Текст книги "Признание в любви"

Когда девушки заговорили об Эмили, Джорджия вспомнила о том, что она до сих пор не поблагодарила хозяйку вечера, а это обязательно нужно было сделать перед уходом.

В конце комнаты она заметила лестницу и поднялась по ней. Сверху можно было окинуть взглядом весь зал. Там было тихо. Эмили, нервничая, стояла возле отца. Джорджия обернулась и заметила двойную дверь. На ручках висел витой шнур, но это лишь усиливало интригу. Сняв его, девушка открыла дверь, чтобы посмотреть, что же за ней, и ахнула от радости, обнаружив, что она вела на чудесную террасу с видом на задние дворы лучших домов Белгравии. Огромные панорамные окна были подсвечены изнутри и сияли, словно хэллоуинские фонари из тыкв.

Снизу долетали слова торжественной речи, и Джорджия обрадовалась, что сбежала от всего этого. Она открыла сумочку, достала сигареты «Галуаз» и закурила. Вдохнув дым и ощутив привкус смолы на языке, девушка почувствовала также запах жимолости, которая оплетала решетку террасы рядом с ней.

– А мне можно одну?

Обернувшись, Джорджия взглянула в самые яркие голубые глаза из всех, которые она когда-либо видела.

– У меня только две, – пролепетала девушка, обращаясь к красивому молодому человеку, который вышел на террасу следом за ней.

У него были короткие светлые волосы и легкий зимний загар, а фрак сидел на его фигуре лучше, чем на ком-либо из виденных ею до сих пор «дебютантских радостей».

– Замечательно, – улыбнулся молодой человек, когда Джорджия протянула ему почти пустую пачку.

Прикурив от предложенной ею зажигалки, незнакомец лениво улыбнулся.

– Ты тоже не переносишь торжественных речей?

– Полагаю, мистер Найтингейл просто гордится ролью отца. – Джорджия сделала очередную затяжку. – Нет, я вышла сюда, потому что едва ли знаю кого-то из собравшихся и мне показалось, что лучше побыть наедине со своими мыслями, чем чувствовать себя одинокой в толпе незнакомцев.

– Ну, я могу представить тебя кое-кому. Это второй сезон, на котором я появляюсь. Все не так уж плохо, если сумеешь расслабиться.

– Значит, ты уже не новичок, – улыбнулась Джорджия.

– Это не самый плохой способ бесплатно есть и пить в течение полугода. К тому же приятно провести вечер с прекрасной девушкой на залитой лунным светом террасе.

Джорджия смущенно отвела глаза.

Молодой человек выпустил колечко дыма. Его уверенность в себе была очевидна без всяких слов.

– Позволь представиться. Я Генри Боуэн.

– Джорджия Гамильтон. Рада знакомству.

– С кем бы ты хотела тут встретиться? Впрочем, я был бы рад простоять здесь всю ночь, болтая с тобой.

– Но ведь ты меня даже не знаешь.

– Мне всегда нравились люди, предпочитающие компанию собственных мыслей. Они интереснее других.

– Вообще-то я с большим удовольствием посидела бы в открытом кафе в компании друзей или отправилась бы в джаз-клуб послушать музыку. Так что я не вполне соответствую данному тобой описанию, – улыбнулась Джорджия.

– Так почему бы нам этого не сделать?

– Что ты имеешь в виду?

– Не сбежать отсюда. Мы можем отправиться в Сохо или на Кингз-роуд. Впрочем, у меня есть идея получше. В Ричмонде сейчас намечается другая вечеринка, она начнется примерно через час, и мои друзья, которые наверняка тебе понравятся, как раз направляются туда. Мы можем выехать прямо отсюда, остаться там на всю ночь и позавтракать в Хитроу.

– Ричмонд? Хитроу? – Джорджию так и подмывало отправиться навстречу приключениям.

– Мне нравится аэропорт. И хорошо, что у меня нет с собой паспорта, иначе кто знает, куда бы нас в итоге занесло. Это одна из причин, по которой я пошел служить в армию, помимо того факта, что для университета я оказался слишком глуп, – мне нравится мысль о том, что можно вдруг оказаться где угодно.

