Текст книги "Ангел обыкновенный"

– Я узнаю у людей не о том, какой сорт туалетной бумаги им нравится, а о том, что вызывает у них печаль и тревогу. Вот уже почти пятнадцать лет с тех пор, как люди начали массово «испаряться», причем никто никогда не находит ни тел, ни следов. Почему, скажи мне, никто не расследует эти исчезновения?

– Ты сама сказала – ни следов, ни тел.

Я вздохнула и подняла голову. Облакам было тесно, они слоились, набегали друг на друга, как складки сбившегося покрывала. Михаэль перехватил мой тоскливый взгляд и объявил окончание рабочего дня.

Небольшая гостиница с кафетерием на первом этаже нашлась на прибрежной улице. Мы протиснулись к узкому окну, заняв столик у стены из неоштукатуренной кирпичной кладки. Я села на стул, потому что рядом к потолку тянулась толстая труба отопления, а Михаэлю досталась небольшая скамейка с деревянной спинкой. Ужинать он отказался, терпеливо дождался когда опустеет моя тарелка и спросил, зачем я подалась в Нумераторы.

На сытый желудок я оказалась довольно болтливой:

– У меня сестра пропала. Давно уже. Тогда было мало случаев, поэтому никто даже исчислить не пришел. Я не знала, что имена забываешь, а то записала бы обязательно.

– Она рассказывала тебе про сны?

– И про сны, и про Дракона. Только вот я не слушала. Кто ж тогда знал, что это симптомы?

Наверно, в этот момент я слишком громко заговорила, потому что люди вокруг начали искоса поглядывать в мою сторону и шептаться. Официант вынырнул буквально из ниоткуда, подхватил со стола вазочку с недоеденным мороженым, взамен подсунув счет. Я не стала дожидаться, когда мою физиономию сличат с федеральной рассылкой, положила поверх счета талоны, пожелала спокойной ночи Михаэлю и поднялась в снятый на ночь номер.

В комнате я не стала включать лампу, лишь слегка сдвинула занавеску, чтобы свет уличного фонаря упал на изножье кровати. Ночь была глубокой и тихой. Сначала теплой, а потом прохладной и сырой. Тьма превратилась в одну плиту, толщиной в световые года. И весь мир стал коробкой, для которой эта плита служила герметично закрывающейся крышкой. И эта крышка опустилась. Я видела её приближение, видела идеально гладкую поверхность, похожую на отполированную гигантскую плитку шоколада. Я лежала навзничь на сырой земле, мягкой и рыхлой, какой-то «сытой», без единого камушка. Если бы я встала, на земле остался бы отпечаток каждого моего волоска. Но встать я не могла, потому что на мне лежали миллионы световых лет тьмы. Я ощущала всю тяжесть мира на себе, но, опустившись, тьма не раздавила меня. Она изогнулась по контурам моего тела, и не осталось ни единой щели, ни одной молекулы кислорода между мной, землей и этой тяжестью. Я знала, что тьма заканчивается где-то у дальних Врат Галактики.

Наверно, я кричала, и постель была сбита, а подушка лежала на полу. Это было моё второе в жизни сновидение, и было от чего испугаться. Прижав руку к тому месту, где под ребрами отчаянно билось сердце, я глубоко выдохнула, и подумала без внутренней усмешки: если сны – это первый симптом, то второй – это Драконы, а значит, скоро они явятся за мной.

Квартира у сестры прямо в центре Сиверска – центрее просто некуда. Здесь город поднимается в горку, отчего необычные по архитектуре высотные дома придают этой части старого города особую звучность.

Кира отчего-то всегда напрягается, когда ждет гостей, даже если должна прийти я одна. Вот и сегодня сестра металась по квартире, гоняла домочадцев по всяким поручениям, на что племянница заметила: «Такое впечатление, что мы ждем не тётю Ташу, а английскую королеву!».

