Текст книги "Скажи что-нибудь хорошее"

46. Георгий

– Ты кто? – Пашка отпрянул от полной белокожей руки, потянувшейся к нему.

– Как это – кто? – возмутилась пышка. – Вчера ты, помнится, называл меня приятными именами: милая, хорошая моя, и как зовут, вроде помнил…

Пашку от резкого движения сразил приступ головной боли.

– Ох, черт! Кажется, вчера кто-то нажрался… Так как тебя зовут, ты говоришь?

– Вера меня зовут. До вчерашнего дня я была невестой Валерика. – Вера скривилась в жалобной гримасе, собираясь заплакать.

– А вчера что? – заинтересовался Пашка.

– А вчера ты сказал, что я – твоя невеста. Ну, уже после того…

– После чего? – Больше всего на свете Шило боялся услышать ответ на этот вопрос.

– Сам знаешь! После чего тебя избили как котенка и выкинули на улицу.

Пашка удивился.

– Сколько их было? – Шило не мог допустить, что его могли так просто победить в драке, да еще и выбросить на улицу.

– Их – четверо, а ты – один.

– Ну а ты-то что здесь делаешь? Оставалась бы со своим Валериком.

Вера горько заплакала:

– Он сказал, что после такого я ему больше не нужна…

– Да не рыдай ты, дура! – в сердцах остановил ее Пашка. – Что, правда что-то было? – Он не мог поверить, что такая дебелая баба смогла добиться его расположения. Он не простил бы себе, тем более сейчас, когда чувства к Валюше вытеснили все прочие желания из Пашкиной головы.

– Было, – вздохнула Верка, – еще как было! Ты говорил, что твоя девушка тебя предала и уехала, не сказав ни слова, что тебе сейчас как никогда нужна женская ласка и помощь. И вообще, ты сказал, чтобы я плюнула на Валерика, потому что он предатель и подонок. А ты свободен и в принципе готов жениться…

Шило еще раз внимательно оглядел Верку. Да не так уж она и плоха. Просто здоровая очень, а так – все при ней. Фу, гадко! Пашке стало невыносимо стыдно, даже голова заболела еще сильнее. «Дурак, как я мог? Зачем?»

Вера уловила перемену настроения у подопечного:

– Да не расстраивайся ты так. Если не будешь на мне жениться, я с Валериком помирюсь. Мы с ним часто ругаемся…

– Из-за этого? – брезгливо спросил Шило.

– И из-за этого, – честно призналась Вера. Пашку чуть не стошнило. Он был противен сам себе. А Вера – противна втройне.

– Слышь, Вер, шла бы ты отсюда… Мириться со своим Валериком.

– Нет, пока тебя не отпустят, я не уйду. Как же я могу тебя бросить? Ты ведь из-за меня сюда попал…

– Как, кстати, я сюда попал? И где я вообще? А самое главное, когда?

– Где-где… передразнила Вера. – В единственной на всю округу больнице. «Скорая» тебя увезла, потому что ты встать не мог. Ребята подумали, что ты вообще умер, и велели мне о тебе позаботиться. Вот я и забочусь. Тем более я здесь работала.

Пашку обдало горячей нервной волной, он понял, что мог валяться без сознания несколько дней, тогда надежда найти Валюшу с Кирюхой почти исчезала.

– Сколько времени прошло?! – заорал он.

– Да не ори ты так! Нисколько. Ну, шесть часов, семь…

Пашка, превозмогая головную боль, вскочил на ноги.

– Пошли! Помоги мне уйти отсюда. Мне надо своих искать. На вокзал мне надо. – Шило вдруг до мелочей вспомнил все, что предшествовало его появлению на пьяной свадьбе. Дедуктивный метод Борисыча, крики Жени, тост за молодых… На душе было погано, тоска по Валюше сосала сердце, тревога о Жене точила мозг, еще и Вера на его голову…

Вера с готовностью подставила Пашке плечо. Он боязливо отпрянул от нее, упав на пружинистую кровать.

– Нет, давай мы с тобой просто обнимемся, будто мы жених с невестой, которые приходили навещать больных, и спокойно пройдем мимо поста, – предложил он. – Я не могу на бабу опираться, я ж не козел.

– Давай, – согласилась Вера и протянула ему пару таблеток. – Выпей это сначала, медсестра дала. Болеть не будет.

Пашка охотно заглотил таблетки. Вера встала, продемонстрировав соблазнительные формы, и Пашку вновь обуял приступ раскаяния. «Как я мог?!.» Он удивленно анализировал свое состояние и думал, что еще несколько месяцев назад счел бы это происшествие забавным.

