Текст книги "Ангел обыкновенный"

Ангел обыкновенный
Таша Истомахина

© Таша Истомахина, 2022

ISBN 978-5-4493-8711-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ 1

СТЕША И ТАША

Прошлое – это как будто «не про меня». Реальной я ощущаю себя только в настоящем, а то, что со мной происходило раньше – могла ли я, нынешняя, всё это сотворить?

Первая версия меня – шести лет. Да, конечно, есть воспоминания и о более ранних годах, но на тех картинках я какая-то бесплотная, а во дворе на бульваре Звездолётчиков у меня есть руки-ноги, коричневое клетчатое пальто и шапка-шлем неопределенного оттенка. У меня даже есть дом и родственники. Я разглядываю худую смуглую девочку, с которой мне только что велели дружить. Она выше меня на целую голову, у неё непривычная внешность и необыкновенное имя. Позади меня пятиэтажка, впереди – такие же новые дома образуют квадрат двора. Наверно весна, потому что травы нет, но красная земля сухая, и очень тепло. Солнца столько, что дома кажутся белыми, а деревьев нет совсем, видимо не успели посадить. Я очень хорошо сделанная, детально проработанная, вдруг образовавшаяся ниоткуда, с кучей мыслей в голове.

С тех пор постепенно в моей памяти собралась целая галерея различных версий меня, но напишу я только о трёх.

Сначала мне показалось, что я пришла не по адресу. Офис нанимателей больше походил на почтовое отделение, чем на контору рекрутинга. Такие же плакаты на стенах, десяток соискателей у приемных окошек. Пока я запихивала в узенькие строчки анкеты всю свою жизнь, подошла моя очередь. Женщина за стойкой за пару секунд исчеркала бланк вдоль и поперек красными чернилами. Не глядя, она резко бросила в мою сторону:

– Надо заполнять все поля. Я сама должна угадать, по какой вы вакансии?!

– Извините. Я по объявлению. Думала, что тут все подписываются на «Нумератора».

Моя собеседница похожа на птичку, подумала я в тот момент, когда она вскинула на меня свои испуганные, немигающие глаза. Румянец схлынул с бледных щёк, а потом снова набежал ещё ярче, только как-то неровно, пятнами.

– Зачем вы встали в мою очередь?!

В её голосе было столько паники, что я невольно сделала шаг назад. Так же поступила и вся очередь за мной в тот миг, как было произнесено слово «Нумератор».

– Вам не сюда! Никогда не стойте в моей очереди!

Стандартный молодой человек в черной униформе взял мою анкету со стойки одной рукой, меня под локоть другой и недовольно прокомментировал:

– Приходят наниматься, а сами даже читать не умеют. Написано же, и крупными, причем, буквами!

Он отпустил мою руку так умело, слегка подтолкнув вперед, что я оказалась прямо перед табличкой «Регистрация Нумераторов». Буквы и в самом деле были крупные. Дверь отворилась, и я попала в кабинет, отделанный темными деревянными панелями. Стол, стул, зеркало на стене.

В этот момент я начала беспокоиться.

Десять минут, двадцать.

…если выйду отсюда, то куплю себе мороженое…

Сорок минут.

…надо было сначала у знакомых поспрашивать про работу… стул жесткий… подожду ещё секунду и встану…

– Добрый день!

Милый, светловолосый мужчина средних лет протянул мне бумажный стаканчик с водой. Те несколько секунд, пока он читал мою анкету, дали мне возможность разглядеть собеседника. На его щеках было много мимических морщинок от частых улыбок, а на лбу – от тяжелых мыслей. Выгоревшие на солнце ресницы, кудряшки на висках, ухоженные руки.

– Примите извинения за задержку. К нам нечасто приходят по данной вакансии. Как я могу к вам обращаться?

– Можно просто по имени.

– Для вас я – Куратор. Давайте уточним во избежание недоразумений: вы пришли к нам устраиваться на работу…

Я неуверенно продолжила после долгой паузы:

– Нумератором.

– Знаете, чем они занимаются?

