Текст книги "Ангел обыкновенный"

Но даже не внешний стиль собирает этих женщин в определенную группу. Все они молчаливы, уверены в себе и знают, как надо жить. Что сформировало в них такую незаменимую комбинацию, которая притягивает мужчин как магнитом? Может быть, совокупность хороших генов, спокойное детство и интеллигентность родителей. Да, обязательно ещё наличие в семье обоих родителей, бабушек и дедушек с обоих сторон, музыкальной школы и спортивной секции.

Они ходят на лыжах и варят комплексные обеды, читают научно-популярную литературу и не смотрят сериалы. Им нравится идея родовых общинных поселений и песни бардов. Они каждое лето ходят в походы и консервируют соленья. Я думаю, что именно к этим прекрасным женщинам применимо определение «боевая подруга». Они ВСЕГДА замужем. Причем, за хорошими мужчинами.

Жена Савелия пришла чуть раньше него. Была одета просто и дорого в вещи, которые носили пятьдесят лет назад, и будут носить десятилетия вперед. Только женщин таких уже не будет. Их создала определенная эпоха счастливого детства в любви и защищенности хорошей семьи. Она разовый продукт редкого стечения обстоятельств и безвозвратных времен. Таких женщин уже не делают.

Она сразу подошла к моему столу, спросила негромко, без тени улыбки ровным голосом: «Вы Таша? Я жена Савелия. Мы договорились встретиться, но, наверное, его задержали на другой работе. Я подожду его здесь». От предложения присесть, она равнодушно отказалась – «нет», и больше ни слова. Просто стояла рядом с моим столом. Её безмолвность была столь органична, что и в голову не приходило, что Маруся должна из вежливости поговорить со мной о погоде. Она умиротворенно пребывала сама в себе, а я нервничала, не зная, как лучше поступить – игнорировать её или всё-таки завязать разговор.

…Савелий бежал. Это было видно по его сбившемуся дыханию и покрасневшему кончику носа. Увидев Марусю, он сразу успокоился, расслабил мышцы лица, отчего стал моложе лет на пять. Поцеловал жену в щеку, а руку положил на спину, чуть ниже плеч, и так и не убрал, пока они разговаривали. Увел в свой закуток и сел рядом близко, сдвинув два стула впритык.

Вся наша контора была очарована.

Маруся была под стать дорогой книге «Мифические существа», которую я обнаружила недавно на своём рабочем столе. Книга была добротная, лишь один из медных зажимов на уголке потерялся, и в этом месте картон расслоился на несколько лепестков. В иллюстрациях толстого тома смешались Священные черепахи, Единороги, Драконы и Фениксы. Я поставила книгу на этажерку рядом со своим столом, чтобы законный владелец смог её увидеть и забрать.

В чудом уцелевшей части дома оказалась и кладовка. Дверь в ней выбило, и на косой вешалке я нашла рабочий комбинезон Михаэля, в котором тот восстанавливал ограду. Куратору комбинезон был великоват, пришлось закатать штанины и плотные холщевые рукава. Я долго бродила среди обломков в поисках своей сумки, но на самом деле пыталась привыкнуть к мысли о лжи Михаэля и о странном поведении Дракона со дня нашего знакомства.

Подкралась ночь. Куратор тоже подошел незаметно, видимо решив, что дал мне достаточно времени на размышления. Мы ещё некоторое время постояли молча, глядя на валище, а потом Серафим начал командовать:

– Думаю, лучше всего спрятаться у озера в доме Эстер. Знаю, что путь не ближний, но там нас точно искать не будут. Можно, конечно, снова обернуться да уволочь тебя отсюда…

– Как уволочь?

– В лапах и махая крыльями.

– Ага, и выронить по дороге.

Серафим хмыкнул:

– Как знаешь… Будем тогда здесь ночевать.

Обрушение не затронуло левый угол дома и часть крыши над ним. Черепица местами, обвалилась, и между балками хорошо была видна разливающаяся вдоль неба полоса Млечного пути. Серафим отодвинул диван от воронки, заодно стряхнув с него мелкий сор, завернул меня в одеяло – «Я не мерзну», – и лег с края. Я заснула, не успев додумать что-то важное. И сколько бы раз не просыпалась, всякий раз глаза Серафима сияли в ночи, отражая звёзды. Я тоже хотела смотреть на Млечный путь, но меня кто-то настойчиво звал во сне, и я блуждала в неведомых местах, каждый раз оказываясь всё ближе к зовущему.

