Текст книги "В тебе есть всё. Психология полноты жизни"

40. Какой смысл

Когда мне было лет шесть, я очень хотела немецкую железную дорогу. Помните, какая это была ценность в то время? И… никто из взрослых об этом не узнал. Потому что я была очень умной девочкой и хорошо понимала, что это вещь дорогая, а денег в семье не много… Какой смысл говорить об этом?

А еще как-то в садике я захотела на прогулке в туалет по-большому. И тоже не сказала, чтобы не ругали воспитатели. И обкакалась. И проходила так весь день. Потому что я была очень удобной девочкой.

И, конечно, очень рано я научилась не плакать, если мама оставляла меня надолго у бабушки. Зачем чувствовать желание остаться с мамой, если это невозможно? Я же разумный ребенок!

Какой смысл просить? Какой смысл быть неудобной? Какой смысл мечтать о том, что никогда не случится?

Очень часто в терапии я слышу этот привычный с детства всем вопрос: «Какой смысл?» Какой смысл исследовать свое детство? Какой смысл находить обиду и злость на родителей? Какой смысл искать подавленные чувства?

Наверное, смысл в том, что без хотения железной дороги и, простите, в туалет, без капризов и протеста, без… да много чего «без», я была не очень ребенком. Я вообще не очень была. Большой, все понимающий, непроблемный взрослый в теле пятилетки.

Смысл в том, что я выросла и могу перестать ходить в обкаканных колготках без железной дороги, делая вид, что это мой выбор. Могу. Если вспомню и пожалею наконец эту девочку внутри себя…

41. Правда тела

Работая с клиентами в телесной парадигме, осознавая свое бренное тело, в каком-то смысле однажды и навсегда влюбленная в тело, как в уникальную Вселенную со своими планетами, метеоритными дождями, невесомостью, гравитацией и черными дырами, – моя реальность во многом формируется не тем, что человек говорит, но – как он движется, смотрит, вздыхает или не дышит. И тем, как мое тело переживает контакт с его телом.

Наша душа в мышцах – в мимических морщинах, осанке, взгляде, руках, плечах, спине, груди.

Слова – это то, как мы себя видим или кем хотим казаться. Тело – это мы истинные, часто сами себе не очень знакомые.

Осенью на похоронах, смотря на усопшего, я остро осознала, что тело без души – всего лишь сдутая расслабленная оболочка. Без мышечного напряжения нет личности. Уверена, что, если эту же оболочку наполнить другой душой, с иным характером, историей, ранами – лицо и осанка стали бы заметно другими.

Тело помнит все. И утробу матери, и рождение, и все вытесненные события. И, конечно, складирует внутри подавленные чувства. А еще в теле хранятся непрожитые травмы рода.

К примеру, если по какой-то причине женщина не пережила горе – она передала напряжение горя и невыплаканных слез в своем теле своим детям.

В их телах будет в том числе напряжение матери, или бабушки, или прадеда.

Тело, а не мозг и разум – часть нашей связи с коллективным бессознательным, с Богом, с родными, с ушедшими и грядущими.

Там есть все ответы. Там хранятся правильные вопросы. Там душа и дух.

Там конечная правда о том, кто мы.

Сложная. Пугающая. Божественная.

42. Дайте другим жить их боль

Когда у любимого и родного человека неприятности, когда он в сложных переживаниях, когда он в кризисе или депрессии, соблазн начать спасать очень велик. Ведь вы знаете, как все починить, ведь вы знаете, куда и как ему жить, ведь вы… Если честно, ведь вы просто не в состоянии выдерживать собственное отчаяние. Не состояние другого, нет. Свое отчаяние от нахождения рядом с тем, кому плохо, тяжело, потерянно. Не любовь к другому гонит вперед, а страх утонуть в собственном бессилии.

У родственников зависимых есть такое понятие – «жесткая любовь». Это когда «я люблю тебя и я рядом, моя любовь выдерживает тебя, несмотря на болезнь, я не отрекаюсь и не предаю. Но я не буду потакать твоей болезни. Не буду спасать, прикрывать, доказывать, не замечать, давать деньги, пускать „употребившего“ и находящегося в измененном состоянии сознания домой и прочее. Тебе придется встретиться с болезнью один на один. Упасть на самое дно и увидеть себя и свою проблему. И если тебе нужна будет помощь идти на реабилитацию – я всегда рядом».

