Текст книги "Лики Богов"

Мускулистое тело животного покрывала блестящая плёнка пота, широкие ноздри жадно втягивали пряный воздух и столь же стремительно его изгоняли. Стальные подковы вбивали нежные травинки в землю, вырывали тонкие корни из питательной плоти. Жеребец приближался к поросшей мхом горе. Наездница натянула поводья, приказывая ему замереть. Ловко соскочив с седла, Умила сжала лук, выхватила из тула стрелы. Металлические зубы один за другим поразили конские шеи, заставив всадников спешиться. Омуженка сменила оружие, призвав золочёных соколов. Османы, ухмыляясь, бросились в бой.

Умила провернулась, отразила саблей меч противника и, продолжая движение, увела клинок его соратника в сторону. Лезвия тонко лязгнули, славянка, ввернувшись в землю, словно волчок, поразила саблями ноги нападавших. Воины, кривясь от острой боли, сжали раны. Омуженка, не теряя времени, в прыжке опустила стальные крылья на их шеи. Третий противник атаковал омуженку, замахиваясь мечом. Умила, скрестив сабли, блокировала клинок; задрав его, оттолкнула османца ногой. Омуженка мгновенно сделала выпад, который, как она и предполагала, черноглазый отразил. Вторая сабля вынырнула откуда-то снизу, бросив скупой блеск, облизала живот раскрывшегося воина. Зажимая рану, османец попятился, давая соратнику возможность атаковать девушку.

Тюрок провернул в руках серпы, завращался, лязгая по изогнутым лезвиям. Сабли блокировали полумесяцы, развели руки османца в стороны. Подавшись к нему, омуженка ударила головой в нос. И без того тёмный мир утратил очертания, горячая кровь хлынула из сломанного носа. Умила, высвободив клинки, вонзила один из них между рёбер противника, пронзая сердце. Не слыша предсмертного хрипа, не смотря в замирающие глаза, она заметила, как раненый воин, стоя на одном колене, метится в неё из лука. Омуженка, не вынимая сабли из обмякающего тела, рванула поверженного на себя, закрываясь им словно щитом. Стрела вошла в мужскую спину, не достигнув воительницы. В ответ лучнику, блеснув в скупом свете крадущегося рассвета, пронеслась изогнутая сталь. Османец успел обнажить сакс и отбить саблю. Умила с утробным рычанием подлетела к нему, размахнулась, но сакс вновь блокировал клинок. Омуженка ударила ногой по рассечённой плоти, заставив врага онеметь от боли и, не мешкая, с большой амплитудой опустила саблю на его шею. Голова, глухо ударившись о землю, канула в густой поросли. Умила вытерла клинки об одежду убитого, запрыгнула в седло и ринулась на помощь брату.

***

Всадники гнали коней по мрачному лесу, перепрыгивая через поваленные деревья, вырывая земляные комья, распугивая сонных птиц. Тёмная шуршащая бездна медленно разжимала объятия, сквозь ряды стройных стволов проступал яркий свет. Конники вышли на широкую поляну, освещённую тремя высокими кострами. Струящиеся золотисто-красные ленты извивались в безумном танце, то сливаясь во едино, то бросаясь прочь друг от друга. Из-за столба яркого пламени один за другим вылетели «камни», с диким грохотом выбросили под копыта коней сотни жалящих искр. Жеребцы заржали, сбрасывая седоков, ринулись обратно в прохладный сырой лес. Османы, хрипя и нашёптывая проклятия, выстроились полукругом напротив костров, всматриваясь в завораживающий хаос огненных колонн.

Из-за столба слепящего света вышел могучий воин, его кольчуга переливалась золотом, отражая языки пламени. В руках провернулись мечи, давая понять непрошеным гостям, что пропускать их к крепости он не намерен. Командир отряда обнажил саблю, знаком приказал подчинённым окружить витязя. Османы, словно стая волков медленно приближались к тархтарину, заключая его в кольцо. Воин оставался неподвижен, его дымчатые глаза совершенно спокойно следили за мимикой предводителя. Тот бросил беглый взгляд на соратника, стоящего за спиной витязя. Волот едва уловимо ухмыльнулся, поняв намерения тюрков.