– Ну, давай, пошли, невеста!

Парочка в обнимку зашагала по коридору, привлекая доброжелательное внимание окружающих. Больше всех удивилась девушка, томящаяся в ожидании возле поста медсестры. Она даже привстала с места.

– Павел! – вырвалось у нее из груди. – Павел!!! – закричала она громче.

Пашку почти парализовало. Он ясно слышал Валюшин голос, но не мог, просто не имел права предстать пред ней в таком виде: с синяком под глазом, гуляющим по больнице в обнимку с Веркой. Страх потерять Валентину оказался сильнее. Шило вырвался из Веркиных объятий и понесся по коридору, забыв о боли и синяках. Добежав до Валюши, он схватил ее на руки, прижал к себе и жадно вдыхал ее запах, наслаждался ощущением близости и доступности любимой. Она как-то обмякла, расслабилась и, казалось, хотела остаться в Пашкиных руках навсегда. Возглас Веры, раздавшийся, как гром среди ясного неба, вмиг разрушил идиллию.

– Ах ты, паскуда! Сам сказал, что мы жених с невестой, а обнимаешься с другой девкой!

Вера неслась на них как фурия, сметая на своем пути каталки с инвентарем и ненароком попавшихся на пути больных.

Валентина освободилась от Пашкиных объятий и сделала шаг назад. Вера подлетела к парочке на всех парусах. Ее решительный вид не оставлял сомнений о намерениях. Валя вмиг превратилась в снежную королеву, ее голос звучал как падающие в серебряное ведерко кубики льда.

– Вот оно что, Павел! Вы уже успели обвенчаться! Мало времени вам нужно для этого. Совет да любовь! – Она отвернулась и демонстративно уставилась в окно.

Пашка ткнул Веру в бок локтем изо всех сил.

– Ты че? – остолбенела та. – Я же тебя вывожу отсюда, чтобы скандала не было никакого…

– Дура, молчи, это – она! Я ее искал!!!

Вера захлопала коровьими ресницами, не понимая, как действовать.

– Валюша, я тебе все объясню, – промямлил Пашка, осторожно приближаясь к Валентине.

– Мне уже все объяснила твоя невеста, – отчеканила Валя. – Больше объяснений не требуется.

Павел решительно подошел к ней и, встряхнув за плечи, силой развернул ее лицом к себе.

– Слушай меня внимательно. Я здесь только потому, что искал тебя. Вчера случайно попал на свадьбу и получил по морде. Поэтому я здесь. А Вера просто помогает мне выбраться отсюда. Она раньше работала в этой больнице и все знает. Ну посмотри, какие мы жених и невеста? У нее жених – Валерик. Я тебя, дуру, всю жизнь искал. Нашел и чуть не потерял! Я люблю тебя больше всех на свете и хочу, чтобы ты поняла это! И Кирюху люблю! – Валентина потихоньку оттаивала; глаза становились все более прозрачными и блестящими, пока из них не потекли ручейки горячих слез.

– Ну вот, так-то лучше! – приговаривал Пашка, прижимая Валюшу. – А где Кирюха? И вообще, что ты здесь делаешь? – вдруг сообразил Шило.

Валюша, сморкаясь в бумажную салфетку, пробубнила:

– Мы пришли делать рентген легких, Кирюша в кабинете у врача, а я жду результата… – Она жалобно всхлипнула и упала Пашке на грудь. – Я… мне плохо без тебя… Я тоже…

– Что тоже? – Шило обхватил ладонями ее лицо и требовательно посмотрел в глаза. – Что?! Говори!

– Я тоже тебя люблю. – Валя разрыдалась пуще прежнего.

Пашка сцеловывал ее слезы и приговаривал:

– Ну все, моя хорошая, прости меня, прости. Я никогда больше не натворю никаких глупостей. Я буду тебя защищать и оберегать. Мы родим много детей, будем растить из них добрых и счастливых людей…

– Ну вот, – вдруг раздался звонкий клич вождя краснокожих. – Я так и знал! Вас нельзя оставлять вдвоем! Обязательно слезы и ссоры…

Радостный Кирюшка втиснулся между ними и попытался отодвинуть друг от друга на безопасное расстояние.

Вера стояла чуть поодаль и краем рукава вытирала глаза. К ней подошел доктор в замусоленном халате, поздоровался и что-то спросил на ушко. Они пошептались пару минут. После этого Вера со значительным видом подошла к троице и сообщила:

– Все у вас в порядке. Можете больше не приходить.

