Текст книги "Скажи что-нибудь хорошее"

31. Матвей

Колония для несовершеннолетних располагалась на берегу реки со странным названием Белая. Впрочем, это не имело значения, так как реку загораживал высокий забор, за которым не было видно ничего. Из малюсенького окна Матвейкиной комнаты можно было увидеть только тюремный двор и прогулочную площадку, заваленную мусором. Иногда рядом с мусорной кучей копошилось крысиное племя, с аппетитом выискивая остатки зековской трапезы. Иногда Мотя с интересом наблюдал за крысами, сравнивая их поведение с поведением людей, и находил, что одни от других мало чем отличаются. Например, большие взрослые крысы с удовольствием гоняли более слабых и маленьких. За три дня изучения крысиной жизни Мотя установил: чтобы добраться до еды, жирные крысиные короли отправляли в дорогу слуг. Те преодолевали все препятствия и, не съев ни кусочка, приносили пищу своим начальникам. Все происходило так, как будто они распределили между собой роли: были два начальника, которые вообще никогда не отправлялись за питанием, два раба, один независимый и один никакой, который питался крошками с пола. Процесс потребления пищи происходил следующим образом. Крысы-рабы отправлялись за пищей, которую покорно доставляли боссам. Лишь когда те насыщались, подчиненные имели право доесть остатки пищи.

Крысы-эксплуататоры сами никогда не отправлялись за едой. Чтобы наесться досыта, они ограничивались тем, что постоянно давали взбучку своим шестеркам. Независимый был довольно сильным, чтобы самому достать пищу и, не отдав ее эксплуататорам, самому же и съесть. Наконец, самый слабый, которого били все, боялся и не мог устрашать, поэтому доедал крошки, оставшиеся после остальных крыс.

В результате своих наблюдений Матвейка сделал существенный вывод: люди мало чем отличаются от крыс, а значит, нужно просто взять за основу крысиных королей и вести себя так же, как они. Либо стать независимым и самому добывать себе еду и прочие блага. На первых порах Матвей сомневался, к какому статусу стремиться, ему хотелось руководить – но это требовало особой ответственности и было опасно. Слишком много претендентов на твое место. А статус независимого требовал того, что, собственно, у Моти, уже было. Умение драться, физическая сила и самостоятельное поведение. Мотя склонялся к независимости. У него были серьезные планы на будущее.

Моте повезло, что он заехал в колонию в гипсе. Он провел первую неделю в медицинском изоляторе, куда никто, кроме сестры и нянечки, не имел доступа. Переломанная рука болела не так сильно, поэтому Матвейка, вспоминая уроки тренера, занимался подготовкой ко встрече с новыми товарищами по колонии. Снятие гипса совпало с началом новой, тюремной жизни. Честно говоря, любимый фильм сильно приукрасил ее по сравнению с реальностью.

Выход из медизолятора стал для Матвея настоящим испытанием. Он не испытывал страха, скорее, любопытство и готовность к отпору. Когда надзиратель вел его в комнату, Матвей чувствовал внимание нескольких десятков глаз, устремленных на него со всех сторон. В тишине пробегали редкие шепотки, на которые надзиратель реагировал окриком: «Молчать!» С первого взгляда Матвей решил, что все пацаны в колонии похожи друг на друга, одинаковая одежда и короткий ежик поначалу вводили в заблуждение. У Матвея было много времени, чтобы познакомиться с каждым из ста двадцати обитателей колонии отдельно.

Его поселили в комнату, где проживало еще семь пацанов, главным из которых явно был здоровяк по кличке Циклоп. Этого было не сравнить с тем Циклопом, который опекал Мотю в больнице. На всякий случай Матвей прозвал нового Циклопом Первым. А вообще эту кличку парень приобрел не только за рост и силу: у него ровно посередине лба располагалось родимое пятно, по форме напоминающее глаз. Сам Циклоп Первый считал, что пятно – его счастливая отметина, и страшно гордился им. Он разъяснил товарищам по цеху, что даже прикосновение к этому родимому пятну приносит счастье, потому для тех, кто желал обрести счастье хоть на какое-то время, был установлен временной тариф. Одна минута стоила расставания с завтраком в пользу Циклопа, две – новоявленный счастливчик делился обедом, а за три минуты счастья приходилось прощаться с ужином или доставать хитроумными способами все, чего пожелает Циклоп. Иногда он желал курить, иногда – смотреть журналы, а иной раз просто желал дать хорошего пенделя. Почему-то Матвею Циклоп Первый решил дать пенделя в кредит, сразу после того, как надзиратель вышел из комнаты и приказал, погрозив пальцем Циклопу:

– Всем тихо! Чтобы без всяких твоих штучек!