Джорджия смотрела на него широко открытыми глазами.

– Но, если тебя отправят в другую страну, ты же окажешься на войне? Есть ведь и более безопасные способы путешествовать.

– Ты говоришь так, словно я тебе небезразличен. – Генри улыбнулся, и Джорджия почувствовала, как ее сердце пропустило один удар.

Она покраснела, радуясь, что в лунном свете этого не видно.

– Ну, что скажешь? Остаешься или едешь со мной?

– Я бы с радостью ушла отсюда, но, боюсь, речь затянется надолго. Кажется, мистер Найтингейл наслаждается звуком собственного голоса.

– Так давай просто сбежим.

– Как? Нас заметят официанты и тут же затащат обратно. У них, наверное, по лассо в каждом кармане.

Генри рассмеялся, и ей стало хорошо.

– Что ж, тогда давай искать пути побега.

– Тебе легко говорить – тебя тренировали для подобных действий.

Генри заглянул за балюстраду.

– Тут не больше четырех с половиной метров, – сообщил он. – И водосток тянется отсюда до самой земли. Как думаешь, ты справишься?

– Ты что, шутишь? Когда я жила в Париже, я сбегала из окон, расположенных на высоте в два раза больше этой.

– Ты интригуешь меня все больше.

Генри полез первым. Он спустился за считанные секунды. Джорджия перекинула через балюстраду сначала одну ногу, затем другую и прошлась вдоль края террасы, чтобы последовать за Генри. Когда девушка схватилась за трубу водостока, ей показалось, что сердце бьется у нее в горле. У нее свело шею.

– Почему нельзя было просто выйти через дверь? – крикнула Джорджия, изо всех сил цепляясь за трубу и скользя вниз.

А потом ее ступни коснулись земли. Генри схватил ее за руку и повел к калитке в конце сада.

– Сезам, откройся, – сказал он, поворачивая тяжелую ручку.

Они оказались на задней улочке Белгравии и помчались, смеясь и задыхаясь, мимо белых домов с террасами, словно узники, сбежавшие из тюрьмы.

– А вот и моя машина, – сказал Генри, подводя Джорджию к маленькому «фиату».

Он открыл для нее дверцу, и девушка забралась внутрь.

Когда мотор заурчал, Джорджия стала наблюдать за тем, как рука Генри передвигает рычаг передач на первую скорость, как мелькает полоска загара на его твердом запястье.

– Я чувствую себя непослушной девочкой.

– И тебе это нравится, правда?

«Фиат» ехал быстро, проносясь по улицам, которые были незнакомы Джорджии. Генри рассказывал ей об Уэльской гвардии: о строгом полковнике, о том, что их полк недавно получил направление в зону Суэцкого канала.

Когда они проезжали через реку по мосту, Джорджия восхищенно вздохнула.

– Тут так красиво! – сказала она, чувствуя, что от открывшегося вида у нее кружится голова. – Раньше я очень любила гулять вдоль Сены.

– Тогда давай прогуляемся по пешеходной дорожке, – предложил Генри, показывая направо и останавливая машину у маленького пирса.

Генри выключил мотор и уронил руку на спинку пассажирского сиденья.

– Как думаешь, торжественные речи уже закончились? – Он улыбнулся.

Джорджия отметила, что у него чудесная улыбка и идеальные зубы – намек на хорошие гены.

– Они, наверное, выслали за нами поисковую партию. Боже, знаешь, я ведь даже не успела поблагодарить хозяйку вечера.

– Она твоя подруга?

– Ни разу в жизни ее не встречала. Это приглашение устроила моя тетя.

– Тогда хозяйка даже не заметила ни твоего прибытия, ни отъезда, хотя, я уверен, кое-кто из мужчин тебя запомнил.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что люди замечают, когда самая красивая девушка вдруг исчезает с вечеринки.

Джорджия опустила взгляд на колени и почувствовала, как Генри поворачивается на своем сиденье.

– Посмотри на меня, – прошептал он.

Она повернулась, и его пальцы погладили ее под подбородком, а затем он обхватил ладонями ее лицо.

