Текст книги "Вы не видели мужчину, с которым я спала? (сборник)"

Особый случай

– Помните, у Льва Николаевича Толстого есть рассказ «После бала», в котором он утверждает, что случай в жизни человека порой играет решающую роль, – задумчиво сказал Владислав Иванович и добавил. – Трагическую роль.

Мы все с любопытством взглянули на коллегу. Вдруг задумчивость и даже грусть его сменились обычным веселым расположением духа, в котором чаще всего пребывал Владислав Иванович. Он редко вмешивался в разговоры, чаще сидел и слушал, делая меткие и умные замечания. Мы же спорили с горячностью на самые разные темы. Вот и сегодня пошла речь о воле случая. Почти все согласились, что человек сам хозяин своей судьбы и случай, хоть и играет роль, но переиграть его можно. Владислав Иванович же вслед за Толстым утверждал, что от случая порой зависит вся дальнейшая жизнь человека.

– С удовольствием выслушаем ваши доказательства, Владислав Иванович, – скептически заметил Виктор Петрович и приготовился слушать, откинувшись в кресле и скрестив руки на своем небольшом животике. Все остальные с готовностью закивали головами, так как знали, что их ожидает интересный рассказ.

Владислав Иванович преподавал у нас литературу, был начитанным и умел говорить с «чувством, с толком, с расстановкой» даже на педагогических советах. Когда он читал доклад или просто что-нибудь предлагал или замечал, учителя, обычно занимавшиеся своим делом, обязательно прислушивались к тому, о чем говорил Владислав Иванович. Его в школе уважали, советовались с ним, а молоденькие учительницы даже были безответно влюблены. Да и невозможно было на него не обратить внимания. Высокий, симпатичный, всегда выбритый и пахнущий фирменным парфюмом, элегантный, безупречно одетый, как сейчас бы сказали, гламурный. Он был, можно сказать, достоянием нашей школы. Кроме него, были еще учителя мужского пола, но на его фоне они совершенно терялись. Владислав Иванович был женат на нашей математичке, у них был счастливый брак, он трепетно относился к жене, хотя прошло уже более двадцати лет с их свадьбы.

– У великого Толстого описан был трагический случай, мой же случай, хоть и трагический, но есть в нем и комический оттенок, поэтому я назвал бы его трагико-комическим, – начал Владислав Иванович и, немного помолчав, продолжил: – Было мне тогда восемнадцать лет, и учился я в педагогическом институте, который теперь величают университетом. Да не в этом дело. На курсе нас было всего пятьдесят филологов и среди них восемь юношей. Тридцать лет назад девчонки были совсем другие. Я не хочу сказать, что сейчас девушки хуже, Боже упаси, просто они другие. Филологини звучало почти как богини, и многие из них старались соответствовать этому статусу. Не курили, не ругались матом, читали Булгакова, просиживая в городской библиотеке почти все свободное время. В общежитии звучали стихи Межелайтиса и Вознесенского, а также Гарсия Лорки. Умные разговоры велись и во время перемен, и после пар, и даже на общей кухне. Я жил на квартире, но большую часть времени проводил в общаге среди сокурсниц. Меня считали своим и даже оставляли ужинать. В одну из своих сокурсниц, из тех самых филологинь, я и влюбился. Она на курсе считалась самой умной. После лекции все быстренько расходились, а она обязательно подходила к профессору и дополнительно с ним беседовала. Естественно, была отличницей. Я не буду называть ее имя, многие из вас с ней знакомы, так как сейчас эта особа работает в одной из школ города и наши дороги иногда пересекаются. Дурь из нее, по-моему, до сих пор не выветрилась, хотя немного проще она все-таки стала. Я был влюблён по уши: оставался вместе с нею после лекции, ходил в библиотеку, сдувал с нее пылинки. Я ее боготворил. Мы ходили в кино, и весь сеанс я сидел как на горячей сковороде. Хотелось взять ее руку, как инструктировал меня друг, но я боялся: а вдруг этим банальным желанием я ее оскорблю. Так и сидел как идиот весь фильм. Через два месяца я наконец-то решился ее поцеловать. Она вырвалась, стремительно убежала. Теперь-то я понимаю, что так надо было по сценарию, который она сама и придумала, но тогда я до этого не додумался. Гордый от своей смелости полетел на крыльях любви домой, всю ночь не спал, сочинял стихи, где рифмовались в основном: счастье – ненастье – участье – власти – страсти и другая дребедень, которая сама лезет в голову в восемнадцать лет.