Командир сделал выпад, для отражения которого дружинник должен был отойти назад, но Бер в последний миг подался в сторону, блокировал саблю мечом и резко выбросил второй клинок в заступающего со спины османа. Острое лезвие рассекло шею соперника, обрывая земной путь. Витязь, ногой оттолкнув главу отряда, опустил на него меч, но тот ловко уклонился и отскочил назад.

Двое воинов с криками кинулись на Волота, мечи остановили османские клинки, пронзив воздух металлическим звоном. Почувствовав движение за спиной, Волот оттолкнул рычащих соперников, пригнулся, пропустив над собой певучее лезвие, и молниеносно во вращении распорол живот атакующего. Османец выронил меч, обняв себя, повалился на землю.

Тюрки вновь ринулись на Волота, срывая с поясов цепи. Тяжёлые грузы понеслись к цели, увлекая за собой позвякивающих змей. Широкий клинок встретил одну из них, вторая пролетела мимо отстранившегося витязя. Бер резко рванул на себя обмотанный цепью меч, второй – выбросил в тело потерявшего равновесие соперника. Остриё с хрустом прошло между рёбер, достав до сердца, и вернулось обратно. Стальные звенья соскользнули с блестящего клинка, кольцами свернулись у бездыханного тела. Страх вспыхнул в глазах захватчиков, но отступать они не собирались. Один из них, взяв над собой верх, бросился в бой. Волот увёл вражеский клинок в сторону, вторым атаковал противника снизу-вверх. Тюрок согнулся, отскочил, уйдя от вражеского меча, но тяжёлая сталь второго клинка с дикой силой ударила по его сабле, выбивая из рук. Тархтарский меч, отразив красные всполохи пламени, мгновенно настиг отступающего противника, обдав холодом шею.

Османцы медленно расходились, окружая славянина. Один за другим ринулись на соперника, рассчитывая на то, что он не успеет отразить их атаки. Стальные жала, бесшумно поднявшись в воздух, поочерёдно вонзились в мечников. Командир видел, как двое, хватаясь за стрелы, впившиеся в шеи, хрипя, бились в агонии, третий – лежал неподвижно, сражённый в глаз, мгновенно отдавший душу. Тюрок до боли сжал рукоять меча, злость захлестнула его, налитые кровью глаза пристально следили за вышедшим из леса жеребцом, на спине которого грациозно восседала златовласая лучница.

Командир поднял с земли окровавленный меч товарища и, провернув клинки в руках, с криком бросился на Волота, желая отправить ненавистного тархтарина в след за павшими османами. Бер отвёл первый клинок, резко повернулся ко второму спиной. Лезвие тут же вонзилось в щит, из-за кромки которого вынырнуло остриё меча, впиваясь в бок атакующего. Скривившись, командир попятился, но тут же, невзирая на жгучую боль, ринулся в бой. Тархтарин казался ему вихрем, свист клинков бил в уши, рваные ленты влажного воздуха касались лица. Звон стали – последнее что слышал тюрок; он даже не почувствовал, как острое лезвие рассекло его шею, лишь тепло собственной крови и ледяное дыхание Смерти.

Размеренный цокот заставил Бера обернуться. Посмотрев на нежный лик сестры, улыбнулся, ликуя в душе от того, что она была жива и невредима. Умила мысленно восславила Перуна, как вдруг чья-то незримая холодная рука легла на плечо, предупреждая об опасности. Переведя взор от брата к рваной кромке леса, омуженка оторопела – два десятка пеших османских воинов выходили из-за стройных рядов деревьев, лучники уже вынимали из тулов стрелы, некоторые ратники садились на коней павших соратников и ждали команды.

– Запрыгивай, – пролепетала Умила, – бежим.

– Мы не должны их к Кырыму подпустить, – возмутился Волот.

– Запрыгивай, сказала, – прошипела сестра, вынимая стрелу и приподнимаясь на стремени. – Поводья держи, на ходу придумаем как быть.

Бер не стал спорить, спрятал мечи в ножны, одним прыжком взлетел на спину скакуна и, схватив поводья, погнал его прочь. Умила, опираясь на плечо брата, стреляла в лучников, увеличивая шансы на спасение.

