Текст книги "Признание в любви"

Глава 4

22 декабря 2012 года

– Местное время в Нью-Йорке четырнадцать часов сорок пять минут, – сказал пилот. – Температура держится на минус четырех, но прогноз оптимистично обещает нам завтра солнце.

Джорджия подалась вперед, к иллюминатору, и с сомнением посмотрела наружу.

– Снега нет. Нам не повезло.

– Поверьте, вы не захотите попасть в снегопад в Нью-Йорке, – сказала Эми. – Когда дует ветер с Баттери-парка и начинается метель, можно замерзнуть на месте. У нас в Квинсе снегоуборочные машины набрасывают сугробы в десять футов высотой.

– О, дорогая, я не сомневаюсь в этом, – ответила пожилая леди. – Но я так мечтала увидеть, как свет искрится на заснеженных тротуарах и в парке. Должно быть, я видела такое в фильме Джина Келли[11]11
  Джин Келли (1912–1996) – американский актер, хореограф, режиссер, певец и продюсер.


[Закрыть].

Она снова посмотрела в иллюминатор, и при взгляде на серое мрачное небо уголки ее рта опустились. «Возможно, она страдает от сезонного заболевания, – подумала Эми, – при котором люди впадают в депрессию от недостатка солнца». Но ведь Джорджия Гамильтон два десятка лет прожила на севере Лондона, а значит, по полгода проводила под темной тучей смога. Так или иначе, Эми сложно было поверить в то, что человек, только что просидевший восемь часов в тепле и комфорте первого класса, мог чувствовать себя несчастным. Сама она за всю жизнь совершила лишь несколько таких длинных перелетов и никогда еще не летала первым классом, поэтому, когда официант в идеальной униформе подошел к ней в зале ожидания «конкордов» в Хитроу и протянул бокал розового «Боллинджера», Эми готова была его расцеловать. Сам зал ожидания больше походил на дорогой отель; Эми получила вкуснейший обед из трех блюд в ресторане, а затем полный комплекс ухода за лицом в «Элемис-спа». И все это совершенно бесплатно. Когда объявили посадку на рейс, Эми боролась с желанием спрятаться в одной из кабинок и никуда не лететь – размышляя о том, могут ли распространяться на аэропорт правила сквоттинга[12]12
  Акт самовольного заселения незанятого места лицами, не являющимися его собственниками или арендаторами.


[Закрыть], и если да, то не лучше ли ими воспользоваться и никогда больше не возвращаться в квартирку на Финсбури-парк.

Когда Джорджия буквально вытащила ее из зала ожидания, Эми поразилась тому, что в салоне первого класса оказалось ничуть не хуже. Девушка расправилась с супом из лобстера, нежным телячьим филе и сливочной панакоттой, принимая бокал шампанского всякий раз, когда стюардесса его предлагала, а Джорджия бóльшую часть полета просидела молча, читая книгу и время от времени глядя в иллюминатор на облака. Эми попыталась вовлечь ее в разговор – она не знала, было ли это частью обязанностей «компаньонки», как у путешествующих автостопом, которые должны развлекать водителя в качестве платы за проезд, – но Джорджия со своей обычной безупречной вежливостью пресекала ее попытки, и в конце концов Эми молча сидела в мягком кресле, наслаждаясь роскошью.

Они первыми спустились по трапу и миновали таможню практически без задержек. Эми охватило приятное волнение, как только она вдохнула холодный и тяжелый воздух родного города.

– Я заказала такси, которое подберет нас на стоянке. Оно уже должно нас ждать, – сказала Джорджия, когда Эми потянула к выходу их багаж – маленький кремовый чемодан Джорджии и такой же несессер.

– Мисс Гамильтон? – спросил крупный испанец в униформе таксиста, чуть ли не кланяясь при этих словах. – Я Альфонс, ваш водитель на время пребывания в городе.

Джорджия благосклонно улыбнулась.

– Рада знакомству, Альфонс. Это мисс Эми Кэррелл, моя компаньонка и уроженка вашего города.

Альфонс повернулся к Эми с такой же широкой улыбкой.

– Вот как? Что ж, добро пожаловать домой, мисс Эми. Приехали повидать родителей? Очень мило.