Только так есть шанс на изменения. Только при условии столкновения человека со своим дном. Только при условии того, что созависимый выдержит собственное отчаяние и страх возможной потери близкого, что он будет относиться к близкому в беде как к равному, отдельному, имеющему право на свой выбор. Даже если этот выбор – смерть.

Когда у любимого и родного человека неприятности, когда он в сложных переживаниях, когда он в кризисе или депрессии, соблазн начать спасать очень велик. Но все, что остается, – признать бессилие, и молиться, чтобы Бог дал ему сил пройти свой кризис, и верить. Верить в Другого и его путь, верить в его внутренний потенциал, верить в то, что все дается по силам, верить и выдерживать собственный страх, и боль, и отчаяние.

Для такой веры необходимо большое внутреннее усилие. Намного большее, чем для зачастую безрезультатного спасения.

Возможно, это усилие и есть любовь…

43. Зона фрустрации

Самая трогательная и душераздирающая реакция у моего трехлетнего сына – на отвержение. К примеру, если дети не берут его в игру. Или я категорически не согласна с тем, как он себя ведет (ну там суп выливает на пол, например). Он замирает, взгляд становится растерянным, и словно он попадает в зону, где не очень пока понимает, как реагировать. Будто психика и тело ищут какой-то разрядки, но каждый раз не знают до конца какой. Расплакаться? Разозлиться? Отвернуться? Редкое и оттого пока неизведанное место фрустрации.

Вот ровно так же я чувствую себя в моменты принятия. Мое тело прекрасно знает, как реагировать на отвержение, оно умеет злиться и горевать, но как быть, когда ты попадаешь в зону спокойного принятия и присутствия, где не очень знаешь, как реагировать?

Моему сыну три. Он комфортно чувствует себя в принятии и учится быть в отвержении. Мне сорок три. Я комфортно чувствую себя в отвержении или незамеченности и учусь быть в принятии.

Пока этот маленький мальчик справляется лучше…

44. Глубже

– Я ругаю себя за ошибку. Как мне перестать это делать?

– А что хранится глубже злости на себя и вины?

– Бессилие и смирение. Я уже ошиблась.

– Я не могу простить себя за уход мужа. Все ищу, кто же из нас виноват.

– А что хранится глубже обиды и вины?

– Бессилие и горе. Все уже два года назад как случилось.

– Я не принимаю себя и не довольна собой. Я не хочу с собой жить.

– А что хранится глубже конфликта непринятия?

– Бессилие. Я – это все, что у меня есть.

Большинство внутренних драм (которые, конечно, выглядят жизнеопределяющими и трагичными, а главное – кажется, имеют бесконечный запутанный материал для исследования) имеют единственную цель – невстречу с настоящей, намного более пугающей драмой бессилия.

Можно усовершенствовать себя до предела, можно загнать себя под самый низкий плинтус – не будет человеку покоя. Потому что напряжение никуда не денется.

Можно научиться признавать бессилие. Встретиться со своими размерами, уж какие Господь Бог дал. Признать уже произошедшее. Отпустить невозможное. И напряжение уйдет.

Все решается на этаж ниже внутреннего кипиша. Все самое ценное хранится глубже драмы конфликта Критика и Ребенка.

Правильный вопрос не «как мне это остановить?», а «от чего меня эта драма защищает?».

45. Одна секунда

Большинство наших действий реактивны. Мы не в силах замедлиться, осознать, увидеть со стороны.

Правда ли меня виноватят, или это я слышу вину? Правда ли на меня нападают, или это мне страшно? Правда ли меня не замечают, или это я себя не проявляю?

Более-менее объективно (насколько это вообще возможно) себя и других можно видеть только из точки внутреннего покоя.

Но проще мгновенно выпустить поднимающееся эмоциональное вовне: защищаться, додумывать за другого, обвинять, впихивать его в знакомое взаимодействие.

Между внешним стимулом и собственной на него реакцией мы не даем себе лишней секунды на паузу и вопрос: «что со мной сейчас происходит?», чтобы не найти там стыд. Такой привычный, что давно стал фоновым, не осознаваемым. Дикий стыд несоответствия, глубинной уверенности в собственной нетаковости, из которого мы видим мир вокруг, воспитываем детей, строим отношения, признаемся в любви…

Если бы мы просто давали себе эту секунду увидеть себя до того, как составить мнение о другом, напасть, обвинить, разрушить или убежать…

Одну секунду, которая могла бы изменить все.

