Текст книги "Неизвестное сельское хозяйство, или Зачем нужна корова?"

2.8
Хаос и его закономерности

Представленная пестрая картина разнообразных районов наглядно показывает, что говорить о бедности и богатстве, довольстве и недовольстве населения, о его сельскохозяйственной активности в целом по стране бессмысленно.

Приведенные примеры разных районов показывают разнонаправленность процессов изменения индивидуальных хозяйств. В некоторых очагах (село Порошево на севере Пермской области) уход крупных предприятий только активизировал частный сектор, в других (в Каргополье и на Валдае), наоборот, депрессия коллективного сектора повлекла за собой и сжатие индивидуального производства. Новейшие процессы преобразования крупных предприятий также по-разному сказываются на хозяйствах населения. В одних районах (в Поволжье) выход коллективных предприятий из кризиса и усиление их зерновой специализации стимулировали частное животноводство. В других (пригородных) увеличение производства в крупном агросекторе во второй половине 90-х годов и регулярные выплаты зарплат повлекли за собой уход от самообеспечения.

Общие внешние географические условия, включая и природные, обычно сближают специализацию общественного и индивидуального сектора (как в Луховицком районе) или делают специализацию индивидуальных хозяйств логическим дополнением специализации общественного сектора (частное животноводство в зерновом Заволжье).

Правда, порой она бывает слабо связана с деятельностью крупных предприятий (Кинель-Черкассы). Все это разнообразие похоже на хаос. Но определенные закономерности в нем есть, и о них пойдет речь в следующих главах книги.

Подводя же итог обзору некоторых ключевых районов исследования, попробуем свести статистические данные и часть результатов анкетирования в единые таблицы (см. табл. 2.8.1 и 2.8.2). Количество районов в этих таблицах превышает число приведенных в данной главе примеров, однако в дальнейшем изложении они будут упоминаться.

Доступных статистических характеристик в разрезе районов по хозяйствам населения немного. Но даже такие простые данные, как объем производства продукции и количество скота, наглядно показывают масштабы хозяйств населения и их роль в районе.

Прежде всего, обратим внимание на контрасты в заселенности исследуемых районов. Даже в пределах одного региона, например в Пермской или Рязанской области, перепады плотности сельского населения очень велики. А это определяет и характер расселения, и демографические ресурсы.

Доля хозяйств населения увеличилась во всех обследованных районах. Но среди них есть такие, где она и прежде была велика, например, северные предуральские или саратовские районы. В пригородах, например, в Луховицком районе Подмосковья или в Пермском и Рязанском районах она гораздо меньше. Понижена она и на западе Ставрополья в Новоалександровском районе. Это те районы, где относительно силен и восстанавливается коллективный сектор.

Гораздо более информативны показатели не доли частного сектора, а «душевого» производства индивидуальных хозяйств. В таблице 2.8.1 хорошо видны овощеводческие районы (пригородные Пермский, Рязанский, Ставропольский) и специализированные (Луховицкий,

Ростовский, Кинель-Черкасский). Наиболее активно частное производство развивается в Кинель-Черкасском районе, в то время как в Луховицком оно стагнирует, а в Ростовском заметно сдает. Животноводческие районы (Пестравский в Самарской области и Новоузенский в Саратовской) также расширили частное производство[9]9
  Повышенный объем животноводческой продукции в предуральском Горнозаводском районе связан не столько с масштабами производства, сколько с малой численностью сельского населения, так как большая часть негородского населения живет в поселках городского типа.


[Закрыть].

Таблица 2.8.1. Некоторые статистические характеристики хозяйств населения (XH) районов исследования

Источники: статистические справочники соответствующих регионов.

Результаты нашего анкетирования, приведенные в таблице 2.8.2, не всегда совпадают с обследованиями статистиков, что связано не только с характером выборки, но и с разным самоощущением населения в разных районах. Например, отлаженное производство огурцов в Луховицком районе оставалось довольно стабильным в течение 1990-х годов, что вполне адекватно отражают ответы респондентов.

То же – в Пермском районе, хотя там ряд хозяйств расширили производство, что показывают и статистические данные. А в южных районах просматривается явное противоречие. Количество скота и производство по статистическим данным возросло, а население утверждает, что производить стали меньше. Отчасти это связано с тем, что больше продукции в связи с ростом цен на продовольствие стало поступать в 90-е годы из своего хозяйства, что люди, как правило, не всегда отмечают как увеличение производства, ведь все это для себя. К тому же в этом прежде весьма благополучном районе со стабильными агропредприятиями население в штыки восприняло перемены. Недаром именно на юге доля людей, характеризующих свое положение как ухудшившееся по сравнению с 1980-ми годами, – наибольшая.