Обычно, пока мы накрываем на стол, то успеваем переделать массу дел: возвращаем друг другу вещи, взятые во временное пользование, выкладываем из сумок гостинцы, и, по обыкновению, говорим о последних событиях на работе. Сидя за столом с первым бокалом вина, обсуждаем работу, будни и кино. Ко второму бокалу плавно переходим в область непознанного. В этот момент наши домочадцы молча встают, набирают в тарелки сладости и уходят к своим рисункам, танкам и ноутбукам. В танки мой зять играет уже много-много лет. Проходит игру до конца и начинает её заново. Интересно наблюдать, как он уворачивается от снарядов и вздрагивает всякий раз, когда противник в него попадает. Почти три месяца компьютер был на ремонте, а когда его починили, племянница грустно вздохнула: «Скоро к нам танки вернутся».

Сегодня Кира испекла открытый пирог с замороженной вишней. Ягоды она положила щедро, но оказалось, что вишня была с косточками, поэтому пирог мы ели долго, ковыряя начинку. За этим занятием я рассказала о своей печали про исчезнувшие файлы и о том, что такой поворот событий я не ожидала. Мы поспорили про интуицию, точнее о том, должна ли она нас предупреждать о неприятностях на работе. Я, конечно, настаивала на том, что тут она меня подвела, хотя, обычно я хорошо слышу внутренний голос. Вот случай был недавно. Зашла в полупустой трамвай. В салоне стояла тишина. Где-то на полпути к следующей остановке внезапно подумала: «Что-то контролеров я давно не видела». В ту же секунду за спиной послышался голос: «Предъявите билетики».

Родственники дружно надо мной посмеялись, потому что были уверены, что я увидела подозрительных тёток с блокнотами в руках и проанализировала подсознанием эту информацию.

Кира, глядя в окно на почти освободившийся от снега город, сообщила, что ей приснился сад, а, значит, скоро начнется сезон. На этом сообщении мы с сестрой остались на кухне одни, вот почему я рассказала ей свой сон:

– Представь, я во сне испытала чувство расширения, будто меня много в тонком мире. Словно, что все мои прошлые, будущие и параллельные жизни, живущие за завесой в других измерениях, наконец, связались друг с другом. Они не слепились комом, а протянули каждый от себя в общий центр тонкие энергетические нити. Я перестала чувствовать себя только физическим телом, а стала воспринимать его лишь вместилищем части меня в этом измерении. Словно увидела себя изнутри в виде огромного пустого пространства между атомами, – я сделала паузу, чтобы Кира успела представить картину, а потом продолжила. – Помнишь, мы читали статью про Предназначение – что, мол, это типа уловка Нью Эйдж? После того сна я поняла, что оно у меня, таки, есть!

Сестра улыбнулась:

– Надеюсь, не нести духовные знания в массы?

– Не знания, а Свет!

– О, как!

– Не смейся. Теория у меня такая. Я думаю, что нужно наполнять эту пустоту между атомами чистой энергией и любовью, намагничивать и притягивать как можно больше Света. И таким образом через себя освещать вверенный нам участок Земли.

– Хорошая теория. А я считаю, что мы просто должны быть порядочными людьми. Разве обязательно называть это Предназначением?

– Конечно! Капелька Эго делает нас человечней. Кроме того, мое Предназначение достаточно безобидно.

Тут я не удержалась и рассмеялась вслед за Кирой.

Михаэля был лохмат чуть больше обычного. Попросил принести ему чашку травяного чая, а сам сел у дальнего столика лицом к двери.

Я немного полюбовалась дивными пирожными и булочками в глазури, но решила, что чашка кофе сама по себе награда в начале дня. Оказалось, к кофе бесплатно подавали палочку слоеного печенья. Я уже отошла от прилавка, когда вспомнила про просьбу Михаэля.

– Чай и кофе одновременно?! – бариста была удивлена моим выбором.

– Я беру чай для…, – назвать Михаэля другом просто язык не поворачивался, но и «напарник» прозвучало бы неуместно, – … своего знакомого.

Девушка улыбнулась и протянула мне вторую кружку.

– А почему мне печенье не дали? – совсем по-детски спросил Михаэль.

