Текст книги "Лики Богов"

– Давно ты этих богоизбранных знаешь? – ухмыльнулся Злат, кивнув в сторону витязей.

– Ой, давно! – потянулась Радмила. – Лет с восьми. На охоте познакомились. Три друга: старший – Ждан, средний – Баровит, младший – Волот, ну, а Умила за братом завсегда, аки хвостик. Так я к ним прибилась. Вместе росли мы, Волот нравился мне поначалу очень.

– А щас? – надулся Волот.

– Щас меньше, – улыбнулась лучница.

– Чего так? – вклинился Казимир.

– Когда Бер стал меня в два раза выше да в пять шире, то я побаиваться его стала, – засмеялась Радмила.

– Наговоришь сейчас, – отмахнулся Волот.

– Так появилась у нас ещё одна векша, – улыбнулся Баровит, – ловкая до жути, ни догнать, ни поймать. С тех пор вдвоём они приключений искать стали.

– Помню, как втихаря в конюшню пробралась, – не открывая глаз, сказала Умила. – Тятьки с братом дома не было. Я коня вывела, вобралась на него, поскакала по Камулу, а он вдруг взял да начал плясать подо мной. Страшно было, жуть. Слава Богам, Баровит повстречался, смог за уздцы его ухватить.

– Чего сама не успокоила? – спросила Радмила. – Ты же волей животины всякой владеть можешь.

– Мала я была, не умела того, – ответила подруга. – Мне лет семь было.

– Тогда я сильнее тебя перепугался, – улыбнулся Баровит, переворачивая рыбу. – Сдавать я её не стал, Волоту рассказал, конечно, а Демиру Акимовичу умолчал.

__________________________________________________________________

Три круга* – три этапа аттестации кандидата в дружину.

– Да, Волот меня полдня отчитывал, – ухмыльнулась златовласая.

– Ну, а тебя, Злат, как сюда занесло? – спросил Волот.

– Аки Радмилу, – ответил воин, – призвали. До того кузнецом был, мечи ковать учился. Видать, моё ремесло тоже неправильно растолковали… Опосле отбор в дружину, так же до полусмерти, да посвящение. Брат мой младший не прошёл второй круг*, остался в ратниках. Сёстры уж замуж повыходили, может, чад нарожали, не знаю пока, два лета дома не был.

– Аки все мы, – пробурчала Радмила.

– Кырым освободим да по домам разойдёмся, – заверил Баровит.

– Поди, по своим хоромам соскучился? – ухмыльнулась лучница. – Будешь ходить по ним, аукать?

– Я к родителям собирался, а не к себе, – пробурчал Зорька.

– Скажи-ка, Зорька, почто ты себе хоромы отстроил, коли там окроме помощницы твоей, Малуши, не живёт боле никто? – не унималась Радмила.

Витязь посмотрел на неё, потом перевёл взгляд на Умилу и грустно вздохнул.

– Так почто? – улыбнулся Злат.

– Да! Какого Лешего мы с Умилкой три месяца* на охоту вдвоём ходили? – возмутилась Радмила. – Продолжал бы кочевать от родителей к воеводе да обратно.

– Это как? – удивился Казимир.

– Отец всех нас с раннего возраста делу ратному обучал, – пояснил Волот. – Ну, дабы малому через весь Камул не ходить, он у нас оставался, хоромы-то широкие. Так повелось, что Баровит с нами завсегда жил.

– Просто с нами ему веселей, – улыбнулась Умила.

– Да спокойней, – кивнул Зорька.

– А коли так, почто тебе был нужен свой дом? – не понимал Злат.

Волот широко улыбнулся, посмотрел на Баровита.

_____________________________________________________________________________

второй круг* – испытание стихиями (огонь, вода, земля).

месяц* – по славянскому календарю месяц включал в себя 40 или 41 день.

– Расскажи, друже, как мы с тобой да братьями дружинными три месяца брёвна таскали.

Зорька, поморщившись, нехотя заговорил:

– То было до войны с Аримией. Когда император Ши-цзун решился первый раз аримийско-тархтарские границы нарушить, его катайский воевода – Аким Абатурович, отец батыя нашего, – добрососедству учить отправился. А мы тогда в Византии были, арабов гнать помогали. Как управились, к аримийским границам направились, токмо посланник княжеский перехватить нас поспел да велел в Камул возвращаться. В пути мне двадцать стукнуло, а посему как токмо порог родительский переступил, отец разговоры завёл, мол, вымахали вы…

– Ага, особенно ты, – перебил Волот.

