможет вам.

– Казимир, поспешайте в деревню, – велел воевода Тангута.

– Я провожу, – вызвался Волот, стремясь не только помочь братьям, но и убедиться в том, что с Любавой всё в порядке.

– Ступайте, мы вас нагоним, – кивнул отец и, посмотрев на друга, сказал: – К Кырыму нельзя в лоб идти, надобно хитростью взять.

– Ну а что? Продумаем всё да в две дружины выступим, – согласился Велибор.

– Тять, вы ступайте, – пролепетала Умила, вклиниваясь в разговор воевод, – а я к Баровиту, посмотрю всё ли у них ладно.

– Ступай, – хитро ухмыльнулся Демир, заприметив вспыхнувший на щеках дочери румянец. – Сегодня ночью вы в дозоре, к вам Волот ещё подойдёт.

– Да Злат с Казимиром, – добавил воевода Тангута.

***

Тонкое тёмно-синее кружево стянуло небо. Холодный лик Дивии одарил серебристым сиянием затихающий мир. Маленькие светлячки-звёздочки расселись на её длинных локонах, готовясь вспыхнуть во всю силу. Птицы кружили над лесом в поисках гнёзд, сверчки заливали стрекотом поляну, держась подальше от рукотворного светила, возле которого расположились воины. Дрова тихо потрескивали, яркое пламя плясало на обугленной коре, выплёвывая во тьму крохотные золотые искорки. Дружинники обсуждали дела насущные, посмеивались над потешными историями и попросту радовались возможности перевести дух.

Вдруг раскидистые ветви заскрипели, листья кустов зашуршали, послышались встревоженные крики ночных птах. Из мрака лесной чащи вырвались две тени. Одна оттолкнулась от плеча, мирно сидящего у костра,

Баровита, вторая пролетела рядом. Дивные творения мрака ринулись к стоящему напротив Волоту. Отстранившись от сапога лучницы, витязь схватил её, зажал под мышкой. Вторая хищница резко прогнулась, и его широкая ладонь пронеслась над остреньким носиком. Девушка припала на бедро, проехалась по траве и, перевернувшись, встала на одно колено, хитро улыбаясь.

– Не поймал.

– Одну-то поймал, – ухмыльнулся брат, уперев вторую руку в бок.

Радмила мгновенно обхватила ногами его свободную руку, свои вытянула вперёд и выскользнула из железной хватки. Уперевшись ладонями в землю, перевернулась, очутившись рядом с подругой.

– Уверен в том, могучий Бер? – выпрямившись, спросила она.

– Рыбы кто-то наловить обещал, – нахмурился Волот.

– Вон, Баровит чистит уже, – торжествующе заявила Умила, ткнув в сторону старшего дружинника пальцем.

Злат, не отводя от лучницы взор, поднялся, пригласительным жестом указал на свою подстилку.

– Радмила Игоревна, приляг, отдохни, умаялась, поди.

– Благодарствую, Злат, – равнодушно бросила она, устраиваясь поудобнее на тёплом покрытии и поправляя шнуровку своей рубахи.

– А отчего Баровит стряпает, – спросил Казимир, – коли среди нас девки есть?

– Может, тебе ещё рукава постирать? – прошипела Умила, сворачиваясь клубком рядом с братом.

– Не совестно тебе, Казимир? – вступился Злат. – Эти дивницы нам жизни спасли, рыбы наловили, ещё варганить должны?

Воин смутился, затих. Танцующее на поленьях пламя нетерпеливо тянуло языки к широким рыбьим бокам, желая коснуться очищенной от чешуи серебристой кожи. Баровит ловко потрошил добычу, нанизывал на оголённые прутья.

– Так я не понял, Зорька, ты с Истиславом в лоб ариманов бил? – продолжил прерванный разговор Злат, устраиваясь на поваленном бревне.

– Нет, я владыку края Катайского даже в очи ни разу не видел, – ответил Баровит. – Я со своим отрядом с тыла зашёл, покамест вы с Велибором ариман отвлекали. То Волот с батыем в Истиславову дружину созваны были.

– Умила, а ты? – не унимался зеленоглазый.

– Я в отряде нашего старшего дружинника – Баровита Азаровича – состояла с Радмилой, Жданом да остальными, – ухмыльнулась девушка. – Под его командованием на утренней зорьке в спину императорскую била.

– Бер, ну, а коли ты в Истиславовой дружине службу нёс, значит, князя Катайского знаешь? – прищурился Злат.

– Ясное дело, – ответил Волот.

– Правда, что он Богами отмечен? – не унимался воин.

– Я его не рассматривал, – нахмурился витязь. – Тебе-то что?

– Слыхал волхв один, что Макоши служит, предсказал, будто Тархтарию к миру приведёт Великий князь, коему Боги печать леса оставили. Вот разбери – Великим князем выбрали Заремира, а Аримию победил Истислав, – рассуждал дружинник.

– Главу себе не забивай, Злат, – отмахнулся Волот, укрыв ладонью плечо сестры.

– Радмила, соль дай, – сказал Баровит, закончив с разделкой рыбы.

Лучница нехотя потянулась к сумке, вытащила из неё узелок и бросила другу.

– Ловко ты управился, Зорька, – заметил Злат, указывая на выпотрошенную форель.

– Баровит Азарович во всём ловок да умел, – зевнула Умила, положив голову на колено брата.