Уже под утро, когда и Серафим смежил веки, я вышла к тому костру, что всю ночь полыхал для меня оранжевым и синим. Дракон сестры был белоснежный, и на его полированной чешуе разноцветные языки пламени плясали так же, как и на поленьях. Он медленно, не спуская с меня глаз, прошел сквозь огонь, и внутри своей головы я услышала слова: «Это не больно». Я, не задумываясь, шагнула вперед, но стоило мне выйти из пламени, как проснулась.

Серафим стоял на краю воронки в своей любимой позе – сложив руки на груди, слегка сутулясь и склонив голову к плечу. Я впервые рассмотрела, что у него белёсая щетина, пшеничные брови, хорошая, обветренная солнцем и ветром кожа с глубоким румянцем. На щеках от частой улыбки вертикальные морщинки.

Вот и сейчас, повернувшись в мою сторону, он невольно рассмеялся. Я отыскала в сумке зеркальце, вытерла гладь рукавом рубашки, глянула в него и ужаснулась. Лицо опухло от слез, пролитых накануне, веки отяжелели, превратив глаза в узкие щелочки – похоже, у меня аллергия на слёзы. От огорчения я снова заплакала.

Куратор забрал у меня зеркальце:

– Ну не красавица сегодня, что поделать. До сих пор думаешь, что внешность водит?

Он помолчал и добавил нежно:

– Нет меры моей любви к тебе. Ты это знаешь.

– Да, знаю,… и поэтому даже представить себе не могу, как ты дорожишь Той, из Главного воплощения.

– Но ярче светишь ты.

– Разве это возможно? Я лишь часть её души.

Серафим присел рядом со мной на диван.

– Просто тебя ничто не замутняет. Та, Главная, живет в очень плотном мире, подчиняется общественным предрассудкам и стереотипам, и, поверь, давно не светит во всю мощь, которую могла бы явить, а лишь мерцает слабым огоньком для своих близких.

– Тебя это печалит?

– Несказанно. Я могу это изменить, лишь возвращая ей востребованные потери.

– Я вернусь назад, но сделаю это не для неё, а для тебя.

– Вот дурочка! Ты и есть Она!

Я помолчала, растирая слезы по щекам, потом озвучила больное:

– Когда я вернусь в ту реальность, мы снова надолго расстанемся.

Куратор потемнел лицом:

– Не обязательно. Видишь ли, я по глупости заключил договор с одной Душой, желавшей познать Базовый Огонь. Я дал ей немного своего Жара в виде гостейника, чтобы иметь возможность воплощаться рядом с твоим Заглавнем.

– Что в этом плохого?

– Много раз, меняя тела, та Душа, кидалась в крайности, лишь чтобы погасить Базовый огонь. Теряя тело в молодые годы, она не подозревала, что её гостейником была Драконья сущность. Лишь в последнем воплощении у неё нашлось достаточно мужества, чтобы ослабить влияние Жара.

– Мой Заглавень знает ту Душу?

– Они всегда рядом.

Наше общее замешательство длилось пару секунд, потом очень знакомый мне мужчина, широко и приятно улыбнувшись, протянул руку для рукопожатия:

– Какая радость, наконец, с тобой поздороваться!

Четыре года я боялась одобряюще улыбнуться этому человеку или слегка кивнуть головой в знак приветствия: не хотела, чтобы он ходил по другой стороне улицы, избегая моей навязчивости. Судьба вмешалась, устав ждать от меня поступка и столкнув с «Ангелом дня» лоб в лоб.

Встретились мы, предварительно назначив дату и время по переписке, в сырном ресторане с большими круглыми столами и глубокими велюровыми креслами. Кухню от зала здесь отделяла стойка, на которой стояли бутылки с оливковым маслом, кувшины, хлебницы, горы чайных чашек и стопки тарелок разного размера.