Мы встречались уже полгода. Чтобы иметь возможность хоть изредка дарить любимой цветы, я раз в неделю с ребятами отправлялся на работу, через которую прошли почти все истинные студенты – разгружать вагоны. Мы разгружали все: муку, цемент, овощи, фрукты, рыбу, лес. Уставали как собаки, но зато заветные пятнадцать рублей к вечеру были в кармане. Букет гвоздик стоил три рубля. Стояли они неделю, а то и больше, так что у меня оставались деньги, чтобы еще с друзьями сходить попить пивка. Кто учился в семидесятые годы в нашем краевом центре, тот знает, что самое лучшее пиво продавалось на верхнем рынке в небольшой забегаловке, в которой собирались в основном студенты. Мы могли с одной воблой выпить литра по три напитка на брата и просидеть в пивнушке весь день, болтая обо всем на свете.

Так было и в тот вечер. За разговорами я чуть не прозевал свидание. Когда спохватился, была уже половина седьмого, а в семь я должен был ждать любимую у двери общежития. От верхнего рынка до общаги минут двадцать быстрым ходом, и я рванул. Когда подбежал к месту своего назначения, понял, что мне срочно надо искать туалет. Что значило найти туалет в городе в то время? Это либо идти за угол, либо пристроиться за объемистым деревом, потому что эти заведения что тогда, что сейчас можно по пальцам пересчитать, и до ближайшего надо было бежать не меньше получаса. Здраво рассудив, что мне и пяти минут не выдержать, я скрылся в тени небольшой, но пышной березки, которые росли неподалеку от общежития с обеих сторон, образуя небольшую аллейку. И, как сказал бы Иван Андреевич Крылов, «надобно ж беде случиться» Любимая моя шла в задумчивости по этой аллее. У нее убежали часы, она вышла на пятнадцать минут раньше и, не увидев меня, решила прогуляться. Представьте себе лицо моей богини, когда она увидела меня за столь низким занятием. Мне кажется, что если бы наступил конец света, это было бы не так ужасно, чем то, что случилось со мной. Она сначала застыла на месте, затем презрительно на меня посмотрела и выдохнула: «Боже мой!» В этом восклицании было столько презрения, что я даже не стал оправдываться и побрел домой. Честно признаюсь, я так себя ненавидел, что даже хотел повеситься, но потом передумал, хотя с неделю очень сильно страдал и даже однажды плакал. С филологиней мы до окончания института старались не замечать друг друга, к чести ее, надо сказать, она никому не обмолвилась о причине нашей размолвки, все-таки в уме ей нельзя было отказать. Доходили до меня слухи, что она сожалела по этому поводу, но я уже в это время встречался с математичкой, все-таки они приземленнее и, естественно, попроще, чем филологини. Вот так круто изменилась моя жизнь, о чём я сейчас не жалею, а даже наоборот, благодарен тому случаю, и только перед берёзкой до сих пор чувствую себя виноватым.

Письма старой учительницы

Письмо первое. 2 июня 2000 года.

Здравствуйте, дорогая Мария Петровна!

Как только мои дочери определились с местом моего жительства, я решила написать вам письмо, рассказать о своём нынешнем положении. Живу я сейчас в Киеве с дочкой Лилей и зятем. Они целый день на работе, так что я предоставлена сама себе. Часто хожу по Киеву, знакомлюсь с достопримечательностями этого замечательного города. Марья Петровна, о Киеве много можете рассказать, но лучше, конечно, увидеть. Очень интересный и своеобразный город, много старинных зданий, музеев, зелёный город. Люди удивительно красивые и добрые.