Я отдала ему свой десерт и устроилась на остывшей за ночь деревянной скамейке, что стояла на улице. Намеренно пила кофе маленькими глотками, оттягивая момент, когда надо будет приступить к работе. Сегодня Михаэль постучал в мою дверь в гостиничном номере около восьми утра, дал пять минут на сборы и увез в другой городок, ближе к побережью. Прошла неделя, с тех пор, как я начала работать Нумератором. Дни и поселения сливались в череду однообразных событий. Утро, опрос, бутерброд на ходу, закрытые двери, тяжелые разговоры, ужин в ресторанчике, яркая вереница снов всю ночь…

…Вот и сегодня нам нигде не были рады. Дальше прихожей не пускали. Но в одном чудном доме темноволосая девушка сама проводила нас в гостиную, пристроив моё пальто на вешалку с вилками вместо крючков. Ручка вилки была изогнута крючком, в основании пробиты два гвоздика, как глазки, а сами зубчики изогнуты волнами, словно волосы. В гостиной вместо подставок для фото тоже были серебряные и мельхиоровые вилки, зубчики которых раздвинули в разные стороны, благодаря чему ручка стояла вертикально, поддерживая снимок.

На коленку хозяина дома пристроил голову сливочный лабрадор. И хозяин, и собака улыбались. Заметив, что я невольно разглядываю обстановку дома, мужчина объяснил:

– Эту коллекцию собирала моя жена. Многие вилки старше меня самого и достались по нам наследству.

– Как давно исчезла ваша супруга?

– Два года, пять месяцев и девятнадцать дней.

Я была несказанно удивлена:

– Вы помните точную дату?!

– Конечно, – хозяин дома машинально погладил собаку и вздохнул. – Элен ушла делать стрижку и не вернулась. На кухне до сих пор висит календарь, где она сделала пометку о визите в салон. А накануне она устроила нам с дочерью великолепный ужин: мы пили вино, слушали музыку и много смеялись. Жена даже испекла пирог, хотя не очень любила готовить.

– Извините, если вопрос покажется вам невежливым, но я должна спросить. Откуда вы знаете, что её звали Элен?

Хозяин дома внимательно посмотрел на меня, словно оценивая, насколько мне можно доверять, а потом позвал дочь:

– Милая, ты не могла бы принести сюда мамину последнюю записку?

Пока девушка искала письмо на втором этаже, мой собеседник признался:

– Знаете, что меня радует? То, что не пропадают дети.

Мы помолчали, а потом он снова заговорил:

– И ещё меня радует то, что мы с женой прожили душа в душу 27 лет, прежде чем она начала отдаляться от меня, – и тут хозяин дома заговорил сбивчиво и тревожно. – Говорят, что какие-то Драконы уводят их всех, но Элен сказала бы мне о таком. Она не смогла бы ранить меня известием про другого мужчину, но про чудовище бы точно рассказала! Может её преследовали, но я даже не догадался. Мы смеялись, потому что пирог подгорел, а вино оказалось сухим, и я предложил поменять бутылку – я ведь тогда еще мог передвигаться самостоятельно – но она сказала «НЕВАЖНО», а что тогда ВАЖНО – вы можете мне объяснить? Что вообще происходит, скажите же?!

Он успокоился только когда ощутил руку дочери на своем плече.

– Папе до сих пор удобней думать, что в этом исчезновении замешан несуществующий сердечный друг, – пояснила она.

– Конечно, ведь мне легче от мысли, что она жива и сейчас… замужем за другим мужчиной, чем представить, что какой-то Дракон, предвестник смерти…, – он не договорил, буквально задохнувшись эмоциями.

Девушка протянула мне листок бумаги, а сама села рядом с отцом, накрыв его руки своими ладошками.

И тут я призналась незнакомым людям, в том, во что сама до сих пор не могла поверить:

– Знаете, я тоже не доверяла сестре, когда она мне говорила, что ей является Дракон.

Чтобы не видеть реакции собеседников на мое откровение, я развернула листок и прочитала на нем те несколько слов, что остались на память семье: «Дорогие мои, люблю вас всегда. Меня звали Элен».