Он провел их к пижонскому «мерседесу» последней модели. «И это такси?» – подумала Эми, когда шофер придержал для нее дверцу. Она устроилась на потрясающе мягком кожаном сиденье. Этот «мерседес» и тарахтящие автомобили из крошечной службы такси в Финсбури-парке принадлежали разным мирам.

Эми покосилась на Джорджию, когда их автомобиль тронулся с места. Та сохраняла расслабленный и отстраненный вид, как и другие пассажиры первого класса: словно для них подобный уровень роскоши был совершенно естественен. Возможно, так и было: она до сих пор слишком мало знала о Джорджии Гамильтон. Конечно же, первым делом после выхода из ее квартиры в тот дождливый день Эми вновь запросила Гугл о подробностях. Информации оказалось мало – Джорджия работала в те времена, когда Интернета еще не было, – но обрывки найденного завораживали. Пожилая леди, давшая объявление о поиске компаньона для поездки в Нью-Йорк, когда-то была потрясающе успешной бизнесвумен. И определение «легенда издательского дела» не отображало картины целиком. Судя по тому, что прочла Эми, в восьмидесятые и девяностые годы Джорджия была одной из главных движущих сил издательской деятельности, на ее счету были сотни удачных коммерческих и литературных проектов, звездных авторов и нашумевших бестселлеров. Эми поняла, что читала некоторые книги, которые были изданы благодаря Джорджии. Последние новости сообщали, что мисс Гамильтон вышла на пенсию, и уточняли умопомрачительную сумму, которую один из Большой Шестерки международных издательских домов заплатил за ее бизнес. Неудивительно, что она так комфортно чувствовала себя в подобной обстановке.

– Знаете, что мне кажется странным? – сказала Джорджия, глядя в окно, пока машина неслась по скоростной полосе. – Размер этих автомобилей. Ведь дорога может быть какой угодно, но автомобили в Америке делают невероятно широкими.

Она указала на грузовик.

– И грузовики тоже; они просто огромные по сравнению с тем, что можно увидеть в Англии. Впрочем, Америка действительно большая страна. Наверное, поэтому все здесь ездят на машинах.

– Но не в Нью-Йорке, – сказала Эми. – Мы другие.

– Я это слышал, – сказал Альфонс.

Эми смотрела в окно. И чувствовала, как к горлу подступает ком. Ирония заключалась в том, что по дороге на Манхэттен им с Джорджией нужно было проехать через Квинс, который был целью приезда Эми. Девушка видела дома и таблички с названиями улиц, которые вызывали у нее поток воспоминаний: вот зал, где ее кузен разучивал чечетку, вот пиццерия, доставка которой работала в ее районе. Эми была почти дома, но не совсем.

– О боже! – тихонько вздохнула Джорджия, когда перед ними замаячил Манхэттен – мерцающие небоскребы на фоне золотого заката.

– Ага, – кивнул Альфонс, – потрясающий вид. Он не может надоесть.

– Это заставляет меня задуматься о том, почему я не вернулась домой раньше, – вздохнула Эми, тоже вспомнив о том, что сколько бы раз она ни видела этот городской пейзаж, невозможно было оставаться к нему равнодушной.

Джорджия коротко кивнула, но глаза у нее погрустнели.

– Вот так, дамы, всего пара минут – и вы в отеле, – сказал Альфонс, когда они свернули в Мидтаун-тоннель.

Эми поймала себя на том, что затаила дыхание, когда за окном такси замелькали огни и, словно по волшебству, путешественницы оказались прямо в центре города. Выезд на Манхэттен из тоннеля всегда шокировал: мгновение назад вы были на закрытой скоростной трассе – и вот уже вас окружают пятидесятиэтажные небоскребы, и пожарные машины, и пар, вы слышите автомобильные гудки и крики.

Автомобиль повернул на широкую Парк-авеню, где высокие деревья в центре были украшены к Рождеству и каждая витрина была оформлена к празднику, а над окнами нижних этажей были видны красные навесы.

– Это отель? – спросила Эми, когда Альфонс помог им выбраться из машины. – Больше похоже на дорогой кондоминиум.