– Ходят по домам и ведут списки тех, кто исчез.

– Кто вам это сказал?

Я промотала в голове все определения, что пришли мне в голову при виде Куратора. Кажется, первое было: «милый». Теперь я бы это слово никогда не употребила, глядя на человека с жесткими складками вокруг губ, цепким взглядом и застегнутой на все пуговицы накрахмаленной рубашкой.

Что же мне ответить?

Никто никогда напрямую не упоминает Нумераторов. О них не говорят. Их не любят. Моё представление сложилось само по отрывкам разговоров в магазинах, из шепота детей, рассказывающих друг другу городские легенды, из кратких заметок в газетной хронике: «Нумератор округа выявил 18 случаев, из них ни одного не принято к расследованию ввиду отсутствия заявлений родственников пропавших».

Ещё я знала, что это государственная должность с приличной зарплатой, на которой власть много не теряет, потому что Нумераторы тоже рано или поздно исчезают. Нынче в Ландракаре только одна ставка по этой должности на целый округ, и та вакантная уже пару лет. А ещё я слышала (и уж точно в это не верю), что рядом с Нумераторами иногда видят Драконов, как и рядом с теми, кого они исчисляют.

Куратор терпеливо ждал. Я попробовала прикинуться недоумчивой, однако на хлопанье ресницами и пожимание плечами он никак не среагировал, поэтому пришлось отвечать:

слышала о Нумераторах с детства;

в семье был прецедент – пропала сестра 10 лет назад;

никто не записал её имя, сейчас уже не восстановить, но ведь все забывают имена и лица;

а причем тут «личное» – мне работа нужна!

здоровье хорошее, ничем не болею;

да, люблю путешествовать, в быту неприхотлива;

у меня есть мотивация – мне работа нужна!

я умею решать конфликты;

ну, нет, про Драконов это полный бред, просто профессия обросла слухами;

что тут сложного: ходи из дома в дом, как при переписи, с людьми разговаривай;

да, я знаю, что ландракарцы не любят говорить на эту тему;

сны?! я думала это тоже выдумки, как про Драконов;

я очень обучаема, прочитаю все инструкции, обещаю, что буду им следовать;

дайте мне, наконец, эту работу!!!

После допроса мы помолчали, потом Куратор вздохнул, посмотрел на меня неожиданно добро и озвучил решение:

– Ты дура, но совершеннолетняя дура. Просто не представляешь куда подписываешься – тебе ведь с Брежатыми придется общаться. Давай договоримся: захочешь уйти с работы – просигналь. Инструкции соблюдай четко.

Он встал, одернул жилетку, поправил галстук, пригладил ладонью завиток, выпавший из челки, и тихонько повторил:

– Дура!

Тем днём, что стал первым в цепи событий, мы с сестрой разбирали мамину жизнь. Она вся поместилась в двухкомнатной квартирке в Затопше, городе нашего детства. Подержав каждую вещь в руках, вспомнив все истории, что были с ней связаны, мы клали её в один из трех углов. В одном копились те вещи, что заберет сестра, в другом те, что отойдут мне, а из третьем готовились на выброс. Хотелось оставить почти всё – ручной росписи муравленные кувшины, хрустальные бокалы, нити разноцветного чешского бисера, елочные игрушки, старые детские книжки.

Фотографии лежали в коробке из-под обуви. Некоторые события с них мы вспомнили исключительно по одежде, в которую были одеты в тот момент. Так фото, где я в клетчатом пальто и шапке-шлеме оказалось прочно связано в моей памяти с днём переезда на бульвар Звездолётчиков и знакомством с Эммой.

Сестра же по другому снимку вспомнила, как в раннем детстве, когда они с родителями жили в Незатопленном Месте, ей подарили красивое красное платье, но не в горошек, как у всех, а в «звездочку». Это платье произвело на неё неизгладимое впечатление: «Я была в поселке Звездой!». И в этом новом платье, исключительно для «покрасоваться», она села на бак с водой, прикрытый полотенцем. Крышки под тряпицей не оказалась, и сестра провалилась в полную воды кадушку. Вытащила её мама, которая, на счастье, оказалась в этот момент на летней кухне.