Нам принесли пиццу, сверху которой плавал какой-то жидкий желтый сыр, не доведенный до стадии запекания. Когда чувствуешь, что еда вкусная – наклоняешься к тарелке, чтобы вдохнуть аромат. Когда же подозреваешь, что пища «не очень», то поднимаешь тарелку к лицу, чтобы понюхать. Мы с Петей синхронно приподняли наши лепешки, чтобы удостовериться, что их можно есть.

Нас это рассмешило. Конечно, дело было не в пицце. Встречаясь каждый день на улице на протяжении нескольких лет, мало того, с удовольствием переписываясь по электронной почте пару месяцев, мы совершенно не ожидали увидеть друг друга при встрече. Однако неловкость прошла быстро. Петя сразу же признался, что давно подумывал начать со мной здороваться, а там и познакомиться.

Вблизи он был так же хорош, как издалека. Чуть выше, чем мне бы хотелось. Русоволосый, гладкий лицом и ясный глазами. Благополучный, слегка космополитный, насколько это возможно в нашем городе. Ему удалось найти работу, что приносила доход и позволяла отчасти быть художником. Я с удовольствием слушала, как Петя рассказывает о частых командировках и путешествиях, о его увлечении мотоциклами летом и снегоходами зимой.

Его позабавило моё заявление, что я не ем ничего «с глазками». Он считал вегетарианцев чудиками. «Согласись, что и пиццу вам подают странную?». Пришлось признать, что запах у лепешки пикантный, точнее сказать – вонючий. Мы похихикали над тем, что не взяли с собой прищепки для носа или, на худой конец, гарнитуру для ушей. Наушники, как вариант, предложила я. Петя не знал, что, оказывается, достаточно надеть гарнитуру, чтобы вкусная еда потеряла часть своего очарования, потому что в процессе распознавания вкуса участвуют все органы чувств.

Выяснилось, что мы оба были год назад на «Снежном шоу» Славы Полунина. Я тогда испытала сильнейшее эмоциональное переживание. Всё было удивительно – снег из мыльных пузырей, искрящийся звездопад, мимы, поливающие зрителей водой, гигантская паутина, накрывшая весь зал, снежная буря под вдохновляющую музыку, корабль, плывущий в океане и гигантские шары, как планеты, сброшенные в зал в конце шоу. Я, наконец-то, поняла смысл фразы: «Будьте, как дети». Петя в описаниях своих ощущений был более сдержан, но моё восхищение разделил.

Я была рада нашему с ним личному знакомству. В этом действии проявилась сопричастность к огромному миру, обычно прекрасно существующему без меня. Наше многолетнее пересечение судеб обрело реальные очертания, словно меня включили в какой-то жизненный план и общую схему мироздания. Редко когда я чувствую свою принадлежность к сложнейшему механизму, который ворочает жизни семи миллиардов человек. Сегодня же я была кусочком пазла, границы которого терялись в пространстве и времени.

У Серафима, что уверенно вел меня незнакомой дорогой в густой поволоке тумана, были свои ориентиры. Он часто раздувал ноздри и задирал кверху светлую голову, высматривая что-то на верхушках деревьев и в рисунке скалистых выходов. Мы не разговаривали. Почему молчал Куратор я не знаю, сама же я просто не могла выбрать вопрос попроще: «Почему так долго держал меня в отдалении?», «Зачем разрешил Михаэлю лукавить меня?», а, может, надо было спросить: «Как ты мог отдать меня Демпферу?!».

Эстер встретила нас совершенно спокойно, словно нет ничего странного в том, что с раннего утра в дом приходят незнакомые люди. Велела только не брать фарфор для чая и не красть серебро. Оставив Серафима с хозяйкой, я вышла на крыльцо позади дома. С фасадной части был хороший пляж, тот самый, на котором меня забрали Брежатые, а с заднего двора тропинка вела через заросли к другой, более уединенной части озера. Мне почти невыносимо хотелось вымыться, смыть не только кирпичную пыль, но и дыхание морух, и слезы, затекшие по шее под рубашку, и даже встречу с Серафимом. Теперь, после эйфорического состояния по окончанию разлуки, я жёстко злилась на него.

Было тихо, даже птицы ещё молчали, и вокруг – ни человека, ни зверя. Ещё несколько минут назад туман был плотным, как овсяный кисель, в нем увязали все звуки, и тишина стояла соответствующая – глухая какая-то, словно шуршание жизни есть, а ты недослышишь. Но, когда от моей ноги стронулся камушек и покатился по насыпи, взлетевшая стая диких уток разорвала в клочья и сам туман, и его тишину.