Днём я смотрю телевизор, много читаю, вы ведь знаете, какая богатая библиотека у моей дочери, я вам как-то рассказывала. Вот сейчас я перечитываю, можно сказать, открываю для себя заново Пушкина. Только что прочитала последнюю страницу «Пиковой дамы».

Работу по дому я почти не делаю, дочка не разрешает, иногда только обед готовлю, а они то питаются в ресторанах, то заказывают обеды на дом. Совсем отучились готовить. Но это их дело.

Пишите мне, Мария Петровна, о себе, о соседях, о коллегах, мне всё интересно. Я знаю, что конверт отправить на Украину при вашей пенсии недёшево, но я вам всё возмещу, когда приеду или вышлю перевод. Как там мой розовый домик? Подружились ли вы с новыми соседями? Ухаживают ли они за могилой моего дорогого Мишеньки? Я ведь, когда уезжала, оставила им диван, почти новый, чтобы они хотя бы цветочки поливали на его могилочке.

Ну вот, кажется, и всё. Передавайте, Мария Петровна, привет от меня всем знакомым и друзьям. Не забывайте, пожалуйста, меня, дорогая, пишите. Я позвоню как-нибудь вам, но лучше давайте писать, по телефону всего не скажешь, да и дорого.

Всего вам доброго, Марья Петровна. Всегда ваша Ирина Ивановна.

Письмо второе. 15 декабря 2000 года.

Здравствуйте, дорогая моя Мария Петровна!

Получила ваше письмо со всеми приветами и новостями. Огромное вам спасибо. В первых строках моего письма сразу хочу поздравить вас с Новым годом и Рождеством! Желаю вам, Мария Петровна, прежде всего здоровья, потому что здоровье ни за какие деньги не купишь, а также желаю вам душевного равновесия и всего, что вы сами себе желаете. Поздравьте от меня также моих дорогих коллег (Вы ведь обязательно пойдёте в школу к внучке на праздник), а ещё поздравьте соседей и друзей, особенно Наташу. Я ей написала письмо, но от неё почему-то нет ответа. Не болеет ли она? Ей ведь уже скоро восемьдесят, она на два года меня старше. Очень беспокоюсь о ней. Жила бы дома, проведала бы её, а сейчас только думки разные в голову лезут.

Скоро весна. На Пасху мы с дочерью и зятем приедем в Родники. Жду с нетерпением этого мгновения, так хочется всех увидеть, обнять, поговорить, поплакать на могиле моего дорогого Мишеньки. Мария Петровна, ради Бога, простите меня, что я надоедаю вам своими просьбами, но спросите у Люси, в каком состоянии памятник, не осыпалась ли мраморная крошка, не повреждён ли как-нибудь ещё? Напишите мне. Получили ли вы перевод на 500 рублей, я вам послала на конверты. Ах, простите, я послала в тот день, когда вы писали своё письмо. Не обижайтесь, Мария Петровна, сейчас для нас, пенсионеров, очень трудное время, а я так хочу получать от вас весточки.

Я по-прежнему много читаю, смотрю телевизор. Гуляю сейчас меньше, на улице скользко, да и прибаливать что-то стала. Никогда не страдала давлением, а тут стало подниматься, да сразу чуть ли не до 200. Лиля купила мне самые дорогие лекарства, сейчас получше стало. Дети ко мне относятся хорошо, правда, я их вижу только вечером, они целыми днями на работе. Иногда приезжает Аня, зовёт к себе жить, но я не хочу с места на место переезжать, да и Киев мне нравится, хотя, конечно, не сравнить его с Родниками. У нас тишина и покой, а тут и пластиковые окна не защищают от шума. У нас воздух чистый, как слеза, а тут дышать нечем от машин и всего прочего.

Мария Петровна, дорогая, пишите мне обо всём, я так рада любой весточке с родины, так хочется всех увидеть и обнять.

Остаюсь всегда вашей верной подругой. До свидания. Пишите.