– Нас у матери пятеро сыновей, – улыбнувшись, сказал Баровит, – одна она с нами бы не управилась, потому каждый помогать был должен. Меня угораздило старшим родиться, посему я готовить, стирать да коров доить обучен, да с малышнёй нянчиться умею.

– Свезло тебе, друже, – ухмыльнулся Волот, поглаживая локоны сестры.

– Злато, а не мужик, – заметила Радмила, не открывая глаз.

– Баровит, а братья твои тоже витязи? – оживился Казимир.

– Нет, один я в семье витязь. Первый брат мой – гончар, второй – кузнец, а близнецы малы ещё, десятое лето едва кануло. Мне отрадно от того, ибо сердце спокойно за братьев, ведь мирной жизнью живут.

– М-да, я тоже хотел, дабы Умилка ремеслом каким занялась, али знахаркой бы стала, да Боги иначе рассудили, – вздохнул Волот.

– А чего ждать, коли отец воевода? – ухмыльнулась Радмила.

– Отца тоже то не обрадовало, – продолжил Бер, – да по ней с детства видно было, что воином станет.

– Ой, шило ещё то было, – рассмеялся Баровит, – везде залезет, мальчишек соседских передразнит, в драку ввяжется. У меня братья послушней были.

– А ты давно её знаешь? – любопытствовал Злат.

– Сколько Волота, – ответил Зорька. – Мне тогда пять было. Я мёртвых зрил, говорил с ними. Все меня шарахались, мать перепугалась жутко да повела к знахарке. Тётя Аделя посмотрела на меня, поговорила да успокоила её, мол, ладно всё.

– Ладно? – закашлялась Радмила. – Я до сих пор вздрагиваю, когда ты с пустотой говорить начинаешь.

– Так я познакомился с её чадами, сдружился с ними крепко. Волот мне ближе всех братьев стал. Тётя Аделя учила нас управляться с силами своими, – продолжал воин, а потом, грустно вздохнув, добавил: – Токмо недолго учение наше продлилось, через лето она за весь Камул душу Маре отдала.

– Это как? – робко спросил Казимир.

– Матушка наша была ведуньей, – сказала Умила, устремив взор в проглядывающее сквозь пепельные листья небо, – лечила людей, заговаривала скот, взывала к Богам. Как-то на Камул напал мор*, он не щадил ни старого, ни малого, многие жизни грозился забрать. Тогда матушка призвала могущественных духов Нави, дабы они забрали мор обратно в мир теней. Духи выполнили волю её, да Род так устроил, что миры должны находиться в равенстве – раз спасённые жизни остались в Яви*, то нужно было заменить их силу в Нави. Посему матушка обменяла свою душу на десятки душ камулчан, перейдя во власть Мары да навечно утратив право на перерождение.

__________________________________________________________________

мор* – повальная смерть, эпидемия. Явь* – мир, а котором живут люди, звери, птицы, духи, малые Боги (водяные, домовое, лешие) и природные Боги (земля, вода, ветер огонь).

Дружинники молчали, было слышно лишь тихое потрескивание костра и шипение рыбьего жира, капающего в пламя.

– Умила, а ты сильно Волота младше? – решил разрядить обстановку Злат.

– Ровно на два лета, – прикрыв глаза, ответила девушка, – в один день мы родились. Тятька говорит, что меня Волоту подарили.

– Лучший мой подарок, – улыбнулся брат, нежно проведя рукой по золотым волосам.

– Значит, тебе, Баровит, Умила аки сестра? – спросил Казимир.

– Никогда я Умилу сестрой не считал, – возразил витязь.

– Отчего?

– Дураком быть надо, дабы красивую девку сестрой считать, коли она тебе по крови таковой не приходится, – пояснил Волот, укрывая омуженку покрывалом.

– Радмила, а тебя-то как в дружину занесло? – помявшись, спросил Казимир.

– Ну, во мне витязя Боги не признали, так что сил у меня никаких особых нету, – ухмыльнулась лучница. – Смутно помню что там духи говаривали, когда нарекали меня, да токмо уяснила, что лук – моё ремесло. А вот что с этим луком делать тогда непонятно было. Стрелять-то уж с малолетства умела, а вот как ремеслом то своим сделать, не знала. А отец мой – охотник умелый, пушниной торгует. Тут он рассудил, что моё ремесло то же, что его, охотничье, стало быть. Вот принялся меня ему обучать, да недолго. Вскоре кочевники повадились земли катайские разорять, посему от каждого двора* по мужику забирать начали на службу ратную. А нас трое девок в семье, брат мой тогда токмо на свет появился. Стало быть, на войну отец пойти должен был. А на кого вся семья останется? Тогда я вызвалась заместо него. Родители несогласны были, так я к Умилке кинулась да вместе с ней Демира Акимовича упрашивать стала. Вот он выставил меня супротив Волота с Баровитом да себя, мол, окажешься в стрельбе лучше нас, тогда возьму в ученики.

– Ну, что? Оказалась лучше? – спросил Казимир.

__________________________________________________________________

двор* – здесь Дом, т.е. семья.

– Ну раз здесь лежу, значит оказалась, – рассмеялась Радмила и, погрузившись в воспоминания, добавила: – Так я прошла учение, стала ратником. Опосле нам с Умилой княжеский воевода – Аким Абатурович – предложил в дружинники идти. Я сдуру согласилась, прошла все три круга*, еле жива осталась. Зато, когда нас на святилище Перуна в дружину принимали, мне отрадно было. Вот так почти пять лет по походам да осадам. Война жизнью моей стала, а все, кого ты здесь видишь – братьями.