Я добралась до воды вся исколотая острыми краями травы и ступила в озеро, даже рукой не проверив, холодная ли вода, и ногой – есть ли дно. Черная вода становилась прозрачной, стоило лишь взять её в ковшик рук, а дно было сложено из мелкого песка. Забросив одежду на берег, я нырнула с головой в чистую и прохладную воду. Плескалась долго, потом медленно стирала одежду, ещё дольше лежала на песке, разложив рубашку и брюки на нижних ветвях дерева, росшего у самой кромки воды.

Я вела мучительный внутренний диалог с Серафимом. Приводила весомые аргументы в подтверждение небеспочвенности моей обиды, фразы в уме строила краткие, емкие и язвительные – такие, чтобы даже Куратора пробрало. Пока шла назад к дому, старалась ровно дышать, чтобы слова мои прозвучали холодно и спокойно, а ещё отдирала от себя липнущую мокрую рубашку и ткань брюк на коленках. Разговор решила начать с фразы: «Я, конечно, понимаю, что ты был очень занят своими делами в Кромлехе…».

Куратор переоделся в хлопковые светлые брюки и парусиновые туфли, поверх футболки надел вязаный старомодный джемпер с отложным воротником. Волосы зачесал назад. Сжатые губы и серьезное выражение глаз делало его очень грустным. Но он улыбнулся, через силу, просто не мог иначе смотреть на меня, как не улыбаясь:

– Всё мне высказала?

Я простила его мгновенно, зная теперь, что всё сложилось, как и должно было быть. Значит, только так Серафим мог тогда поступить – смотреть за мной издалека, разрешить в моей жизни Михаэля, и про допрос он мне всё объяснит.

– В ванной есть горячая вода.

К моей огромной радости на полочке в ванной лежал набор с новой зубной щеткой, маленькой мочалкой и гребешком для волос, перевязанным лентой с оттиском «для гостей». Я отмылась почти до скрипа, на сушилке рядом с полотенцем нашла легкую белую юбку и блузку без рукавов из хлопковой жатки. Вещи были чистые, но всё ещё пахли бархатцами.

В гостиной Серафим с удовольствием поедал яичницу с беконом, мне же подвинул тарелку с пшеничной кашей.

– Как хорошо, что вы нашли время навестить Эстер!

Почтальонша внесла в гостиную кофейник и тарелку с печеньем. Наливая в чашки кофе, энергичная женщина не давала нам и рта раскрыть:

– Ешьте кашу пока она горячая, но если захотите, то я и яйца пожарю. Не надо? Вот и Эстер почти не ест. Меня вчера сюда приставили из мерии, чтобы я за старухой присмотрела. В обед меня сменят, но я не жалуюсь, что пришлось первой за соседкой присмотреть, потому что Брежатые-то уже приходили! Ох, если бы не пропажа сестры нашей Эстер, так до чего приятно на них посмотреть. Всё аккуратно проверили, порядок не нарушили, правда злились, что метрик не нашли. Думаю, это старшая припрятала их, перед тем как того…, ну вы меня понимаете. Так вы Эстер родственниками приходитесь?

Серафим положил нож и вилку на пустую тарелку, посмотрел тётке в глаза и попросил:

– Будьте добры, ещё кофе.

– Ну конечно!

Почтальонша сбегала на кухню, принесла новую порцию горячего напитка, и застыла в каком-то полуобморочном трансе, глядя на Серафима.

– Мы здесь по служебным делам.

– Понимаю!

– Тогда сходите домой или на почту, а через пару часов возвращайтесь.

– Понимаю!

Глядя вслед торопливо убегающей соседке, я с сомнением поинтересовалась:

– Ты её заворожил что-ли?

– Я просто был вежлив.

– Почему-то от моей вежливости никто не впадает в полуобморочное состояние.

Я отнесла тарелки на кухню, потом смахнула крошки со скатерти и села напротив Серафима за другой конец стола.

– Ну вот он – серьезный разговор! – Куратор подпер голову руками.