– В том-то и дело, мисс, – улыбнулся таксист. – На острове полно отелей, которые бросаются в глаза, но «Плаза Афины» – это такое место, куда стремятся попасть те, кто ищет, скажем так, простоту и элегантность. Элизабет Тейлор и принцесса Диана любили останавливаться в этом отеле, и вам, я думаю, здесь тоже понравится.

Он протянул ей визитку.

– Вот. Если вам или мисс Джорджии что-нибудь понадобится, днем или ночью, звоните Альфонсу, о’кей?

Эми благодарно кивнула:

– Спасибо.

Слова Альфонса вполне соответствовали реальности. Джорджия разместилась в номере, который был роскошным, но не чрезмерно, а Эми поселилась в чудной комнате, расположенной чуть дальше по коридору. С Дэниелом она бывала во множестве первоклассных мест – он никогда бы даже не вошел в гостиницу, которая не считалась «лучшей», – но Эми редко там нравилось, потому что обстановка дышала высокомерием и все гости словно боролись за призовые места на олимпиаде для снобов. Этот же отель больше походил на временный «дом вдали от дома» для богатых. И, как только коридорный закрыл дверь, оставляя их одних, Джорджия стала вести себя так, словно она дома.

– Ну так… э-э-э… чем вы хотите теперь заняться? – спросила Эми, глядя на чемоданы, оставленные у двери в номер.

Она должна помочь Джорджии распаковать вещи? Погладить ее платья? Сделать массаж ее уставших ног?

– Прежде всего я хочу, чтобы вы расслабились, – ответила Джорджия, словно прочитав тревожные мысли Эми по ее лицу. – Для этого путешествия мне нужна компаньонка, а не офицер по организации досуга с круизного корабля. Не думайте, что вы должны убирать за мной или устраивать для меня какие-то развлечения.

– О! О’кей. Так какова моя…

– Ваша роль?

– Да, наверное.

– В объявлении было сказано, что мне нужна компаньонка. Вы будете сопровождать меня, куда бы я ни пошла. Я понимаю, что вам это может показаться немного странным, но попытайтесь представить, что мы с вами две давние подруги, выбравшиеся на выходные в Нью-Йорк. Что бы вы сделали для начала?

«Пошла бы и напилась», – подумала Эми и прикусила губу.

– Наверное, я бы приняла душ, а потом заказала пиццу.

Джорджия слабо улыбнулась. Весь день она была колючей и строгой, но сейчас, похоже, начала оттаивать.

– Хороший план. Однако я считаю, что нам нужно что-нибудь получше пиццы. Почему бы вам не пойти в свой номер, пока я выясню, куда можно отправиться перекусить?

«Отправиться перекусить» можно было в ресторан под названием «Ральф», по крайней мере, об этом гласила золотая вывеска на стене дома на Шестьдесят восьмой улице, которую Эми едва не пропустила. Она никогда не была здесь раньше, Верхний Ист-Сайд не входил в число тех районов, где ей приходилось бывать, когда она жила в этом городе. Это был Нью-Йорк старых богачей, где банкиры с Уолл-стрит и промышленники владели многомиллионными таун-хаусами, где антикварные магазины соседствовали с апартаментами надменных пожилых леди с пекинесами, а холеные блондинки метались с укладки волос на ленчи, а потом отводили детей на курсы китайского. «Тут все чужое и непривычное», – подумала Эми, решив, что с большим удовольствием ограничилась бы пиццей.

– Мисс Гамильтон, – сказал метрдотель, как только они вошли в зал, – добро пожаловать в «Ральф».

У него это прозвучало как «Раф».

– Могу я принять у вас пальто?

Эми изо всех сил старалась не таращиться по сторонам. Она ожидала увидеть золотые листья и мрамор, но оказалось, что этот ресторан похож на элегантную столовую изысканной леди – с крахмальными скатертями, антикварной мебелью и тишайшей атмосферой, в которой Эми почему-то чувствовала себя чрезвычайно неловко.

Им принесли карту вин и меню, полностью написанные по-французски.

Джорджия вынула из сумочки очки и надела их. Она издала тихий одобрительный возглас, захлопнула меню и сказала, что будет есть мясо ягненка.

– А где он тут указан? – спросила Эми, опознав только «tarte Tatin»[13]13
  Разновидность французского яблочного пирога. (Примеч. ред.)


[Закрыть], который в баре «У Форджа» подавался в специальном меню по пятницам.