***

Робкой лучиной вспыхнула утренняя зорька, бросив скудный свет на чёрные головы деревьев, скользнув золотисто-красной дымкой по холодной коже скал, защекотав тонкими пальчиками морскую пучину. Не было слышно щебета пташек и жужжания шмелей, природа ещё дремала, лениво потягиваясь под тёплым взором восходящего Ярилы. На небольшой поляне, вблизи густого леса расположился лагерь осман. Они ждали подкрепления в составе двух отрядов – пехоты и конницы – чтобы, поднявшись по горному склону, присоединиться к основным силам, осаждающим крепость. Серые шатры грязными шапками лежали на покрытой травяным бархатом земле, давно остывший котелок нависал над прогоревшими углями.

Плотная ткань, заслонявшая вход в шатёр, повинуясь прерывистому движению, отлетела в сторону, явив смоляную голову. Воин, зевнув, провёл рукой по лицу, отгоняя сон. Гонимый нуждой, пошатываясь, он побрёл в сторону леса, отдаляясь от лагеря. Решив не уходить далеко, османец остановился, развязал пояс, спустил штаны. Расслабившись, посмотрел на сизые кроны деревьев. Игривые лучи солнца, соскользнув с острых пиков сосен на купала дубов, разбились об укрытую тенью почву. От этой тьмы отделились силуэты – наверное, утреннее наваждение, шутка не до конца пробудившегося разума. Но силуэты проступали всё отчётливей, тёплые искры небесного светила, отразившись от стальных шлемов, рассыпались мелким бисером по кольцам кольчуг.

Воин, набрав воздуха, закричал соратникам, что надвигается беда и кинулся к шатрам, попутно завязывая штаны. С тихим свистом стрела вонзилась в его шею, заставив голос навсегда остаться глубоко в груди. Османы, выскакивая из шатров, обнажали оружие, всматривались в приближающийся к лагерю отряд тархтар. Леденящий страх навис над поляной, ярость безумием ударила в виски; тюрки, сорвавшись с мест, приближались к недругам, чувствуя, как Смерть раскрывает свои объятия. Её чёрные локоны воплощались стрелами, что летели отовсюду, вонзаясь в тела и забирая жизни, её смех вибрировал звоном мечей, заглушая стоны раненых, её слёзы щедро поили землю густым багрянцем пролитой крови.

Османская сталь глухо ударилась о щит, Баровит, провернув в руке меч, опустил его на соперника. Черноглазый, выставив саблю перед собой, остановил вражеский клинок. Баровит ногой поразил его живот, атаковал вновь. Противник увернулся, захрипел и бросился на Зорьку. Оттолкнув его щитом, провернув меч, витязь выбил саблю из рук османца. Соперник, рухнув на землю, выхватил из-за голенища нож, но тяжёлый клинок с хрустом вошёл в его плоть.

Османский воин, видя смерть соратника, с криком понёсся на Баровита, размахивая цепью. Груз ударился о вовремя выставленный щит, отозвавшись в плотном барьере мелкой дрожью. Зорька припал к земле, выставив щит над головой, и во вращении рассёк тело противника. Дрожащие пальцы судорожно ловили горячую кровь, угасающий взгляд впивался в глаза витязя. Зорька, не пожелав созерцать поцелуй Мары, последовал дальше.

Радмила мелькала за широкими спинами дружинников, укрывавших её от османских стрельцов щитами. Тонкие пальцы скользили по оперению, сильные руки натягивали тугую тетиву, и свирепая Смерть жадно впивалась в цель. Пятеро осман с криками бросились на дружинников, заставив расступиться и позволить подойти к их «ястребу» ближе. Тюрок хищно оскалился, окинув взглядом Радмилу. Оценив её вооружение в виде одного только лука, он провернул в руке меч, и, предвкушая лёгкую победу, ринулся на девушку. Радмила, ловко уклонившись от атаки, с размаха выбила противнику концом плеча лука челюсть. Выхватив из тула стрелу, выпустила её в очередного соперника. Хрипящий османец, сжимая рукой челюсть, вновь выбросил в лучницу клинок, но девушка припала к земле, ощутив дыхание стали над головой, и вонзила сжатую в ладони стрелу в ногу мечника. Воин закричал, машинально хватаясь за рану. Радмила вскочила, накинула на его шею лук, натянула тетиву и отпустила её. Прочная струна впилась в мягкие ткани человеческой плоти, рассекая их, высвобождая поток алой крови. Девушка отправила лук в налучье, выхватила из ножен сакс и ринулась в кипящий бой.