– Можно тебя поцеловать? – медленно спросил Генри.

Джорджия знала его меньше часа, поэтому была уверена в том, что не должна ему этого позволять. Но в этом замкнутом, тесном пространстве, после того, как они вместе бежали, держась за руки, по темным улицам, ей казалось, что поцелуй будет едва ли не самой естественной вещью на свете.

Девушка кивнула, и их губы встретились.

Генри тихо застонал, словно наслаждаясь ее вкусом, и Джорджии понравилось, как это прозвучало, понравилось, что при этом она почувствовала себя красивой и желанной.

Рычаг переключения передач упирался ей в ногу, и это причиняло дискомфорт, но, когда язык Генри проник ей в рот, Джорджия почти перестала замечать неудобства.

– Придвинься ближе, – выдохнул он, пытаясь отдышаться.

Джорджия услышала шорох ткани и почувствовала, как его рука проникает под ее платье, медленно скользя все выше и выше по ноге. Сердце девушки забилось часто-часто.

Это было уже неправильно. Джорджия почувствовала странный трепет, и это ее слегка напугало.

Генри коснулся ее кожи над чулками. Его пальцы словно обжигали.

– Нет, – тихо сказала Джорджия, но он, похоже, не расслышал.

Пальцы, горячие и потные, продолжали двигаться по ее коже.

– Перестань, – произнесла Джорджия, и это прозвучало уже четче и громче. – Убери руки. – И она одной рукой оттолкнула его.

– Что не так? – спросил Генри, отстраняясь и хмурясь.

Внезапно он перестал казаться Джорджии таким уж привлекательным. Вблизи, в тесной машине, она видела открытые поры на его коже и красноту вокруг них. Губы у него потрескались, а голубые глаза были холодными.

– Просто прекрати, – выдохнула девушка, вытирая губы тыльной стороной ладони и чувствуя, что размазывает по лицу его слюну и свою помаду.

– Почему? Я думал, нам обоим это нравится. – Генри нахмурился.

Джорджия выпрямилась на сиденье, стараясь восстановить дыхание.

– Это неправильно. Мы совсем недавно познакомились.

– Ты не возражала, когда я остановил машину, – саркастически ухмыльнулся Генри.

– Я хотела прогуляться вдоль реки.

– Все вы так говорите, – сказал он, качая головой. – Вы, дебютантки, все одинаковы. Вам нравится задирать нос в своих роскошных платьицах, но на самом деле вы все хотите одного и того же.

Джорджия, не размышляя, сильно ударила его по лицу.

– Ах ты сучка! – зарычал Генри.

– Поверь мне, ты заслуживаешь гораздо большего. – Она попыталась открыть дверцу машины.

– Вот и правильно, убирайся.

– Чудесный джентльмен! – крикнула девушка ему вслед, когда мотор взревел и машина унеслась в ночь.

Глава 7

Пока Джорджия стояла на мостовой, глядя, как исчезают в темноте задние фонари машины Генри, начался мелкий дождь. Задрожав, девушка обхватила себя руками и начала проклинать погоду, проклинать Генри, проклинать весь этот чертов сезон. Она понятия не имела о том, где находится, и вокруг не было никого, у кого можно было бы спросить дорогу. Впереди Джорджия увидела какого-то бродягу, идущего по направлению к ней. Он что-то крикнул, и девушка испугалась. Она развернулась, чтобы пойти к мосту, но ее туфелька заскользила по мокрой мостовой, и Джорджия упала на четвереньки, пачкая в грязи подол платья.

Поднявшись, она внезапно почувствовала, что шатается, и, взглянув вниз, увидела, что каблук ее туфельки сломался. Джорджия сбросила туфлю и со злостью швырнула ее в реку, а потом, поняв, что проще будет идти босиком, бросила вслед и другую.

Перепрыгнув с плит дорожки на мостовую, девушка почувствовала, что она невероятно холодная и шершавая. Чуть дальше от реки на улицах уже были люди, и Джорджии удалось узнать у прохожего, где находится ближайшая станция метро: он указал на тот берег реки, где была Патни-бридж.