– Дескать, тесно, – улыбнулся друг, – места мало, давайте свои дома рубите. Тебе уж жениться вскоре*, а за тобой Вако с Грозданом. Куда жён приведёте?

– Меня так же из дома выгнали, – рассмеялся Казимир.

– Братья носами повели, дескать, им нескоро ещё, а я вот призадумался. Ну, стали мы с ними дом строить. Волот, конечно, помогать вызвался, аки все друзья наши дружинные. Я хотел избёнку малую, да тут батый вмешался, мол, видел сон он, как по моему терему двое его внуков бегают, да Волот тут: «Тятька никогда не ошибается, где двое, там четверо, давай сразу большой строить». Я им поверил… Потому Умила с Радмилой три месяца на охоту одни ходили… за зря.

– Отчего за зря? – возмутился Волот. – Отец не ошибался ещё ни разу, просто весной мы в Аримию ушли. Будут ещё по хоромам тем племянники мои бегать.

Зорька посмотрел на свернувшуюся возле брата Умилу и грустно вздохнул:

– Ну, не знаю, сестра твоя иначе думает.

– Ну, почему же? – промурчала омуженка. – Я в видениях тятькиных ничего несбыточного не вижу. Он всегда говорил, что ты ему, аки сын родной, стало быть, чад твоих внуками звать станет, а Волот – племянниками, раз ты ему, аки брат. Воротимся в Камул, да примешься хоромы свои заселять. Вон, Малуша, поди, укоренилась уж там за два лета. Чем тебе не жена?

____________________________________________________________________________

Тебе уж жениться вскоре* – по славянским законам мужчина мог вступить в брак лишь достигнув 21 года.

Болью отозвались слова Умилы, Баровит схватил шишку и бросил в бедро омуженки. Та ойкнула, под хохот Волота с Радмилой, устремила на него укоризненный взгляд.

– Всё, я на тебя обиду затаила, – пробурчала Умила. Отвернувшись от стрелка, укрылась покрывалом с головой.

– Ты? На меня? – опешил Баровит, и вторая шишка полетела в девушку.

Покрывало взмыло вверх, серым облаком рухнуло на хохочущую Радмилу. Жертва обстрела села рядом со смеющимся братом, прожгла Баровита взглядом.

– Хорош шишками кидаться! Чего я тебе сделала?

– Тебе по перстам перечесть? – нахмурился Зорька.

– А хватит щепти-то*? – держась за живот, выдавил хохочущий Волот.

Баровит посмотрел на друга, мысленно соглашаясь с ним, перевёл взгляд на хмурящуюся Умилу – забавная она была в таком настроении.

– Рыбу будешь? Готова уже, – вздохнув, выдал он.

– Буду, – ответила омуженка, скрестив на груди руки.

– Ладная пара, – заключила Радмила, вытирая с лица слёзы. – А рыбу потомить ещё надобно.

– Не надо, – хором осекли дружинники.

– Горячее, не сырое, – уверил Волот.

Воины ещё долго говорили, вспоминали о доме. В хорошей компании, да с вкусным ужином время летело незаметно, и первые лучи ясноокого Ярилы застали друзей врасплох. Впереди битва, к коей ещё нужно хорошо подготовиться. Что ждало их, можно было только гадать.

Треба

Солнечные плети бились в окна, пропадали в густых кронах яблонь, щекотали жёлтые головы одуванчиков. Подставляя огненные перья под тёплый взор Ярилы, важно прохаживались по дворам петухи. Покинувшие стойла лошади недовольно фырчали, предчувствуя скорую работу в поле. На лугу, поблёскивая каплями утренней росы, стелилась трава, кою с большим аппетитом щипали козы.

__________________________________________________________________

Щепти* – пальцы одной руки.

Над поселением поднимался хлопочущий глас, работа кипела и никого не обходила стороной.

На самой окраине деревни раскинулся добротный широкий дом. Сегодня он принимал особенно много гостей, как никогда. В просторной комнате, меж сдвинутых лавок сновали женщины, осматривая раненых. Жизням дружинников больше ничто не угрожало, но на восстановление требовалось немало времени. Синеглазая женщина с поддёрнутыми сединой кудрями, выбившимися из-под расшитого платка, раздавала указания своим помощницам. За её спиной стоял Волот, дожидаясь внимания знахарки. Валькирия протянула перевязанному воину кружку с отваром, тот сделал пару глотков и съёжился.