Тархтары калечили тела захватчиков, разоряя их лагерь. Эхо разносило звон стали и стоны раненых по всей округе. Османы с надеждой всматривались в лесную толщу, ожидая подкрепление, но его не было. Славяне не знали пощады, быстрота и ловкость их атак не оставляли чужакам шансов. Чёрные птицы парили над полем битвы, венчая царящий ужас незримым нимбом. Запах крови заставлял их опускаться всё ниже, суля скорую трапезу.

Баровит вытер меч о траву, окинул взором соратников, перевёл взгляд на густую чащу. Он должен продвигаться к Демиру, но сердце было неспокойно и тянуло в шуршащую лесную бездну. На мгновение ему померещилось, что крона раскидистого дуба приобрела черты человеческого лика. Закрыв глаза, Зорька вслушался в шёпот окружающего мира. Бесплотный хлад опустился на плечо витязя, сковывая пульсирующую плоть, высоченный воин, сверкая бронёй*, возник в сознании. Аким, поглаживая длинную бороду, пристально смотрел на Баровита.

«Ты нужен им», – пронеслось в голове Зорьки.

– Все быстро в лес, к Демировичам, – скомандовал старший дружинник, стремительно направляясь к чаще.

– Мы должны к батыю пробиваться, – возмутился Бус.

– У батыя да Велибора дружина немалая, а Умила с Волотом вдвоём против отряда, – отрезал витязь.

– Шибче топай, – прошипела Радмила, прищурив огненные глаза, и кинулась вслед за Баровитом.

***

Узкой летной тянулась из леса к городу вытоптанная тропка, по которой грибники частенько бродили в поисках даров Тары. Птицы несмело запевали песни, радуясь тёплым прикосновениям Ярилы, шёпоту листвы. Глухой стук копыт и тяжёлое дыхание коня разрушили воцарившуюся безмятежность. Могучий всадник погонял скакуна, выжимая из жилистого тела все силы. Его спутница, стоя в стремени, отстреливалась от преследователей.

– Давай в окружную вернёмся на поляну, – предложил Волот.

– Вернёмся туда, откуда бежали? – ухмыльнулась Умила. – Вдвоём на отряд?

– Вряд ли они сидят там да нас поджидают, – рассуждал брат, – небось уж к Кырыму пошли. К тому же, часть за нами ушла.

– Ага, – кивнула омуженка, выпуская очередную стрелу, – токмо убила я лишь троих, ещё двое за нами скачут. Зажмёмся между молотом да наковальней.

–Так ты старайся, стреляй лучше, чтоб не зажали нас, – фыркнул витязь, уводя коня с тропы.

__________________________________________________________________

броня* – доспехи воина, состоящие из кольчуги, панциря (ламеллярный доспех) и шлема.

Умила лишь закатила глаза в ответ, упёрлась бедром в плечо брата и выпустила стрелу в шею настигающего их скакуна. Конь, пронзительно заржав, повалился на бок, ломая седоку кости. Оставался лишь один преследователь. Он мчался беглецам наперерез, прижимаясь к лошадиной спине и закрываясь щитом от стрел тархтарки. Обнажив саблю, османец стремительно приближался к ним. Умила вложила стрелу в лук и ждала. Кони мчались навстречу друг другу, крепкая рука занесла клинок – взору омуженки предстала открывшаяся подмышка и часть груди. Длинные пальцы разжали хватку, и Смерть молнией вонзилась в незащищённый участок тела. Теперь Демировичам оставалось догнать остальных.