Таблица 2.8.2 дает лишь самое общее представление о жизни людей и их оценку перемен. Более подробные данные о размерах и товарности индивидуальных хозяйств по тем же районам приводятся в главе 4. Некоторые графы в таблице остались незаполненными, что связано либо с техническими накладками, либо с уточнением перечня наших вопросов, которое происходило по ходу исследования.

Обустройство жизни – показатель побочный для нашей темы, тем не менее даже такое простое деление, какое приводится в таблице 2.8.2 (добротные каменные, добротные деревянные и прочие дома), отражает различия в качестве жилья, тип которого связан и с достатком домохозяйств. Самые лучшие дома (не считая пригородных коттеджей горожан) характерны все же для южных районов. Здесь больше добротных каменных домов, почти полностью газифицированных и на 70–90 % обустроенных водопроводом. А самые бедные дома – в районах с вымирающей сельской местностью: либо на окраинах освоенной территории Европейской России (Горнозаводской район), либо в глубинке (Валдайский район). Правда, в последнем случае результаты опросов показывают только условия жизни местного населения, без учета обновления деревень за счет дачников. Инфраструктурная обустроенность села в Саратовской области с недостатком воды и ее засоленностью в Заволжье оказалась даже выше, чем в Подмосковье, где местное сельское население традиционно использует колодцы и скважины.

Количество машин и мотоциклов наиболее точно отражает достаток населения. Наибольшее их число в западных прикубанских районах Ставрополья и в Бардымском районе Пермской области с преобладающим татарским населением (о нем, так же как и о некоторых многонациональных районах Саратовской области и Ставрополья, речь пойдет в разделе 4.3). Повышен достаток в селах Луховицкого, Кинель-Черкасского районов, а также в Новоузенском и Левокумском. И если на западе Ставрополья и в татарских районах он связан и с доходами населения на агропредприятиях или с дополнительными заработками, то в кластерах высокотоварного овощеводческого и животноводческого хозяйства этот уровень достигнут кропотливым трудом в своем хозяйстве.

Таблица 2.8.2. Благоустройство домов и уровень жизни населения, % от числа опрошенных

Таким образом, представленная пестрая картина разнообразных районов наглядно показывает, что говорить о бедности и богатстве, довольстве и недовольстве населения, о его сельскохозяйственной активности в целом по стране – бессмысленно. Географические различия очень велики. Но сначала мы все же хотели бы описать то общее, что присуще всем типам индивидуальных хозяйств, – их ресурсы и саму организацию их деятельности. Прежде чем говорить о том, что их разъединяет, попробуем понять то, в чем они похожи.

Глава 3
Ресурсы хозяйств населения

При всем разнообразии приведенных примеров хозяйств населения у них есть нечто общее. Это общее связано не только с их историей и ролью в современной экономике, но и с использованием определенных ресурсов.

Экономические модели всякого производства обычно основаны на выделении их ключевых факторов, вроде триады К. Маркса «труд – земля – капитал», относящейся именно к агропроизводству. Ключевым и как бы встроенным фактором (ресурсом) индивидуального производства является труд, а точнее – человеческий капитал. Остальные факторы и ресурсы могут быть определены как внешние по отношению к хозяйствам населения. Земля служит очень важным фактором (хозяйству нужно место хотя бы для построек), но его параметры здесь не столь весомы, как для других агроукладов. Хозяйства населения оказываются максимально терпимыми к характеру природных условий и к землеобеспеченности. Очень часто земельные ресурсы компенсируются лесными и водными, поэтому к триаде Маркса надо добавить еще один фактор – несельскохозяйственные ресурсы природы. Капитал, который можно разделить на движимое и недвижимое имущество, включая технику, и оборотные средства, включая кредиты, как правило, отсутствует в хозяйствах населения и компенсируется здесь ресурсами агропредприятий. Поэтому взаимосвязи сельских жителей с коллективными предприятиями показаны в книге весьма подробно – это один из ключевых ресурсов функционирования индивидуальных хозяйств.