– Ты, видно, отравить меня хочешь, мать, – ухмыльнулся он.

– Нужно выпить всё, – покачала головой знахарка.

– Нету у меня сил таких, – заключил воин.

– А ну, быстро опрокинул залпом! – гаркнул Волот.

Дружинник повиновался и уже через несколько секунд, корчась и вздрагивая, протянул кружку обратно. Валькирия улыбнулась, приняв кружку, направилась к двери.

– Помог ты мне, Волот, – ухмыльнулась она, спрятав под платок непослушный локон, – страшатся они тебя.

– Правильно, я им не мамка, нянькаться не стану, – проворчал он и, помявшись, заговорил: – Валькирия Кузьминична, мы выступаем завтра…

– Уже? – перебила женщина, устремив на воина бездонные глаза. – Но вас мало… Как же?

– Не в числе сила, – улыбнулся Бер. – Я спросить хотел, вам нужно оставить кого для защиты?

– Умилу оставь, – ответила знахарка.

– Нет, сестра мне самому нужна, – помялся витязь. – У нас есть четверо ратников, их бы я мог оставить. Дружинники все в бой пойдут.

– Чего тогда спрашиваешь, коли решил уж всё? – ухмыльнулась Валькирия.

– Коли вам защита не нужна, то я ратников тоже уведу, – пояснил Бер.

Знахарка, помолчав, поставила кружку на стол. Печаль серой паутиной легла на лик знахарки, отозвавшись в сердце болью. Вздохнув, Валькирия посмотрела на витязя, подойдя ближе, прерывисто положила руку на его грудь:

– Было у меня два сына, Волот. Оба ушли на войну, оба на аримийской землице смерть сыскали. Ты напоминаешь мне о них. Очень хочу, чтобы ты невредимым воротился. Вас мало, забирай всех тех, кто меч держать способен, а о нас не беспокойся.

– Ладно, – кивнул воин и, широко улыбнувшись, добавил: – Давайте я вам хоть воды натаскаю.

– Натаскай, – улыбнулась знахарка, – у нас вода заканчивается быстро.

***

Родниковая прохлада стремительно наполняла все имеющиеся ёмкости, сильные руки переворачивали вёдра словно напёрстки. Работа близилась к концу. Накрыв бочки крышками, заперев сарай, Волот направился к калитке. Краем глаза заприметив знакомую фигурку, замер, ожидая выпорхнувшую из дома Любава. Чернявая наверняка выглядывала его в окошко, раз появилась так вовремя и приближалась столь стремительно. Улыбнувшись этой мысли, витязь заключил грациозное создание в объятия. Нежный взор дымчатых глаз заскользил по тонким чертам девичьего личика, зацепился за порозовевшие набухшие веки.

– Что стряслось, Любавушка? – спросил он, проведя по пылающим щекам огрубевшими от меча пальцами.

– Ты уходишь, – прошептала она, – потому сердце моё неспокойно.

– То не стоит слёз твоих, – серьёзно сказал Бер.

Любава молчала, страх волнами бился в груди, выплёскивал солёные капли на пушистые ресницы и рвал сердце. Не сумев совладать с ним, девушка опустила взгляд, крепче сжала руку возлюбленного. Пытаясь подавить рыдания, тихо пролепетала:

– Слышала, как матушка говорила тебе о братьях моих… не вернулись… ни один…

– Любава, мы воины, каждая битва может стать последней – такова наша судьба. Да то не значит, что я к Маре в объятия спешу, – перебил Волот, гладя волнистую смоль её волос.

Покоя эта речь не принесла, и блестящие капельки продолжили срываться с длинных ресниц. Волот всмотрелся в слезинки, скользящие по нежной коже. Осознание того, что он дорог этой красавице неистовым пламенем вспыхнуло в душе, побуждая витязя сделать важный шаг.

– Идём, – сказал он и потащил горемыку за собой.

Каменная ладонь скалы впитывала горячее дыхание Ярилы. Шепча, море кутало её угловатое основание пеной. Снующие над безлюдным плато птицы окунались в листву деревьев, укрывающих бок скалы. Деловитый щебет доносился из зарослей, разрушая царящую тишь. Робкие бабочки, потревоженные приближающимися шагами, уцепившись за незримую бороду Стрибога, пёстрыми лоскутками устремились ввысь. Это тихое, скрытое от любопытных глаз местечко приняло двух беглецов. Волот, остановившись, взглянул на Любаву – её синие глаза были полны непонимания и удивления. Слова не находились, мысли жужжали неудержимым роем. Подавив волнение, витязь коснулся нежных рук. Казалось их тепло проникает в душу, дарит покой. Сжав сильнее тонкие кисти, Волот выпалил на одном дыхании:

– Хотел тебе о том опосле битвы сказать, да тогда у тебя не будет времени подумать.