Шагая в ту сторону, девушка качала головой. Как она могла оказаться в таком положении? Джорджия знала, что опыта общения с противоположным полом у нее практически нет, но ведь кое-что ей все же было известно.

Отучившись в пансионе мадам Дидье, она перебралась в маленькую съемную квартиру, которая принадлежала подруге ее подруги. Освободившись от пристального надзора и уроков по составлению цветочных композиций, Джорджия начала тайком посещать лекции в Сорбонне. Она не училась в знаменитом парижском университете официально, но ее французский был достаточно хорош, чтобы она могла избежать проблем, если у нее спросят студенческий билет, – и именно там, на последнем ряду лекционного зала, в свою последнюю неделю в Париже она познакомилась с Жаком.

А потом они выкурили традиционную после лекции сигарету во дворе, куда он пригласил ее выпить кофе и обсудить особенности творчества Мольера. Жаку был двадцать один год, он был из Ниса, и ему нравилось считать себя коммунистом. Несколько дней спустя он повел Джорджию в джаз-клуб, а потом в забегаловку на левом берегу, где они просидели до трех часов утра, обсуждая с его друзьями свободу искусства в Советском Союзе.

В ночь перед отъездом Джорджии они отправились выпить пива и поесть устриц в кафе на левом берегу, в котором раньше бывали Хемингуэй и Фитцджеральд. А потом гуляли над Сеной, прошли через Мост искусств к Лувру и довольно страстно поцеловались у входа в музей. Джорджия волновалась по поводу поцелуя еще до того, как все случилось. У мадам Дидье девочки часто пробирались друг к другу в комнаты, после того как гасили свет, и рассказывали о своем сексуальном опыте – точнее о его отсутствии. Они практиковались во французских поцелуях на кистях своих рук, проталкивая язык через маленькое отверстие между сжатыми большим и указательным пальцами. Но, когда дошло до дела, все произошло инстинктивно, и это было довольно приятно, даже когда рука Жака скользнула Джорджии под блузку. Он пригласил ее в свою квартиру-студию в районе Бастилии, и, когда она отказалась, принял это как джентльмен – именно поэтому ее так удивила невоспитанность Генри Боуэна.

Дождь все усиливался. Джорджия посмотрела вниз и увидела, что оставляет за собой след из краски цвета темной фуксии.

– Не могу поверить! – сказала девушка, и слезы полились у нее из глаз.

Она услышала, как позади нее затормозила машина, и поначалу не осмелилась оглянуться. Меньше всего ей хотелось оказаться в полицейском автомобиле из-за подозрения в неподобающем поведении.

– Ты в порядке?

Обернувшись, Джорджия увидела темно-красный спортивный автомобиль, остановившийся на мосту. Стекло со стороны пассажирского сиденья было опущено, и девушка заглянула в салон, чтобы рассмотреть водителя. Он показался ей смутно знакомым, но она не могла вспомнить, где его видела, и из-за этого ее пульс забился часто-часто.

– Ты в порядке? – повторил вопрос водитель.

– Да, в порядке, – пробормотала Джорджия, зная, что ей следует тут же продолжить свой путь.

– Чуть раньше мы вместе с тобой были в Белгравии, на вечеринке у Эмили Найтингейл. Меня зовут Эдвард Карлайл. Нас не представили друг другу, поэтому прости, но я не знаю твоего имени.

– Джорджия. Джорджия Гамильтон. – Она помедлила, а потом вспомнила, что говорила о нем Салли Дэли – ОБВТ ВГ – и подошла ближе к машине.

– Послушай, может быть, тебя куда-нибудь подвезти? – спросил Эдвард, повышая голос, чтобы перекричать шум дождя.

– Честное слово, я в порядке. И станция метро сразу за мостом.

– Надеюсь, ты не поймаешь столбняк, – сказал Эдвард, глядя на ее босые ноги.

– Хорошо, я буду обходить ржавые гвозди.

Дождь заливал ей лицо, и Джорджии пришлось протереть глаза, чтобы видеть своего собеседника.

– Послушай, не хочу показаться невежливой, но я не знаю тебя с самого детства. А вдруг ты выпил лишнего? Или же ты маньяк, помешанный на сексе …

Она наблюдала за тем, как темные брови Эдварда изумленно ползут вверх.