Больше всего меня беспокоил вопрос, который я задала первым:

– Почему всё это время тебя не было рядом?

Серафим ответил не сразу, видимо подбирал слова:

– У Заглавней есть хорошая притча, которая в крошечной доле применима к нашей с тобой ситуации… Короче, попал человек после смерти на тот свет. Его встретили, но потребовали отчет, как жил, чем занимался. Творец раскрыл книгу его жизненного пути. Смотрит человек на свою прожитую жизнь и видит, что когда ему было легко в жизни, с ним кто-то шел рядом – видно два следа, а когда тяжело – был только один след. «Хочу спросить, Отче, почему же ты бросал меня, когда мне было тяжело?». «Нет, сын мой, не бросал я тебя, а нес на руках».

– Ой, – с большой долей сарказма прокомментировала я.

Куратор нахмурился:

– Оправдываться не буду.

– Ладно. Расскажи о Михаэле.

– Он последний из обращенных драконоборцев. Михаэль не захотел возвращаться к своему Заглавню. Чтобы прекратить начавшийся процесс, существует только один способ – убить своего Дракона, – Серафим помолчал, а потом с трудом выдавил из себя. – Мы до сих пор скорбим о Далиборе.

– Извини.

– Ты его не знала! Лучший из нас. Не считая Филомену, конечно… как, кстати, прошла ваша с ней встреча?

– Ты о белом Драконе в моем сне?

– Это Дракониха твоей сестры. Ты во сне прошла с ней опыт Павороти.

Я пересела ближе к Серафиму, к самому его локтю.

– Почему я вижу Михаэля?

– Для тех, кто входит в Павороть, границы мира становятся прозрачными.

– Но почему тогда тебя и Стожара видят все?

Серафим запнулся, прежде чем ответить:

– Про себя я рассказывал – понизил вибрации, когда поделился драконьей сущностью с душой человека. Ну а Стожар нарушил все сроки, пытаясь уговорить Этель пойти с ним, вот и стал видимым. Меня послали в Ландракар, чтобы вытащить его отсюда.

– Кто послал?

– Распорядители Воплощений. Они же с этим рулят.

– А я где была?

– Ты, милая, пребывала в Мороке. – Куратор слегка постучал пальцем по моему носу. – На Той стороне давно хотели внедрить кого-нибудь в Кромлех, вот и назначили меня в Брежатые. А в один прекрасный день сердце мое остановилось, потому что некая дурочка пришла устраиваться Нумератором.

– Разве тебя не предупредили эти… Распорядители, что я начала видеть сны?

– Предупредили. Но никто не ожидал, что ты начнешь сама искать ответы. Я чуть не обратился тогда в конторе от неожиданности.

– А потом, после нашей встречи, почему ты не явился мне? Почему разрешил Михаэлю быть рядом?!

– Нужно было закончить дела с Этель и Стожаром, да вот только ты решила ускорить события. На месте-то тебе не сиделось! В Кромлех постоянно приходили сообщения о девице, которая задает неудобные вопросы и разговаривает сама с собой. И никто не видел Михаэля, а значит, и не сообщал о нём! Я сам узнал о его существовании, только когда прилетел ночью к твоему дому. Хотел тебе явиться, но меня спугнули драконоборцы.

– Так это ты был за окном в ту ночь? – задала я риторический вопрос и сама же на него ответила. – Конечно! Я ведь почувствовала запах озона.

– Пришлось срочно сквозить оттуда, даже ограду впопыхах зацепил. Решил вызывать тебя на следующий день в Кромлех.

– Ты стоял за моим арестом Брежатыми?!

Мы с Серафимом и не заметили, в какой именно момент перешли на высокие тональности, но наши крики разбудили Эстер, и рассерженная старуха спустилась со второго этажа:

– Ну что за люди! Про то, что серебро брать нельзя, я предупредила, а про одежду упомянуть забыла, и надо же – обокрали. Зачем вы взяли вещи моего кузена и той женщины… не помню её имя…, кажется, она была моей сестрой? Она ещё постоянно поила всех чаем из фарфорового сервиза…

Я сходила за водой на кухню, подышала глубоко, а, вернувшись в гостиную, увидела только Серафима.

– Где Эстер?

