Текст книги "Страус – птица русская (сборник)"

Сокол!

Либерально-демократической партии России исполнилось двадцать лет. На съезде ЛДПР был вновь выбран ее бессменный председатель – Владимир Вольфович Жириновский. Всё это факты. Всё это – фантастика.

Он подошел к карте России, о чем-то задумался, обвел указкой контуры страны и от всего сердца воскликнул:

– Тут жить нельзя!

Все, в принципе согласные с этим утверждением, замерли, потому что никто на свете не может предугадать, куда заведет Владимира Вольфовича его пламенная беспокойная мысль.

– Здесь холодно. Самое холодное место на земле!

И Жириновский прямо на глазах загрустил. Как будто вот здесь, вот сейчас личной своей кожей ощущая, как холодно и грустно в России.

– Почему же наши предки оказались здесь?

И он реально задумался…

И я задумалась…

Я знаю, многие из вас смотрят на итоги очередных выборов и поражаются – опять у Жириновского восемь процентов, десять процентов, двенадцать процентов, да кто же за него голосует, что за чудаки! – ну что ж, объяснимся.

Я – избиратель Жириновского с многолетним стажем.

Я гневаюсь, когда Владимира Вольфовича – с его-то пятью проходками в Госдуму! – называют шутом и скоморохом. Вместе с тем я понимаю, что все наши политические деятели, как бы плохи или хороши они ни были, находятся в одном измерении – а Жириновский в другом.

Такое впечатление, что он нереален. Как соткавшийся из воздуха Коровьев в романе Булгакова. Или, если помните, был фильм «Кто подставил кролика Роджера», где на равных правах на экране существовали живые актеры и нарисованные персонажи, «мульты». Вот и Владимир Вольфович кажется мне таким фантастическим существом, который вроде бы живет в действительности – но действительностью не является.

На выборах председателя ЛДПР был подан один голос против Жириновского – и это был голос самого Жириновского. «Не люблю, когда все единогласно!» – объяснил вождь. Обычно политики строго разграничивают серьезное и смешное, выделяя для шуток особые маленькие зоны, – Жириновский так не может. Он пропитан юмором весь насквозь. Недаром даже в стальных глазах Владимира Путина появляется что-то вроде ласковой улыбки, когда он смотрит на Владимира Вольфовича.

Не представить себе Думы без него. Сколько он будет жить и здравствовать – столько будет сидеть волшебным мультом среди плотных, смертельно серьезных, тяжело ворочающих чугунными мозгами.

«Пусть курит наш народ! Курить и пить каждый день всем – это единственное спасение, чтоб меньше было самоубийств. Кончат курить – все будут вешаться!» (из речей ВВЖ).

Жириновский – действительно оппозиция. Только не политическая. Тут что-то другое!

Он противостоит не идеям, не поступкам своих политических противников – а самой сути, самому стилю их игры. Заметьте, к концу века многим казалось, что игра лидера ЛДПР сыграна, что он исчерпал свои возможности, что наступили иные времена. Но чем меньше было в поведении новых лидеров искренности, естественности, живых реакций – тем больше рос, наливался новыми силами и блистал Владимир Жириновский.

«Кросс-полярные маршруты», «деверсификация», «монетизация», «нанотехнологии»… Хочется беззлобно спросить: сынки, а по-русски никак? Никак! Движения новой России по-русски необъяснимы – таковы уж превратности нового менеджмента. Когда надо обязательно делать хмурое научное лицо и сыпать терминами. Дескать, мы не просто грабим природу и вырождаемся – а с помощью специальных знаний и высо-о-о-о-оких технологий.

Тут и вырастает Жириновский – который, без сомнения, явление русской разговорной речи.

«Жизнь человеку дана один раз, и прожить ее нужно в городе Сочи» (из речей ВВЖ).