Взмыленный скакун влетел на широкую поляну с догорающими кострами. Мускулистое тело зашлось мелкой дрожью, ноги подкосились, жалобное ржание молило о пощаде. Всадники спешились и, озираясь по сторонам, направились вглубь леса в направлении крепости. Османы не успели далеко уйти. Увидев разбитую всего двумя воинами конницу, командир долго сомневался, стоит ли пробираться к лагерю, и решил отправить к Кырыму разведчиков. Отряд в ожидании возвращения лазутчиков расположился под тенью деревьев, наблюдая за тем, как солнечные лучи робко пробираются сквозь ажурную вязь ветвей. Утренние пташки закатились пением, принялись сновать от дерева к дереву, ветер лёгким дыханием заставил шёлковые листья аплодировать столь дивной трели. Незримый вестник принёс с собой не только шёпот листвы, но и двух стражей этих земель. Тюрки, вскочив, выхватили оружие, ожидая атак тархтарских дружинников. Брат с сестрой, крепче сжав рукояти клинков, стали медленно отдаляться друг от друга, примечая себе противников. Их оказалось очень много для двоих, но выбора у витязей не было.

Два черноглазых воина бросились на Волота, он отбил атаку первого и, отведя клинок второго, ударил его локтем в нос. Первый вновь ринулся на витязя, тяжёлый меч заскрежетал по османской стали, выворачивая её из рук. Холодное лезвие лизнуло раскрывшегося тюрка и оставило его корчиться от боли. Бер, с размаха опустив клинок на османца, растирающего по лицу кровь, оборвал его жизнь. Ещё один воин с криком кинулся на славянина, желая отомстить за соратников. Волот, скрестив мечи, блокировал вражескую саблю и, задрав клинки вверх, оттолкнул его от себя ногой. Тюрок сделал выпад, но гравированная сталь остановила его. Тогда он выхвалил сакс и атаковал грудь соперника. Бер вторым мечом увёл нож вправо, опустил удерживаемую османскую саблю вниз, и, молниеносно обойдя противника сбоку, резко провёл лезвием по его шее. Ещё двое осман, размахивая топорами, надвигались на витязя.

Умила крутилась, словно вихрь, отбивая вражеские атаки. Елмань разрубила древко молота, остриё второй сабли, не упуская момента, вонзилось в тело противника. Резко развернувшись, омуженка выбила из рук османца серп. Вытащив из тела убитого свой клинок, выбросила его в соперника, но тот согнулся и отскочил, уйдя от атаки. Османец, подняв с земли меч павшего соратника, бросился на омуженку. Златовласая отвела клинок, ударила воина рукоятью в висок; почувствовав движение за спиной, оттолкнулась ногой от бедра противника и, сделав сальто назад, перелетела через нападавшего. Тот, рыкнув, во вращении выбил из-под неё землю. Девушка, рухнув на спину, едва успела блокировать его меч. Черноглазый выкрутил саблю из её рук. Умила ударила соперника ногой по коленному сгибу, заставив опуститься и, не мешкая, провела лезвием второй сабли по шее воина.

Притянув к себе колени и резко разогнув ноги, омуженка вспорхнула с земли. Тяжёлый меч пронёсся около её плеча и, чиркнув по земле, заставил подлететь сотни травинок. Клинок вновь атаковал омуженку, но та, пригнулась, пропуская его над собой, схватила османца за запястье и ударила по локтевому сгибу рукоятью сабли, заставив противника выронить меч. Размахнувшись, златовласая рассекла елманью горло обезоруженного врага. Перепрыгнув через бездыханное тело, Умила подлетела к своей сабле, лежащей в густой траве, не спуская глаз с соперников, поддела её ногой. Золочёный сокол, будто сам лёг в ладонь, завращался в ней, заставляя клинок петь. Голубые глаза окинули холодом приближающихся осман, омуженка отступала, приближаясь к брату. Командир отряда смерил девушку оценивающим взглядом, ухмыльнулся, думая о том, что такого раба он сможет дорого продать.

– Эй! Это не ваше, случаем? – раздался насмешливый мужской голос.