– Я предложил ей проверить, что ещё пропало в доме. Кажется, сейчас она пересчитывает ложки.

Глядя Серафиму прямо в глаза, я сделала заявление самой своей суровой интонацией:

– За Демпфера тебе должно быть стыдно!

У Куратора и здесь нашлось объяснение:

– Нам нужно было поговорить приватно и в то же время на глазах у всех, чтобы не возникло подозрений. Вот почему я вызвал тебя в Кромлех. Но из-за твоей чрезмерной активности мы попали к Демпферу. Поверь, я защищал тебя тогда, изо всех сил, всей силой своей магии.

– Разве нельзя извиниться без оговорок? Вот я могу признать, что ошиблась. Особенно в Михаэле. Я совсем не разбираюсь в людях. Веришь, но у меня в голове не укладывается, что Михаэль драконоборец. И как он смог это сделать… у вас же и чешуя, и пламя, и когти, и зубы! Я, вообще, думала, что Драконы – бессмертные существа.

Впервые Серафим не ответил. Распахнул дверь, ведущую на помост над озером, занял кресло Эстер и раскачался на полозьях. Я сняла сандалии и села, свесив ноги, на край теплых досок. Пальцы чуть-чуть дотронулись воды, пустив мелкую рябь к другому краю озера.

– Ты не подумай, Серафим, что я спрашиваю из корысти или пустого любопытства. Почему-то само всплыло в разговоре. Если не хочешь говорить – то и не надо. Даже к лучшему, если я не буду знать.

– Нет уж, знать тебе надо: вдруг тебе доведется меня защищать, – сама эта мысль заставила Серафима усмехнуться. – Ладно, слушай. Дракону трудно причинить вред. В теории, можно, конечно, обезглавить.

– Что вообще нереально!

– Да. Вот поэтому драконоборцы придумали нас травить.

– В смысле – ядом, что ли? – не поверила я.

Куратор раскачался в кресле ещё сильней.

– Алхимическим зельем, основой которого является кровь драконоборца, последнего убившего своей рукой Дракона. И дело тут не в химическом составе, а в особой нежитной волшбе. Попав даже через небольшой порез, эта потрава омертвляет кусочек за кусочком нашу плоть, и лишь в самом конце добирается до сердца и мозга. Далибору в чём-то даже повезло, потому что отравленная стрела попала ему в глаз… Вчера, когда я подлетал к твоему дому, то в устье Павороти видел его моруху.

– И я, наверно, тоже видела…

– Я тут на днях сочинил теорию перемешивания тонких тел, – снова завел разговор Серафим спустя долгое время. – Раньше люди и Драконы часто летали через порталы. Я слышал, что при этом происходит расщепление плотных тел на небольшие кусочки, которые снова складываются вместе по прибытии в назначение. Наверное, в порталах эти частички перемешались, и несколько крошечных элементов тонких тел людей застряли в Драконах, и наоборот.

– Притянуто за уши.

– Думаешь? Как тогда объяснить союз столь разных существ? Моя теория всё объясняет. Иногда я чувствую, что ты у меня даже не в сердце и не в душе, а в печенке.

Ася Михайловна вела себя необычно. Около часа она сидела, глядя в раскрытую перед ней папку, при этом не перелистнув ни одной страницы. Попросила воды, хотя у входа в офис стоял кулер. Приняв из моих рук пластиковый стаканчик, Михайловна как-то неловко вывернула руку и пролила часть воды себе на блузку. Грустно пошутила:

– Ну вот. Стакан дала, а инструкцию, как из него пить не приложила.

Промокнув бумажной салфеткой оборки блузки, женщина отошла от моего стола, и свободное место занял директор. Спросил что-то незначащее, переложил местами бумаги с краю стола, а потом спросил:

– Ты ничего не заметила в разговоре с Асей Михайловной? Она сегодня сама не своя.

– Она упала сегодня.

– Головой стукнулась?

– Кажется, нет, но мне показалось, что она говорит медленнее, с большими паузами между предложениями.

– Как если бы «мысль зажевало»?

– Типа того.

Потом пришла младшая девочка:

– Мне надо отксерачить несколько документов.

– В бухгалтерии тоже есть ксерокс.

– Наш сломался.