Выдающийся демагог. Такой украсил бы даже блистательные ряды демагогов афинской демократии, римской империи, французской революции. Для демагогии – то есть искусства разговаривать с массами – прежде всего нужна энергия. Настоящая энергия, которая залегает в природе личности. Здесь ВВЖ равных нет.

Даже если он начинает речь вяловато, полусонно – через несколько секунд, можете не сомневаться, из глубин пойдут клубы пара, засверкает огонь, а потом и лава начнет извергаться. От сотрясающих его энергетических вихрей у ВВЖ вечная проблема с галстуками – они сбиваются набок, воротничок рубашки начинает топорщиться, по пиджаку словно пробегают волны. Заработало!

«И что они сделали за десять лет? У них было столько денег, сколько у России никогда не было, ни у царской России, ни у Советского Союза, и что они сделали? Ничего! Ни одной дороги не построили, даже эту, свою родную, Москва – Петербург, шестьсот километров всего, и то не построили. Где деньги? Только сидит эта Голикова, бухгалтер, и плачет».

Ведь всё правда! Только не горькая, не ужасная, а – пока ВВЖ говорит, только на этот момент! – забавная.

Он что-то делает с действительностью. Как-то ее преображает на мгновение. Это – свойство искусства. И ВВЖ – явление искусства. Когда его видишь и слушаешь, жизнь кажется интереснее, веселее, хитрее, умнее, забавней, ярче, неожиданней, чем в сводках новостей или в речах политических лидеров.

Жириновский – протест русского духа против скуки. Сокол прикола.

Нисколько не сомневаясь в его умственных и деловых способностях – карьеру он сделал фантастическую! – я ценю в Жириновском именно это свойство.

«Мне Саддам Хусейн ни одного динара не дал. Если бы дал, я бы взял» (ВВЖ).

Личность! Причудливая, странная, с фокусами и вывертами личность, которой вряд ли можно доверять, острая, артистичная. И действует там, где личностью уже вовсе не пахнет, среди серых, пригнувшихся, одинаковых, стереотипных, тоскливых до смерти. Победа индивидуальности над заштампованными мозгами, лицами, реакциями. (Не потускнел за двадцать лет нисколько, наоборот – расцвел.) Конечно, если бы он еще был добр, мудр, правдив, бескорыстен, честен и справедлив – о! что было бы тогда! Наверное, это называлось бы второе пришествие Христа.

Чего нет, того нет. Есть Жириновский. Не орел, конечно, но уж сокол – это точно.

Воистину Октябрьская!

Вот уже 65 лет как по большому счету на нас никто не нападает, не правда ли? Однако «чувство уверенности в завтрашнем дне» что-то несильно прирастает у граждан РФ. Неважно обстоят дела даже с чувством уверенности в сегодняшнем дне.

Видимо, мы напрасно приравняли свое историческое времяисчисление к тем вехам, что расставила Европа. Это у них там были Средние века, Возрождение, Новые и Новейшие времена.

У нас же явно было и есть что-то другое.

Например: это в Средние века в Европе проездные пути-дороги были источником постоянной опасности. На дорогах свирепствовали разбойники. Хозяева постоялых дворов драли с проезжающих лютую мзду. Передвижение в пространстве было делом героическим.

Теперь, если нет форс-мажора, картина в Европе достаточно мирная.

У нас не так. Не знаю, как дела обстоят на всех направлениях движения, но уж нравы Октябрьской ЖД мне более-менее известны. Это воистину Октябрьская дорога! Такая же мало вежливая с простыми гражданами, как ее историческая тезка – Октябрьская революция. Когда только ступаешь на Московский ли, Ленинградский ли вокзал, становится ясно: караул, грабят!

Если в городе доллар (покупка) стоит, скажем, 30 рублей – здесь будет 34.

Если в городе дурацкое криминальное чтиво в бумажной обложке стоит 80 рублей – здесь будет 170.

Бутерброд с подкрашенной семгой возрастет в цене вдвое.