– Вам перевести? – Джорджия словно свысока посмотрела на нее поверх очков.

– Я тоже закажу мясо ягненка, – ответила Эми, не желая переживать на этой неделе еще одно унижение из-за еды.

К столику подошел сомелье, и Эми стала молча наблюдать за тем, как Джорджия беседует с ним, непринужденно обсуждая возраст, место произрастания и сорта винограда, из которого изготовлены вина. Пожилая леди поинтересовалась, какую часть ягненка им подадут, насколько густым будет соус, а затем остановила свой выбор на «Напа Вэлли Каберне Совиньон». Сомелье удалился с улыбкой, которая говорила о том, что выбор был одновременно удачным и дорогим.

– Вы во всем этом разбираетесь, – сказала Эми, ерзая на стуле и делая глоток воды. – Французский язык. Вино. А я знаю лишь о том, что нужно считать зубчики на вилках, и то благодаря тому, что менеджер учил этому Джулию Робертс в «Красотке».

Джорджия выгнула тонкую седую бровь.

– Я тоже видела этот фильм. Поверьте, все куда сложнее простого подсчета зубчиков. В пансионе для благородных девиц мы изучали это несколько недель – я имею в виду правила застольного этикета.

– Вы посещали пансион для благородных девиц? – Эми вытаращила глаза.

– Да.

– В Швейцарии?

Она несколько раз перечитывала «Кружево», и отрывок в начале – тот, где девочки в школе Лиронделль пьют горячий шоколад, – был ее любимым эпизодом.

– Нет, в Париже, – сказала Джорджия. – «Школа мадам Дидье» для девочек. Отправиться в Париж за хорошими манерами считалось довольно разумным поступком. Хоть у моей матери и не было ни гроша, существовал маленький трастовый фонд, созданный специально для моего обучения.

– Ух ты! – воскликнула Эми. – Это там вы научились разбираться в вине?

– Немного. Я не хотела ехать в пансион и не была прилежной ученицей, что мадам Дидье наверняка бы подтвердила. Но мне нравилось вино. Возможно, в восьмидесятых я выпила его слишком много. Впрочем, большинство издателей моего возраста грешили тем же.

Джорджия сделала заказ для них обеих. Когда принесли холодные закуски, Эми едва притронулась к еде.

– Но, если вы не хотели там учиться, зачем было ехать?

– Потому что у меня не было выбора. Я собиралась стать дебютанткой.

– Кем?

Женщина приподняла брови.

– Дебютанткой. Смысл обучения в пансионе заключался в том, чтобы подготовить юную леди к выходу в свет и представить ее величеству королеве как девушку, достойную занять место в английском обществе. И этот выход не ограничивался простым появлением и правильно сделанным реверансом. Был целый сезон событий, званых вечеров и собраний, на которых юная леди должна была вести себя безупречно в любой ситуации. В том числе, и прежде всего, с молодыми людьми. Потому что в этом-то и заключалась реальная цель всей системы: создать покорных маленьких жен для следующего поколения мужчин из высшего общества.

– И мадам Дидье учила вас этому? Как разговаривать с мужчинами?

Эми улыбалась. И жалела о том, что не получила парочки таких уроков в старшей школе Келси, в Квинсе, где она так мучительно стеснялась, что убегала сломя голову, стоило кому-нибудь из членов футбольной команды заговорить с ней.

– В числе прочего. – Джорджия отпила немного вина. – Осанка, манеры, обращение со столовыми приборами, составление цветочных композиций, уход за собой, музыка, ораторское искусство… Список бесконечен. Должна признаться, в то время я бунтовала против всего этого. Я не видела в этом смысла. Но теперь… Что ж, возможно, все дело в том, что старые леди смотрят на мир поблекшими глазами, но теперь я не считаю обучение хорошим манерам таким уж ужасным занятием.

– Вы нашли его?

– Кого? – спросила Джорджия, разрезая мясо ягненка.

– Мужа.

Джорджия секунду помолчала.

– Я вышла замуж. Но не за того, с кем познакомилась во время сезона.

– И вы до сих пор вместе?

Эми осторожно подбирала слова. Она провела в обществе Джорджии более двенадцати часов, почти неотлучно, и при этом до сих пор так мало о ней знала.