Тут я наконец вспомнила о присутствии Михаэля, буквально слившегося с обстановкой этого дома – его присутствие не выдавал ни вздох, ни комментарий. Я повернулась к нему, взмахнув листком:

– Элен словно знала, что с ней что-то произойдет! Это фактически прощальная записка!

Михаэль кивнул, но промолчал, а вот хозяева поспешно выпроводили меня под предлогом излишнего волненья. Похоже, замечание о том, что Элен готовилась к исчезновению, сильно их растревожило, поэтому я уходила как всегда – в атмосфере крайней недоброжелательности.

На крыльце я в сердцах бросила рюкзак на ступеньки и возмущенно задала Михаэлю риторический вопрос:

– Ты мне напарник или нет?!

Михаэль не глядя, направляясь к машине, пробурчал:

– А, по-моему, неплохо и сама справилась.

Поднимая рюкзак, я краем глаза заметила недоуменный взгляд из-за занавески, что скрывала окошко двери.

В машине я попыхтела для профилактики несколько минут, но на мои провокации Михаэль не поддавался. Пришло, видимо, время озвучить идею, которая озарила меня ещё вчера:

– Буду приставать к людям на улице. В «Правилах Нумератора» не написано, что опрос следует проводить исключительно в жилищах. Если мне не открывают, то я сменю тактику, и буду задавать вопросы прохожим. Все равно ты мне не помогаешь!

Моё заявление было столь вызывающим, что Михаэль внезапно резко налег на руль, выводя внедорожник на соседнюю улицу, отчего я пребольно стукнулась плечом о дверцу машины. Двигатель заглох, а мой напарник развернулся ко мне, и как-то даже бесконтактно надавил на меня авторитетом, вложив в него весь свой внушительный рост и вес:

– Не помогал, и не собираюсь этого делать!!! А «Правила» ты не читала, поэтому нечего их цитировать! Делай что хочешь, а я пойду куплю что-нибудь к обеду, чтобы не присутствовать на твоем очередном позоре! – и тут он с силой хлопнул дверцей машины, чтобы я прочувствовала всё его, Михаэлево, негодование.

Наша кошка Мотя, в отличие от молчаливого разноглазого кота сестры, очень любит поговорить. Словарный запас у неё богатый, есть фразы на все случаи жизни: «Пора вставать, кормить меня», «А вот и Я!», «Чем вы тут занимаетесь?», «Я иду писать», «Посмотри какая я красивая», «Ты чего толкаешься, это мое место!», «О, меня пучит!», «Подождите, не делайте ничего без меня, я тоже хочу посмотреть». Но лучше всего у неё получается слово «Мама», которое Мотя, как последний аргумент, употребляет после не принесших скорого результата стенаний о подкорме.

Только умолчав порцией рыбы свою кошку, я, наконец, раздвинула шторы и замерла в восхищении. Почти неделю держалась тёплая погода, что подвигло деревья распустить почки, а этой ночью выпал рыхлый снег. И случилось удивительное сочетание мятно-зеленого и ослепительно белого, запаха зимы от снега и запаха весны от мокрых листьев. Снег меня не огорчил – ведь он был последним. На привычном маршруте, вытаптывая остатки зимы, я размышляла над вычитанной утром фразой Джозефа Кэмпбелла: «Следуй за своим ощущением счастья». Задумавшись глубоко, я чуть не заговорила со своим «Ангелом дня», поймав слово «привет» уже на губах. Кажется, он заметил мой задавленный порыв. Лучше бы, в самом деле, поздоровалась!

На работе в воздухе витало напряжение. Лишь к обеду мне удалось понять суть панического настроения, охватившего контору. Оказывается, что кто-то кому-то наверху намекнул, что нашу архаичную службу давно надо перевести на электронный документооборот и уволить всех ненужных сотрудников. В конторе воцарилась особая атмосфера, которую я называю «беременная пустота» (тоже где-то прочитала это определение): это когда жизнь замирает перед новым рывком. Было ясно без слов, что программиста, какой-бы он чудесный человек не оказался, в нашем коллективе доброжелательно не примут.