Чайник зеленого чая в кафе – и тот угрожающе зарычит: подавай 300 рублей!

Стоимость всех газет автоматически удваивается и даже утраивается.

То есть пассажира предупреждают прямо на вокзале, что он попал в особую зону ценообразования. Что здесь только раскошеливайся, потому что пути-дороги если не прямо в руках у разбойников, то, видимо, выплачивают им постоянную дань. Состригая ее, эту дань, разумеется, с пассажиров.

Эту хищную, разбойничью повадку РЖД даже и не думает чем-то прикрывать.

Вот как раньше назывались дневные поезда из Петербурга в Москву?

Сначала была «Аврора» (заря то бишь) – нежно, мечтательно.

Потом явился «Невский экспресс» – нейтрально.

Их больше нет. Отменили. Теперь есть «Сапсан» и только «Сапсан» – а сапсан птица хищная, питается мелкими животными. Надо думать, это мы с вами.

Билет на «Сапсан» стоит дороже, чем билет на самолет. Но это теперь единственный дневной поезд меж столицами, так что нравится не нравится, бери, моя красавица. Примерно 100 долларов за билет, в каждом вагоне не меньше 50 пассажиров, вагонов 9–10. Считайте сами, каков доход с одного только поезда.

Что вы получаете за свои деньги?

Проводников в старинном слове больше нет. Пробегают иногда какие-то девушки, у которых никакого чаю не спросишь, потому что его не существует. Курить нигде нельзя, поэтому пассажиры с хитрым и виноватым видом скрываются в туалете. Нет и вагона-ресторана, к чему РЖД лишний расход. Есть бистро в пятом вагоне (сэндвич с бужениной – 130 рублей) и тележка, медленно движущаяся меж кресел, так что некоторые, сидящие в невезучих вагонах, успевают выпить кофе только к концу путешествия.

Тележка движется медленно, потому что за кофе и другие кошмары берут денежку. Если в самолете вам все-таки нальют пойла бесплатно, ибо вы уже заплатили-переплатили за этот кофе и другие кошмары, покупая билет, то РЖД не намерено упускать пассажира, не выдоив его полностью.

Попался гусь – терпи! Это дорога темная, разбойничья. Нечего воображать себя «клиентом, который всегда прав».

В шестом вагоне вместо вешалки для верхней одежды сидит кассир, готовый вам продать прямо в поезде билеты на прочие направления РЖД.

В задаче спрашивается: куда пойти поплакать? В Антимонопольный комитет? Но непонятно, образуют ли дневные поезда на Москву то, что этот комитет должен защищать? Ведь это не тарифы ЖКХ, вроде есть другие варианты передвижения – ночные поезда, самолеты. Обложили круто, но ведь не до беспросветности!

Сначала, когда «Сапсан» только начал свой хищный полет, авиаперевозчики круто снизили цены, и можно было долететь до Москвы за фантастическую сумму в 800–1000 рублей. Но, видно, кое-кто кое с кем пошептался, и счастливый для пассажиров демпинг накрылся.

Это вам не 90-е годы! Начальники научились договариваться без трупов. Тихо, по-свойски. Это же отдельная популяция в населении – начальники. У них все свое: жилища, питание, развлечения, мировоззрение. Это не бандитский беспредел, а единая Россия. Монополию на стрижку человеко-овец в суровых боях отвоевало само государство. А государевы люди меж собой разбираются в новой манере, без пальбы. Где-нибудь в закрытых спорткомплексах за заборами в три метра вышиной. Там звучат бессмертные тексты вроде «Ты на кого, сука, батон крошишь?», но никакие сценаристы уже подслушать этого не могут.

Куда же в этой обстановке писать жалобы на бессовестную птицу «Сапсан»? Господину Якунину?