Оказалось, что несколько документов – это как минимум пятьдесят копий. А так как лепестки брались из разных папок, для того, чтобы не запутаться, с каждым листком проводилась индивидуальная работа. Прибегание, убегание, шуршание бумагами и хлопанье крышкой ксерокса длилось до самого обеда. Около двенадцати часов дня девчонка призналась:

– Ужас, сколько кругов я сегодня нарезала по конторе! Ко мне надо было спидометр приделать.

В ответ я заметила:

– А мне выдать таблетки от укачивания.

Михайловна, услышав наш разговор, пожаловалась:

– С утра выпила препарат от давления, но не помогает. Шум какой-то в голове.

– Идите домой, отлежитесь.

– Не могу. Вдруг Куратор придет.

– По отчетности? Проверка грядёт? – директор вышел из кабинета на наш разговор.

– Нет, не тот! – раздраженно отмахнулась Ася Михайловна. Протиснувшись между начальством и младшей девочкой, что загораживали проход к моей конторке, она села на стул для посетителей, подперла голову руками и почти немигающе посмотрела мне прямо в глаза. – Я про твоего знакомца говорю.

Так же медленно, с большими паузами между словами, Михайловна достаточно угрожающим тоном продолжила:

– А он обязательно придет… и врата откроет… Ты в курсе, что за его голову назначена награда? Скоро явятся разные твари с Момры…. Ты должна предотвратить эту катастрофу…

– Какую катастрофу? – осторожно уточнила я, в то время как директор уже набирал номер скорой помощи.

– Заговор… тайный план по захвату планеты.

– Кем?

– Я же говорю – Драконами!

– Бак течет, – тихонько прошептала младшая девочка. Она недавно купила машину, поэтому все определения давала автомобильными терминами.

Оказалось, что с Асей Михайловной случился микроинсульт, который она даже не заметила, проявившийся только в заторможенности и в мыслительной путанице. Её сразу же определили в стационар, о чём нам сообщил директор, вернувшийся после того, как сопроводил женщину до больницы в машине скорой помощи.

– Врачи сказали, что Михайловне очень повезло, потому что мы рано увидели нарушения речи и определили её в больницу, пока не развились более тяжелые последствия.

Савелий подошел к моему столу, когда всеобщее возбуждение слегка улеглось:

– Надо завязывать с работой на двух службах. Ты вот знаешь, что трудоголизм – это тоже болезнь. Как и другие «измы», это надо лечить. Можно пивом, а лучше длительными пешими прогулками. Вот почему ты всё ещё сидишь в конторе, хотя обеденный перерыв уже давно начался?! Пойдем, будем лечиться свежим воздухом!

Мы зашли в прохладу дома в тот момент, когда почтальонша открыла входную дверь, а хозяйка спустилась со второго этажа, с трудом волоча объемный ридикюль.

– Эстер, куда это вы собрались? – воскликнула соседка. – Хотите выпить чаю?

– Нет. Я хочу доктора!

– В каком смысле?

– Я больна. Мне нужен доктор! Он приходит ко мне очень редко, и никак не хочет поставить диагноз.

– Что вы такое говорите, Эстер! Бедный доктор уже неделю ходит к вам каждый день. Он не успевает навещать других пациентов!

– Тогда я пойду в больницу и буду жаловаться на него в попечительский совет. И в лабораторию пойду – пусть снова возьмут мои анализы. Я совершенно точно чем-то больна!

В этот момент клеточки моего мозга встрепенулись, оживились, перерабатывая разрозненную до этого информацию. Пришлось даже схватиться за перила лестницы, чтобы тело устояло на ногах в тот момент, как всё внимание было сосредоточено на громко разговаривающих в моей голове мыслях. Слово «лаборатория» было прочно связано с именем «Константин», а оно, в свою очередь, с непонятным термином «бесиво», который могла бы расшифровать информация Серафима. «Алхимическое зелье» и «нежитная волшба» оказались синонимами «бесива», а фраза «основой которого является кровь драконоборца, последнего убившего своей рукой Дракона» прочно ассоциировалась с Михаэлем. В этой цепочке стали понятными слова, подслушанные мной в разговоре двух драконоборцев – «капля должна быть живая», «упустим этот шанс» и «совсем немного доварить».

Константин и Михаэль сварили бесиво для убийства Серафима!