А вот кузина Валя в зеленом пальто с каракулевым воротником. Печальная была история. Она начала раскачиваться в своем новом пальто на досках, брошенных в грязь, как мостики, чтобы можно было перейти через улицу, и плашмя упала в весеннюю распутицу.

На другой фотографии я в смешном клеенчатом плаще и такой же косынке, завязанной под подбородком. Комичность снимка заключалась в том, что Эмма на две головы выше меня. Мы с ней почти девять лет обитали в одном доме – я на первом этаже, а она на третьем, и это были как две параллельные вселенные, которые соприкасались между собой только в одном месте – в детской комнате Эммы. Я жила с мамой, работающей на заводе, и сестрой, старше меня на целое поколение. Играла в дворовой компании, училась в классе, откуда вышли все бандиты нашего района. У Эммы были оба родителя, она не гуляла во дворе, изучала английский с репетитором. Мы дружим с ней до сих пор.

– Что делаешь? Может, поужинаем? – голос сестры напомнил, где я и почему.

– Давай, – я потянулась в крохотную кухоньку следом за Кирой. – Представь, нашла семейные метрики. Ты знала, что прадед наш был лесничим? У него было две жены. Первая ослепла и рано умерла. А вторая, Конкордия, зачем то переехала в деревню из Санкт-Петербурга. К тому времени прадед уже овдовел и позвал её замуж. Их сын впоследствии женился на Марии, нашей бабушке. Кстати, можно я возьму себе чугунную сковородку для блинов?

Разложив еду по тарелкам, мы вернулись в большую комнату. Кира забралась с ногами на диван, а я села напротив неё на крашенную табуреточку, в пол роста от обыкновенной.

– И откуда ты всё это знаешь?

– Так я много лет вела записи семейных хроник с маминых слов. За несколько лет собрала почти все её воспоминания.

– Мы с ней никогда ни о чём таком не говорили.

– Она очень уставала от этих разговоров. Начинала всегда охотно, а заканчивала на нерве, разбередив душу.

Кира поправила навесец на лампу, отчего на стены зашли длинные ажурные тени и вздохнула:

– С мамой было трудно… Я не знаю, бывает ли хорошей смерть, но я бы тоже хотела уйти мгновенно… Даже не знала, что сердце может просто разорваться…

В тот же день как я подписалась на Нумератора, мне объяснили про Брежатых и их отряд «Стрепеты». Я подписала документ о последствиях выбалтывания государственной тайны, пару бумаг по технике безопасности, а потом мне рассказали, чем конкретно я должна заниматься. Вежливо поздороваться – раз, узнать были ли исчезнувшие – два, спросить, снились ли им сны – три. И больше ни единого вопроса.

Как мне вести себя в той или иной ситуации, было изложено в «Правилах поведения Нумератора». Этот толстенный справочник на трехстах станицах мне следовало изучить от корки до корки и сдать экзамен к концу недели.

Я пыталась.

Но разве можно быстро выучить карты дорог, названия населенных пунктов, фамилии мэров, исторические справки, правила оказания первой помощи, юридические ссылки, номера телефонов, психологию общения, шаги по антикризисному выходу из кризиса, способы втереться в доверие и уйти от встречных вопросов, а также все прочие, важные в моей нынешней профессии сведения? За три дня я успела прочитать 165 страниц справочника, остальные пролистала.

Экзамен принимал Куратор. Он выглядел иначе, чем в день собеседования, может быть потому, что верхние пуговицы его рубашки и жилета были расстегнуты. Всего две пуговицы, а перед тобой уже другой человек.

Вопросы теста были самые разнообразные.

Вопрос первый.

«У вас создались натянутые отношения с коллегой. Допустим, что причины вам не совсем ясны. Что вы предпримете в первую очередь для того, чтобы устранить напряженность во взаимоотношениях:

– вызовете на откровенный разговор этого коллегу;

– разберетесь в своем поведении по отношению к коллеге;

– обратитесь к другим коллегам, которые хорошо его знают».