46. Тень как условие честности

Как ни странно это звучит, но именно контакт с собственной Тенью дает возможность поступать в соответствии с личной внутренней правдой, выбирать честный для себя вариант действия.

Ведь Теневая часть всегда очень хорошо знает и о вторичной выгоде, и о распределении вложенных сил, и о зависти, и о злобе, и о мести, и о ревности, и много о чем еще. У не обделенной интеллектом Тени все ходы записаны. Именно опираясь на ее алчность и себялюбие, я могу стараться не поступать алчно и себялюбиво. Чувства Тени – маркер того, что необходимо внутренне остановиться и рассмотреть себя, возможно, принять ситуацию либо, наоборот, заявить о своем несогласии, прояснить личную позицию и прочее.

Переживания Тени – мой внутренний важный ориентир выбора честной для себя позиции, где я, вопреки желаниям Тени, не захвачу, не спихну ответственность, не обману. Или обману и спихну, но тоже осознанно, не объясняя свой поступок чужими действиями, не делая из себя жертву обстоятельств.

Именно неконтакт с Теневой стороной заставляет людей считать свои не самые лучшие поступки безусловно честными и порядочными и как следствие – дает очень узкое, черно-белое, поверхностное понимание себя и мира.

47. Спасать нельзя принять

Знаете, на реабилитации для зависимых бытует мнение (я не знаю, насколько эту информацию можно назвать статистическими данными, не видела источника цифр), что 30 % пациентов будут выздоравливать, 30 % – прыгать от трезвости к употреблению, а еще 30 % погибнут.

Так вот про эти последние 30 %… Есть люди, или судьбы, или души, назовите как хотите, которые во внутреннем противостоянии жизни и смерти выберут смерть. Наверно, точнее будет сказать – не смогут выбрать жизнь.

И это не только про зависимых, есть сотни способов убивать себя не веществом. Можно работой, болезнями, отношениями. Много как можно не хотеть жить…

И вот это самое сложное для меня. Остановиться. Не спасать. Принять право клиента/близкого/пациента/друга на выбор смерти. Уважать его право на смерть. Уважать, что иногда боль внутри слишком велика, чтобы что-то менять.

В этом принятии такая бездна отчаяния… такая воронка бессилия, протеста, боли, гнева на Бога… и в то же время только вера в то, что у каждого свой путь, что чей-то внутренний выбор не сможет быть про жизнь… или сможет, но не сейчас… когда-то позже… возможно, когда в жизни уже случится нечто непоправимое. Нечто, что заставит наконец захотеть жить, признать ценность…

Мы все хотим исцеления, все хотим сломать внутренние конструкции, заставляющие жить в аду, но для каждого своя плата, для каждого своя мера отчаяния и испытаний, свой момент, когда прорвет плотину, когда душа захочет спасения…

И, пожалуй, уважать выбор Другим нежизни, оставаясь рядом, но не вовлекаясь, а просто принимая происходящее – без отвержения, с открытым сердцем, – и есть самое большое испытание духа.

48. Тревога

Для меня самое удивительное в тревоге то, что она скрывает всю глубину, краски, аутентичность личности.

Человек, находящийся в привычном напряжении, в состоянии тревоги, больше похож на мечущегося, суетливого ребенка, нуждающегося в постоянном одобрении.

И это бесконечное чудо, когда постепенно, как из куколки появляется бабочка, из оболочки тревоги появляется объемный, интересный, глубокий, много что переживший человек.

Давно уже повзрослевший, давно уже сильный, просто надолго заточенный в тревоге, все равно как могучий джинн в дурацком сосуде.

Причем этот взрослый может ровно так же по-детски бояться, нуждаться в поддержке и прочее.

Но говоря открыто, без упрека к самому себе «я боюсь, я не справляюсь, я бессилен», он вызывает еще больше уважения к своей внутренней отваге быть искренним.

49. Крышка от души

Нас меняют не знания, но прожитый насквозь опыт – чувственное переживание встречи с ситуацией. Потому как для психики то, что не пережито, того еще и вовсе не случилось.

Исследование себя – это все тот же чувственный опыт встречи с собой реальным. В обратном случае, без разрешения себе переживать глубокие чувства по собственному поводу, это просто набор ничего не меняющих, зачастую еще больше тяготящих знаний.

У получения и проживания нового опыта встречи с собой есть одна ловушка – этакая «крышечка от банки». В самой банке много ценного, но крышка от нее состоит из вины и стыда.