По всему видно, что глава РЖД – человек энергичный, волевой, предприимчивый. Но у него есть одно свойство, которое обессмысливает всякие жалобы. Это вообще одно из коренных свойств успешного русского начальника, и оно, я думаю, образуется, когда мужчина лет двадцать подряд каждый рабочий день надевает пиджак, выглаженную рубашку и повязывает галстук. А сзади стоит жена и шепчет: «Какой ты у меня красивый! С богом, Вася!»

За двадцать лет этот человек так укрепляется в мысли, что Вася красивый и с богом, что тугая лаковая пленка беспредельной самоуверенности забивает в нем все живые дышащие поры души.

У господина Якунина важные, громадные хлопоты. Он аж доставку святого православного огня из Иерусалима в Москву курирует. Это возвышенно и красиво.

А то, что за чай-кофе в «Сапсане», переплатив за билет супротив его реальной стоимости где-то вдвое, пассажир со вздохом отдает деньги и покупает газету на вокзале втридорога, – это мелко и уродливо.

Этого светлыми православными очами, лишенными всяких сомнений в своем славном праве стричь проезжающих, вообще не видно…

Ну, ничего не скажешь – Октябрьская, воистину Октябрьская!

Труп Ленина и сердце Гамбетты

В Москве, в Мавзолее лежит мумия Владимира Ленина, борца за светлое будущее всех трудящихся, и многие считают, что это дикость, варварство, поклонение идолам и типичное азиатское безобразие.

А в центре Парижа, в Пантеоне, у входа в крипту замуровано в изящном сосуде сердце Леона Гамбетты, либерала-политика, провозгласившего республику (70-е годы XIX века), и это считается возвышенным, европейским и прекрасным.

То, что замариновали тело Ленина, – это, значит, плохо. А то, что вырезали сердце и в отдельном сосуде на веки вечные поставили в каменной домине, где ни солнышка тебе, ни птичек, ни креста, – это, значит, хорошо.

Чудны дела твои, Господи! Одно можно сказать твердо: судя по всему, пламенное сердце Гамбетты работает в мистическом плане куда более энергично и плодотворно, чем лишенный мозга еще в 20-х годах труп Ленина. Наверное, именно это сердце так рьяно и бесперебойно гонит французских трудящихся на борьбу за свои права.

Первого мая, в день Труда, я была в Париже и оказалась на Больших бульварах. Я видела своими глазами демонстрацию трудящихся, которую потом в газетах назвали неудачной – на улицы Парижа вышли «всего» 300 000 человек. (Что ж, в конце мая трудящиеся взяли реванш и вышли миллионами – протестуя против повышения пенсионного возраста.) Тяжело было видеть это человеку из России! Пылая жаром сопротивления, массы трудящихся шагали разноцветными колоннами, скандируя лозунги, разбрасывая листовки, влекомые сотнями сплоченных организаций – Левый фронт, Рабочая борьба… Маленькой кучкой застенчиво шла и французская компартия – но ей, конечно, и следовало вести себя как виноватая раскаявшаяся грешница. Впрочем, во Франции есть кому защищать трудящихся без всякой компартии с ее сказочками про чудесное завтра. Никакого завтра – справедливость сейчас и немедленно, вот пафос современных социалистов.

Франция – закоренелая буржуазная республика, и правят ею, как положено, цепные псы буржуазии. Однако они находятся под хроническим, огромным, властным давлением прекрасно организованной борьбы трудящихся за свои права. И видя это, попросту ложишься на свою несчастную землю и плачешь.

У нас что, нет трудящихся? Ну, если судить по нашему кино и ТВ – нет и в помине. Есть олигархи, политики, бандиты, неотличимые от них менты, развратные девки, жуткие «звезды» шоу-бизнеса, чьи дегенеративные телодвижения неустанно описывает пресса, и – где-то вдалеке смутный непонятный «народ», которым занимается в случае катаклизмов министр Шойгу.