…

…Вопрос девятый.

«Когда на вас нападает собака, вы:

– ищете палку или другой предмет и начинаете обороняться;

– сохраняете спокойствие, не позволяя собаке находиться позади вас;

– убегаете и ищете убежище».

…

…Вопрос двенадцатый.

«Драконы это:

– мифические существа;

– галлюцинации, возникающие в стрессовой ситуации;

– реально существующие формы жизни».

….

…Вопрос двадцать четвертый.

«Когда вы спите на новом, чужом месте:

– в том случае, если условия подходящие, сплю хорошо;

– не сплю;

– в любом месте сплю беспробудно».

Галочки перед ответами я поставила там, где ответ мне нравился больше всего.

Просмотрев тест, Куратор поднял на меня свои чудесные голубые глаза и сурово спросил:

– Ты Справочник до какой страницы прочитала?

– До 301-ой, – соврала я. – Может, что-то не так запомнила?

У Куратора оказалась с собой стирательная резинка. Я поняла, почему мне дали карандаш, а не ручку, в тот момент, когда он удалил несколько моих ответов и поставил галочки в других местах. Так я блестяще сдала экзамен на право быть государственным Нумератором округа.

Дома я внимательно разглядела жетон, дающий мне право войти в любой дом и задать вопрос любому человеку. На эмалированной поверхности меленько был изображен герб Ландракара, под ним раскрытый блокнот, на страницах которого выбит номер 5528. Только сейчас, держа в руках заветный ключ от любой двери в этой стране, я почувствовала, что реально не хочу знать правду.

Звонок телефона зазвучал резче обычного. Мужской голос на другом конце провода представился Михаэлем и спросил:

– Ты получила жетон?

– Получила.

– На автовокзале купи билет на утренний рейс, к вечеру как раз будешь на месте. Выспишься, а с утра приступим к делу.

Голос был очень дружелюбный. Я сразу же прониклась безграничным доверием и расположением к говорящему, но на всякий случай уточнила:

– Вы меня ни с кем не путаете?

Трубка помолчала, потом слегка язвительно заметила:

– Вот который раз он забывает предупредить о моем звонке! Челку свою белобрысую не забывает поправлять, а инструктаж грамотно провести не может!

– Со мной очень хорошо провели инструктаж.

– Ага, и забыли сказать имя напарника.

Я сделала круглые глаза, хотя мой собеседник не мог их увидеть.

– Ты что серьезно думала, что тебя одну на работу выпустят? Похоже, ты Справочник от середины до конца не дочитала. В той части как раз написано, что первые дни нумератора сопровождает более опытный напарник.

– Я только про «Стрепетов» знаю.

– Ничего ты о них не знаешь! Я твой сопровождающий в округе. Зовут меня Михаэль. Жду завтра на вокзале по прибытию автобуса. Остальное решим на месте.

Долгое время после того как телефон замолчал, я пребывала в растерянности из-за выпадения из зоны действия чудесного голоса моего напарника. В агентство решила не звонить, чтобы не признаваться Куратору, что я не прочитала вторую часть Справочника.

Мы перебрали платяной шкаф, следом книжный, потом добрались до ящиков письменного стола, где сестра хранила свои детские рисунки и вырезки про балет. Я вернулась к домашнему архиву, решив просмотреть его до последней бумажки. Забилось ли моё сердце при виде той эпистолии, так сказать, в предчувствии грядущих перемен? Ничего подобного. Я лишь испытала жгучее любопытство человека, живо интересующегося прошлым своей семьи.

Пожелтевший листок с чуть видным тиснением по верхнему краю я откопала среди поздравительных открыток. Осторожно развернула сложенный вчетверо листок. Бумага была обезвоженная, вся в мягких заломах, словно в морщинках. Автор записки пользовался синими чернилами, но со временем они приобрели зеленоватый оттенок, где-то стерлись, а в одном месте, туда, куда упала капля воды – может, слеза? – вообще размылись. Письмо было датировано августом восемнадцатого года прошлого века:

«Дорогая сестра! Я по-прежнему верю, что родственные связи значат для тебя столько же, что и для меня, поэтому прошу – верни, пожалуйста, мою коробку. Ты же знаешь, что вещи, которые в ней лежат, очень важны для меня. Кора, я ведь малое прошу! Не смотря ни на что, твоя Фима».