Циклоп и не думал расставаться со своими штучками.

– Ну что, знакомиться будем? – нагло улыбаясь, спросил он и приблизился к Моте. Позади него сгрудились остальные пацаны, ожидая традиционного спектакля. Они знали, что прописка в колонии – вещь необходимая, каждый из них прошел через вводную бойню, и этому новенькому, на вид крепкому и независимому, тоже придется сбить спесь. Видали они здесь таких – крутых и независимых…

– Я – Матвей.

– Подходи ко мне, Матвей, у нас своя процедура знакомства. – Циклоп остановился на середине комнаты.

Мотя сделал пару шагов навстречу Циклопу.

– А тебя-то как зовут? – спросил он.

– Подойди поближе, – придурковатым голосом произнес парень, – тут и узнаешь, деточка…

Пацаны захихикали за спиной у предводителя. Шутка была тупая, но им понравилась. Матвей прислушался к себе и не обнаружил признаков волнения. Дедовы уроки крепко прижились в голове. Драться он точно не боялся. Главное – угадать, в какой момент противник собирается нанести удар.

Мотя сделал еще один небольшой шажок.

– Что, Матвей, – кривляясь, спросил Циклоп, – боишься? Ну ладно, если сам отгадаешь, как меня зовут, так и быть, обойдемся одним пенделем. Не угадаешь – прописка состоится по полной программе.

Матвей подумал, что парень не слишком умен, если сразу выдал, что собирается начинать с пенделя. Вероятно, после падения поверженного противника вся шайка набросится на лежачего и будет пинать его до потери сознания. Тактика ясна.

– Угадать, как тебя зовут, нетрудно, – тянул время Мотя, выразительно глядя прямо в середину родимого пятна Циклопа.

– Так говори, чего же ты? – Циклоп удивился по-настоящему. Неужели пацан вместо одного пинка собирался получить по полной?..

– Зовут тебя, как зовут всякое существо с глазом посередине лба. – Матвейка почти открыто насмехался, он был готов к боевым действиям.

– Ну и как это?

– Циклоп, вот как! Причем для меня ты не единственный Циклоп, встречал и пострашнее.

Мотя знал про Циклопа еще из рассказов нянечки в медблоке, он знал, что от Циклопа отказались родители, сдав его в детский дом в возрасте полутора лет. Еще Матвей знал, что Циклоп был одержим чувством мести и, сбежав из приюта, первым делом отправился вершить справедливый суд над предателями. От бабки Циклоп получил сведения, что родители отказались от него из-за того самого родимого пятна, они считали парня порождением дьявола и относили свои неудачи, болезни и безденежье к присутствию сатаны в их жизни. Поэтому и решили избавиться от него простым способом – сдать в детский дом. Собственно, Циклоп не хотел делать биологическим родителям ничего плохого: его целью было просто написать на лбу каждого из них некий символ, похожий на глаз. Он не собирался убивать или калечить родителей, он хотел аккуратно выжечь у каждого из них на лбу клеймо, которое стало причиной ненужности маленького ребенка. Для того чтобы привести людей в состояние покоя, Циклоп знал только одно средство. Водка с клофелином работала безотказно, когда от клиента требовался крепкий и продолжительный сон. Понятно, что не совсем здоровый. Если бы не забежавший на огонек собутыльник, все прошло бы как по маслу…

Матвейка в глубине души даже сочувствовал Циклопу, который пострадал из-за такой ерунды, как отметина на челе. Будь у него другие родители, могли бы причислить его к священным жрецам и поклоняться пятну всю жизнь или вообще наплевали бы на это пятно и воспитывали ребенка в любви и ласке… А теперь вот.

– Пострашнее, значит? Ну, раз отгадал, тогда просто пендель?! Подходи, умница, и поворачивайся ко мне задом. – Для Циклопа вопрос был решен: еще одна шестерка не помешает, дел в колонии много, работать заставляют, кормят плохо, надзиратели слишком строги…

Матвей сделал еще шаг и остановился:

– Да ладно, чего там пендель, давай бей так, в лицо! – Для Матвейки сильная сторона противника оказалась напротив левой руки, главной и здоровой. Правая еще не очень хорошо двигалась.