– Отведу вас в больницу, – я снова обрела способность двигаться, отобрала у Эстер ридикюль и чуть не села под его тяжестью.

– Что в вашей сумке?

– Ложки. Кто-то же должен охранять фамильное серебро от… всех вас.

Почтальонша обиделась:

– Нам вашего не надо.

Серафим пару раз громко хлопнул в ладоши, привлекая общее внимание:

– Дамы, угомонитесь! – и, повернувшись ко мне, строго спросил. – Что ещё такое ты надумала?

Я почти не соврала:

– Мне нужно немного подумать.

– Что тебе мешает думать здесь?

– Ещё я хочу помочь пожилой женщине.

Куратор не поверил, и тогда я спросила:

– Тебе разве не надо в Кромлех?

Серафим сохранил мою интонацию:

– Надо, но я сейчас на задании – выслеживаю твоего Дракона.

Тут, как ни странно, меня выручила почтальонша:

– Да не переживайте вы так! Пусть девочка прогуляется. Я пойду с ней и Эстер, а по дороге покажу все местные достопримечательности, – женщина в своей энергичной манере забрала у меня тяжеленую сумку, подхватила свою подопечную под локоть, поклонилась Куратору и увела меня, невзирая на его протесты. Пока мы огибали по пляжу ту оконечность озера, которая вела в деловую часть поселка, Эстер рассказывала соседке какие-то ужасы:

– Ваш доктор никак не понимает, как страшно бывает мне от того, что каждую минуту кто-то стучится в меня изнутри. То «открой», то «впусти», и так целую неделю. Бывает, тихонько скребется, а то, как рассердиться, и давит вот здесь, – старушка показала на свое впалое солнечное сплетение. – Я ведь прошу не вырезать того, кто стучится, а дать таблетку, чтобы он поспал немного и перестал меня нервить.

Почтальонша слегка отклонилась корпусом, чтобы Эстер не видела, как она говорит мне одними губами: «Совсем сумасшедшая старуха!», а потом спросила. – А что конкретно-то болит?

Эстер задохнулась от возмущения:

– Я же сказала – дверь внутри меня! Попробуй, постучи в одно место кулаком несколько дней!

У стойки приемного покоя никого не оказалось, а вот главный холл больницы был битком забит врачами, медсестрами, больными и их родственниками. Поначалу мне показалось, что возникло неодолимое препятствие на пути моих планов, но на самом деле концерт, который в этот день давали школьники для своих подопечных, был мне только на руку. Никто не повернулся в нашу сторону, потому что все присутствующие с умилением наблюдали, как пигалица лет десяти воодушевленно поет песню о том, как всем нам хорошо будет завтра. В вестибюле было так много белых халатов врачей и розовых фартуков медсестер, что, похоже, остальные помещения больницы сейчас пустовали. Только один человек сильно изменился в лице, увидев нас. Молодой доктор страдальчески наморщил лоб, но все-таки встал и весьма неохотно подошел к Эстер:

– Что случилось?

– Доктор, – громко зашептала почтальонша, – дело плохо. Это либо старческое слабоумие или вялотекущее биполярное расстройство.

– Ну, тогда пойдемте подтверждать ваши диагнозы, – мне показалось, что сегодня доктор сожалел о выборе профессии.

Эстер и её соседка пошли за грустным молодым человеком на осмотр, я же пробежав глазами указатели, быстро нашла коридор, заканчивающийся дверью с надписью «лаборатория».

В силу крепкого здоровья я никогда не бывала в подобных местах. Мне понравилась чистота и строгость тяжелых каменных столешниц, и пробирки стояли ровненько в своих металлических держателях. Слегка сдвинув жалюзи на окне, я заметила начатую бутылочку с кефиром на подоконнике рядом с надкусанным пончиком, завернутым в бумажную салфетку. Планомерно двигаясь по часовой стрелке вдоль застекленных стеллажей, я осматривала склянку за склянкой, читая непонятные химические термины на бумажных этикетках. Все жидкости и твердости были естественных оттенков, не внушали подозрений, поэтому, вернувшись к подоконнику, я начала паниковать. Как мне узнать бесиво? Что если волшбу унесли из лаборатории сразу после завершения алхимического обряда?