Перевернув листок, я нашла на оборотной стороне питерский адрес с указанием улицы, номера дома и квартиры, ниже которых была приписка – «Конкордии, лично в руки». Похоже, у нашей прабабки Коры была сестра Фима.

– Кира, ты знаешь, как получается сокращенное от имени Фима?

– Наверно от Серафимы.

Чаще всего в разговорах мама упоминала нашу бабушку Марию, которая была почтальоном и страдала близорукостью оттого, что читала вслух на деревенских посиделках при свете лучины толстые романы Дюма. Мария разносила почту круглый год, в любую погоду. Зимой, в мороз ходила в резиновых калошах на шерстяной носок. Чтобы не потеряться в метели она оставляла в сугробах ветки-разметки, а сугробы иногда превышали человеческий рост. Между этими снежными стенами прокладывались узкие тропинки, и на такой тропе порой было не разминуться. Однажды, глухой зимней ночью ей встретился зверь. Так блеснул желтыми фонариками глаз, что стало понятно: не собака, а волк. В сторону от него было не уйти – сугробы. Мария начала отступать мелкими шажками, а сама уговаривала волка не трогать её, ведь дома дети мал-мала меньше. Так она пятилась и волку «зубы заговаривала». Зверь за ней шел до самой лошадиной колеи, а потом исчез.

Про Фиму я ничего из своей памяти не выудила, но вспомнила сон, который отчетливо и ясно приснился мне пару лет назад. Словно я после долгого отсутствия зашла в просторную профессорскую квартиру с множеством книжных стеллажей, заставленных пыльными томами и стопками научных журналов. В том сне я испытала чистую радость возвращения в место, где мне когда-то было хорошо.

Из этих размышлений меня вывела сестра, которая к тому времени залезла на стул, а с него на маленькую табуретку, чтобы достать вещи с антресоли. Я снизу показала Кире найденное мной письмо, но оно её не заинтересовало, поэтому ветхий листочек отправился к тем вещам, что я забирала себе.

Постепенно, день за днем, дом нашего детства пустел. Соседи охотно разбирали мелкую мебель и разную полезную утварь, которую мы по вечерам выносили к кирпичной ограде, скрывающей мусорные баки. Потом крытый фургон увёз всё оставшееся в Сиверск. Так бесповоротно эта квартира в доме у подножья чаши холодного моря перешла в разряд воспоминаний…

Первый раз я увидела Михаэля посреди ночи, в сотнях миль от места, где я живу. Я ехала к нему почти десять часов, потом стояла на ветру в центре поселка, освещаемая единственным фонарем в округе. Мне было лень достать куртку из рюкзака, поэтому я глубоко и медленно дышала, убеждая себя, что не мерзну и что это нормально – приехать на край света и ждать встречи с незнакомцем ближе к полуночи.

Михаэль подошел близко, однако не переступил круг света. Вживую его голос, как и по телефону, был хороший: густой, доброжелательный, почти не колючий. Спросил что-то неважное, повел за собой в темноту. Ему было привычно идти по знакомой дороге, а я спотыкалась, потому что смотрела под ноги и обдумывала ответы – очень хотела понравиться. Михаэль не делал шаг короче, чтобы мне было удобно за ним поспевать:

– Я думал ты моложе.

– Да, многие ошибаются по телефону. Лет на десять.

– Бывала здесь раньше?

– Нет.

– Опыт есть?

– Нет.

– Дай-ка я на тебя посмотрю.

И он включил фонарь мне прямо в лицо.

– Очень красивая, – просто как факт сказал он, беззастенчиво меня разглядывая. – Я тебя по-другому представлял. Раньше работала с напарниками?

– Нет.

– И как оно?

– Как родной.

Он долго смеялся, но фонарь не выключил, а освещал им всю оставшуюся дорогу.