– Это был непродолжительный брак. Мы с Филиппом разошлись много лет назад, хоть и остались добрыми друзьями до самой его смерти, которая случилась два года назад.

– Примите мои соболезнования.

– И все же, – сказала Джорджия более беззаботным тоном, – некоторые вещи, которым я научилась в Париже и во время сезона, позже оказались просто неоценимыми, особенно когда в семидесятых годах я стала директором собственной компании. В те дни женщины очень редко занимали столь высокий пост. Были времена, когда ко мне относились с презрением, игнорировали, унижали, даже угрожали просто потому, что я была женщиной. Но благодаря своему прошлому я знала, что могу соперничать с мужчинами на всех уровнях. Я была так же образованна, так же воспитанна и так же хорошо информирована, как самые высокомерные толстые коты, с которыми мне приходилось конкурировать, и теперь, оглядываясь назад, я могу сказать: хорошие манеры помогли мне быть во всеоружии.

Десять минут назад Эми готова была заявить, что обучение хорошим манерам устарело и, к счастью, осталось далеко в прошлом, но после слов Джорджии пансионы для благородных девиц предстали перед ней в другом свете.

– А они до сих пор существуют? Я имею в виду пансионы для благородных девиц.

– А что, вы решили туда отправиться? – спросила Джорджия с натянутой улыбкой.

– Конечно нет.

– Вам придется постараться, чтобы найти в наши дни хоть один из них. Традиционные швейцарские пансионы давно прекратили свое существование. Мне кажется, они едва ли соответствуют требованиям современной эпохи, не так ли? Сейчас люди верят в равенство.

– А вы нет?

– Я верю в меритократию, а это не одно и то же. Верю в то, что место должен занимать тот, кто лучше всех ему соответствует. Например, есть женщины, которые идеально подходят на должность хирурга, премьер-министра и судьи, но некоторым из них ближе роль жены и матери. Я знаю, что это прозвучит старомодно, но это правда, какой я ее вижу.

Эми рассмеялась.

– Я знаю нескольких феминисток, которые побагровели бы от одной мысли об этом.

– И это на самом деле трагично. Феминизм зарождался, чтобы дать женщине возможность выбирать: если женщина хочет стать нейрохирургом, она должна иметь такую возможность. И это прекрасно. Но, если женщина принимает решение остаться дома и растить детей – или, к примеру, блистать на вечеринках и флиртовать, – это должно быть точно так же приемлемо, разве нет? По моему скромному мнению, феминистки иногда бывают слишком предвзятыми.

Эми присмотрелась к Джорджии внимательнее. Она явно недооценила эту женщину практически по всем статьям. Внезапно поездка стала казаться ей куда более интересной и Эми поняла, что хочет научиться всему, что умела и знала Джорджия Гамильтон.

– А еще сезоны. Кажется, они тоже отошли в прошлое.

– Я была дебютанткой на последнем из них. Принцесса Маргарет произнесла знаменитую фразу о том, что на приемах для дебютанток «собираются все лондонские шлюхи», что, боюсь, стало смертным приговором для института дебютанток. Впрочем, до сих пор существуют всевозможные балы для девушек, которые хотят того же, что и мы в свое время. Или обычно этого хотят их родители; цель заключается в том, чтобы найти подходящего жениха. Парижский бал Криллон, например, довольно мил – хотя, полагаю, в наши дни его посещает множество дочерей рок-звезд. Так что да, представление дебютанток королеве отменили в 1958-м, когда я вышла в свет. К слову, это был своеобразный водораздел, – добавила Джорджия, попивая совиньон.

– Кажется, все изменилось в шестидесятых. Мини-юбки, таблетки…

– Шестидесятые стали началом сексуальной революции. Филипп Ларкин, кажется, когда-то писал, что все началось между запретом «Леди Чаттерлей» и первой пластинкой «Биттлз». Но общество менялось и задолго до этого. В начале пятидесятых ваши ровесницы одевались, подражая своим родителям, а уже в пятьдесят восьмом появились рок-н-ролл, тедди-бои[14]14
  Молодежная субкультура, существовавшая в 1950-е гг. в Великобритании, представителями которой были молодые люди из рабочего класса, стремившиеся подражать «золотой молодежи» и одевавшиеся по моде эпохи Эдуарда Седьмого. (Примеч. ред.)