Тюрки, обернувшись, увидели кареглазого витязя, бросающего на землю тела их разведчиков. Из-за его спины показалась лучница и одну за другой выпустила стрелы, поразив точным попаданием двоих воинов. Густые заросли кустарника, треща, извергли из своего чрева четверых дружинников. Умила с Волотом, переглянувшись, ринулись на неприятеля. Тонкий звон стали острыми иглами вонзился в массивные тела деревьев, ветер подхватил голос боя, вознёс его к вершинам гор, мягкая земля впитала пролитую кровь, погребая рубиновые слёзы. Никому из осман не суждено было спастись, ни одному из двух отрядов не суждено было ступить на подножье величавой горы, с коей горделиво взирал Кырым. Но крепость всё ещё находилась под осадой, а дружинам Велибора и Демира всё ещё была нужна помощь. Баровит прекрасно понимал это и не желал терять времени даром.

Сбросив с меча обмякшее тело, старший дружинник подошёл к омуженке, убирающей сабли в ножны.

– Ты вовремя, Зорька, – улыбнулась она.

– Едва поспел, – прошептал он, аккуратно заправив за девичье ушко непослушную золотистую прядь.

– А как ты нас нашёл? – спросил Волот.

– Ваш дед меня привёл, – ответил друг.

– На опосле разговоры да вздохи томные оставьте, – вклинилась Радмила. – Ты лучше командуй нам, старший дружинник, к батыю поспешать, а то, глядишь, второй раз не посеем.

– Поспеем. За мной, – велел Баровит.

Отряд ринулся к крепости, оставив после себя смерть в заточении древесных колонн, птичьих трелей и шёпота ветра.

Крепость

Расправив в нежно-голубой бездне широкие крылья, летела чайка. Тёплые лучи ясноокого Ярилы скользили по белым перьям птахи, бисером рассыпались по глянцевой коже шепчущего моря. Ласковый ветер поддерживал крикливую птицу, щекотя хрупкое тельце. Взору чайки предстала крепость, высокая и неприступная, что развернулась на склоне могучей горы. Белые стены тянулись ввысь, повторяя природные изгибы каменной тверди. Круглые входы хозяйственных помещений, вырубленных в пещерах, своим множеством напоминали громадный муравейник. Чуть выше, на широком плато красовались домики, кузницы и храмы. Южный край плато был значительно ниже северного, отчего между ними пролегла каменистая жила, разделив крепость Кырым на две неравные части. На этой жиле возвышалась стена, укрывая за зубчатой кромкой бойниц белый замок. Замок ещё не был достроен, ему не хватало башен и арок, просторных конюшен и расписных палат*. Но он уже мог вместить напуганных мирян, что надеялись переждать беду в его прохладном чреве. Крепость не раз подвергалась нападениям, но ещё никто не смог прорвать оборону. Это массивное, надёжное укрепление, в кое можно было попасть лишь с южного склона горы, считалось неприступным. Но османское войско стремилось развенчать этот миф.

__________________________________________________________________

Палата* – широкая комната Палат (дворца).

Укрывшись в густой поросли, отряды разошлись вдоль подножья, не давая тархтарским дружинам прорваться к заточённым горожанам.

Чайка спустилась ниже, кружа над величавой горой – на каменистых проплешинах и малочисленных полянах лежали тела захватчиков, солнечные лучи плясали на окровавленных клинках. Чайка, оттолкнувшись от воздушных волн, полетела прочь, не желая смотреть на ужасы войны.

Поблёскивая кольчугами, скользя меж покосившихся шатров, продвигались дружинники. До слуха доносился звон стали, топот копыт и чеканящие голоса воевод. Стук тарана прервался и громогласные кличи осман возвестили об удавшемся штурме. Тархтары пытались оттеснить осман, давая возможность казакам вновь запечатать вход. Тюрки, остервенев, пытались взять тархтар в кольцо, но противник был силён и щедро поил землю вражеской кровью. Захватчикам приходилось менять позиции, оставляя осадные лагеря с парой-тройкой стрельцов в дозоре.

Широкая тень отделилась от поросшего кустарником валуна, пристальный взгляд заскользил по открывшейся местности – внизу, у подножья горы, располагался лагерь с малочисленным отрядом. Он был единственной преградой на пути к дружине Демира и казался лёгкой добычей. Баровит сделал шаг в сторону раскидистых елей, но тяжёлая ладонь легла на плечо, заставив остановиться.

– Смотри, друже, – шепнул Волот, указав на крепостную башню, – пятеро лазутчиков по стене взбираются.

– Отчего стрельцы крепостные их обратно не спустят? – нахмурился старший дружинник.