К обеду ситуация немного прояснилась. Торопясь на какую-то встречу и не попадая в рукава пальто, директор мимоходом представил мне человека:

– ТашЛексевна, у нас новый сотрудник. Познакомьтесь – Савелий Палыч, программист. Оформите его на работу по совместительству и расскажите, что сотворили с программой.

– Это не я!

Посмотрев мельком на дядьку примерно моих лет, я отметила, что он не лоский, хотя одет прилично. Короткое пальто френч, из кармана которого торчит вязаная шапка, темно-коричневые вельветовые брюки, тяжелые ботинки цвета охры на шнурках. Мужчина снял пальто и повесил его на спинку стула. Поверх рубашки в мелкую полоску на нем был кардиган с пуговицами.

– Савелий Павлович…

– Извините, Таша Алексеевна, мы можем сразу перейти на «ты»?

Я немного растерялась.

– Не думаю…

– Почему? Мы почти ровесники, и по статусу оба не начальники. По опыту знаю, что если сейчас этого не сделать, то потом будем «выкать» до самой пенсии.

– Для меня это трудно, – честно призналась я.

– Поначалу, конечно, будем сбиваться на официальное, но потом привыкнем. Зовите меня Савелием.

– Ладно, я попробую. Можете… есть с собой оригиналы документов? – я вздохнула, потому что это действительно было для меня нелегко. – А если «Савелий Павлович» и на «ты»?

Он улыбнулся одними глазами:

– Всё равно домострой.

Я сдалась:

– Давай, Савелий, свой паспорт.

Пока программист доставал документы, я разглядела его внимательней. Внешность у нового сотрудника была немного помятая, чуть потрепанная жизнью. Среднего роста, жилистый, но не худой. Темные, негустые волосы, на лбу большие залысины. Тонкие губы, гусиные лапки вокруг глаз от улыбчивости, сами глаза то ли карие, то ли густо-синие.

Позже я зашла к директору, спросила, где он нашел программиста, на что начальник сослался на Асю Михайловну, мол, она порекомендовала.

В анкете, в графе семейное состояние Савелий написал: «женат», дети – «сын, дочь», знание иностранных языков – «на уровне интуиции».

Появление мужчины в нашем коллективе вызвало необычайное оживление у женской его части. Весь день ко мне бегали сотрудницы и делились своими впечатлениями. Почему-то все решили, что Савелий завязавший алкоголик, хотя одна из работниц предположила, что отеки вокруг глаз и небольшая краснота на щеках характерны при заболеваниях сердца. Но её версию отвергли сразу же, как менее романтичную.

Ближе к концу рабочего дня ко мне в кабинет заглянул парнишка из техподдержки: «ТашЛексевна, идемте срочно в бухгалтерию. Вас вызывают». Оказалось, что там пьют чай с тортом, который купил Савелий. Он со всеми, кроме главного бухгалтера, умудрился сразу перейти на «ты», в общем, вел себя грамотно, как человек, не первым разом устраивающийся на работу.

Никто не мог помешать мне, использовать любопытство местных жителей.

В Ландракаре годами не происходит не то что преступлений (не считая пропажи людей – но молчок, эта тема под запретом!), но даже дорожных происшествий. Здесь нет штатной полиции. Отряд Брежатых считается скорее военным подразделением. «Стрепетов» видят только на парадах, да при передаче полномочий от почивших мэров к вновь назначенным.

Для начала достаточно привлечь внимание нескольких человек на городской площади. Я знала, что народ подтянется, потому что если в Ландракаре двое о чём-то разговаривают, то третий непременно подойдет узнать, о чём идет речь. Чтобы меня было лучше слышно и видно, пришлось встать на каменную ограду, за которой колко росли краснолистые кусты.

– Уважаемые граждане! В вашем городе проводиться первый в истории округа Кологрис опрос, который позволит определить, какая улица вашего города самая удобная для проживания.

Меня поправили:

– У нас только две улицы – Набережная и Поселковая.

– Вот их мы и оценим по степени благоустроенности. Для этого разделимся на две группы. Жители Набережной, пожалуйста, встаньте справа, а Поселковой – налево.