Тонкие пальчики впились в его ладонь, на миг Волоту показалось, что девушка стала ещё бледнее и он поспешил закончить мысль:

– Любава, на той скале ты пленила моё сердце… душу. Я многое повидал за свою жизнь. Мне уж достаточно лет, дабы отличить настоящую любовь от её дымки. Выходи за меня.

Девушка округлила и без того большие глаза, слегка приоткрыла от удивления ротик, пытаясь вымолвить хоть слово.

– Я всё равно уйду, Любава, – сказал витязь, не дождавшись ответа, – не к Маре, так в Камул.

– Зовёшь с собой? – пролепетала чернявая.

– Токмо в Камул, – улыбнувшись, уточнил Волот.

– А мои родители?

– С нами, – не видел сложностей воин. – Понимаю, что тебе тяжело на то решиться, потому не отвечай пока. Подумай. Коли я вернусь, да сердце твоё дрогнет, то не откажешь мне, а коли места эти сильнее держат, то не буду тебе душу рвать.

Тонкие пальцы скользнули по небритым щекам. Любава заглянула в дымку серых глаз, встав на цыпочки, приблизилась к его губам.

– Спутал ты мои мысли, витязь, – шепнула она. Закрыв глаза, вложила все свои чувства в поцелуй.

Крепкие руки прижали хрупкий стан к каменной груди, сердца бешено колотились, а объятия не спешили разрываться.

– Я пойду за тобой, куда угодно, даже к Маре, – заявила Любава.

– Не нужно к Маре, – улыбнулся Волот, убрав чёрные кольца с фарфорового личика.

***

Лиловой вуалью укрылось оставляемое Хорсом небо, Дивия явила бледный лик, но власть у брата перенимать не спешила. Дети Рода наблюдали за тем, как воины тархтарских дружин складывали перед изваянием их отца высокий костёр. Люд взывал к Творцу*. Могучее пламя хищной птицей взмыло ввысь, сверкая жёлто-красными перьями, расправляя незримый шлейф жара. Поленья трещали, сотни золотых искр рассыпались по перекопанной плоти земли. Воины и миряне стояли вокруг костра, вслушиваясь в громовой голос Демира. Священный текст молитвы смешивался с глухими ударами бубна, погружая сознание Волота в тонкий мир. Витязь опустился на колени подле отца, всмотрелся в змеиное плетение огня.

Каждый удар бубна отзывался новым изгибом потрескивающих лент пламени; дрожа, они рисовали знаки и образы, влекли за собой. Красно-оранжевое полотно огня постепенно блекло, выпуская зелень трав, клыки гор, полупрозрачные косы чистейших рек, белые крепостные стены и пузатые башни. Волот, паря словно птица, любовался красотами родного Катайского края*, по коему столь сильно истосковалось сердце. Густые кроны зашуршали, заскрипели. Листва слилась, приобретая черты мужского лика, еловые лапы раскинулись густыми усами и бородой, можжевельник, поблёскивая сизым воском на чёрных плодах, выстелился длинными волосами. Великан выпрямился во весь рост, отчего сотни птиц взмыли в высь.

Перепуганные птахи, голося наперебой, потревожили покой величавого сородича. Белохвостый орлан, медленно убрав с головы крыло, отделился от серо-коричневой горной тверди, закружил над снежными шапками и камнем ударился о землю – статным витязем обратилась птица, бурые перья вытянулись седыми локонами, прядями рассыпались по плечам.

________________________________________________________________

Творец* – Бог-творец Род. Катайский край* – земли Великой Тархтарии (западная Сибирь, восточная Сибирь, Дальний Восток).

Проведя рукой по длинным усам, воин сжал тяжёлый меч, окидывая строгим взором великана. Лёгкое пёрышко слетело с его плеча, закружилось в порыве ветра, коснулось хрустальной глади реки. Река взвилась, забурлила, выбросила тысячи холодных нитей. Белая пена, вмиг потемнев, скрутилась в локоны, волны застыли изгибами женского стана – стройная воительница, вскинув лук, вышла на берег, улыбнулась парящему Волоту.