Письмо третье. 1сентября 2001 года

Здравствуйте, моя милая и дорогая Мария Петровна!

Сегодня Первое Сентября. Я написала всё с большой буквы, потому что поняла только сегодня, как дорог для меня этот праздник. Сорок лет подряд первого сентября я шла в школу к своим ученикам, тогда я была нужна им, нужна была коллегам, а сейчас я никому не нужна. Мне грустно, и я всё утро проплакала. Вы хоть сходите с Екатериной Сергеевной на линейку, пообщаетесь со всеми и вернётесь домой счастливые. А я сижу одна, никто даже не вспомнил, что сегодня за день. Как мне хочется быть сейчас рядом с вами, Мария Петровна, дорогой вы мой человек. Спасибо вам большое, что вы мне пишите с Зоей, а то мне совсем плохо бы было.

Я знаю, что, читая моё письмо, вы будете плакать, как я плачу сейчас. Давайте успокоимся, и я напишу, а вы прочтёте все по порядку.

Получила я письмо от Дмитрия Михайловича из Ростова. Пишет, что дала ему мой адрес Зоя. Он живёт с сыном в трёхкомнатной квартире. Сноха относится к нему неплохо, но он старается быть незаметным и никого не раздражать. Он тоже болеет, давление мучает и одышка. В основном сидит в квартире, изредка сын вывозит его за город. Но письмо отнёс на почту сам, хотя и с трудом. Передавал вам привет и пожелание всяческих благ. Вот так старость нас всех сравняла, Мария Петровна, и директора, и рядовую учительницу.

Я, наверное, скоро перееду жить к Ане. Лиля говорит, что у неё мне будет лучше. Дом у них за городом, хоть воздухом подышу. Как только у меня поменяется адрес, я вам сразу же сообщу.

Пока всё, дорогая Мария Петровна. Пишите. С надеждой и любовью к вам ваша Ирина Ивановна.

Письмо четвёртое. 20 апреля 2002 года

Добрый день, дорогая моя подруга Мария Петровна!

Вот я и переехала жить к своей внучке Саше. Я думала, что буду жить у Ани, но меня перевезли к Саше. У Саши большущий дом в одном из богатых районов Киева. Муж у неё бизнесмен, правда, чем занимается, не знаю, да и знать не хочу. Живут они на широкую ногу, всё у них есть, даже прислуга. Мне выделили две комнаты с санузлом и ванной и отдельным входом, а также горничную. Но от горничной я отказалась, так как госпожой никогда не была и на старости лет не собираюсь менять свои убеждения. Обслуживаю себя пока сама, да много ли мне надо? Ем, в основном, каши и супы, всякие их деликатесы не признаю. Ни к чему они сейчас нам.

Ужасно скучаю по своему розовому домику. Как он там? Не перекрасили ли его новые хозяева? Он ведь единственный был такого цвета в селе. Так хочется вновь войти в него, присесть устало на диван, вытянуть ноги и услышать голос Миши: «Ириша, я уже приготовил обед, жду тебя». Понимаю умом, что ничего уже не вернуть, но как больно.

Мария Петровна, ни за какие блага не уезжайте из своего дома, живите в родных стенах, Бог и люди не оставят вас. Не повторяйте моей ошибки. Как я счастлива, что вам это не грозит, ведь сын ваш живёт с вами.

Дела мои неважные. Никому я не нужна. Дети работают, внучки тоже постоянно заняты, поговорить и то не с кем. Правда, недавно приняли на работу нового садовника, мужчину лет шестидесяти, бывшего учителя биологии, хоть с ним я сейчас разговариваю. Он очень душевный человек и умный. Зовут его Иван Петрович. Я ему уже всю свою жизнь пересказала, он внимательно выслушал, а потом посоветовал, чтобы я мемуары начала писать. Думаю, что пожалел меня, хотя в этом определённый смысл есть.

Чем вы сейчас занимаетесь, Мария Петровна? Наверное, в огороде возитесь со своими любимыми цветочками. Здесь тоже много цветов, но у вас красивее. Не завели ли вы каких-нибудь новых цветов? Если да, то напишите мне о них. Иван Петрович обещал мне кое-какие семена, я их вам вышлю посылочкой.