– Да мне все равно. – Циклоп понял, что спасовать перед лобовой атакой – проявить слабость перед пацанами. – Он успел только замахнуться ногой и сразу после этого издал протяжный вой от удара пятой точкой о каменный пол. Дальше – дело техники. Несколькими болевыми приемами Матвей уговорил Циклопа прилюдно извиниться и пообещать, что его, Мотю, оставят в покое. Пацанская братва дружно и согласно замычала и закивала в ответ на просьбу Циклопа. Мотя приобрел статус независимого и одновременно консультанта Циклопа.

Тот, оказывается, тоже кое-что знал про Мотю.

– Знаю, почему ты такой борзый, – сообщил Циклоп после перемирия.

– Почему? – Матвейка искренне удивился.

– Да ты же потомственный. Считай, в законе. Дед у тебя сидит чуть не по мокрому? Предупреждать надо!

32. Георгий

– Эй, плакса! – тихонько позвал Пашка, проводя пальцем по засохшим соляным бороздкам. Его лицо было так близко от Валиного, что он чувствовал тепло ее дыхания. От Валюши исходил нежный, немного травяной, какой-то детский запах, Пашке хотелось вдохнуть и носить его с собой. Он еще несколько раз нежно провел пальцем по Валюшиным щекам. Она улыбнулась и, не открывая глаз, схватила его руку и прижала ее к щеке. Не отпуская руку и не поднимая ресниц, она радостно прошептала:

– Проснулся? Ну наконец-то!

Пашка, не помня себя от радости, замер в ожидании. Он не знал, что делать, точнее, не знал, что делать с Валюшей в данной ситуации. Рука так и застыла на Валиной щеке, накрытая сверху ее маленькой теплой ладошкой. Шило аккуратно погладил свободной рукой Валину макушку.

– А что, – спросил он, стараясь говорить как можно тише, – я долго спал? Такое чувство, что меня накормили ядовитыми грибами… Как это я так отъехал невзначай…

– Глупый ты, глупый! – Валя зажурчала своим неповторимым смехом. – Тебе говорят, а ты будто ничего не слышишь или не хочешь слышать. Поэтому и попался!

– Как это «попался»? – Пашка занервничал, он не любил, когда его подставляли. То есть конкретно не любил. Он даже освободил руки и встал. – Кто это меня поймал?

Валентина опустила босые ноги на пол и зябко поежилась. Потом зевнула, прикрыв ладошкой рот, и сладко потянулась. «Вот нервы мне мотает, прямо тянет из меня жилы». Пашка испытал острое чувство желания и сжал кулаки до боли, чтобы избавиться от него. Он принял независимую позу – прислонился к стене и скрестил руки на груди. «Ладно, если ты такая умная, теперь сама ищи подход, попробуй». Шило чувствовал, что женщина потеплела, оттаяла и, судя по всему, была готова принимать ухаживания.

Валя оставалась спокойной и безмятежной:

– Никто тебя не ловил. Ты сам попался. Кто тебя просил поднимать больную на ноги, тем более хватать ее и носить по комнате? Она – как хрустальная ваза. Каждое движение, даже мысли должны быть распределены правильно. Тебе же говорили: не знаешь, что делать, – зови Георгия или меня! А ты решил ее сразу отправить на пробежку? Вот Георгий и не выгнал тебя, потому ты тоже попал под раздачу. Когда он увидел, что ты наделал, размышлять о тебе времени не было. Ты здоровый, молодой, все равно воспрянешь. А она… Ее ты чуть не погубил. Это при том, что уже все пошло на поправку. Пойми, здесь не просто каждый шаг важен, каждый взмах ресниц и каждый вздох – огромная работа. Ведь это все делает почти умерший человек. Таким больным даже радость – невероятная, страшная нагрузка, которая может закончиться печально. Почему, ты думаешь, он заставляет их столько спать? Чтобы они не реагировали ни на что. Когда начинается улучшение, их в жизнь вернуть – отдельная сложнейшая система, по малюсенькой капле. И не дай бог что-нибудь пойдет не так. Потому Георгий и не спит, сидит под своим портретом и думает, чувствует за них. Ты не понимаешь! Он живет, как они, будто вселяется внутрь. Поэтому он знает, к кому и когда нужно прийти.

Шило слушал Валин рассказ как сказку. Но почему-то в эту сказку он верил. Точнее, у него не было шанса не поверить. Он сам все видел, и то, что говорила Валюша, было очень похоже на правду.

– Но почему со мной такое случилось? – спросил он.