[Закрыть], расовые беспорядки и кофе-бары – это было рождение эры тинейджеров. Впервые люди задумались о том, что молодежь может быть другой.

Эми засмеялась, вспомнив о том, что, работая в гараже, ее папа включал Элвиса так громко, что дрожал верстак.

– Мой отец всегда говорил, что мир изменился благодаря Элвису.

Джорджия сухо улыбнулась.

– Желание присвоить себе все заслуги типично для вас, американцев. Но на этот раз, возможно, вы и правы. Мне кажется, что истина заключается в готовности изменяться. Все происходило слишком быстро. Современная история наверняка рассматривает 1958 год как выдающийся.

– А вы как думаете?

Джорджия кивнула, ее взгляд стал рассеянным.

– То лето я едва ли когда-нибудь забуду, – тихо сказала она.

Глава 5

Март 1958 года

– Ах, Лондон! Я уже чувствую это в воздухе, – сказала Эстелла Гамильтон, открывая окно в купе поезда и перебрасывая длинные волосы цвета меди себе на плечо жестом, который подошел бы великой театральной диве, готовящейся к выходу на сцену.

– Самое время, – пробормотала ее дочь Джорджия, не видя ничего, кроме серых бетонных зданий, фабрик и задних стен унылых домов массовой застройки.

Путешествие из Девона оказалось длинным и скучным, множество загадочных остановок в пути делали его еще более невыносимым, и Джорджии отчаянно хотелось выкурить сигарету. У нее в чемодане лежал неплохой запас «Галуаз», купленных еще в «Гаре дю Норд», а чемодан был совсем недалеко, в багажном отделении. Но какими бы либеральными ни были взгляды ее матери, девушка сомневалась в том, что та поймет: ее дочери для успокоения нервов нужен никотин. По правде говоря, Эстелла вообще не понимала своей восемнадцатилетней дочери.

– Что-то не так? – спросила она, с подозрением глядя на Джорджию.

– Просто я жалею, что не могу вернуться в Париж, – сказала девушка, и в ее голове возникла вереница образов, словно цветное кино, смонтированное, чтобы мучить ее.

Красивые мужчины писали стихи за столиками уличных кафе, девушки в полосатых свитерах ехали на велосипедах вдоль Сены, суровые дамы в мехах покупали уток и пирожные в магазинчиках на рю Сент-Оноре и фотографировались на фоне Эйфелевой башни. Город Света был полон бесконечной красоты и чудес, и Джорджия больше всего хотела снова оказаться там.

– И что бы ты делала в Париже? – спросила Эстелла безо всякой язвительности.

– Я хочу стать писателем, ты же это знаешь.

– И как бы ты зарабатывала себе на жизнь, дожидаясь, пока что-нибудь опубликуют?

– Ты жила в Париже в моем возрасте, и ты справилась.

– Это другое. Я стала натурщицей.

– Может, и я смогла бы таким образом заработать немного денег?

Никогда прежде Джорджия не осмеливалась говорить при матери о чем-либо подобном. И, хотя мысль о том, что ей придется несколько часов позировать перед художником или скульптором, казалась девушке скучной и глупой, Джорджия любила слушать рассказы Эстеллы о ее приключениях в молодости, проведенной во Франции.

Эстелла, дочь цирковых артистов, никогда не испытывала давления, которому хотелось бы противостоять. Слишком маленький рост – и, как сказали бы некоторые, слишком оригинальная внешность – отрезали ее от мира высокой моды. Но она была востребованной натурщицей для некоторых знаменитых художников того времени, включая Родена и Пикассо, наблюдала, подмечала, а затем, вернувшись в Англию, и сама занялась скульптурой и живописью.

– Ты хочешь стать натурщицей? – с удивлением спросила Эстелла.

– Все говорят, что мы с тобой похожи.

Джорджия внимательно смотрела в лицо матери, размышляя о том, не воспримет ли Эстелла это замечание как оскорбление. Три недели назад Эстелле исполнилось сорок три года, и никто не мог бы отрицать, что мать Джорджии все еще красива – ее длинные кудрявые волосы спадали на стройную спину красно-каштановыми волнами, лицо сохраняло свежесть и тонкость черт. Да, между матерью и дочерью было сходство – яркие внимательные зеленые глаза, широкий рот, губы, похожие на лепестки роз, – но те люди, которые называли их близнецами, явно преувеличивали.