Скоро Пасха. К сожалению, я не могу приехать в Родники, всем некогда, а одна я боюсь ехать, но Аня обещала мне, что поедем летом. Так что до скорой встречи, Мария Петровна. Целую вас, всегда ваша Ирина Ивановна.

Письмо пятое. 1 ноября 2002 года

Здравствуйте, дорогой мой человек Мария Петровна!

Вы и ваши письма как глоток чистого воздуха для меня. Я их постоянно перечитываю, а когда получаю новое, то открываю не сразу, а сначала надышусь им, налюбуюсь и только потом открываю. Зоя мне тоже пишет, но не так подробно и обстоятельно, как вы. Вы ведь филолог, и я думаю, что некоторые места из ваших писем не уступят даже пушкинским. Большое вам спасибо за внимание ко мне и заботу. Фотографию Мишиной могилки, которую вы мне прислали, я держу постоянно под подушкой, а то ещё решат, что я с ума сошла. Как я сама раньше не догадалась сфотографировать её, не пойму. А когда меня обманули с поездкой, я совсем было отчаялась, но вы будто почувствовали, как мне тяжело и прислали фотографию. Я вам очень благодарна.

Я всё больше болею, Мария Петровна. К давлению и сердцу прибавились и проблемы с желчным пузырём, обнаружили камни. Есть почти ничего не могу, постоянно болит правый бок, похудела уже на десять килограммов. Иван Петрович советует мне пить концентрированный сок свёклы. Думаю попробовать. А еще он даёт мне всякие корешки от сердца и от давления. Очень добрый человек!

Опять получила письмо от Дмитрия Михайловича. Он, оказывается, был в Родниках. Пишет, что зарядился энергией на целый год. Сколько был в селе, ни разу не почувствовал давления, а только приехал в Ростов, оно и подскочило. Внук его Ваня живёт в Америке, работает программистом, очень толковый специалист, он им гордится. А ещё он написал, что освоил Интернет и сейчас шлёт внуку письма по электронной почте. Но Дмитрий Михайлович физик, а нам это ни к чему.

Как там Наташа? Что-то она мне вообще не пишет. Я попыталась ей позвонить, дозвонилась, а она, кроме алло, ничего не смогла сказать. Видимо, связь плохая. Как её здоровье? Напишите мне, Мария Петровна. У вас связь получше, позвоните ей, пожалуйста, напомните обо мне.

Были ли вы в школе, Мария Петровна? Приглашали вас на день Учителя? Как я вам завидую, Мария Петровна. Как хочется мне приехать домой. Всё чаще думаю о смерти. Умру, похоронят в чужой земле, а мне хочется лежать рядом с Мишей. Неужели они не исполнят мою последнюю просьбу? Я опять плачу. Заклинаю вас, Мария Петровна, не уезжайте из родного дома ни при каких обстоятельствах. Пока двигаетесь, сопротивляйтесь до последнего болезням и судьбе. Впрочем, вам это не грозит, ваш сын с вами живёт.

Вам, наверное, надоело читать мои жалобы и стоны. Простите меня. Я всех вас люблю. Пишите, буду ждать. Остаюсь ваша навек Ирина Ивановна.

Письмо шестое. 20 августа 2003 года

Здравствуйте, дорогой вы мой человек Мария Петрона!

Вы, наверное, думаете, что я о вас забыла, почти год не пишу вам. Простите меня, Мария Петровна, кончился у меня заряд, как у той батарейки, что работала, работала, а потом села. Всё у меня болит, а больше всего болит душа.

Сейчас у нас поспевают арбузы, я их ведь так любила. У нас они сочные, сладкие, мякоть рассыпчатая, так и просится в рот, а здесь их чёрт знает откуда привезли, дорогие и невкусные. Я ведь ела их весь август и сентябрь с хлебом, и мне больше ничего не надо было, а вчера внучка принесла мне, я всего одной скибочкой насытилась. Вспоминаю, как мы с Мишей собирали бахчу: привезёшь домой, полдвора засыпешь арбузами. Всем хватало: и нам, и хозяйству, и угощали ими всех знакомых.