К примеру, вот близкий/специалист/мир мне что-то про меня отражают, что не соответствует моим субъективным, часто иррациональным ожиданиям от себя, и это «что-то» попадает, ударяется о крышку вины и стыда – и отлетает прочь.

Такой механизм называется псевдоосознанием. То есть, отразившись в чужих глазах, я мог узнать нечто новое, что раскрыло бы мне больше о содержании этой загадочной банки внутри меня, я мог бы как-то этого нового себя пережить, возможно даже разочаровавшись, а может и посочувствовав, признать и присвоить. Но вина и стыд тут же закрывают возможность алхимических процессов самоотношения. Волшебства осознания и признания себя не случается, а случается невыносимость вины и самоотвержение одновременно с отвержением Второго.

Глаза становятся пустыми, человек «схлопывается», уходит внутрь на поиски виноватых, и контакт с собой и с другим прерывается.

Почему так происходит? В целом переживание стыда от обнаружения какой-то доселе незамеченной (а если и замеченной, то глубинно не признанной) части себя абсолютно нормально. Мое Я теряет прошлую идентичность, внутри поднимается энергия, вот-вот должна случиться химическая реакция встречи с новым собой. То есть с чувственным процессом все нормально. Ненормально с оценкой в этот момент себя. С невыдерживанием стыда – не как переживания, рождающего новые грани меня, а как автоматического оценивания – «со мной что-то не так». Все. Крышка захлопнулась. Я не заглянул в банку, я в очередной раз отверг ее как неправильную.

В терапии при таком псевдоосознании можно сидеть годами. Только меняться почти ничего не будет. Ведь я так и не узнаю себя, но все больше усиливаю ощущение собственной нетаковости. Я-настоящий все так же мной не пережит, не имеет права входить в контакт и вообще жить. Он все так же бьется о дурацкую крышечку от банки.

И вот что важно. Можно объяснять себе, что кто-то когда-то эту крышку на банку нахлобучил, говорить о том, как она выглядит, с какими интонациями ко мне в такие моменты обращается Внутренний критик и тому подобное. Но пока вы не признаете свою ответственность эту защитную крышку воспринимать как тупик (не кто-то должен стать близким мне, а я должен заметить, как защищаюсь от близости с другими и собой), пока вы не идентифицируете ее как защиту, над которой имеете власть (не убирать, но выдерживать), пока не набираетесь отваги проходить сквозь нее глубже, к настоящему себе, к более сложным чувствам горести, разочарования, сочувствия – алхимии не случится.

И если прямо сейчас вы чувствуете вину или стыд от прочитанного – не торопитесь, не отвергайте меня или себя… Вы у самой своей крышки. Попробуйте пройти ее сквозь, глубже защит. Вы сможете.

50. Предназначение

Правда жизни для меня заключается в том, что у каждого свой путь.

Чье-то предназначение – сражаться (за права, справедливость, равноправие), и эти воины делают что-то и для меня, отстаивают и мои права.

Чье-то предназначение – достигать вершин (в бизнесе, науке, культуре), и это тоже важная энергия, ведущая к прогрессу в мире, в котором живу и я.

Чье-то предназначение – быть родителями, воспитывать внутренне свободных детей (своих или чужих), и это очень много и для меня, и для мира, в котором будут жить мои дети.

Чье-то предназначение – свидетельствовать изменения в душах людей, идти с ними в их глубины.

В каком-то смысле мы все действуем из наших ран, недостач, страхов. Пусть воюет тот, кто чувствует энергию войны, достигает тот, кто переполнен силой покорять вершины, любит тот, кто не может не любить, идет на глубину тот, кому не интересно на поверхности.

Нет ничего лишнего, неважного, правильного или неправильного. Все – части целого. Все на своем месте чудесной мозаики мира.

Кому-то удастся найти свое место в этой мозаике, признать и принять его, а кто-то будет всю жизнь искать…

Но кто сказал, что ищущие, потерявшиеся, не видящие своего смысла – не часть все того же божественного орнамента?

51. Уже давно все можно

Можно целоваться, заниматься любовью, визжать и обнимать со всей силы родных.

А можно ничего не хотеть, хмуриться, кричать, драться, никогда не прощать и ненавидеть.

Можно тонуть в депрессии, уставать, сдаваться и падать на колени в бессилии.

А можно верить, воодушевляться, мечтать и взлетать к небу.

Можно бояться, стыдиться и отводить взгляд.