Витязь протянул руку родичам, пытаясь наконец достать ногами до опоры. Но великан, подмигнув ему, указал громадным пальцем в небо. Повернувшись в указанном направлении, Волот увидел, как чёрные крылья, рассекая кучерявые тела облаков, затмевают ясный лик Хорса – лебедь, вестник и слуга Мары, возник перед странствующим витязем. Вместе спустились они на усыпанную росой траву. Широкие крылья превратились в гибкие руки, русые волосы блестящим шёлком окутали плечи, ласковый взор заскользил по лицу сына. Аделя нежно коснулась его щеки, сжала огрубевшую от меча ладонь.

– Великая битва ждёт тебя, сынок.

– Многих сил она будет стоить, – шепнул Волот, не отводя глаз от материнского лика. – Многих братьев заберёт.

Великан нагнулся к внуку. Тряхнув длинной еловой бородой, подмигнул.

– Не думай о том. Пусть сердце тебя в бой ведёт, а за землю родную не жаль жизнь отдать.

Стройная воительница – Родослава, – откинув за спину журчащие локоны, приблизилась к племяннику, лукаво улыбнулась.

– Ворога много. Больше, чем всех вас. Так чего ж подмогу не позовёшь?

– Коли позову, придёте? – робко спросил Волот.

Женщина, звонко рассмеявшись, похлопала витязя по плечу.

– Слыхал, Абатур? Придёшь к правнуку?

Воин, что мгновение назад парил орланом в небесной выси, вонзил меч в землю.

– Позовёт – приду. Все придём.

Демир прошёл мимо сына, окинул взором подопечных и мирян, повернувшись к изваянию Рода, протянул к небу руки.

– Роде Могучий! Ты есть Творец Яви, Нави да Прави, Ты сотворил с Рожаницами Род Небесный да род Земной. Славу Тебе творим, аки дети Твои кровные. Славим Солнце-Тарха, коий всходит над Землей-Макошью каждое утро, лучом златым насыщает да согревает Землю Святую, да жизнь даёт роду земному – чадам Богов Славных*. Пусть слава стоголосая Тарху Пресветлому летит к Ирию* да полнится любовью чад земных. Пусть прорастёт зерно Твоё в душах человеческих силой Праведной, силой святой Сварожьей*, счастьем, здоровьем да летами долгими!

Умила приблизилась к отцу, вслушиваясь в размеренный бой бубна. Склонившись перед изваянием Рода, опустила требу – блюдо с крашеными яйцами и хлеб в расшитом полотенце. Протянув к небу руки, всмотрелась в безмятежную гладь.

– Великий, многоликий Род! Прими требу, подними в небо жар огня. То жар любви нашей, любви к тебе, Отче, ко всему творению твому. Услышь нас, Роде, дай силы всем восмотрящим в очи твои!

Ласковый ветер окутал взывающих, резким порывом поднял огненный столб ещё выше, унося серые клубы дыма. Звук бубна стих, руки Волота плетьми опустились на землю. Умила ощутила, как тепло разливается по телу, пульсирует в каждой клеточке.

– Слава, Отче! – крикнула она.

– Слава, Слава, Слава! – вторили собравшиеся.

Омуженка, проскользнув за спиной отца, подошла к брату, медленно опустилась рядом.

– Услышали тебя?

Волот, не открывая глаз, резко сжал её плечо. Колкий хлад растёкся по хрупкому телу, сдавил грудь, не дав сделать глубокий вдох. Умила закрыла глаза, повинуясь дыханию Нави, отправилась в межмирье за братом.

Прохладный ветер разбился о грудь, журчанье реки коснулось слуха, встревоженные крики птиц вторили знакомому гласу:

– Завсегда рядом мы, токмо сила рода спит, коли к ней живые не вопрошают.

– Дед Аким? – взвизгнула Умила, открыв глаза.

Великан посмотрел на неё, рассмеялся. Смех раскатился по лысым горам, прогремел в глубоких расщелинах, сотни камней с грохотом сорвались в пропасть.

– Здравствуй, внучка, – сказал он, протягивая омуженке шелестящую листвой руку.

_________________________________________________________________

Славие* – старая славянская вера – «славить мир предков и Богов».

Сварог* – единый бог вселенной, первое земное воплощение Рода, Бог огня Справедливости, Отец Небесный.

Ирий* – рай Богов.

Тонкие кисти сжали огромный палец, голубые глаза всмотрелись в позабытый лик пращура. Она хорошо помнила лишь его голос, что читал ей сказки, давным-давно.