– Как «не приходить»? – вмиг успокоилась и посерьезнела Валюша.

– А так. В легких все чисто. Доктор сказал, что, скорее всего, первоначальный диагноз был ошибочный, потому что с ним не выживают…

– Спасибо, – задумчиво поблагодарил Пашка и вдруг подмигнул: – Пока, Верка! Давай дуй к своему Валерику!

– Да уж точно, – ответила та и, расцеловав всех троих, отправилась восвояси.

– Постой, – вдруг опомнился Пашка. Он сунул ей в руку пачку сложенных банкнот. – На счастье. И на развитие. Пригодятся.

Верка, впрочем, и не думала отказываться.

Пока счастливая троица пробиралась к выходу, Валентина успела поинтересоваться:

– А как твоя мама? Как Евгения?

Пашка задумчиво ответил:

– Лучше. Намного лучше. Только она очень боится Георгия. Не могу понять, в чем дело…

– Поехали! Поехали к ним, – потребовала Валюша, и Пашке сразу стало тревожно.

Проси у Господа мудрости и силы, чтобы говорить о том, что чувствуешь. (Габриэль Гарсиа Маркес)

47. Матвей

Наивный и добродушный взгляд Левушки потяжелел. Глаза сузились и забегали.

– Я так и знал, прямо чувствовал, что от вас нужно ждать неприятностей. Не хотел сближаться – и не надо было! – досадовал художник.

– Дорогой мой, это не со мной, а с девушкой моего друга – режиссера – не надо было сближаться!.. Ведь, по сути, получается, ты – подлец! Говоришь – любишь, портрет всей своей жизни пишешь, а сам после первой рюмки готов на любую запрыгнуть… Разве это любовь?..

– Я правда люблю ее, – голос Левушки задрожал, – вы не можете так просто разрушить нашу семейную жизнь! Я прошу, умоляю! Не говорите ничего моей жене.

Левушка выглядел жалким, готовым к любым унижениям: упасть на колени, умолять, целовать ноги… Матвею это было неприятно, хотя интуиция с самого начала подсказывала ему, какова натура этого художника. Мотя почувствовал приступ брезгливости, но сдержался.

– Так я же пришел именно за тем, чтобы ничего не говорить, – успокоил художника Матвей. – Точнее, затем, чтобы продать мое молчание. Оно в вашей ситуации цены не имеет, то есть – бесценно. И картина, как вы говорили, бесценна. Так что просто обменяемся двумя бесценными вещами и останемся при своих интересах?

– Ммм… изверг! – застонал Лев Игоревич и взъерошил чуб руками. Он принялся мерить шагами комнату, мечась из угла в угол и раздражая Матвея.

– Ну что, не согласен? – полуутвердительно спросил Матвей и положил фотографии назад в конверт, делая вид, что собирается уходить.

– Согласен я! Согласен! Забирай этот чертов портрет, и чтобы духа твоего здесь не было! Все что хочешь забирай!

– Да мне чужого не надо, – улыбаясь, сказал Матвей. – А то, что мое, – само ко мне придет. Своими ножками: топ-топ, топ-топ… – Он показал двумя пальцами на поверхности стола, как будут двигаться ножки… и засмеялся.

– Держи, художник. – Мотя протянул Левушке конверт. И еще один – с негативами. – Смотри, не обижай больше своих баб. Научно-технический прогресс нынче развивается такими темпами, что скоро в каждом туалете камера будет установлена… А с твоими склонностями к юным дарованиям легко можно попасть в объектив… – Матвей усмехнулся. – Ну так что, я забираю? – Он кивнул на портрет.

– Забирай, только чтобы я тебя здесь больше не видел! – заорал Левушка, глотая слезы унижения. Он подбежал к камину и бросил оба конверта на тлеющие угли. Бумага сначала ярко вспыхнула, а затем пламя начало причудливо менять цвета на синтетически-голубой, ярко-зеленый, оранжевый, снова голубой… Плавящаяся пленка издавала неприятный, резкий запах. Матвей поспешил уйти.

– Я пришлю ребят. Картину заберут, так что ты можешь попрощаться с шедевром. И кстати, думаю, ты очень дорого его продал! Можешь гордиться.

Последние слова он произносил уже у выхода.