А можно благодарить, улыбаться и показывать всю свою уязвимость.

Можно зарабатывать, ставить цели, рисковать, терять все и начинать сначала.

А можно довольствоваться немногим, не гнаться за статусом и предпочитать деньгам свободу.

Можно расти, менять, перестраивать, уточнять, говорить «нет», оставлять ненужное, тянуться к значимому, уходить, передумывать, возвращаться.

А можно смотреть вглубь себя, плыть в потоке, всему говорить «да» и пропускать жизнь насквозь.

Можно даже полдня чувствовать одно, а вторую половину – другое.

Уже давно все можно.

Стоит лишь отказаться от идеи, что из этого подходит, а что нет, и брать всю жизнь целиком.

Вот и весь фокус.

52. Страдание как опора

Вообще-то с нами все нормально. И с нами, и с нашими партнерами, и с миром вокруг. Но есть одно «но» – мы все поголовно привыкли жить в страдании. Страдание, преодоление, самобичевание – как единственная известная зона комфорта, как главное наследство поколений.

Я часто рассказываю клиентам пример, который кажется мне очень показательным. На заре собственной терапии и внутренних исследований я много работала с тем, чтобы иногда разрешать себе лениться и не критиковать себя за это.

К примеру, никто ведь не заставляет меня мыть посуду сразу после ужина. Как свободный и уставший человек, я имею полное право бросить ее в раковине хоть до утра!

И вроде как все работало – вот мы заканчиваем ужин, вот я оставляю посуду, вот гордо с лицом победителя кошусь на гору посуды, каждый раз заходя на кухню… но что-то смущало… пока не пришло осознание – теперь я с этой грязной посудой в отношениях! Я стараюсь не думать о том, как потом сложно будет ее мыть, я доказываю себе, что вот это сооружение на кухне из грязных тарелок и сковородок ни капли меня не волнует… что я имею право и прочее, прочее, прочее.

Упс… я оказалась в очередной борьбе!

С собой, с посудой, с какой-то идеей свободы. Я попала в напряжение и страдание. Умудрилась сконструировать страдание даже из грязных тарелок! А ведь путь наименьшей затраты своих психических сил – посвятить три минуты мытью дурацкой посуды без лишних рефлексий.

Внутренняя свобода – это не детское ничегонеделание и протест, это в первую очередь возможность выбрать самый энергонезатратный вариант решения проблемы. Решения, в котором нет страдания, борьбы, минимум внутреннего напряжения и быстрый результат.

Можно, к примеру, протянуть руку и поднять валяющийся носок либо спокойно попросить убрать его владельца. Или даже нанять специально обученного уборке носков человека. А можно устроить страдание про себя несчастную и других эгоистичных.

Можно делать или не делать. Можно настаивать или принимать как есть. Можно менять самостоятельно или договариваться совместно.

Можно просто выбирать тысячу и один вариант без страдания.

Хотя не так это и просто.

53. Война и свобода

Представьте, что вдруг, в один момент, окружающая вас среда стала дружественной. Больше не нужно ни с кем воевать, ни о чем спорить, ни перед кем оправдываться, ни для кого жертвовать, никого спасать. Вам больше не нужно тратить свою психическую энергию вовне. Все. Мир во всем мире и вокруг вас. Даже в квартире чисто.

Что тогда? Не остается ничего, как внутренне остановиться, расслабиться, выдохнуть…

и встретиться с собой. Со всем внутренним хаосом.

Со всеми непрожитыми, упущенными, отложенными на потом переживаниями. А это страшно. Иногда кажется непереносимо и опасно.

Но только дожив хранящееся внутри, обретешь покой… и следующий закономерный вопрос: куда тогда жить, если не с чем бороться, нечему сопротивляться, не на что в этом сопротивлении опираться? Кто я? Каково мое предназначение? Во что мне высвобожденную внутри энергию инвестировать?

И это тоже страшно. Выбирать не «вопреки» и «несмотря на», а просто потому, что можно все.

Свобода от внешнего, к которой теоретически мы все очень стремимся (когда он перестанет пить, когда я заработаю достаточно, когда у меня будет правильный партнер, когда я похудею), отягощается встречей со всем собой и взятием ответственности за свою жизнь.

И в этом ракурсе прожить жизнь, организовав в ней войну и преодоление внешнего, куда как безопаснее и понятнее, чем быть в неопределенности и единоличной ответственности свободы.