– Да потому что ты там был, когда доктор избавлял ее от негативного стресса. Конечно, и тебе досталось, ты ведь ей не чужой? – Валя немного напряглась и как-то слишком пристально уставилась Пашке в глаза.

Шило и не думал реагировать. Он задумался, переваривая сказанное, и произнес как под гипнозом:

– Не чужой. Совсем не чужой.

– Ну ладно. – Валюша резко вскочила на ноги и засобиралась. – Дело сделано, пациент пришел в себя, пора и честь знать.

Пашке очень не хотелось, чтобы Валя уходила, тем более на такой ноте.

– Постой, – одернул он Валюшин порыв, – не спеши. Ты плохо знаешь Женю. У нее у самой столько силы – она мертвого с ног поднимет. Знаешь какая она…

– Какая? – почти со злостью спросила Валентина.

– Она… – Шило подыскивал слово. – Она… Живая! Вот какая. От нее всего можно ожидать, может, она даже вашего Георгия сильней, просто заболела. Вот и он с ней видишь как мучается, видно, сладить тяжело – она очень сильная! – повторил Пашка.

– Ну и прекрасно! – ответила Валюша на пламенную Пашкину речь. – Даст Бог, она еще себя проявит. Только ты больше не испытывай судьбу. Доведи дело до конца, а потом, когда выздоровеет, носи ее на руках и бегайте вдвоем по полянам… Или улицам… – Валентина пожала плечами и направилась к двери, сердито поджав губы.

– Да! – с энтузиазмом воскликнул Пашка. – Все вместе пробежимся! И Кирюху с собой возьмем!

В этот момент в дверь кто-то стукнул два раза, а затем, не ожидая приглашения, влетел. Это был взъерошенный и взволнованный Кирюшка.

– Мама, Павел! Вас срочно Георгий зовет! – Кирюха как-то беззащитно уткнулся в Валин живот и разрыдался.

– Что-то случилось? – упавшим голосом спросил Шило. Он не хотел слышать ответа на этот вопрос. Он не хотел знать этого, даже если оно произошло. Он не был готов. Он все равно не был готов. Несмотря на то что несколько лет жил в полной боевой готовности, Пашка почувствовал, как у него онемели ноги, отнялся язык и перехватило дыхание.

– Я не знаю, – верещал Кирюха. – Он сказал «прямо сейчас». Идите.

– Где он? – спросила Валентина. Она, в отличие от Павла, наоборот, собралась и выглядела очень деловитой и спокойной.

– У Евгении в комнате.

Пашка сполз по стене на корточки. Валя подошла к нему и стиснула рукой плечо. Шило почему-то именно сейчас обратил внимание на ее малюсенькие изящные ступни с крохотными пальчиками и аккуратными розовыми ноготочками. Осознание того, о чем он думает в такой момент, показалось ему диким и от этого несоответствия смешным. Он криво усмехнулся и подумал, что в Валюшином присутствии не может выглядеть слабаком. Даже при таких обстоятельствах. Огромным усилием воли Шило заставил себя подняться.

– Пойдем, – сказал он, взяв Валю за руку. Дорога в несколько метров показалась ему длиннее, чем та, по которой они ехали к кудеснику, трясясь в повозке с одной лошадиной силой у руля. Перед дверью в комнату Евгении Пашка сильно сжал Валюшину руку и попросил:

– Подожди. Пожалуйста, подожди секунду.

Она все поняла.

– Хорошо, конечно. Вздохни глубоко десять раз и маленькими порциями выдохни. Сначала голова закружится, но потом станет легче. – Валюша погладила его предплечье. – Ты сильный. Ты справишься.

Пашка немного успокоился.

– Открывай! – осипшим голосом приказал он.

Валентина открыла дверь и пропустила его вперед. Шило с трудом сфокусировал взгляд, резко войдя в освещенное солнцем помещение из темноты. Он сразу же увидел Георгия, который, согнувшись, сидел у кровати Евгении с закрытыми глазами. Евгения была завалена ворохом из одеял и простыней так, что ее совершенно не было видно. Пашка, негодуя на слабость Георгия, собрал волю в кулак, подошел к постели и начал расправлять одеяло, чтобы хотя бы аккуратно накрыть Женю. Он нашел край простыни, затем одеяла и осторожно потянул их на себя. Ворох податливо расправился и распрямился в сине-белое полотно. На кровати никого не было.

– Где она? – почти шепотом спросил Пашка у Георгия.

– Сбежала, – ответил тот и снова замер в своих мыслях.