– Ты можешь понюхать мое дыхание и воспользоваться вон тем телефонным автоматом, чтобы сказать родителям, что Эдвард Карлайл привезет тебя домой в течение пятнадцати минут. Таким образом тебе удастся избежать воспаления легких.

Джорджия на миг задумалась о его предложении, а затем открыла дверцу автомобиля.

И увидела, как его взгляд скользит по подолу ее платья, с которого стекала краска. По выражению лица Эдварда девушка поняла, что он тут же пожалел о своем предложении. Его машина, «астон мартин», без сомнения, стоила целую кучу денег.

– Прости, я таю. – Джорджия вздрогнула.

Эдвард потянулся к отделению для перчаток, вытащил газету и расстелил ее на пассажирском сиденье.

– Значит, рыцарство еще не умерло, – сказала девушка, испытывая благодарность.

– Интересное платье. В нем изначально заложена система самоуничтожения?

– Оно раскрашено вручную.

– Акварель. – Эдвард улыбнулся.

Джорджия назвала ему свой адрес и застыла на сиденье, молясь про себя, чтобы краска с ее платья не попала на кожаную обшивку автомобиля.

– А что ты делал в этом районе? – спросила девушка, когда Эдвард завел мотор.

– Я был на полпути на вечеринку в Ричмонде.

– Я тоже, – сказала Джорджия, размышляя о том, не дружит ли он с Генри и стоит ли ей рассказать Эдварду о том, что только что произошло.

– Но это же в другой стороне. Я увидел тебя, когда проезжал через мост. И узнал.

– И подумал, что я сумасшедшая.

– Что-то вроде того, – пробормотал Эдвард. – С тобой действительно все в порядке?

– Да, за исключением предстоящего разговора с кузиной. Мне придется многое ей объяснить. Это ее платье.

– А где твои туфли?

– На пути к Северному морю.

Джорджия поняла, что в его глазах действительно выглядит как сумасшедшая.

– Ну а как тебе сезон? – спросил Эдвард, нарушая неловкую тишину.

Девушка фыркнула.

– Я сбегу в Париж, как только это проклятье закончится.

– О, еще одна франкофилка, да?

– Я хорошо знаю этот город. – Джорджия шмыгнула носом. – Я в нем жила. И там остались моя душа и мой парень.

– Правда? – с интересом спросил Эдвард.

– Он коммунист, – с гордостью сообщила Джорджия.

– О боже! В таком случае, надеюсь, ты не сказала ему о том, что собираешься стать дебютанткой.

Джорджия нахмурилась, осознав, что он прав. Возможно, именно поэтому Жак не ответил ни на одно из отправленных ею писем.

– Я собираюсь стать писательницей, – торопливо объяснила она. – Вот почему я хочу вернуться в Париж – чтобы написать книгу.

– Для этого вовсе не обязательно возвращаться в Париж, – ответил Эдвард с раздражающим равнодушием.

Джорджия повернулась к нему и нахмурилась, рассматривая его профиль. Прямой нос и волевой подбородок придавали ему вид уверенного в себе человека, и эта уверенность граничила с высокомерием. Девушка решила защищать свое мнение.

– Немало романистов двадцатого века не согласились бы с тобой. Джойс, Хемингуэй, Фитцджеральд, Гертруда Штайн, Эзра Паунд – все они написали свои лучшие произведения именно там.

– Но это произошло не благодаря прекрасным видам и вкусным круассанам. – Эдвард пожал плечами. – Все они бежали от войны или от «сухого закона». Париж был более богемным и либеральным, он привлекал художников, как блюдце с медом, и они вдохновляли и наставляли друг друга. Но подобное могло произойти в любом из больших городов. Следующим великим литературным салоном вполне может стать кофейня в Лондоне. Важно лишь то, что находится тут и тут, – он указал на голову и на грудь, – а остальное – всего лишь вопрос географии.