Однако мы понимаем, что трудящиеся в России никуда не делись, и они числом поболее, чем во Франции. Плавится сталь, выращивается картофель, строятся дома, извлекается электричество и уголь, работают железные дороги, аэропорты, больницы и школы… тьма трудящихся!

Они выйдут миллионами бороться за свои права и протестовать против несправедливости и угнетения? Мирным, законным путем отстаивать свои интересы?

Пока – нет. Наши трудящиеся как будто парализованы, растеряны и вообще плохо понимают, что у них есть права, которые приходится постоянно отстаивать. Потому что буржуазия она и есть буржуазия – мигом захапает все, что плохо лежит и не сопротивляется.

Но мы подзабыли, как это делается! Давненько уж очень это было – рабочая борьба. С 1905 года не знаем, что такое всеобщая стачка. Случись делать баррикады – руками разведем: забыли рученьки! Слово «солидарность» ушло из лексикона – какая там солидарность, человек человеку волк, каждый за себя, все умрут, а я останусь!

Фу, в какое же дурное пошлое мировоззрение мы въехали – такого в цивилизованном мире давно уж нет. А у нас принято или не верить никому и ни во что, ожесточенно, в одиночку сражаясь с жизнью, или исступленно ждать милостей у государства и, не дождавшись, столь же исступленно его проклинать.

У нас трудящиеся выходят на улицы, когда совсем труба. Когда жизнь с воплем отчаяния зависает у последней черты. Да и то – далеко не всегда. Нормальная, спокойная, цивилизованная, постоянная, ставшая частью образа жизни борьба за свои права нашим трудящимся пока неведома.

И получается, что любое улучшение положения трудящихся у нас происходит только через катастрофу. Когда после министра Шойгу на место прибывает премьер-министр Путин и медным голосом приказывает мордатым воеводам прекратить царство голого чистогана или хотя бы повернуть его малым профилем в сторону трудящихся. Путин, надо заметить, вообще рыцарски предан идее более разумного распила прибавочной стоимости между населением. Да только что он может один? Без мощной предъявы со стороны самих трудящихся?

Сердце Гамбетты бьет труп Ленина и в плане идеологии и пропаганды. Французские мастера искусств или аполитичны, или являются крайне левыми. «Свобода, равенство, братство», – по-прежнему начертано в сердцах интеллектуалов, пусть их пафос уже от времени стал пародийным и не вполне искренним. Но не принято воспевать капитал, восхищаться властями, прогибаться перед имущими, лебезить перед начальниками. Этого не носят во Франции ни в каком сезоне!

А наши? То они ставили спектакли про доярок и сталеваров и писали эпопеи про трудовые династии, то как корова языком слизнула с экранов, сцены и книжных страниц вообще какие бы то ни было упоминания о профессиональной деятельности человека, о труде, о правах людей труда.

Боже, видимо, в этих головах может проживать только одна идея – ну, нет места для нескольких. Если мы уже не строим коммунизм – значит, гори все синим огнем, и человек человеку волк. Но ладно, нет ни меры, ни вкуса – так хоть инстинкт выживания должен работать? Здравый смысл может хоть иногда включаться?

От того, что мы не строим коммунизм, трудящиеся-то никуда не делись, верно? Значит, надо сызнова вспоминать уроки истории. Как в том анекдоте эпохи застоя, когда воскресший Ленин исчезает, оставив записку Дзержинскому:

«Феликс, я в Париже. Явки старые. Надо начинать все сначала».

Корова, собака, лошадь…

Корова, собака, лошадь… продолжите ряд. Вы поняли, что я перечисляю?

Это русские ругательства.

Странно, правда? Не сыскать животных полезнее для человека, нежели корова, собака, лошадь. Но даже тут особенно выделяется корова. Существовала ли на свете хоть одна вредная корова? Кто-нибудь видел такое? Один вид коровы уже благотворен и утешителен, не зря в Индии она отождествляется с образом Богини-Матери и считается священной. Священная корова, «гваматра». Бродит где хочет, никто не смеет тронуть.