Если бы я знал, что это последние минуты, когда я вижу тебя, я бы сказал: Я люблю тебя и не предполагал, глупец, что ты это и так знаешь. (Габриэль Гарсиа Маркес)

33. Матвей

Для Моти осведомленность тюремной братвы стала неожиданным сюрпризом. Казалось, в колонии даже у стен были уши. Откуда Циклоп мог знать про деда, если даже сам Матвей не догадывался, где тот сидит и по какой статье… Тем не менее Матвей со свойственной ему сметливостью быстро воспользовался ситуацией, чтобы обернуть ее в свою пользу.

– Не твое дело, Циклоп. Мой дед – это мой дед. Расскажи лучше про своего.

– Ну ладно, ладно, не кипятись, – поторопился успокоить нового кореша Циклоп, – я же так просто спросил. Давай устраивайся. Прописку прошел.

Началась однообразная арестантская жизнь. Мотин статус не вызывал особого интереса у соседей, независимых не трогали. Их приглашали только на серьезные разборки в качестве советников, и то Матвей предпочитал молчать. Он хотел одного: выйти из колонии не бывшим зеком, а опытным образованным взрослым человеком, который на базе полученных знаний сможет осуществить свою мечту. Это неправда, что в замкнутом тюремном пространстве можно сойти с ума от скуки. Например, Циклоп научил Матвея играть в шахматы и нарды, да так, что тот со временем вынужден был поддаваться учителю, чтобы не обидеть его. Из библиотеки можно было взять любую литературу и учебники, если есть на то желание. Мало того, в колонии проходили регулярные школьные занятия. А это уже дело хозяйское: хочешь – учись, не хочешь – не учись.

Матвейка очень хотел учиться, он быстро схватывал и был ненасытен к знаниям. Коллеги по цеху подозрительно косились на него, подозревая в подхалимстве, но реальных шансов придраться не имели. Матвей внимательно слушал и выполнял все задания, но систематически отказывался отвечать у доски и сдавать на проверку домашнюю работу. Таким образом он компенсировал блестящее выполнение контрольных работ и классных заданий, получая почти одинаковое количество пятерок и двоек. Он пользовался древним философским знанием, не подозревая о том: мудрость нужна еще и для того, чтобы вовремя скрыть свой ум. Своей серьезной заслугой Матвейка считал приобщение колонистов к чтению. Начиналось все очень просто: Мотя в ответ на вопросы товарищей использовал цитаты из классики. Иной раз они настолько органично вписывались в ситуацию, что Циклоп, не выдерживая, спрашивал:

– Откуда ты знаешь?

– Достоевский сказал, – почти каждый раз отвечал Матвей, меняя имена классиков.

Как-то раз пацаны заговорили о ксивах.

– Когда я выйду на волю, – доверительно сообщил пацаненок Костя по кличке «Маленький», – я сделаю свой бизнес.

– Какой еще бизнес? – усмехнулся Циклоп.

– Я буду подделывать документы, – гордо сообщил Маленький.

– На кой хер? – снова поинтересовался вождь.

– Циклоп, ты че, не знаешь, сколько стоит поддельная ксива?

– Не-а, – честно ответил Циклоп.

– Ну ты гонишь! – Удивление Маленького было неподдельным. – Ксива мента стоит примерно, как сто пачек сигарет, паспорт на другое имя – восемь ящиков водяры, удостоверение инвалида – самое дорогое, потому что льготы, бесплатный проезд, лечение и все такое… Знаешь каких денег можно нажить!

Циклоп откровенно заржал.

– Маленький, я не уверен, что ты сможешь нажить. Ты выжрешь водяру, закуришь ее сигаретами, а пока будешь валяться в похмелье, твои клиенты найдут другого поддельщика. Я сам знаю нескольких.

Маленький сердито забурчал:

– Может, и знаешь, но так, как я смогу сделать документ, больше не сделает никто! У меня, между прочим, Айвазовский в дальнем родстве. А у него талант от природы! Мне, может, передался по наследству. Только он не смог его правильно использовать, а я смогу!!!

– А кто это Авазонский? – заинтересовался Циклоп.

– Самый известный художник в мире! – с чувством собственного достоинства и как бы по секрету сообщил Маленький. – Он море рисовал – как живое! А я нарисую любое удостоверение – будет как живое!

– Докажи! – потребовал Циклоп. – Или будем считать тебя пустобрехом!

– Давай докажу. Что сделать?