– Посмотри, отец, какими чада Демировы стали – настоящие витязи.

Абатур, сжимая черен меча, улыбнулся, перевёл взгляд с правнуков на сестру Адели – Родославу, жестом подозвал к себе.

– Подь сюды. Все сюды подите.

Великан осторожно повёл рукой, увлекая Умилу. Ухмыльнувшись, подмигнул Волоту.

– Уродился больше отца, а руки мамкиной доселе не выпустил.

Раскатистый смех великана вновь разлился по горам, отозвавшись оползнем. Волот, не выпуская руки матери, улыбнулся, стараясь получше запомнить её лик.

Родослава величественно ступала по сизой траве. Капли, поблёскивая, срывались с волнистых волос, скользили по тетиве её лука. Остановившись перед Абатуром, воительница посмотрела на сестру.

– Аделя, накроешь наши пясти. Сила твоя ведовская нашу воинскую запечатает.

Тонкие пальцы Родославы скользнули по кисти Абатура, сжимающей черен, Волот и Умила последовали её примеру. Громадная ладонь Акима сжала клинок. Аделя, в последний раз посмотрев на детей, опустила руку поверх яблока* меча.

– Сила родов великих, пробудись! – загремел голос Акима.

– По крови разлейся, плоть* укрепи, дух заколи! – вторил Абатур.

– Через огонь нас зовите, – шепнула Родослава, – все до последнего встанем.

Яркий свет ударил в глаза, стерев лица родных и красоты Катайского края. Жар окутал тела до боли, грозясь испепелить. В один миг источник иссяк, прохладный ветерок робко коснулся кожи. Голос отца и потрескивание поленьев шёпотом Яви заставили брата с сестрой открыть глаза. Жадно глотая воздух, Демировичи переглянулись.

_____________________________________________________________________________

яблока* меча – эфес, навершие (головка рукояти).

плоть* – тело.

– Услышали, – улыбнулся Волот.

Умила обняла широкие плечи, коснулась губами щеки брата – родичи не оставят их, придадут сил, отведут беду… они всегда рядом, всегда.

Демир посмотрела на своих детей, перевёл взгляд на Баровита со Жданом. Знал мудрый воевода как расставить силы, знал удаль и слабость каждого дружинника, мог предугадать как поведёт себя противник. Замысел был уж давно продуман, осталось лишь рассказать о нём другу. Демир, задумчиво погладив бороду, жестом позвал к себе Велибора.

– Умила да Волот, пойдёте вдвоём, возьмёте на себя османцев, что в лесу попрятались, – велел воевода Камула. – Баровит…

– С первым всполохом утренней зари с отрядом с тыла зайду, – спокойно ответил витязь.

– Как всегда, – ухмыльнулась Умила.

– Заря – не просто восхождение Хорса, – пояснил Баровит, – то багряный мост межмирья. Недолго он держится, рушится, лишь стоит златой колеснице показаться на горизонте. Есть от силы час, в коий могу слышать всех пращуров, своих да чужих. В коий могу овладеть их силой, дабы больше ворогов отправить к Маре.

Умила всмотрелась в цветочный мёд его глаз, тревога вновь заскребла сердце. Она будет далеко от него, слишком далеко, чтобы помочь в нужную минуту. Баровит, словно чувствуя её переживания, улыбнулся девушке, вызвав ответную улыбку.

– А вечерней зорькой? – неожиданно вклинился Злат. – Слышишь гласы пращуров, черпаешь их силы?

Зорька утвердительно кивнул в ответ.

– Так, может, вечером поздним на них нападём? – прищурился Злат.

– А биться в ночи станешь? – ухмыльнулся Волот. – Не заплутаешь?

– Так османы того не ждут, быстро управимся, – стоял на своём Злат.

– Они утром нас тоже ждать не должны, – осёк Демир. – Тихо, аки мыши подберёмся к ним.

– Согласен, – прохрипел Велибор. – Коли бой затянется, то в ночи кромешной друга от ворога не отличим, а коли отличим, то токмо у носа свого. Посему с утреца зайдём.

– Ладно, – вздохнул Демир, и переведя взор на своих детей, сказал: – Не дайте османам выйти к отрядам, осаждающим Кырым.

– Да понятно, – кивнул Волот.

– Я разобью осман, что у стен крепостных осели, да выйду к вам, – сказал Баровит. – Дождитесь меня да не полягте там.