Народ поделился неравномерно, потому что мы находились именно на Поселковой улице: большинство, четверо из шести, шагнули в левую сторону.

И правые, и левые повернули головы к мужчине в утепленной куртке, который остался стоять в центре. Тот развел руками:

– Я здесь проездом, но могу встать к Набережным, а то как-то несправедливо получается.

Уверившись в успехе своего предприятия, я начала опрос довольно бодро:

– Отвечайте на вопросы по очереди: сначала поселковые, потом набережники. Сколько школ на вашей улице?

– Одна.

– И у нас одна. В смысле одна школа на обе улицы.

– Хорошо. А сколько медицинских учреждений на каждой улице?

– Больница есть в соседнем городе – в десяти километрах, но доктор Вальсман лечит всех, если случай не тяжелый.

– Отлично! Полагаю, если на Поселковой улице есть кафетерий, то уж на Набережной обязательно должен быть ресторан, да не один.

– Один есть, но рестораном никак не назовешь. Марта печёт пироги и разносит их по конторам.

Делая вид, что записываю, я лихорадочно придумывала вопросы, которые могли бы вывести меня на нужный разговор. Похоже, в этом городке все наименования в моем предварительно составленном списке было представлены по одной штуке.

– Сколько дорожных происшествий случилось здесь за последний месяц?

– А если шину у велосипеда спустило, считается?

– Нет, считаются только серьезные случаи.

– Тогда не было.

– Сколько человек упоминало Драконов во время разговоров в общественных местах?

Я подняла голову от блокнота и внимательно посмотрела в лица двух десятков человек, что стояли передо мной. Я даже не заметила, когда подошли все эти люди, такие молчаливые, со сжатыми губами, сумеречными взглядами. Только что смеялись над моими глупыми вопросами, а теперь ждут, что же я буду делать дальше.

– Я Нумератор, государственный представитель, – отработанным движением руки я пустила солнечного зайчика в толпу. – Вы не разрешаете мне заходить в свои дома, чините препятствия исчислению пропавших сограждан. Поэтому сейчас я призываю вас сообщить, сколько за последнее время было исчезнувших на Поселковой улице, а сколько на Набережной.

Молчание толпы стало густым, вязким, смысловым. Я сопротивлялась нервному тику под глазом изо всех сил, едва дождавшись приглушенного вопроса:

– А за какое время надо считать?

– Сколько помните.

– Тогда на Набережной за десять лет пропало около восьми человек.

– Девять, если считать лысого мужика.

– А на Поселковой уже одиннадцать человек исчезли.

Я немного приободрилась:

– Кого пропало больше – мужчин или женщин?

– Наверно, мужчин.

– Одного из них, того, что с густыми бровями, видели недавно в соседнем округе с молоденькой девушкой.

Толпа неохотно рассмеялась. Я спустилась с каменной ограды и посмотрела в глаза каждому из стоивших передо мной горожан:

– Почему вы не требуете от властей расследования? Почему молчите?

– Так власти же знают. Брежатые заходят во все дома и изымают метрики – такое правило. Да и вас вот шлют – Нумераторов.

Презрение, прозвучавшее в названии моей должности, было неприкрытым.

Возразить я не успела, потому что площадь накрыл множественный дребезжащий звук.

– Расходитесь, Хохотва спешит!

– Кто?!

– Стрепеты!

Я и забыла, что в просторечьи Брежатых называют Хохотвой. Всё дело тут в машинах, на которых они передвигаются. Эти двухместные штуковины не похожи на автомобили, потому что они парят, не касаясь шинами дорожного покрытия. И ещё издают при взлете звук похожий на дребезжащий хохот, а при передвижении – мерный, своеобразный свист. Поэтому и названий у отряда два: по взлету простонародное – «Хохотва» и официальное «Стрепеты» – от птицы, полет которой они напоминают. Стрепет точно встрепенется, когда поднимается, или, вернее сказать, сорвется с земли. Кажется, что птица дрожит и трепещет на месте, но в то же время быстро двигается вперёд. Вот так и Брежатые на своих машинах ездят, словно летят невысоко над землей.