Разбирать чужую жизнь после ухода человека трудно. Вот почему по возвращении из Затопши я решила освободить собственный дом от бумажного хлама. Выбрасывала почти всё. Старые счета и выцветшие квитанции. Лекции, которыми когда-то дорожила, но уже никому не буду читать. Записные книжки с давно утерянными контактами.

А потом нашла тетрадь с чужими умными высказываниями. И уж если альбом, куда вписывала мамины рассказы и значимые для семьи события я назвала «Семейные хроники» (или, как их переименовала сестра – «Хроники Акаши от Таши»), то эти записи естественно получили название «Духовная тетрадь». На сотне страниц в течение многих лет копились мысли, которые приходили в разное время и из разных источников, поэтому я частенько не указывала, где позаимствовала то или иное откровение.

Некоторые слова приходят в тот момент, когда ситуация, ими описываемая, находиться в стадии разрешения. Начинает казаться, что ты читаешь хорошо сформулированные собственные переживания. А иногда приятие каких-то истин происходит иначе – чужое высказывание словно снимает завесу, потому что ты уже думал на заданную тему подсознательно, просто сам не успел озвучить. Каким бы образом это не происходило, но другими людьми сформулированные мысли так прочно сплавляются с твоим сознанием, что, со временем ты уже не можешь вспомнить, как пришло к тебе знание: изнутри или извне. Ты просто начинаешь всем этим пользоваться, упоминать в разговорах с друзьями, редко называя источник, потому что теперь это твои личные переживания и опыт.

Как, например, чья-то фраза – «Сегодня у тебя есть шанс стать причиной чьего-то отличного настроения. Что может быть лучшей наградой за прожитый день?» – подтверждается мною ежедневно на собственном опыте. Каждое утро в течение четырех лет я хожу на работу пешком и встречаю человека, который так же проходит все пять остановок, только в обратном направлении. Я называю его «Ангел дня». Хотя мы не здороваемся, а только почти улыбаемся друг другу, это одно из приятных событий в начале дня…

Я открыла последнюю страницу тетрадки, чтобы вспомнить, на чём же остановилась в своих записях. По традиции, автора не указала, просто выписала текст:

«Индустрия Просветления подарила нам идею некоего жизненного Предназначения. Нас заставили поверить, что, только следуя своему Предназначению, наша жизнь окажется не пустой, а будет иметь ценность. Будто есть что-то важное в каких-то наших внешних действиях, будто мы должны отыскать некий образ жизни или профессию, некую социальную занятость, которая и есть наш духовный Путь. Однако, до тех пор, пока предназначение не найдено и пока нет понимания, что именно человек должен делать в миру, он живет с ощущением, что он духовный неудачник, который не смог найти себя. Оттого человек живет как-то неправильно, неверно, не по-настоящему, и жизнь проходит мимо. Ищущий чувствует себя глубоко несчастным, ничтожным, несостоявшимся и все более отчаявшимся. Идея существования уникального индивидуального Предназначения – одна из самых больших иллюзий и самая тонкая духовная ловушка эпохи «New Age».

Взглянув на часы, я решила, что подумаю об этом позже, в режиме «ой-ой, опаздываю» наскоро навела красоту и заглянула в комнату сына:

– Ты чего шмыгаешь носом? Насморк подхватил?

Большой ребёнок доложил машинально, глядя не на меня, а на монитор компьютера:

– Это не сопли, а сломанный нос – он всегда словно заложен.

– Какой сломанный нос?!

Тут сын всё-таки оторвался от экрана и довольно раздражительно ответил:

– Обыкновенный! Ты не помнишь, что ли, как я в детстве его ломал? Фингал был ещё на всё лицо.

– ????!!!!!

– Ты реально не помнишь?! У меня все друзья знают эту историю.

Мой голос стал ломким и звонким:

– Клянусь, я не знала ничего! Где? Когда?

– Я был у бабушки с ночёвкой, зимой. Мне было лет девять-десять. Убегал от собак, смотрел назад, а когда повернулся, было поздно: вот она, железная перекладина – БАЦ! У меня вся варежка была в крови, я её даже выжимал.