Ребята явились за картиной как раз в тот момент, когда Левушка с супругой, не говоря друг другу ни слова, сели ужинать. Вынос портрета состоялся прямо на глазах у оригинала. Девушка молча провожала картину глазами, в которых застыли боль и горечь. Когда пацаны ушли, она лишь спросила:

– Ты продал меня?

– Прости, милая. Мне предложили такую цену, что я не смог отказаться. – Лев Игоревич потупил взор. – Но я напишу другой – лучше, намного лучше! Ты же знаешь, как я тебя люблю!!!

– Теперь уже не знаю… – Она встала из-за стола, вышла из комнаты, точно под гипнозом, накинула пальто и ушла на улицу. Хотелось вдохнуть свежего воздуха и забыть все, что произошло за последние два дня. Женщина, ежась от прохладного воздуха, медленно побрела по освещенной разноцветными гирляндами лампочек тропинке. Ей хотелось идти так вечно, ни о чем не думая, ничего не помня, не зная ни прошлого, ни будущего…

– Эй, чего нос повесила? – На ее плечо легла мощная рука. – Убедилась?

Девушка всхлипнула и кивнула.

– Ну не реви. Я знаю, как лучше. Пойдем. – Он легко подхватил ее на руки и без труда донес до своего дома.

– Ну вот, – Матвей поставил ее на пол, – теперь это – твой дом. Навсегда! Ты поняла? – Он взял девушку за подбородок и улыбнулся, встретив доверчивый и теплый взгляд. – Идем к камину, погреемся.

Пламя успокаивало и расслабляло. Она почувствовала себя намного лучше; почему-то здесь, у Матвея, ей было гораздо уютней и спокойней, чем там, дома. «Как странно, – подумалось ей, – почему-то тот дом кажется уже совсем не домом, а каким-то случайным, временным пристанищем». Она смотрела на свой портрет, который расположился прямо над камином.

– Видишь, теперь ты со мной навсегда! – сказал Матвей, перехватив ее взгляд и нежно, очень осторожно поцеловал в губы.

Евгения даже не представляла себе, какой бывает настоящая, огромная, трепетная и всепоглощающая любовь. Они с Матвеем будто родились друг для друга: они могли разговаривать глазами и даже мыслями, им никогда не бывало скучно, каждый отдавал другому себя целиком, и если бы кто-то попытался разлучить их, это означало бы только одно: разрушить цельный идеальный шар, созданный Творцом как образец совершенства.

Левушка не давал поводов беспокоиться о нем: через три недели после ухода Евгении в доме художника на хозяйских основаниях поселилась другая студентка, которая, наверно, тоже хотела, чтобы сам ректор художественной академии написал с ее помощью лучшую в жизни работу. При встрече соседи вежливо раскланивались и не проявляли никакой враждебности. А через несколько месяцев у Жени стал заметен аккуратный овальный животик, в котором поселился малыш. Матвей, узнав о беременности, подарил Евгении первую в ее жизни машину: белый «мерседес». Это время стало самым счастливым в жизни девушки: она будто светилась изнутри, оделяя встречных счастьем и радостью. Малыш, который рос в животе, постепенно завоевывал Евгению. Если сначала Матвей был несказанно рад, что у него появится ребенок, то по истечении трех месяцев в корне изменил свое отношение. Он понял, что теряет Женину любовь. Бороться за бабскую любовь Матвей не привык. Он просто замкнулся и обрастал негативом. Мотя презрительно наблюдал, как Евгения носится со своим животом, отталкивая его, Матвея, когда он хотел просто приласкать Женю, посидеть в обнимку у камина, как бывало раньше. Они переставали быть единым целым, идеальный шар начал разрушаться. Матвей очень переживал, он похудел и стал раздражительным, срывался на пацанов, все чаше уезжал в командировки и все позже возвращался домой. Теперь он подолгу сидел у камина, глядя на портрет в глубокой задумчивости.

Счастливая Женя, казалось, ничего не замечала. Она жила только своим будущим ребенком и сознательно отрешилась от всякого негатива. Он и родился – веселый, очень шустрый, здоровый пацан, которого давно уже назвали Пашкой. Матвей, казалось, оттаял, глядя на беззащитное горластое малюсенькое создание, но со временем вновь вернулся в состояние замкнутой неприступности и даже злости. Женя, уставшая от домашних и материнских хлопот, иногда присаживалась рядом и, гладя Матвея по голове, приговаривала:

– Потерпи немного, любимый, парень подрастет, я снова буду с тобой.

Матвей раздраженно отстранял ее руку и бубнил:

– Когда оно пройдет, это время? Смотри на него: он как шило вертится, покоя ему нет…

Евгения виновато улыбалась.