– Дорогая, ты красивая девушка, но для того чтобы стать натурщицей, тебе не хватает самоуверенности.

– И каким образом самоуверенность могла бы помочь мне стать хорошей натурщицей?

Эстелла подошла к дочери и села рядом с ней, погладив ее по волнистым светлым волосам.

– Я знаю, что ты нервничаешь из-за предстоящего сезона, но не стоит так уж переживать, – сказала женщина более мягким тоном. – Следующие несколько месяцев будет весело. Вспомни, ты говорила, что боишься ехать в пансион для благородных девиц, а потом оказалось, что тебе там понравилось.

– Мне понравилось гулять по Парижу, а не составлять букеты и учиться есть апельсины с помощью ножа и вилки.

В открытое окно ворвался ветер, и Джорджия задрожала.

– Мама, я не знаю, что на тебя нашло. Вся эта суета с сезоном так на тебя не похожа. Ты всегда была свободолюбивой представительницей богемы. И я просто не понимаю, зачем ты заставляешь меня делать то, что сама возненавидела бы в моем возрасте.

– Дорогая, мы уже обсуждали это.

– И ты не услышала ни одного произнесенного мной слова.

– Я услышала, моя дорогая. Понимаю, ты хочешь стать писательницей, жить в чудной маленькой мансарде на Рив Гош. Я все понимаю. Потому что сама была такой. Я это чувствовала и делала.

Эстелла сменила позу, чтобы посмотреть дочери прямо в глаза.

– Я знаю, что иногда ты немного стыдишься меня. Знаю, что ты считаешь меня фантазеркой. Но я практичная женщина. Мне больше не хочется жить так, как раньше. Пусть у тебя недостаточно самоуверенности, чтобы стать натурщицей, но ты красива и молода. Ты можешь удачно выйти замуж, и, поверь мне, твои мечты стать писательницей исполнятся гораздо быстрее, когда у тебя появится подушка финансовой безопасности.

Поезд дернулся и остановился на станции Паддингтон, сопровождая остановку долгим свистком и пронзительным визгом тормозов. Джорджия знала, что возражать дальше просто не имеет смысла. Бессмысленно жаловаться на то, что она чувствует себя, как откормленная корова, которую посылают на ярмарку, – или более удачным будет сравнение с ягненком, отправленным на заклание? Их семья была разорена. Судьбу Джорджии уже решили: она должна смириться с планами матери, вознамерившейся подыскать ей подходящего мужа.

Эстелла заказала такси у вокзала, и, сидя в автомобиле, Джорджия прилипла носом к стеклу, изучая проносящиеся мимо лондонские улицы. Путешествие из Девона длилось более шести часов. Уже почти стемнело, и город за залитым дождем окном кеба превратился в мешанину огней и теней. Несмотря на протесты, Джорджия ничего не имела против Лондона. Она не считала его красивым или романтичным, как Париж, в который во время войны сбежала от бомбежек, но сложно было не восхититься Гайд-парком или отелем «Дорчестер», сиявшим в сумерках.

Мать и дочь направлялись к тетушке Сибил и дяде Питеру, которые жили в красивом белом мьюз-хаусе за Пимлико-роуд.

Такси остановилось у дома, чемоданы вытащили наружу, и Джорджия замерла на минуту, любуясь лестницей из полированного камня и блестящей входной дверью.

Экономка Сибил и Питера, одетая в униформу, пригласила их войти, а тетушка тем временем уже сбегала по лестнице.

Джорджия не видела тетушку с прошлого лета и решила, что с тех пор та заметно постарела. Она не знала точного возраста Сибил, но полагала, что ей около сорока пяти. В строгом платье, с ниткой жемчуга на шее и седыми волосами тетушка выглядела на десять лет старше Эстеллы, которая была одета в розовые капри, тюрбан и белый жакет из альпаки.

– Наконец-то, – сказала Сибил, легонько целуя гостий в щеки. – Входите, – добавила она, разворачиваясь так быстро, что дорогая даже на вид темная ткань ее платья зашуршала.