Хозяйства населения могут существовать, если они используют один-два из трех таких внешних ресурсов: землю, помощь коллективных предприятий и природные ресурсы. Соотношение этих трех ресурсов и их значение для хозяйств населения зависит от множества условий, в том числе от местоположения участка (в лесной или степной зоне, у реки или нет и т. п.) и состояния коллективного сектора сельского хозяйства. Если предприятие работает стабильно, платит работникам зарплату и дает корма для скота, сельчанам вполне достаточно и небольшого количества земли для собственного хозяйства. Если агропредприятие в кризисе, то люди вынуждены использовать больше земли для своего обеспечения и для прокорма скота. Если предприятие обанкротилось, или тихо умерло (не работает), или по той или иной причине не помогает, то часто количество земли, особенно естественных кормовых угодий, определяет при наличии трудового потенциала и возможности хозяйства (как было до революции; см.: Энгельгардт 1960:371). Точно так же в такой ситуации – чтобы выжить – сельские жители начинают активнее использовать природные ресурсы. Хотя, как будет показано ниже, степень использования ресурсов леса не всегда напрямую связана с выживанием и в ряде районов имеет явную товарную направленность.

Начнем с ключевого для хозяйств населения ресурса – социально-демографического.

3.1
Социально-демографические ресурсы

Многие авторы, основываясь на показателях здоровья населения и развития социальной инфраструктуры, считают, что качество человеческого капитала в сельской местности ниже, чем в городе.

Анализу человеческого капитала и – шире – человеческого потенциала посвящена обширная литература (Т. Шульц, Г. Беккер, X. Джонсон, Э. Денисон, Т.И. Заславская, А.Г. Вишневский и др.). Чтобы не утонуть в ее обзоре, обратимся лишь к некоторым, наиболее ярким работам, имеющим отношение к теме нашей книги. Человеческий капитал обычно оценивается через способность человека трудиться на благо себе и общества. Под ним понимается «мера воплощенной в человеке способности приносить доход, совокупность знаний, квалификации, здоровья работников, позволяющих повышать производительность труда» (Зубаревич 2003:24). С этим понятием перекликается и понятие качества населения, которое применяется как в демографии – для оценки воспроизводства населения, так и в социологии – как мера способностей населения к производственному труду при соответствующем уровне его здоровья и образования, а также как степень его инновативности и социальной мобильности (Там же). Важно, что это понятие концентрирует внимание не на достигнутом уровне развития того или иного сообщества или общества в целом, а на его динамике, способности к саморазвитию. Т.И. Заславская определяет человеческий потенциал как фактор жизнеспособности общества (Заславская 2003:79).

Многие авторы, основываясь на показателях здоровья населения и развития социальной инфраструктуры, считают, что уровень человеческого капитала в сельской местности ниже, чем в городе. Например, по таким важным индикаторам, как детская смертность, село ему сильно проигрывает. Если в 1990 году младенческая смертность в сельской местности превышала городскую на 8 %, то к 2000-му – на 14 %. Смертность детей до 5 лет в селах также увеличилась и превышает городскую на 25 % (Зубаревич 2003:138). Так же удручающе выглядят и показатели мужской смертности в деревнях.

Собственно в сельской местности характер человеческого капитала подробно рассмотрен В.В. Пациорковским в книге «Сельская Россия, 1991–2001». Под человеческим капиталом он понимает «способность членов сельского домохозяйства к совместному труду для целей удовлетворения потребностей в продуктах питания и повышения материального благосостояния (доходов) (Пациорковский 2003:194).

Такое понимание человеческого капитала исходит из представления о семье как кооперации рабочих и потребительских единиц, что перекликается с трудами классика изучения крестьянского хозяйства начала XX века А.В. Чаянова. Человеческий капитал измеряется В.В. Пациорковским с помощью отдельных индикаторов, отражающих состав семьи, возраст ее членов, их образование. Все эти параметры косвенным образом характеризуют способность людей к труду и его мотивацию. Если исходить из этих параметров, то наиболее высоким уровнем человеческого капитала характеризуются супружеские пары с детьми подросткового возраста и другими родственниками. Самым низким уровнем характеризуются одиночки. С учетом относительно высокого образовательного уровня современного сельского населения и того факта, что в личное подворье сельские жители инвестируют значительную часть своих возможностей и труда, состояние человеческого капитала в российском селе оценивается им как хорошее. Оценка человеческого капитала среднего российского домохозяйства, по расчетам Пациорковского, составляет 2,42 балла, а это означает, что оно имеет более двух полноценных работников (Там же, 228). Однако контрасты в уровне человеческого капитала по всей России очень велики и вызваны, прежде всего, его сильным пространственным разрежением, связанным с депопуляцией сельской местности.

Территории с плотностью населения ниже 10 человек на 1 кв. км за XX век в Европейской России увеличились более чем на 1 млн. кв. км, или в два раза. В результате депопуляции к 1990 году почти 60 % ее территории оказалось слабо заселено.