– И правда как шило…

Как-то раз, сидя в своей привычной позе у камина, Матвей принял решение: он больше не будет переживать. Он вернет ту жизнь, к которой привык, ему никто не помешает жить, как он хочет. Ему слишком дорогой ценой достался счастливый билет, чтобы из-за бабы все потерять. На следующий день Матвей собрал в доме огромную компанию, и загульная жизнь вернулась в его дом и в поселок «Живописный». Пауза была довольно долгой, поэтому сонные жители дружно вздрогнули при звуках фейерверка.

Женя сначала блистала среди гостей в ярко-синем шелковом платье, бриллиантовых серьгах, кольцах и колье. Когда пришло время укладывать ребенка спать, она деликатно намекнула Матвею, что гости могут быть свободны. Изрядно выпивший Мотя вдруг заорал:

– Это ты можешь быть свободна! И Шило свое с собой прихватить! – Он неприятно загоготал пьяным, некрасивым смехом и, глядя сквозь Евгению, потянулся за новой порцией виски.

Женя ушла в комнату к Пашке, уложила его к себе под бок и, напевая «придет серенький волчок», забылась беспокойным сном.

48. Георгий

Счастливая троица добралась домой только поздним вечером. Пашка с Валюшей ополоумели от любви и глазели друг на друга, вызывая удивление Кирюшки и неоднозначные комментарии.

– Мам, а почему ты все время улыбаешься?

– Все хорошо, сынок…

– Мам, а почему Павел все время улыбается?

– Все хорошо, сынок…

– Мам, а почему вы все время смотрите друг на друга и улыбаетесь?

– Все хорошо, сынок…

Дальнейшие вопросы, похоже, были риторическими. Кирюха успокоился и устроился в телеге поудобней. По крайней мере, пока Павел рулил лошадью, они не могли смотреть друг на друга и странно улыбаться.

Лошадка по кличке Дуся спокойно бежала рысью знакомой дорогой, словно понимала, что возвращается домой. Пашка чувствовал себя окрыленным и всесильным. Откуда-то вдруг появилась уверенность, что все будет хорошо. Ему не хотелось думать о будущем в деталях, он просто выполнял функции извозчика и терпеливо ждал, когда Дуся привезет их к Георгию.

Из телеги выбрались суетливо, словно спешили скорее попасть домой, вернувшись из дальней поездки. Все трое наперегонки побежали к крыльцу, у каждого была своя веская причина. Пашка должен был увидеть Женю и убедиться, что с ней все в порядке; Валюша рвалась извиниться перед Георгием за внезапный отъезд и глупое спонтанное поведение, а Кирюха изо всех сил мчался в туалет.

Комната Евгении оказалась пуста и аккуратно прибрана. Пашка не любил неожиданностей, связанных с Женей. Каждый раз в подобных случаях его начинала грызть тревога, переходящая в тоску. Радостное настроение мигом сменилось напряженным. Он вышел из комнаты с мрачным выражением лица. Вдруг сверху раздался голос Валюши:

– Павел, Георгия в комнате нет! Они внизу?

Пашка стремглав поднялся наверх и вошел к Георгию. Валентина растерянно стояла возле книжного шкафа и разглядывала портрет. На ее открытом лице откровенно отражались все эмоции, которые испытывала девушка. В данный момент лицо приобрело изумленное и недоверчивое выражение.

– Павел, – почти шепотом сообщила Валюша, – тебе не кажется, что женщина с картины очень похожа на твою маму? Я представила Евгению с длинными волосами, с такой прической и в этом платье… и… она получилась почти такой же!!!

– Хватит нести бред, – с сомнением ответил Пашка. – Ну где Женя и где эта девушка – неземная красавица, инополанетянка, источник энергии и вдохновения?..

– Ну, не знаю… – покачала головой Валюша. – А кстати, где Женя?

– Видимо, там же, где и кудесник! Пойдем в детский корпус, может, они там?

На выходе они встретили вездесущего Кирюху, который, задыхаясь от возбуждения, сообщил, что толстый дядька сидит в другом доме с Георгием и Евгенией.

– Какой дядька? – спросил Пашка, вспоминая злобные ночные крики из сарая.

– Тот, которого привез почтальон Леонтий! – ответил Кирюшка, вздохнув от Пашкиной тупости.