– Питер и Кларисса вот-вот вернутся. Миссис Брайант приготовила на обед цыпленка, но, полагаю, больше всего вы сейчас хотите горячего чаю.

Миссис Брайант, экономка, застыла у двери, готовая взять у гостей пальто.

– Ты переделала дом, – сказала Эстелла.

Джорджия внимательно оглядела интерьер. Если Сибил постарела, то ее дом теперь выглядел гораздо более современным. Строгая жесткая мебель и старые ковры, которые словно были позаимстованы из гостиной викторианской эпохи, исчезли. Тут и там появились новые яркие вкрапления, которые куда больше соответствовали стилю Эстеллы.

– Ах, в такой же оттенок фуксии я недавно выкрасила курятник на нашей ферме, – сказала Эстелла, проводя пальцем по ярко-розовой оттоманке.

– О да, очень мило, – ответила Сибил, выражение лица которой не соответствовало ее словам.

Джорджия чувствовала, что между ее матерью и тетей нет ничего общего, – прошлое Сибил было связано с домашними делами, а Эстелла была оригинальной и эксцентричной. Хотя эксцентричного поведения можно было бы ожидать скорее от Сибил, младшей дочери достопочтенного Дэвида Кастлрига. Именно его титул и позволил им иметь такой комфортабельный дом, а вовсе не чиновничий пост дяди Питера в министерстве внутренних дел.

– Я нашла чудесного дизайнера, Дэвида Хикса. Он сейчас работает на представителей высшего света Лондона. Так как прошло ваше путешествие? – спросила Сибил, когда часы пробили пять.

– Не сказала бы, что мне было жаль покидать ферму, – ответила Эстелла, садясь. – Зима в этом году была суровой. Пятнадцать цыплят не перенесли сильного мороза. Чтобы не последовать за ними и хоть как-то спастись от холода, мне пришлось питаться жирными тостами и набрать вес.

– Не представляю, как ты справлялась с трудностями, живя вдалеке от цивилизации, – с трагическим вздохом сказала Сибил. – Тебе давным-давно следовало вернуться в Лондон.

Джорджии пришлось сделать над собой усилие, чтобы не кивнуть в знак согласия с тетей. Вернувшись из Парижа домой, девушка не могла не заметить, что маленький домик в Девоне, где прошло ее детство, начал терять свою привлекательность.

– Возможно. Но я художница, мне нужно пространство и свет. Ферма в два раза больше этого дома, а если бы мы переехали в Лондон, то не смогли бы позволить себе даже гараж, не говоря уже о студии с гончарным кругом. К тому же Джеймс хотел бы, чтобы мы оставались там.

– Джеймс хотел бы, чтобы тебе было удобно и не приходилось питаться гусиным жиром, чтобы защититься от переохлаждения.

При упоминании об отце Джорджию захлестнули эмоции. Он умер, когда ей было всего четыре года, погиб на войне – поверенный по делам торговли, он был отправлен на фронт и убит в окопе в Нормандии. У самой Джорджии сохранились о нем смутные воспоминания, но Эстелла сделала все, чтобы его присутствие ощущалось на ферме в каждом из ее уголков. Одежда отца, в которой он рыбачил, так и висела в коридоре, его фотографии были расставлены по всему дому, книги и бумаги лежали в его кабинете там же, где он их оставил.

В комнату вошла миссис Брайант и поставила в центре столика белый фаянсовый чайничек.

– Сибил, я хочу сказать, что мы бесконечно благодарны тебе за помощь Джорджии.

Девушка едва не фыркнула. Когда у Эстеллы впервые появилась идея о том, чтобы устроить сезон для своей дочери, Джорджия с радостью обнаружила, что это разрешено далеко не всем. Дебютантку должна была представить ко двору дама, которая сама когда-то была дебютанткой, и, согласно традиции, чаще всего это делала мать. Но Эстелла узнала, что существовали способы обойти это правило, а поскольку Сибил в тридцатые годы была дебютанткой – и фотография ее первого выхода в свет была выставлена на всеобщее обозрение на новом лакированном комоде, – было решено, что Джорджию представит тетушка. Узнав об этом, девушка почти на неделю погрузилась в депрессию.