Максимальной численности сельское население достигло в России в 1926 году (76 млн. человек в границах сегодняшней Российской Федерации). Но с тех пор число сельских жителей здесь почти постоянно уменьшалось. Положительный естественный прирост на селе не компенсировал огромного оттока населения в города. Сказались и политические и военные катаклизмы первой половины XX века. В результате численность сельского населения России уменьшилась к 1950 году до 58 млн. человек, а к 1990-му – до 39 млн. Село потеряло половину своего населения.

Таблица 3.1.1. Изменения долей и площади сельской местности разной степени заселенности в Европейской России, 1897–2002

Источники: Город и деревня 2001; данные о численности сельского населения по материалам переписи 2002 года.

Таблица 3.1 л наглядно показывает, как изменилась за столетие плотность сельского населения Европейской России. Площади слабозаселенных сельских территорий (с плотностью от 1 до 10 человек на I кв. км) за XX век выросли более чем на 1 млн. кв. км, увеличившись в 2 раза. Но лишь в незначительной степени это произошло за счет освоения севера и юго-востока, а главным образом – за счет потери сельского населения прежде заселенными территориями, т. е. за счет вторичного социального опустынивания. К 1990 году почти 60 % территории Европейской России оказалось слабо заселено. А вместе с севером – это три четверти Европейской России. В целом территория с плотностью сельского населения более га человек на 1 кв. км в Европейской России уменьшилась за XX век в 2 раза. В начале века она составляла половину территории Европейской России, теперь – четверть.

В районах депопуляции уменьшение плотности населения не могло не сказаться на его демографической структуре. В начале XX века здесь преобладали полноценные семьи с множеством детей (хотя уровень детской смертности был высок). Еще в 1959 году доля детей в сельской местности достигала 33 %, а доля людей старше трудоспособного возраста составляла всего 13 % (Демографический ежегодник 1995:34). К началу XXI века доля детей упала до 21 %, доля пенсионеров выросла до 23 %, а доля населения в трудоспособном возрасте, таким образом, составила лишь 56 % от всего сельского населения (Возрастно-половой состав 2004:17).

Депопуляция привела к тому, что современные домохозяйства во многих районах зачастую представлены одинокими бабушками, а в лучшем случае состоят из двух человек (табл. 3.1.2). И таких домохозяйств в Нечерноземье и Центральном Черноземье до 60 %. На юге Европейской России в республиках Поволжья и в Сибири – более полноценные сельские семьи, что предполагает наличие более демографически полноценного человеческого капитала.

Таблица 3.1.2. Домохозяйства в сельской местности по данным переписи 2002 года

Источник: Число и состав домохозяйств 2004: 6-19.

Экономическая депрессия географически обычно сочетается с социальной. Тогда «болезни отрасли» или предприятия на поверку оказываются «болезнями места».

По данным районной статистики, в Косинском районе Коми-Пермяцкого АО (см. раздел 2.3) каждая третья смерть в 2000 и 2001 годах произошла от неестественных причин. Из них половина – от прямого отравления алкоголем, другая – от бытовых и производственных травм, также в основном связанных с ним. Таких примеров слишком много, чтобы не прийти к выводу: алкоголизм стал главным бичом сельской местности. Он есть и в городе, но в деревне особенно заметны его последствия. При замкнутости сельского сообщества, отсутствии выбора занятий для жителей, а полноценных работников – для руководителей, алкоголизм разрушает само это сообщество и его экономические основы. Очень многие руководители предприятий, фермеры и предприниматели жаловались нам, что в селах с населением 100–300 человек не найти людей, которые не уйдут в запой через несколько дней после начала работы или первой же зарплаты. Достаточно посмотреть в пьющих семьях на детей, которых с детства приучают к алкоголю. Следы вырождения налицо. Полноценными работниками они, когда вырастут, уже не будут.

Население зачастую само осознает причины своих бед. Например, массовые опросы ВЦИОМ 1995 и 2001 годов, посвященные проблемам бедности, показали, что доля сельских жителей, которые в качестве основной причины своей бедности называли злоупотребление спиртным (42 % опрошенных в 1995 году и 39 % – в 2001-м), почти равна доле населения, видящего причину во вне – в экономическом положении в стране. Невозможность найти работу назвали основной причиной бедности 30–35 % опрошенных, столько же – лень (Зубаревич 2003:155). Тяжелые формы алкоголизма резко осложняют социально-экономическую ситуацию на селе. Помимо глубины социальных патологий, трудовые ресурсы деревни отличают от человеческого потенциала большого города острый дефицит людей, способных к ответственной, в том числе руководящей работе, обилие жителей пожилого возраста и смещение трудового баланса в пользу женщин. И хотя женский алкоголизм теперь тоже совсем не редкость, все же намного более распространен мужской. Половой дисбаланс занятости характерен в общем-то для слаборазвитых стран. В России, особенно в сельской местности, он тоже увеличивается. Женщина все чаще становится основным работником и кормильцем семьи, совмещая работу на предприятии и в своем собственном хозяйстве. Роль женщин в сельской местности вообще увеличивается на фоне общей деградации человеческого потенциала.