Павел быстро сообразил, что бешеный толстяк был способен на все. Он в два прыжка оказался на кухне, схватил огромный столовый нож и бросился к соседнему дому. Шило затормозил при входе и внимательно прислушался. Так и есть! Этот мерзкий высокий голос, изрыгавший проклятия из сарая, он узнал бы из миллиона!

– Вы не можете понять, что вы сделали! – доносилось до Пашки. – Вы другие, вы живете на другой планете! – Раздался мерзкий прерывистый хохот. – Если бы мне сказали в Москве, что со мной сделают такое, я бы убрал заранее… Я бы даже раздумывать не стал, под какой березой вас закопать. Никакие экстрасенсы не нашли бы… Для меня это – раз плюнуть, я бы тебя еще не туда закрыл!

Пашка все понял. Конченый жирный подонок воспользовался случаем и вырвался из сарая, а теперь угрожает Георгию и взял Георгия с Женей в заложники. Он, скотина, не мог знать, что Пашка вернется так быстро! Шило осторожно приблизился к двери, постарался очень тихо ее открыть, шикнул на Валентину, которая шепотом выговаривала Павлу, что нож надо убрать подальше.

– Молчи, – прошептал Шило, – наблюдай за ситуацией. Я ворвусь внезапно и положу толстяка. Возьми нож. – Пашка на полном серьезе протянул его Валюше: – Если возникнет непредвиденная ситуация, смело бросайся к жирному и перекрывай ему горло или бочину.

Валюша оторопела в попытке расшифровать Пашкино задание.

– Павел, что я должна сделать? Объясни еще раз, пожалуйста!

– Можно я? – заорал Кирюшка. – Я все понял!!!

– Да тихо вы! – взмолился руководитель операции. – Короче, нож не нужен вообще. Просто смотрите и действуйте по обстоятельствам!

Шило ворвался в гостиную, где сидели Георгий, Евгения и новый пациент по кличке «Сало». Жирный яростно жестикулировал, голосил и угрожал. Георгий с Женей слушали молча, очевидно, понимая, что подмоги ждать неоткуда. Шило в попытке предотвратить вражеские действия сделал резкий выпад из-за угла, прыжком повалил говорящего толстяка на пол и оседлал его шею.

– Молчи, жирный, если хочешь жить! Я из тебя отбивную сейчас сделаю!

У Пашки сложилось впечатление, что новый пациент очень недоволен развитием событий… Тем не менее попыток сопротивления поверженный враг не оказал, чем привел в замешательство Пашку. Видимо, поэтому тот громко крикнул:

– Давайте сюда! На помощь!

Одновременно с Валентиной и Кирюхой на помощь бросился Георгий. Только парочка не довела действие до желаемого результата, а Георгий вообще все перепутал и заломил Пашке руки за спину, заставив его отпустить толстяка. Вышло так, что три здоровых молодца лежали друг на друге, не понимая, кто и с кем должен бороться. Каждый поверженный не оказывал ни малейшего сопротивления.

– Ну хватит, – вдруг раздался тихий, но уверенный голос. – Поднимайтесь и успокойтесь. – Голос принадлежал Евгении.

Пашка не поверил собственным ушам. Кажется, Женя снова стала Женей. По крайней мере, ее манера повелевать тихим голосом и ожидать повиновения от каждого встречного проявилась на сто процентов. Очевидно, и Георгий, и жирдяй ощутили то же самое желание повиноваться, поэтому кучка довольно скоро рассредоточилась и каждый занял исходную позицию.

– Ничего себе! – присвистнул Кирюха, сделав собственные выводы.

– Вот оно че, Михалыч! – произнес Пашка фразу, которую употреблял в случаях, когда сказать было нечего.

Он высвободился из медвежьих объятий Георгия, отряхнул помятые штаны и осторожно пристроился на краю скамейки, постучав ладонью по сиденью рядом с собой, чтобы Валюша заняла место подле него. Кирюха взгромоздился к ней на колени. Шило сверкнул на него притворно-сердитым взглядом. Георгий и толстяк тоже не спеша приводили себя в порядок. Общее молчание длилось минуты две, после чего Пашка не выдержал.

– Эй, может, поделитесь с близкими, что тут у вас произошло?.. Откуда такая тесная дружба с и вообще… – Он пожал плечами, намекая на внезапную симпатию Евгении и Георгия.

Покажи твоим друзьям, как они важны для тебя. Если ты не скажешь этого сегодня, завтра будет таким же, как вчера. И если ты этого не сделаешь никогда, ничто не будет иметь значения. (Габриэль Гарсиа Маркес)