– Да хотя бы паспорт. Вот для него, например. Он же у нас вроде как независимый! – Циклоп кивнул в сторону Матвея.

– Идет! – согласился раззадоренный Костян. – Только имя и данные будут стоять, какие я захочу. А фотка – его.

– Сколько времени? – деловито спросил Циклоп.

– Неделя, если завтра доставите мне все по списку, – ответил Маленький.

– Не сомневайся. Доставим. А если ксива будет фуфловая? – сверкая глазами, добавил Циклоп.

– Два месяца отдаю обед, – предложил Костян.

– Идет, Маленький. Я вообще думаю, что тебе обед – как мертвому припарка. – Пацаны дружно загоготали. – Кстати, как мы проверим, что ксива натуральная?

– Сейчас – никак. А потом на свободе он сам проверит. Ему вроде за примерное поведение отвальную готовят…

Маленький не подвел. Ровно через неделю он показал паспорт, с печатями, водяными знаками и номером, адресом прописки, местом выдачи и необходимым количеством страниц, на одной из которых был приклеен портрет Матвея. К этой же странице была скрепкой прикреплена Мотина фотка 3 на 4, как положено для паспорта. Маленький объяснил, что портрет он нарисовал для смеха, чтобы они убедились в его художественных способностях.

– А фотку? – спросил Матвейка. – Где фотку взял?

– Достал… – неопределенно пожав плечами, ответил Маленький.

Циклоп передал ксиву по кругу, чтобы ребята выразили свое мнение по качеству изделия. Возгласы восхищения и одобрения, цоканье языком подтверждали мастерство потомка Айвазовского. Кроме того, избавляли его от необходимости расставаться с обедом.

– Ну, бери, владей! – Циклоп протянул Матвею документ.

Матвей взял паспорт, пролистал его по страницам и произнес:

– Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза: читайте, завидуйте! Я – гражданин Советского Союза!

– Ты что, одурел? – с сомнением спросил Циклоп.

– Да это же Маяковский! – ответил Мотя, улыбаясь, – это стихи про паспорт.

– Да ладно, ты гонишь! Разве могут быть стихи про паспорт?

– Могут! – ответил Матвей. – Еще как могут!

С этого дня в компании ни одного вечера не проходило без литературного часа. Матвею было не сложно рассказывать пацанам, как жили великие писатели и поэты, и читать их произведения, комментируя, почему именно этот роман или стихотворение были написаны в данный период жизни. При этом в обычном укладе колонистов особо ничего не изменилось. Они так же сквернословили, устраивали драки, ругались с надзирателями, доставали контрабанду и рассказывали басни о девушках, которые ждут их «на воле».

Независимый Матвей стал для заключенных подростков еще и неприкасаемым. Кажется, он был им нужен.

Мотя не считал дни до освобождения, колония превратилась в его настоящую, естественную жизнь. Планы на будущее были построены очень давно, и Матвей просто ждал, когда этот этап жизни закончится. Поэтому он не сразу отреагировал, когда в комнату явился дежурный надзиратель и произнес слова:

– Заключенный Орлов, с вещами на выход.

По реакции пацанов было ясно, что происходит что-то особенное. Они как-то подтянулись, посерьезнели и даже взгрустнули. Как обычно, все знали чуть больше, чем казалось. Слухи в тюрьме разносятся молниеносно.

– Я же говорил! – заявил Маленький, разводя руки в стороны.

– Ну, давай, Независимый! – попрощался Циклоп. – Не забывай нас на воле. Да может, еще встретимся…

Они пожали друг другу руки. Потом попрощались с каждым по очереди. Мотя пребывал в растерянности. Он не ожидал, что долгий срок заключения пройдет так быстро. Два года бонуса стали приятной, но все же неожиданностью.

Через пару часов Матвейка отвесил низкий поклон тюремному забору и остался один на один со своей свободой. Он не очень понимал, что делать. По факту ему было шестнадцать, по мнению окружающих он выглядел на все двадцать, а в паспорте, полученном от Маленького, стояло двадцать два. Сам Мотя чувствовал себя столетним мудрецом, которому в принципе жизнь надоела своей предсказуемостью.

Буквально через семь минут его точка зрения подверглась серьезной обструкции.

– Автомобиль подан, Биг Босс! – сообщил пучеглазый парень, выбросив дымящуюся сигарету на траву. Он неожиданно подрулил на красной «семерке» и резко затормозил прямо перед Матвеем, пустив клубы пыли из-под колес. – Я рад твоему возвращению на волю.