– Давай я их спущу, – вызвалась Радмила, выглядывая из-за спины Волота.

– Спускай, – кивнул Баровит.

– Нам бы с тобой самим на ту стену взобраться, братик, – сказала Умила, навалившись на плечо Волота.

– Да, понять бы чьи кони там землю топчут, – кивнул Бер. – Улас то прорвался али к османцам подмога подоспела.

– Со мной пойдёте, – осёк Зорька. – Радмила, спускай лазутчиков.

Волот выставил щит, закрывая подругу от вражеских стрел, и, обернувшись, улыбнулся сестре. Баровит такие взгляды и улыбки Демировичей очень хорошо знал, всегда они сулили ему лишь переживания.

Огненные глаза лучницы хищно блеснули, тонкие пальцы, поддев древко в пучке стрел, зажатых в ладони, вложили остриё в лук. Тугая тетива натянулась до предела, пальцы разжались и Смерть помчалась к цели. Острая стальная капля вонзилась в тело османца, выбив хриплый крик. Лазутчики не успели даже проводить взглядом своего соратника, как один за другим, ощутив выжигающую боль, сорвались со стены. Кривая ухмылка исказила красивое лицо Радмилы. Опустившись на землю, она ждала новых указаний.

Умила, подмигнув брату, приблизилась к Баровиту, заскользила пальчиками по стальным звеньям его кольчуги. Золотистые локоны защекотали щёку витязя, дыхание обогрело не только шею, но и душу.

– Скажи мне, Зорька, – шепнул нежный голос, – с каких пор ты мне да Беру приказы раздаёшь? А, старший дружинник?

– Сама на свой вопрос ответила, – нахмурился воин. – Я – старший дружинник.

– Токмо, мы с братом тебе не подчиняемся, – улыбнулась Умила, – напрямую от воеводы указания берём.

– Так, лихие витязи, – зарычал кареглазый, – хорош вдвоём на толпы осман кидаться, давеча, еда уцелели.

–Так где ж ты толпу увидал, друже? – широко улыбнулся Волот. – Нет никого. Мы токмо с сестрой на стеночку взберёмся да на град с башни глянем. Коли осман внутри нет, так мы Уласу Кырымскому подсобим, ну а коли прорвалась немчура эта, то к батьке воротимся. Не боись, на рожон не полезем.

Баровит впился взглядом в серый дым хитрых глаз, крепко сжал плечо друга и, не надеясь на то, что они обещание выполнят, прочеканил:

– По стене крепостной пройдёте к главным воротам да к нам спуститесь, коли к тому времени мы уже осман оттесним.

Улыбнувшись ещё шире, Бер утвердительно кивнул. Умила, не убирая руки с плеча старшего дружинника, снова шепнула:

–Так чего ты раскомандовался, Зорюшка?

Баровит резко обхватил её талию, притянул к себе и строго произнёс:

– Обещай, что осторожной будешь.

– А то что? Накажешь? Плетьми бить станешь? – улыбнулась девушка.

Баровит, вздохнув, закатил глаза.

– В Камул воротимся, я тебя в доме под замок посажу да стражу приставлю, чтобы дурь из главы твоей вышла.

Умила, подавшись ближе, едва слышно шепнула на ухо:

– Не боишься, что меня брат с отцом хватятся? Али ты меня выкрасть собрался? Что ещё ты супротив воли моей сделать можешь?

– Извела ты меня уже, – также тихо ответил он, отведя взгляд и разжав объятия.

– Обещаю тебе, что осторожной буду, – улыбнулась омуженка, поцеловав щёку уставшего от её выходок воздыхателя.

Брат с сестрой осторожно двинулись к стене, скользя от валуна к валуну; Баровит же спустился с отрядом к лагерю. Из-за покосившихся шатров на дружинников обрушились стрелы, застучали по широким щитам. Зорька кивнул Радмиле, закрывая её и себя щитом. Лучница выхватила из тула пучок стрел, зажав их в ладони. Резко выпрямившись, выпустила одну в османского стрельца и столь же стремительно опустилась на землю. Ответные стрелы застучали по щитам с другого бока, значит тот лучник убит. Радмила, закрыв глаза, вслушалась в глухие удары стальных капель, намечая направление, из которого эти стрелы могли быть выпущены. Кивнув старшему дружиннику, она приготовилась к атаке. Щиты над её головой разошлись, лучница вновь вскочила и отправила три стрелы одну за другой. Вернувшись в укрытие, вслушалась – ничего.