Брат с сестрой закатили глаза, Умила, не сдержавшись, показала Зорьке язык.

– Ну, а мы с Велибором Касимовичем в одно время с разных сторон ударим, – ухмыльнулся батый.

– Понятно, – кивнули витязи.

– Постой, Вещий, – фыркнул Велибор, уставившись на друга, – я высоко ценю твоих чад, да вдвоём супротив тридцати осман, а то боле – это слишком уже. Пущай Ждан с ними идёт али Злат.

– Не впервой, – пробасил Демир.

– Так, Волот… – начал Велибор, но ни Волота, ни Умилы уже не было. – Где ж они?

– Указ выполняют, – ответил Демир. – Давай, друже, мы свои замыслы ещё раз обговорим.

Духи рода

Иссиня-чёрная бездна затягивала всё сущее, скрыв серебряное зеркало луны за пеленой слоистых облаков. Мир канул во мрак, вбирающий жизненные силы природы, поглощающий все её краски. Сгущающаяся тьма грозилась хлынуть бурей, затопить круглое блюдце поляны, если бы не высокие столбы пламени, рвущиеся в самое небо, трещащие настойчивым гласом, доносящимся до Богов. Тонкие языки, извиваясь и буйствуя, озаряли кромку спящего леса. Два чёрных силуэта – мужской и женский – стояли напротив дрожащего огня, взывая к Перуну, прося защиты у своего рода.

– Перун, землю сотрясающий, зорко смотрящий за помыслами нашими, дающий отвагу да силы защищать род свой. Слава Тебе! Приди да встань камнем на защиту мою. Тебе жизнь вверяю! – гремел бархатистый голос витязя.

Умила приблизилась к костру, развернув белое полотенце, достала посыпанные солью ломти хлеба и бросила их в огонь. Пламя жадно накинулось на подношение, уничтожая его первозданный вид. Открыв флягу, омуженка вылила на землю квас. Раскалённая огнём почва впитала напиток, наполнив воздух запахом пряностей и мёда. Умила, положив перед костром два ножа, отошла от пылающего столба.

Костлявые пальцы молний разодрали густой мрак, высвобождая светлый лик Дивии. Раскат грома пронёсся над пиками лесных великанов, распугав дремлющих птиц, возвестив витязей о том, что услышал их Громовержец. Улыбнувшись, Волот вытянул из ножен меч, Умила обнажила саблю. Брат с сестрой синхронно вонзили в землю оружие. Стальные зеркала отразили огненные знаки, преломляющиеся на рёбрах клинков. Неустанно меняясь, они воплощали собой строки древнего заклятья.

– К предкам взываем, услышьте нас, родичи! Придите к нам, заклинаем вас! – зазвучали голоса витязей.

Скользнув подушечками пальцев по лезвию сабли, Умила протянула руку к беснующемуся пламени. Капельки крови, срываясь с рассечённой кожи, застучали по охваченной жаром земле.

– Кровь к крови, – произнесла омуженка.

Широкая ладонь брата легла поверх тонкой кисти, его кровь побежала по её пальцам.

– Плоть к плоти, – продолжил Волот, – дух к духу.

– Един род великий, кровью связанный, Макошью вытканный, – всматриваясь в пламя, говорила Умила, – восстань! В сердцах наших возродись, силой плоть напитай! Услышьте нас!

Ветер стих, время застыло. Казалось, беснующееся пламя перестало греть руки. Колкий хлад обвил щиколотки, змеями пополз по спинам.

– Мы слышим вас, – зашептали голоса.

– Пора, – сказал Волот, взглянув на сестру.

Серые глаза одарили теплом, широкая кисть убрала с нежной щеки выбившуюся золотистую прядь. Волот выпустил ладонь сестры, отчего холод окутал кровоточащие пальцы. Всмотревшись в тонкий порез, витязь закрыл глаза, вслушался в стук своего сердца, пульс крови. Через несколько минут порезы перестали кровить, запечатавшись багряными тромбами. Открыв глаза, Волот вновь взглянул на сестру – она заговаривала кровь, запечатывая рассечённую кожу.

– На меня их выводи, Умила.

– Я разделю отряд, – заявила омуженка, – возьму на себя скольких смогу да к тебе ворочусь. Будь осторожен, родимый.

Волот поцеловал сестру в лоб, протянул шлем, но златовласая его отвергла.

– Неудобно в нём по деревьям прыгать, мешает.