Я показала этим молодцам свой жетон. Они сличили его номер с базой округа.

– Те люди, что вас обступили – они представляли для вас угрозу?

– Нет.

– Мы должны задержать их за чинение препятствий государственному представителю?

– Нет, конечно, нет!

– Тогда почему вы залезли на заграждение?

– Просто я… я спрашивала о дороге к морю, и чтобы… лучше видеть направление, залезла на камни.

– Вы лично знакомы с кем-нибудь из них?

Тут я чуть было не болтанула про Михаэля, но вовремя прикусила язык – не стоило впутывать его в историю, финал которой он мне предсказал час назад. Но всё-таки я проговорилась – о Марковиче. Конечно, нечаянно. Брежатые потребовали расходные документы: чеки, расписки о том, где я питалась и где ночевала. Транспортных отчетов у меня не было, поэтому пришлось сказать, что я приехала в город на автомобиле.

– Покажите.

Я повела их к внедорожнику с отчаянно бьющимся сердцем и молила, чтобы Михаэль сердился на меня как можно дольше, лишь бы его не оказалось на месте.

Брежатые обошли Марковича со всех сторон, оставляя вмятины протекторов своих ботинок на влажной земле.

– Это ваша личная машина?

– Ага.

– Вас предупредили в Агентстве, что Нумераторы находятся под наблюдением Брежатых во избежание инцидентов с местным населением?

– Да, Куратор мне говорил.

– Тогда почему стекла у машины с затемнением?

– Да я даже внимание на это не обратила!

– Вы не знали, что у вашей машины тонированные стекла?!

– Я не знала, что это нарушение!!!

Вот так незаметно я начала орать на Брежатых, а они на меня. Внедорожник они забрали, составив акт о бессрочном изъятии его из пользования.

В юности, у меня была ситуация, которую, говоря на языке программирования, можно назвать «горячий пиксель». Горячий пиксель – это одно зернышко на экране, которое всегда светится, отвлекая на себя внимание. В реальной жизни тоже бывают интересы, которые уводят нас от всего остального, переключают на себя фокус от других дел и забот.

В студенчестве мы с Марьяной написали книгу, которая практически украла наши младые годы: мы почти не общались с сокурсниками, не заводили романы и не ходили на дискотеки. Мы писали. В придуманный моей подругой сюжет, я поверила сразу и безоговорочно, хоть он и был мне рассказан шёпотом, в очереди прямо возле уличного лотка с яблоками. Меня как молнией в тот момент ударило, и я так громко воскликнула: «Вот это да!», что все хмурые дяди и тети оглянулись на нас посмотреть.

И мысль то была абсурдная – о том, что Робин Гуд не погиб в Шервудском Лесу, а его забрали в будущее. Это почти как Терминатор, только бредовее. В те годы по телевизору показывали английский сериал «Робин из Шервуда», где симпатичный главный герой погибал в конце второго сезона. С этим трудно было смириться, и Марьяна предложила довольно смелую альтернативу. Так появилась команда «засланцев» в 12 век, три вида представителей внеземного разума, Летопись и магическая Звезда, транс-временная Спираль и всё это на фоне Средневековой Англии.

Сразу же хочется молить о снисхождении: нам было по семнадцать лет, мы не читали научную фантастику, не видели «Звездные войны» и ничего не слышали о метафизике. Мы понятия не имели о литературном процессе. Возможно, следовало сначала продумать сюжет, а потом изложить его наименее кучеряво. Мы же постоянно получали какую-то информацию, применяли её на наших героев, формируя цепь художественных событий. Антенной была Маля. Она ловила из пространства идеи, рассказывала мне, а я адаптировала мысль к сюжету. Потом мы искали нужные детали в библиотеке, и делили пополам: ты пишешь эту главу, а я – ту. Почему потом главы совпадали по интонации и динамике, я не знаю, но их словно сочинял один человек.

Самое трудное было в конце: соединить написанное в одно произведение – мы словно шили Франкенштейна. Но я нежно люблю нашу книгу, потому что это было настоящее горение души. Мы погрузились в магию творчества и фантазии на пять лет, сотворили новый мир. Кажется, именно тогда я поняла, что это и есть моё личное выражение полноты бытия. Вот о чём для меня говорит призыв: «Следуй за своим ощущением счастья».