Я постепенно переходила на ультразвук:

– А я-то где была?!!!

– Да откуда я знаю!!! Бабуля сделала компресс, утром я поехал домой, ты еще волновалась, что синяк под глазом.

– Но я не помню ни про сломанный нос, ни про собак!

– Наверно, я тебе сказал, что просто упал. Видишь горбинка? Эй, ты в порядке, мам? Тебе что, плохо?

В незнакомом месте долго не спиться.

Михаэль нашелся на кухне. На мое приветствие он только кивнул и подвинул ко мне тарелку с гречневыми хлопьями.

– Мне бы чашечку кофе для «сборки».

– Что ещё за «сборка»? – кустистые брови напарника встали домиком.

– Кофе центрирует.

– А то, что сердце может застучать, слышала? Кофе нет. Я почитаю, а ты пока меня поразглядывай.

Я наливала молоко в чашку понемногу, чтобы хлопья не размочились. Михаэль напротив меня шуршал страницами окружной газеты. Про него так и просилось сказать – неладно скроен, да крепко сшит. Был он очень высок, а по моим меркам так просто могуч. Походил на медведя – был косолап, лохмат и брадат. Сразу не поймешь, то ли добрый по характеру человек, пытающийся выглядеть суровым, то ли жесткий, но притворяется доброжелательным.

Михаэль спросил поверх газеты:

– Ну и как я тебе показался?

– Голос хороший.

– А то! В нашем деле очень важно первое впечатление. Никак не пойму, почему тебя выпустили в Нумераторы. Ну, посмотри на свои детские ручки, послушай голосок – какой из тебя Исчислитель!

– Экзамен сдала, жетон получила, и за завтрак спасибо.

Михаэль усмехнулся в бороду:

– Странно и то, что тебя так быстро взяли в найм. Обычно они разрешают всякому делу перебродить на своих дрожжах, всё временят да медлят, – он сложил газету и бросил её куда-то за плечо. – Если поела, то собирайся. Начнем опрос в другом поселке. Здесь уже ловить нечего – каждая собачонка знает, что ты вчера приехала, а значит, дверь никто не откроет. Будем двигаться от одного посёлка до другого, ночевать в гостиницах. Деньги получила на проживание и питание?

– Сейчас денег не дают, только талоны. Они действительны, когда жетон предъявишь.

– Мудро, хотя кому можно помешать украсть у тебя и жетон и талоны?

– Они ещё фото мое разослали по округу.

– Значит, я не могу украсть твои талоны?

– Выходит, что так.

Мы вышли на крыльцо. Прямо у ступенек стоял потрепанный внедорожник. Михаэль как будто извинился:

– Предшественник был поновей, но прошлую зиму не пережил – вся механика развалилась.

Оказалось, он не извинялся, а предупреждал. Два часа с превышением скорости на проселочной дороге стали для меня и моих внутренностей сильным испытанием. Что угодно развалилось бы от такого вождения!

Без ущерба для психики я бы могла за неделю и слова не вымолвить. Но на службе целыми днями общаюсь с несчетным количеством людей, потому что работаю координатором в информационном центре, очень похожем на библиотеку и архив одновременно. Люди звонят и приходят, чтобы получить нужные данные, а так как мой кабинет находится посреди помещения, то меня никто не минует – ни директор, ни сослуживцы, ни посетители. Каждый проходящий человек обязательно мне что-нибудь говорит или о чём-то спрашивает, чаще просто из вежливости. Сотню раз напомнив людям, какой сегодня день недели, столько же раз обсудив погоду, ответив – «нет, я не знаю, где директор» и «да, я видела главного бухгалтера (завхоза, Асю Михайловну и пр.), но она уехала в казначейство (банк, магазин и пр.)», я становлюсь недоброй. Я знаю, почему занимаюсь своей странной, очень обремененной общением работой. Потому что когда-нибудь явлю миру мою вечно юную, общительную, весёлую и добрую душу. На этой службе я тренируюсь. Успехи, правда, незначительны.