– Все вроде, – шепнула она.

– Али затаился кто-то, – ответил Баровит и скомандовал: – Двое укрывают Радмилу, остальные со мной.

Обнажив мечи, дружинники бросились на османских мечников, скрывающихся за шатрами. Радмила, выглядывая из-за плеч соратников, выпускала стрелы, снова скрывалась за широкими спинами и щитами. Воины надёжно хранили свою соколицу, что несла смерть недругам, что не раз спасала жизнь братьям по службе ратной.

Умила с Волотом, перепрыгивая через тела лазутчиков, подбежали к крепостной стене. Ухватившись за заброшенные османцами верёвки, поднялись на башню. Тихо перемахнув через бойницу, осторожно сняли крюки с бортов, осмотрелись. В башне, возле смотровых оконцев лежали два мёртвых кырымских стрелка, Умила осторожно закрыла им веки и ринулась за братом. Внутри крепости кипел бой – тюрки, ворвавшиеся при штурме в крепость, бились со зрячими конниками*.

________________________________________________________________

Зрячий конник* – казак.

Улас с небольшим отрядом казаков вышел за крепостные ворота навстречу Демиру и Велибору, но сразу же был зажат в кольцо. Звон металла резал уши, стоны раненых кололи сердце. Братья по вере славянской стояли у крепостных врат живым щитом, не пропуская большие силы врага внутрь. Волот всматривался в клубы дыма, венчающие телеги с сеном, брошенные торговые лавки и крыши домов. Там, за северной стеной, в замке укрывались миряне и, кроме стрельцов, защитить их было некому. Витязь провёл рукой по векам, не зная кому его помощь нужнее.

– Братик, смотри, там османы уж на замковую стену взобрались, – шепнула Умила.

– Вижу, – вздохнул Бер. – Да Уласу надобно помочь из кольца вырваться.

Цокот копыт привлёк к себе внимание витязя – стройный юноша гнал коня к замку. Лезвие его сабли снесло голову с плеч османца; всадник на ходу поднялся в седле, встал на спину скакуна, оттолкнувшись, перепрыгнул на перевёрнутую повозку, раскрутил крюк и забросил на стену. Ловко забравшись по каменной тверди, казак предстал перед османами, вырезающими стрельцов.

– Помоги ему, – велел Волот. – Я к Уласу пойду.

– Я с тобой, – возразила сестра, хватая его за руку.

– Он один совсем, – воин указал на казака, лихо орудующего саблей.

– Ты тоже, – прошипела омуженка.

– Смотри, какой он тщедушный, долго не протянет, – улыбнулся брат. – А у ворот осман мало, я их, аки щенят раскидаю… Ты слушать должна меня, я старше… Не переживай за меня, Умилушка.

– Ладно, старший, – грустно улыбнулась девушка, – как говоришь сделаю.

Волот, укрываясь за бойницами, ринулся к главным воротам. Умила выхватила из налучья лук, прицелилась и одного за другим убила двоих осман, прислонявших лестницу к замковой стене. Стрел больше не было. Омуженка, прошипев проклятья, убрала лук, отстегнула от пояса пустой тул и налучье. Осторожно пристроив драгоценное оружие в углу башни, бросилась в её чрево, спустилась по покатым каменным ступеням. Умила пробежала меж перевёрнутых торговых лавок, свернула за объятый пламенем дом.

Жалобное ржание донеслось до слуха. Омуженка бросилась к утопающей в дыму оружейной – гнедой жеребец бил копытом по брусчатке, тщетно пытаясь освободиться. Умила вытянула руку, силой духа заставляя коня успокоиться. Приблизившись к фырчащему животному, отвязала поводья от столба, запрыгнув в седло, направилась к замковой стене. Конь вмиг домчал её до внутренней крепости; соскочив с широкой спины, омуженка запрыгнула на повозку, ухватилась за верёвку казака и поднялась на стену.