Мы с Малей ссорились и мирились, каким-то чудом учились и работали. Понимали, что ведем себя как не очень нормальные девицы. Нам следовало приспособиться к реальности, поэтому пришлось провести ритуал освобождения. Мы осознанно, вслух попросили отделить нас от книги (о том, что такое «высказанное вслух намерение» я узнала спустя полтора десятилетия!). Что хотели, то и получили. Мы отрезали Творчество, наших друзей-героев, информационный поток.

И началась взрослая жизнь.

Мы не возвращались к нашей книге почти пятнадцать лет. За эти годы я совсем забыла сюжет, можно сказать, открывала его для себя заново, и удивительно – мне нравилось то, что мы когда-то написали. Закончив читать, я завернула рукопись в стандартный продуктовый пакет, а потом увидела на нём символичную надпись: «Мы может не самый лучший магазин, НО МЫ ОЧЕНЬ СТАРАЛИСЬ».

Когда вернулся Михаэль, я сделала максимально раскаивающееся выражение лица. Он посмотрел на меня, на следы шин внедорожника, на отпечатки протекторов обуви, и засмеялся от всей души:

– Нарвалась-таки! Понравилось разговаривать с дядьками в форме?! Молчишь теперь, вот и молчи. Будешь знать, как не слушать старших и опытных!

– Поверь, мне очень жаль твою машину.

– А как мне-то жаль!

– Ну, прости, Михаэль.

– Ладно, не бери в голову, – напарник хитро улыбнулся, – давно хотел автомобиль поменять, да просто так Марковича ведь не выбросишь. Ты, можно сказать, услугу мне оказала.

Кажется, это происшествие улучшило настроение Михаэля, потому что всю дорогу до моря – мы поехали туда на автобусе – он рассказывал мне какие-то забавные истории. Что-то о том, как однажды заправил машину, отъехал немного от автомата и в зеркало заднего вида случайно увидел, что за машиной тянется шланг, потому что он забыл вытащить его из бака. И про какую-то свадьбу, на которой невеста бросила букет подружкам, а рядом стоявший подвыпивший гость машинально отбил его ногой как футбольный мяч, отчего букет разлетелся на мелкие цветочки. Я улыбалась в нужные моменты, а сама в это время обдумывала то, что сказали мне напоследок Брежатые:

– Для Нумераторов есть всего два предупреждения. Первое от нас. Второе от Демпфера. Третьего лучше не получать.

И размышлений моих хватило до самого моря.

Есть вещи, которые совсем не ожидаешь. Кто мог подумать, что когда мы вскарабкаемся по красноватым камням на вершину обрыва, то найдем там гладкую каменную скамью, прогретую солнцем. Мы с Михаэлем утомленно откинулись на её широкую спинку и обозрели окрестности до самого горизонта. Волны чуть слышно шуршали где-то внизу, поверхность моря дрожала серебряными разводами на темно-синем, солнце разливало свой жар от края до края – все было как надо. Как на картинке. Михаэль по-своему воспринял мою молчаливость:

– Что, первый раз на море? Масштабно, да?

– Я как-то впечатлительней представляла… или задушевней. Но воды много.

– Ты не можешь радоваться солнцу и морю, потому что испугалась Брежатых, переволновалась и истратила дневной запас эмоций. И ещё тебе за машину стыдно.

Говоря это, Михаэль разложил на обрывке оберточной бумаги сыр, хлеб, оливки и яблоки. Багет он наломал неровными кусками, чтобы можно было макать его в мягкий сыр, который тягуче поплыл по бумаге, стоило только нажать пальцем на запечённую корочку. Сначала я попробовала всё по-отдельности: белый мякиш, оливку с шершавой косточкой внутри, кусок яблока с того боку, что закатнее, напоследок слизнула сыр с безымянного пальца. Потом взяла из рук Михаэля бутерброд, который он ловко намазал складным ножиком.