Закатив глаза, Бер положил шлем перед костром. Умила вложила саблю в закреплённые на боку ножны, на втором боку закрепила тул со стрелами, через плечо перекинула налучье. Подняв щит, подала его брату. Волот, щелкнув ножнами, принял щит, одев его на спину.

– Ступай, Умилушка, токмо себя береги да не лезь на рожон, – сказал воин.

– Ты тоже, – омуженка ухмыльнулась, понимая, что брат её совету следовать не станет. Звякнув кольчугами, поцеловала его в щёку, напоследок взглянув в родные глаза.

Неслышной поступью Умила направилась к лесной чаще. Обернувшись, улыбнулась брату и канула в шелестящей бездне. Полупрозрачный женский силуэт возник за плечами Волота, тончайшие иголочки инея извилистым узором расползлись по траве. Невесомая рука легла на блестящие металлические кольца.

– Мы не сможем помочь обоим разом, коли разойдётесь, – сказала Родослава.

– Помогите сестре, – ответил Бер, надев шлем.

Стройный стан взвился белёсым дымом, сросся с клубящимся облаком душ рода, длинным шлейфом потянулся в след за Умилой, оставив витязя одного возле беснующегося пламени высоких костров. Волоту оставалось только ждать, а ждать он умел.

***

Небо медленно сбрасывало с покатых плеч плотную тёмно-синюю шаль, готовясь принять в распростёртые объятия светлоокого Бога. Спящий мир не спешил вырываться из убаюкивающих чар Дрёмы, наслаждаясь последними часами приятной неги. Вековые деревья сплетёнными ветвями удерживали ночной мрак во власти леса. По узким тропам степенно двигались воины, чинно восседая на грациозных скакунах. Всадники всматривались в призрачные тени, вслушивались в звенящую тишину древнего леса. Было слишком тихо. Всё живое кануло в бездонном чреве тьмы, не смея шелохнуться. Даже тонкие резные листья боялись покачнуться в лёгком дыхании ветра. Да и где этот ветер? Ничего не было, лишь густая тень и ночная мгла. Казалось, в лесу сновала нечисть. Вот она мелькнула за широким дубом или зацепилась за иголки сосны, а, может, притаилась за колким кружевом можжевельника?

Дымка стелилась по влажной земле, укрытой вязью корней и бархатом трав. Она сгущалась, поднималась выше. Холод становился всё свирепей, вонзая зубы в конские бока и ноги воинов. Утробный женский смех разрушил мёртвую тишину, рассыпался бесовскими нотами, эхом пронёсся во влажном воздухе. Кони, фырча, заплясали под седоками, предчувствуя недоброе. Страх, материализовавшись стрелой, вонзился в горло османца, вырвав сдавленный хрип. Воины стали всматриваться в густые кроны – ничего. Эхо подхватило взволнованное ржание жеребцов, смешав его с несущимися со всех сторон скрипами. Стрелы, вырываясь из мрака, настигали незащищённые участки тел. Османы замертво падали на причмокивающую землю, кони топтали поверженных, пытались свергнуть живых. Командир, гаркнув, велел подопечным перейти на галоп и помчался прочь по узкой едва различимой в темноте тропке. Прижавшись к спинам скакунов, всадники ринулись за предводителем. Один из освободившихся от ноши коней замер на месте, всматриваясь в царящий сумрак. Тень, соскользнув с ветви, опустилась на его спину, тонкие пальцы сжали поводья, нежный тихий голос приказал животному следовать за беглецами.

Топот копыт сотрясал землю, треск ломающихся под их тяжестью сухих веток заполнял спящую лесную обитель. Всадники мчались к пробивающемуся сквозь древесный заслон свету, не оглядываясь назад, не понимая что их преследует. Нежить, притаившись на конской спине, буравила беглецов взглядом. Лезвия сабель мелодично звякнули о ножны, золочёные соколы, провернувшись в белых ладонях, певуче рассекли влажный воздух. Умила, настигнув двух всадников, пронеслась мимо них, обдав шеи исполинским жаром загнутых клинков. Багряные ручьи хлынули из рассечённой плоти, тела несчастных глухо пали на землю. Кони вновь заржали, бросились прочь. Четыре всадника остановили своих скакунов и, обернувшись, увидели наездницу в матовом кружеве стальных звеньев. У ног её коня лежали их мёртвые соратники. Незнакомка окинула осман холодным взором, развернула жеребца и рванула вглубь леса. Тюрки ринулись в погоню, будучи уверенными в том, что справятся с одной хрупкой женщиной.