А у нас священное животное – медведь. Поэтому у нас чтят грубую силу в шерсти, с когтями, зубами и грозным рыком.

А чтоб оскорбить крупную женщину, которая, как правило, жена и мать, ее обзывают коровой.

– Кар-рова! – и перекошенная от злобы рожа мужского скота. Впрочем, напрасно я употребила слово «скот». Им тоже не стоило бы ругаться. Скот – полезные животные нелегкой судьбы. Лучше сказать как-то иначе: дрянь, сволочь, ублюдок. Не ругаться именами и названиями прекрасных животных, которые ни в чем не повинны.

Говорю, потому что обидели меня на днях. Приехала я поездом из Москвы, и запутка вышла с дальнейшим транспортом. Ну, думаю, ладно, вещей нет, пойду поймаю машину на Староневском.

Стою, ловлю. Подходит ко мне таксист, предлагает услуги. Нет, отвечаю я твердо, нет. У меня деньги трудовые, я их не собираюсь дарить этим странным людям, которые у нас называются таксистами и «заряжают» до изумления. Не может такси в Петербурге стоить дороже, чем в Париже и Нью-Йорке! А оно именно так и стоит.

Так что я отвечаю вежливым отказом, что почему-то бесит эту мужскую тварь. Тут он меня и выругал «кар-ровой». Он это зря сделал.

Я повернулась к нему (он сел в свою машину) и говорю. Хорошим, громким голосом, поставленным еще в драмкружке Дома культуры имени Ильича в 1972 году.

– Ты что, выругал меня коровой? Ты считаешь, это плохо – быть коровой, ты воображаешь, что ты лучше, выше меня? Ты хотел меня оскорбить? За что? За то, что я не хочу отдавать тебе свои честные деньги? Да, я корова, я мать детей, я труженица, ты обязан меня уважать, а ты что? Плохой человек. Ты – плохой человек. Ты мне не нравишься. Знаешь что? Пожалуй, давай-ка ты сегодня у нас до дома до своего не доедешь. Вот я возьму сейчас и плюну тебе на колеса. Чтоб ты понял, на кого можно пасть разевать, а на кого нельзя.

Надо сказать, он такого отпора не ожидал. На подобных коров он до сих пор явно не напарывался. А что делать! Не в Индию же ехать в самом деле. Придется здесь жить-доживать, в этой земле, где женщина-мать за свою коровью вахту от государства получит полкукиша без масла, а от мужских тварей – обиды и оскорбления. Так что надо уметь держать удар…

Что они «коровой» ругаются – это частность. Но эта частность исходит из большого отвратительного целого.

Я к тому веду, что мало у нас уважения к женщине-матери, а потому такое варварское отношение и к природе, и к Родине. Даже не знаю, что нам, коровам, делать! Вот возьмем и собьемся в эдакое взбешенное коровье стадо, рога и копыта отрастим-отточим и начнем защищаться, да так, что небу жарко станет.

Ведь коровы не так уж безобидны. Просто у них установка на мир и покой. Стоят, жуют, смотрят своими потрясающими глазищами, в которых – какая-то вселенная спит. А вот возьмет эта вселенная и проснется. И взбунтуется. И поднимет на рога тех, кто «коровой» ругается…

Теперь еще один вопрос возникает интересный: вступать ли коровам в союз с лошадьми? Ведь если крупных, толстых женщин именуют коровами, то женщин сильных, высоких обзывают лошадьми. Это разные категории женских существ. Почему-то они редко дружат между собой, хотя в открытую войну не ввязываются. Держат что-то вроде нейтралитета. И это правильно с точки зрения грамотного домашнего хозяйства.

Но перед лицом общих врагов и коровы, и лошади могут объединиться! Для защиты своего двора. И своего природного достоинства.

А то что придумали – «кошечка» у них похвала, а «корова» и «лошадь» – ругань.

Вот гады!