Таким образом, учитывая социальные патологии, мы можем говорить не столько о демографических, сколько о социально-демографических ресурсах сельской местности.

Ухудшение демографической структуры, алкоголизм и прочие патологии оказались во многих районах губительными для крупных и средних агропредприятий, на которых просто не осталось полноценных работников. Например, статистические расчеты по 1400 административным районам Европейской России показали, что существует очень сильная зависимость результатов деятельности предприятий от степени депопуляции и плотности сельского населения. При плотности менее га, а особенно менее 5 человек на 1 кв. км в районах депопуляции, как правило, наблюдаются самые низкие показатели урожайности культур, надои молока, преобладают убыточные предприятия (Нефедова 20036:328–340). Такая ситуация сложилась задолго до 1990-х годов, и современный кризис только обнажил «старые раны». При этом главным оказалось не столько само количество трудовых ресурсов, сколько качество сельской среды, ставшее результатом длительного «отрицательного» отбора населения. В социальной психологии все эти процессы описываются теорией селективности миграций, указывающей на то, что в миграционный поток вовлекаются личности определенных типов, нацеленные на самореализацию, повышение экономического статуса и т. п. (Березин 1988). Данные о российском селе хорошо иллюстрируют эту теорию: отсюда действительно уезжают более активные, молодые и здоровые люди.

Места, как и люди, имеют свой характер и свои болезни. Можно говорить о «больных местах», формирующихся в ареалах длительной сильной депопуляции (Там же, 109). Даже «свежие», приехавшие из других районов люди, попадающие в эти места, в конце концов спиваются. Поэтому те, кто хочет чего-то добиться в жизни, бегут из сельской среды, тем самым закрепляя низкий уровень возможностей и желаний местного населения. Таким образом, длительный исход активной части сообщества и генетически накапливаемые патологии приводят к его деградации (инволюции) и постепенному исчезновению.

Мы много раз попадали в такие села в Новгородской, Ярославской, Тверской, Пермской, Архангельской областях, и они оставляют очень тяжелое чувство (см. некоторые примеры в разделах 2.3,2.4,2.5).

Люди сами осознают наличие таких безнадежных «ареалов». Нам не раз говорили о некоторых селах и даже группах сел, в основном в Нечерноземье: «Там все равно ничего не получится, что ни делай» или «Там люди с ленцой» и т. п. Это сказывается не только на работе предприятий, но и на индивидуальных хозяйствах, которые сведены в таких «ареалах» к минимуму (картошка, немного овощей), и на общем облике сел с черными, полуразрушенными избами. Это понятно и объяснимо, если в селе остались немощные старушки. Но часто есть и «мужики» – мужчины трудоспособного возраста, для которых легче набрать ведро грибов на бутылку, чем заниматься своим огородом. Именно в таких местах и личное подсобное хозяйство, и полуживые предприятия держатся на женщинах.

Для понимания этиологии «болезни места» недостаточно анализа депопуляции и качества человеческого капитала. Она всегда сочетается с экономической депрессией, часто вызванной не только качеством работников, но и отсутствием инвестиций, инфраструктуры, плохим менеджментом. А это означает не только невозможность заработать деньги, но невозможность их потратить, что лишает людей любой мотивации к труду. Поэтому «болезни места» и возникают чаще вдали от городов (см. разделы 3.5 и 4.1)

Выбраться из ямы одинокому селу очень тяжело. И дотации предприятиям здесь не помогут. Технику все равно загубят, а скот разворуют или заморят голодом. Можно не соглашаться с булгаковским героем, считавшим, что «разруха» – у людей «в головах». Но бесспорно одно: диагноз «болезнь отрасли», «болезнь предприятия» часто бывает неверным, на поверку это оказывается «болезнь места».

С другой стороны, есть места с чрезвычайно активным сельским населением. Там обычно формируются ареалы товарного хозяйства, о которых рассказывалось в предыдущей главе, из этой среды выходят фермеры. Случайны ли географические различия трудовых ресурсов?

Об этом в последнем разделе этой главы, 3.5.