– Ну, я нахожу, что очень хорошо там поработала. – Джорджия продолжала шмыгать носом. – У меня было любимое место в садах за Нотр-Дамом. Две недели назад, к моменту моего отъезда, у меня было пять дневников, заполненных мыслями и набросками.

– Это и есть твоя книга. Мемуары. «Юная англичанка в Париже». Ты можешь закончить ее в перерывах между вечеринками.

– Никто не заинтересуется мемуарами никому не известной восемнадцатилетней девушки. Я хочу писать романы, как Франсуаза Саган.

Джорджия видела, что Эдвард молча улыбается в темноте, и это ее рассердило.

– А как насчет тебя? Чем ты будешь заниматься, когда закончится сезон?

– Через несколько месяцев я окончу университет, – сказал Эдвард и объяснил, что учится в Оксфордском университете. – Мой отец работает в банке. Я буду помогать ему, но потом, в будущем, хочу жить в Нью-Йорке.

– В Нью-Йорке?

– А что не так?

– Мама всегда говорила, что в Нью-Йорке нет никакой культуры. И истории.

– Чепуха, – улыбнулся Эдвард, словно она только что сказала невероятную глупость. – Метрополитен-музей является лучшим в мире. Плюс джаз, искусство, театры, фильмы… Таким был Париж в двадцатые годы.

– Ты сменил пластинку, – надменно заметила Джорджия. – Минуту назад ты воспевал Лондон.

– Лондон – прекрасный город, но понадобится еще десятилетие, чтобы он полностью оправился от войны. Империя мертва. Классовая система умирает. Достаточно посмотреть на конец сезона дебютанток, чтобы это понять. Новым центром мира становится Нью-Йорк. И я знаю, что хочу сделать – отрыть отделение банка на Уолл-стрит. Однажды лондонский Сити снова станет центром финансового мира, но до тех пор сердце глобальной коммерции будет биться в Нью-Йорке.

– Что ж, будет здорово, если все это у тебя получится, – сказала Джорджия чуть более игриво, чем намеревалась. – А мне пока что нечего предвкушать, кроме шести месяцев глупых коктейльных вечеринок.

– Найди работу.

– Но у меня сезон.

– День у тебя свободен, плюс-минус поездка в Эскот и съемки на природе.

– И у меня нет никакого опыта.

– Поработай в кофейне. Познакомься с людьми, присмотрись, понаблюдай за ними. Это пойдет на пользу твоей книге. Возможно, ты даже сможешь открыть литературный салон.

Джорджия не была уверена в том, что он ее не дразнит. Потому что сам он обладал уверенностью в себе, свойственной всем богачам, той самой уверенностью, от которой ей становилось немного неуютно, несмотря на то, что его предложение ей нравилось. Теперь они мчались по Кингз-роуд, и неоновые огни кофеен отражались в лужах на мостовой. Джорджии хотелось войти в одну из этих кофеен. Выпить эспрессо и узнать о Нью-Йорке и джазе все, что сможет рассказать Эдвард Карлайл. Он был именно тем человеком, который просто не может не знать уймы вещей обо всем на свете.

Она почти решилась предложить ему это, но он уже включил поворотник, выезжая на ее улицу, и Джорджия почувствовала укол разочарования.

– Какой номер дома? – спросил Эдвард, снижая скорость.

Девушка видела, как горит свет в их маленькой квартире на верхнем этаже. Эстелла наверняка не спит, ожидая ее.

Эдвард припарковался у обочины, и пару секунд они оба сидели в тишине, от которой Джорджии стало неловко.

– Ты собираешься вернуться в Ричмонд?

– Думаю, что сегодня воздержусь от этого, – ответил Эдвард, глядя на часы.

– Прости. Мне жаль, что из-за меня ты пропустил вечеринку.

– Я должен тебя поблагодарить – мне и правда пора возвращаться в Оксфорд.

– Нет, это я должна тебя поблагодарить, – тихо сказала Джорджия. И выбралась из машины, а потом снова посмотрела на него. – Спасибо, что спас меня.

– Хорошего тебе сезона, Джорджия Гамильтон. Знаешь, иногда жизнь становится куда проще и приятнее, если перестаешь так сильно сопротивляться всему, что она тебе преподносит.