Вот и сегодня, я обложила себя бумагами и здоровалась, не поднимая головы, чтобы не зацепиться за кого-нибудь взглядом и не потянуть человека на разговор. Мне очень хотелось подумать о своём Предназначении, но телефон истерил, и табличка не выстраивалась красиво до самого обеда. Наконец, я принесла директору на подпись отчет в очень мелком разрешении.

– Как маком усыпано! – восхитился директор, разглядывая почти нечитаемый в своей убористости текст.

– Просят скан. Его можно увеличивать. Зато всё влезло на одну страницу.

– А я думал, что ты так над ними шутишь. Мол, раз вы нам лишнюю работу, тогда мы вам её мелким шрифтом.

Я не помню, на какую нажала клавишу, собираясь отправить отчёт. Экран компьютера зарябил, потом потух, замельтешил через пару секунд английскими буквами, пока не показал абсолютно чистое поле рабочего стола. Это потом мне объяснили, что вредный вирус схлопнул всю информационную базу моего компьютера, собранную за десять лет. Но сначала я испытала легкий шок. Первой мыслью было: «Это не могло со мной случиться!». Если допустить, что мы сами творим свою реальность, то какая такая моя мысль могла вызвать этот локальный Армагеддон?

Всё учреждение охотно поучаствовало в этих переживаниях, скучившись вокруг моего стола, потому что в ситуации присутствовал определенный драматизм, столь нужный в любой конторе для ускорения приближения конца рабочего дня. Объясняя, что я никуда не нажимала, на задворках печалившегося сознания я обнаружила здравую мысль. Я ведь дотошная, подумалось мне, я ведь сколько-то месяцев назад обязательно должна была сделать резервную копию…

– Куда? Кому? – говорит мой сын вместо «Алло».

– Сына, посмотри на флэшке из комода, есть ли там резервная копия с именем «Таша. Не стирать»?

– Ну, есть, четырехмесячной давности.

После моего сообщения о почти благополучном разрешении ситуации, контора, наконец, разбежалась по своим рабочим местам делать резервные копии, а директор заявил, что теперь точно выжмет из управления ставку программиста.

Сначала я очень стеснялась. Оказалось непросто представляться Нумератором, после чего выслушивать: «идите прочь» или «никого нет дома». После нескольких неудачных попыток я поняла, что главное в моем деле – пролезть в щель приоткрывшейся двери. Михаэль нисколько мне не помогал. Он молча стоял в стороне и посмеивался, когда пару раз меня буквально вытолкали взашей. Может быть, поэтому к середине дня после нескольких десятков отказов я перестала быть уравновешенной и приятной девицей. В очередной раз, услышав фразу «ходят тут всякие», я начала стучать носком ботинка – а они у меня на толстой подошве – по двери так, что металлическое кольцо ручки двери жалобно забилось, добавляя нотку паники в производимый шум. Немного растерянный от моей наглости хозяин распахнул дверь, и в этот момент я одной рукой слегка подтолкнула его внутрь дома, а второй сунула ему в лицо жетон. При этом, переступив порог, ловко закрыла ногой входную дверь.

– Что вы творите?!

– Препятствие дознанию влечет за собой наказание по статье 328 Гражданского Кодекса.

Упоминание о вымышленной статье возымело свое действие – мужчина как-то сразу успокоился и сообщил, что в этом доме совсем недавно, около года назад, пропал родственник. И хотя прошло совсем немного времени, близкие уже не могли вспомнить его имя, потому что все метрики изъяли Брежатые.

Я умею слушать. Постепенно, чувствуя мой неподдельный интерес и сочувствие, хозяин дома рассказал мне о снах своего исчезнувшего отца, и о своих сожалениях, что не придал им должного внимания. Наш разговор длился много дольше, чем десятиминутный опрос.

Михаэль всё это время сидел на скамейке возле дома.

– Если ты будешь опрашивать каждого по полтора часа, то конторе твоя дотошность не понравиться. Принцип работы такой – зашла, спросила, ушла, тут же забыла.