Я сейчас почти не хожу, Мария Петровна, болят ноги, не хотят носить меня. Много смотрю телевизор, читаю, хотя и это уже надоело. Чувствую, что это моё последнее лето. Но вы не плачьте, Мария Петровна, скоро мы все там будем. Вместе. Я вас всех люблю. Ваша навек Ирина Ивановна

PS. – Вы слышали, Ирина Ивановна умерла.

– Как умерла? Когда?

– Когда – не знаю. Мария Петровна от дочки письмо получила, уже похоронили.

– Да она три года назад по стадиону каждое утро по десять кругов бегала, думала до ста лет дожить!

– Нам не дано предугадать, коллеги…

Вы не видели мужчину, с которым я спала?

– Вы не видели мужчину, с которым я спала? – спросила меня расстроенная и растерянная девушка, выскочив из номера гостиницы, где я служила горничной. Я оторопела. Конечно, я помнила эту пару, которая сняла номер глубокой ночью. Оба молодые, бедовые, симпатичные, раскованные, оживлённые, даже возбуждённые, слегка пьяные и, как все, селящиеся в гостиницу на несколько часов поздно ночью – нахальные. – Где он? Куда он пошёл? Я встала, а его нет. Да, скажете вы, наконец, куда он делся? – в голосе её слышались нотки отчаяния.

– Он уехал рано утром. Вылетел, как пробка из шампанского, из вашего номера, сел в машину и рванул так, что, у его «Тойоты» резина стёрлась на год вперёд, а визг стоял такой, что всех постояльцев перебудил, – вставила, наконец, я, когда девушка на секунду остановила поток своих вопросов.

Я видела, как парень бежал по коридору, на ходу застёгивая рубашку, пиджак уже висел у него на плечах. Когда он, наконец, справился с пуговицами и натянул левый рукав пиджака, правый рукав куда-то запропастился, и парень, чертыхаясь, отыскал его почти уже у входной двери. Затем он вытащил из левого кармана расчёску, оглянулся, было, на зеркало, но тут же решил обойтись без него и несколько раз вслепую прошёлся по своему ёжику. Но этого я не стала ей говорить.

– Как его зовут? Из какого он города? – зачастила опять девушка, преследуя меня по коридору.

– Откуда мне знать? Паспорт он не показывал, никаких документов не оставлял. Вы помните, во сколько вы пришли в гостиницу? – задала я ей вопрос и, не дождавшись ответа, продолжила. – Он отдал деньги, вам выдали ключи – вот и всё.

– Что же мне делать? – заплакала несчастная. – Я даже не знаю, как его зовут.

– А надо ли? – осторожно спросила я её, внимательно посмотрев в её блуждающие померкшие глаза. Несколько часов назад я видела перед собой красивую и уверенную в себе девушку. Её агатовые блудливые глаза светились от внезапно свалившегося счастья, тонкие брови, вскинутые вверх, как два крыла, выражали смелость и независимость, полные губы, нетерпеливые и капризные, выделялись ярким пятном на её золотисто-смуглом очаровательном личике.

– Не знаю, – вздохнула девушка. – Вчера знала, а сегодня не знаю. Судите сами.

Они познакомились несколько часов назад на свадьбе. Девушка приехала в этот небольшой провинциальный городишко из Москвы к подруге: та выходила замуж и пригласила её на торжество. Когда-то они учились вместе в одном из столичных вузов, после окончания которого одна уехала на родину, а вторая осталась покорять Москву. Вышла замуж, развелась, нашла хорошую работу, купила квартиру, пусть не шикарную, но вполне приличную, машину. Осталось дождаться принца, но время шло, а принц где-то или у кого-то задерживался. Устав от работы и столичной суеты, она решила переменить обстановку хотя бы на короткое время и искренне обрадовалась звонку студенческой подруги, с которой не виделись семь долгих лет.

Она сразу зарядилась обстановкой праздника, шампанское придало её взгляду игривости и сексуальности. На выкупе невесты она смеялась звонче всех, завела гостей, поделившись своим возбуждённым состоянием. В ресторане она громче всех кричала «Горько!», как вихрь, кружилась в танцах и даже решилась исполнить эротический танец, надев предварительно на своё маленькое чёрное платье цыганский костюм. Конечно, до полного раздевания не дошло, но когда в глубоком декольте показалась почти полностью её белая и полная грудь, к ней в круг выскочил парень и тоже стал извиваться, как змея, и снимать с себя сначала галстук, потом пиджак. Ремень и рубашку с парня снимала уже она. Пожирая глазами друг друга, они слились в сладострастном поцелуе под визг и аплодисменты гостей и с той минуты не расставались.

Они пили шампанское и ели фрукты, танцевали, невольно заставляя любоваться собой всех гостей и выставляя напоказ свою скороспелую безнадёжную любовь. Он вьюном вился вокруг неё в огневом танце, обдавая её своим горячим дыханием. Она, как заводная, стремительно носилась по кругу, на ходу придумывая какие-то немыслимые танцевальные движения. Музыканты подзадоривали их зажигательными и громкими танцевальными мелодиями. Затем ходили освежиться во внутренний дворик ресторана и курили, пили шампанское и целовались. Когда невеста с женихом стали продавать торт, он купил ей самый первый кусок, отвалив сумму, которая в два раза превышала стоимость самого торта. Она стала кормить его с ложки бисквитом в бело-розовом креме. Он с детства терпеть не мог бисквит, но сейчас он ему казался самым вкусным лакомством, которое когда-либо приходилось ему пробовать. Кремом она вымазала ему уголки губ и стала слизывать его. Затем он кормил её остатками торта и принёс чай, горячий и невкусный, из пакетиков. Они выпили по очереди обжигающий напиток и опять стали пить шампанское.

Когда гости стали в круг и зажгли свечи, они стояли рядом, взявшись за руки, держа в руках-лодочках по горящей свечечке. В тусклом свете глаза их горели какой-то неземной страстью. Жених и невеста танцевали в середине круга под традиционную песню «Мы желаем счастья вам», которую гости орали, перекрикивая солиста, будто от этой песни зависело счастье не только молодых, но и всех присутствующих на свадьбе.

Они не договаривались идти в гостиницу. Он, не разжимая рук, повёл девушку в левое крыло здания, где были номера. Подошёл к стойке регистраторши, небрежно бросил пятитысячную купюру и взял ключ. В гостиницах небольших провинциальных городков персонал иногда нарушает по ночам правила регистрации гостей ради небольшого приработка. Они поднимались по лестнице как-то поспешно, будто боялись, что кто-нибудь остановит или окликнет их. Потом парень торопливо открыл ключом дверь. Она пошла в душ, а когда вошла в комнату, на столе стояли бокалы и бутылка откупоренного шампанского. На квадратной керамической модного чёрного цвета тарелке лежал разрезанный ананас. Они опять стали пить шампанское и кормить друг друга дольками заморского фрукта. Очень скоро он незаметно нажал кнопку пульта от люстры. Комната погрузилась во мрак. ОН поставил её и свой бокал на столик, взял её на руки и они оказались в постели.

А утром она проснулась одна. Сначала девушка подумала, что ей приснился прекрасный сон, что во сне только могут быть такие нежные и страстные мужчины, а когда поняла всю реальность произошедшего, кинулась за ним в коридор.

Я помогла ей одеться, привести себя в порядок и проводила до двери, гдё девушку уже ждали друзья.

Надо было прибраться в номере. Когда я пылесосила, то под креслом заметила какой-то блестящий предмет. Откатив тяжёлое кресло, я подняла с полу золотое обручальное кольцо явно смужской руки. «Вернётся или нет? Если нет, то это уже третье колечко в моей коллекции забытых вещей» – подумала я и спрятала кольцо в карман фирменной курточки.